Глава 20

Я звоню Остину, как только добираюсь до дома и осознаю, что здесь мне находиться хочется меньше всего: одной, в кровати, думая о Штерне. Не желающей его прихода и одновременно жаждущей новой встречи с ним. Так что я поднимаюсь и иду в конец квартала, чтобы не видеть дом. Направляю эсэмэску папе, чтобы предотвратить возможную истерику: « Аккумулятор почти разряжен буду с райной допоздна».

Потом выключаю мобильник. В последнее время для меня это обычное дело.

Вскакиваю с бетона, как только подъезжает Остин. Распахиваю дверцу, падаю на кожаное сиденье. Всасываю рыдание, поднявшееся к горлу, обратно в легкие.

– Итак, Рыжик, куда едем?

– Пока вперед, – отвечаю я, подтягиваю колени к груди. Приваливаюсь щекой к холодному стеклу. – Мне все равно куда. – «Я позвала, и он приехал». Мое тело отмечает это с благодарностью и жадно.

Уличные фонари пролетают мимо, я провожаю их пальцем по стеклу. Правая рука Остина смещается с ручки переключения скоростей на мое бедро. Держит крепко, словно Остин боится, как бы я не уплыла; пальцы, теплые, продвигаются вверх, вдоль шва обрезанных шортов, отчего по всему телу бегут мурашки.

Именно такое отвлечение мне и нужно. Рядом с Остином мне не нужно думать о Штерне. Райне. Моем папе. Хитер. Не нужно думать о моей маме и о том, что времени у меня практически не осталось.

Остин возвращает руку на руль и резко поворачивает направо. По ориентирам – роще медных пальм посреди площади Артура, вырытым котлованам, ожидающим, пока их заполнят сталью и бетоном, чтобы возвести очередной высотный дом, – я понимаю, что мы близко и от берега, и от «О, Сюзанны». Спрашиваю:

– И что нам делать в Городе призраков?

Остин чуть поворачивается ко мне, чтобы широко улыбнуться.

– У меня есть ключи от пустой квартиры. И я подумал, что мы можем проверить, как там и что. Убедиться, что все готово к вселению новых хозяев. А если по-простому, – он вновь улыбается, демонстрируя ямочки, – я просто хочу пого-ворить.

Еще правый поворот, и длинная, с широкими дугами, подъездная дорожка приводит нас к вылизанному фасаду комплекса. Ноги-руки не желают меня слушаться, желудок завязывается узлом, как случается всегда, если я оказываюсь вблизи Города призраков, но пальцы его правой руки поглаживают мою левую ладонь, и я оттаиваю.

Он паркуется в тупике, примыкающем в автомобильной стоянке для гостей, и мы выходим из машины. Шорты прилипают к бедрам. Жарко, по-другому здесь не бывает. Цикады уже поют в высокой траве, но в остальном мертвая тишина. Ощущения такие, будто я плаваю вне собственного тела, наблюдая сверху, как мы идем к центральному входу. Остин поворачивает ключ, тонированные стеклянные створки большой двери раздвигаются, и мы входим в прохладный кондиционированный вестибюль, который ведет к лифтам, лестнице, кабинетному роялю (и я пытаюсь игнорировать комок, мгновенно возникающий в горле), бальному залу «Океан». Слева почтовое отделение и прачечная, спуск в гараж и боковые входы, справа – административное крыло.

Я не привыкла к тому, что огромные окна вестибюля зашторены. Именно свет, вливающийся в них, хоть как-то скрашивал гнетущую тоску этого места, пусть окна и выходят на автомобильную стоянку. Так что теперь в вестибюле темно и тихо. Лифты еще не работают, и мы пользуемся фонариком мобильника Остина, чтобы найти дорогу к лестнице. Поднимаясь, мы держимся за руки.

– Эй, – игриво шепчет он. – Только не толкайся, Тайт.

– Я не нарочно. Если бы они не сделали лестницу такой узкой, – отвечаю я, прижимаясь боком к нему, словно ничего другого не остается, – мне бы и не пришлось толкаться.

– Да, действительно, как мало здесь места. – Остин прижимается ко мне. – Мне определенно придется обратить на это внимание Теда.

Что-то во мне начинает расслабляться. Но пока мы продолжаем подъем, перед мысленным взором проплывают образы призрака Штерна на берегу, и в моей комнате, и за роялем в студии моей мамы. Я пытаюсь изгнать их один за другим.

Мы идем и идем, прижимаясь друг к другу. Наши руки соприкасаются, и он переплетает мои пальцы со своими. Моя кожа горит. Его ладонь холодная. На лестнице пахнет, как в старом подвале: чем-то сладким, и сырым, и очень холодным. Когда добираемся до двери, на ней табличка «ЭТАЖ 6». Остин отпускает мою руку, чтобы открыть дверь.

Мы останавливаемся перед дверью квартиры 608, сбрасываем сандалии, аккуратно ставим у стены. Ковер в коридоре толстый и очень мягкий. Фонарик мобильника, наш единственный источник света, превращает наши пальцы в маленьких белых инопланетян, скользящих в темном ворсе, податливом, как речной ил.

– Что ж, мы пришли. – Голос нервный, Остин вытаскивает из кармана ключ и открывает дверь.

– Вау! Ничего себе. – Похожая на дворец квартира производит впечатление. Мраморные полы залиты медленно угасающим солнечным светом, вливающимся в огромные окна, которые выходят на океан. Я чувствую жар тела Остина, который в сантиметрах от меня; чувствую спиной, чувствую кожей, когда иду к большой стеклянной двери, ведущей на террасу, сдвигаю ее, и бриз с соленого океана налетает на нас, тут же начиная играть с моими волосами.

Мое тело гадает, какими они будут, прикосновения рук Остина. И я гадаю, как он прикоснется ко мне, получится ли у нас, каким будет наш поцелуй. Гадаю, удастся ли ему успокоить мой растревоженный, суетящийся разум.

Я возвращаюсь в комнату, и мы садимся на прохладный мраморный пол. Я чувствую, Остин смотрит на меня и чего-то ждет – и дожидается: моего сдавленного рыдания, которое я пытаюсь подавить, но тщетно. Несмотря на все мои попытки поставить заслон, события второй половины этого дня не отпускают, перед мысленным взором все тот же Штерн. Я выпихиваю его, каждый клеточкой моего тела, чтобы сосредоточиться на Остине.

Остин – это жизнь, новая жизнь (красивый, веселый, неожиданно добрый Остин), с его большими руками, и веснушками, и мышцами, и уверенностью.

– Оливия, – по голосу понятно: он хочет, чтобы я взглянула на него, и я, наконец, иду ему навстречу. – Помнишь, о чем мы говорили? Тебе надо забыть об этом. Забыть обо всем этом дерьме, связанном с твоей матерью. Пожалуйста, обещай мне.

Я качаю головой. Он думает, что дело в маме, и я знаю, отчасти он прав, но от этого упрямства во мне прибавляется.

– Обо всем этом дерьме? – повторяю я.

– Я не это имел в виду. Ты знаешь, что не это. Иди сюда, Рыжик. – Он хватает меня за плечи, и я пытаюсь сбросить его руки, но он мне не позволяет, его хватка крепкая, настойчивая. – Просто расслабься.

– Трудно расслабиться, когда кто-то просит тебя об этом.

– Я не прошу тебя, я заставляю. – Его пальцы сдвигаются по плечам к шее, а потом по позвоночнику, вниз, вниз, вниз. Я дрожу под его прикосновениями.

– Ощущения приятные?

– Не знаю, – отвечаю я.

– Не знаешь? – В голосе Остина слышится обида, словно никто и никогда не говорил ему, что не все он может делать на высшем уровне.

– Сильнее.

– Правда?

– Кости не треснут, Остин.

Пауза. Его руки находят мои ребра, медленно смещаются чуть выше, пальцы уже у основания моих грудей. Я дрожу сильнее, жду его, жду. Он наклоняется ко мне, его губы у моего уха.

– Ты уверена?

– Да, – бормочу я. – Уверена.

– Что ж, тогда…

И он разворачивает меня – сильные руки, сильные руки – лицом к нему, и его рот касается моего рта, медленно и возбуждающе, и он целует меня. Предложение остается незаконченным, повисает между обрывом и далекими камнями внизу. Его большие ладони движутся вверх-вниз по моим рукам, талии, ногам, крепко сжимают меня, словно раньше ему никогда так сильно не хотелось прикасаться к другому человеку. Словно никогда не удавалась в такой степени насладиться этими прикосновениями.

Губы Остина, губы Остина Морса такие мягкие. Наши языки движутся вместе, обследуя хребты зубов и губы друг друга. Он обнимает меня за талию, прижимает спиной к сдвижной стеклянной двери на террасу, ласкает грудь, спускается ниже, и я чувствую, что мои ноги превращаются в желе, мой мозг превращается в желе, все во мне вибрирует, гудит, жужжит.

– Оливия.

Его пальцы – медленно – приближаются к пуговице моих шорт. Я помогаю ему. Я хочу остаться без них. Наши пальцы вместе возятся с пуговицей, пока та не выскальзывает из петли, и он расстегивает молнию, она расходится, и шорты скользят по моим бедрам, голеням, ступням, отлетают в другую часть комнаты. Его руки возвращаются к моим ногам, моим бедрам, мягкому треугольнику трусиков.

Мои руки ходят вверх-вниз по рельефным мышцам груди, снимают с него рубашку. Его – проделывают то же самое с моим топиком. Я никогда не встречалась с таким парнем, как Остин, парнем, абсолютно уверенным в себе, которому даже не надо спрашивать, чего я хочу.

– Ты прекрасна. Господи… ты прекрасна, – шепчет он мне в ухо, дыхание его теплое и щекочет. – Я давно хотел это сделать. – Он целует мой рот, потом нежную кожу на шее…

– Подожди… – Я напрягаюсь под ним. – Я что-то слышу. Кого-то.

Он вновь целует меня в шею, в ухо. «Что такое?» – пытается подтянуть меня поближе, но я отползаю.

– Нет… остановись на секунду. – Я прикладываю ухо к стене. – Ты слышишь? Кто-то плачет… – Я сажусь. – Ты действительно не слышишь?

Остин тоже садится, волосы спутаны. Губы тянутся к моему уху.

– Ты, наверное, слышишь крики чаек.

– Нет. Это… звуки не снаружи. – Я встречаюсь с ним взглядом. Он прикусывает нижнюю губу. – Сюда кто-нибудь уже вселился?

– Нет. Мы здесь одни. Поверь мне. Хорошо? – Он поднимает руку, палец утыкается в ложбинку между грудей, спускается вниз к пупку. И шум в голове заглушает все остальные звуки.

– Ладно, – говорю я, и мы возвращаемся к прерванному занятию.

Остин поднимает меня, и я уже на нем, мои ноги охватывают его бедра. Он укладывает меня спиной на пол, целует живот, целует ниже, и ниже, и ниже. И пусть мраморный пол холодный и жесткий, я этого не замечаю. Я не замечаю ничего другого, кроме его губ, его языка, его дыхания на моей коже.

« Б-з-з-з-з-з-з-з». Его мобильник. Мы замираем, тяжело дыша.

– Не обращай внимания, – говорит он.

« Б-з-з-з-з-з-з-з».

Я улыбаюсь, игриво, тянусь рукой к карману его шорт.

– Этим вечером ты собирался встретиться еще и с другой девушкой, Морс?

– Эй… перестань. Просто положи его… – Он пытается выбить мобильник из моих рук.

– Не волнуйся. – Я открываю экран. – Я не скажу ей, что…

Но замираю, не в силах оторвать глаз от эсэмэ-ски на экране.

« Ты за ней приглядываешь?»

– Кто это? – спрашивает Остин, но я едва слышу его голос.

Смотрю на эсэмэску, пытаясь уловить ее смысл: « Ты за ней приглядываешь?»

– Кто это, Тайт?

« Ты за ней приглядываешь?»

Я отталкиваю его, хватаю топик, начинаю одеваться.

– Тед, – отвечаю я, сверля его взглядом. – Он хочет знать, приглядываешь ли ты за мной.

Остин берет мобильник с пола, смотрит на экран, потом, в ужасе, на меня.

– Оливия… я объясню.

– Объяснишь, что означает его вопрос: « Ты за ней приглядываешь?» – Мне внезапно так холодно, что я вот-вот начну стучать зубами. – Ответь мне, Остин. Тебя наняли мне в няньки или как? И что все это означает?

Он тянется к моей руке, но я отдергиваю ее, оглядываюсь в поисках моей разбросанной одежды.

– Нет. Пожалуйста, Оливия. Совсем нет. – Он качает головой, потирает загривок. Я хватаю трусики, шорты быстро-быстро натягиваю первые.

– Ты врешь, – выплевываю я. – И неумело.

Он вздыхает, собирает свою одежду, прижимает к груди вместо того, чтобы начать одеваться.

– Ладно, – говорит он. – Тед попросил пригласить тебя на свидание, оказать ему услугу. Но это было в самом начале…

– Услугу? – Я срываюсь на визг, мой пронзительный голос напоминает крики чаек. Я закрываю глаза, открываю. Комната кружится. – Так я объект благотворительности?

– Послушай… это было в самом начале.

– И что пообещали тебе? Что ты получал за оказание такой услуги?

Остин отводит глаза, бормочет:

– Новый автомобиль.

– Новый автомобиль? – Комната все кружится. Я должна выбраться отсюда. – Это потрясающе. Это просто потрясающе. Знаешь что? Да пошел ты на хрен, Остин. Как я только могла подумать, что ты способен вдруг так разительно измениться и…

– Оливия, послушай меня. Я пытаюсь быть с тобой честным. Ты мне нравишься! Действительно! Я бы не имел с тобой ничего общего, если бы…

– Да, что ж, теперь и я не буду иметь с тобой ничего общего! – Я влезаю в шорты. Мои пальцы так сильно трясутся, что я с огромным трудом справляюсь с пуговицами. – Ты думаешь, что каждая девушка в этом мире готова отдать все, чтобы пойти с тобой?

– Перестань, Оливия. Пожалуйста. Не будь такой. Я пытаюсь быть честным.

– Для этого слишком поздно, Остин. Я знаю, кто я для тебя. Я знаю, кто я для Теда. Абсолютно чокнутая. Точь-в-точь как моя мать.

– Ты ошибаешься. Что мне сделать, чтобы убедить тебя? – Он шагает ко мне, пытается обнять за талию. Я отскакиваю, складываю руки на груди.

– Сумасшедшая, требующая постоянного присмотра. А на меня ты всегда плевать хотел.

– Это неправда.

Я поднимаю с пола сумочку, бегу к двери, в коридор; Остин все еще в трусах, остальная одежда прижата к груди, зовет меня, когда я пересекаю темноту коридора, спеша к еще более темной лестнице:

– Стой. Прекрати, Оливия. Вернись.

Наконец я добираюсь до вестибюля, бегу по мраморному полу, кровь шумит в ушах, дыхание с хрипом вырывается из груди. Я вновь слышу рыдания, далекий плач девушки, и только выскочив за дверь, осознаю, что плачу я.