Глава 8

Страшно хрустнула шея и глаза мои выпучились как у рака, но твердые руки рванули голову в другую сторону, опять до треска позвонков, и в затылок ударила горячая волна, будто облили кипятком. Мне выкручивали руки и вообще все суставы, жгли травяными сигарками, но деваться было некуда, оставалось терпеть, сжимать зубы и лишь изредка подвывать.

Тихий голос на вполне распознаваемом русском спросил:

— Вама хаватита? Или есё?

Да уж куда больше-то, ирод…

В лапы Ян Цзюнмина я попал благодаря Васе Шешминцеву, приехавшему во Владивосток уже месяц тому назад, малость тут обжившемуся и разузнавшему что и где. Собственно, он и встречал меня после океанского перехода и доставил в гостиницу, где я сразу залег в кровать. Оценив мое состояние, Вася на следующий день явился в сопровождении худощавого китайца в этой шелковой не то рубашке, не то пиджаке на завязках, и разрекламировал его как потрясающего массажиста. Я вяло согласился — хуже уж точно не будет.

Цзюнмин оказался куда лучшим мастером, чем можно было ожидать. Он довольно придирчиво меня осмотрел, выслушал легкие и пульс, причем последнее делал не как европейские врачи, а в нескольких местах, долго разглядывал мои ногти, язык и даже глаза. Русский у него был с акцентом, нет, даже не с акцентом, а с переносом китайской фонетики на наши слова. Когда-то я читал, что фамилия Пржежевальского оказалась для китайцев непроизносимой и они переиначили ее в Пи-ли-се-ва-ли-си-ки — вот таким вот слоговым способом Ян и изъяснялся, но при желании понять его было можно. Последовал опрос о моем физическом состоянии и, что удивительно, о состоянии душевном — печален ли я, в унынии или в радости, все ли хорошо с моими близкими…

Первый сеанс он провел быстро, управились где-то за час и, как я понял позже, это была разминка, массажист искал мышечные блоки и проблемные места, стараясь их расслабить и успокоить, отчего мне страшно захотелось спать и я засобирался обратно в койку, извинившись перед гостями. Цзюнмин получил свою, весьма небольшую, плату, а я уговорился сходить к нему еще пару-тройку раз, потому как раньше недели, судя по моему состоянию, я отсюда не тронусь.

Но утром… Как говорится, если вам больше пятидесяти, вы проснулись и у вас ничего не болит, то вы померли. Вот я и прислушивался к организму в полном недоумении — все было прямо очень хорошо. Настолько, что явно превосходило живительное воздействие десятичасового сна, дело точно было в рукастом китайце.

Позавтракав, я встретился с Шешминцевым, тот увлек меня на прогулку по городу, рассказывая где и что строится, показывая уйму джонок в порту и толпы китайцев в городе, залив Золотой Рог, за которым виднелся зеленый мыс Чуркин и дальше, в дымке — сахарно-белый Токаревский маяк и остров Русский. На нашей стороне ласточкиными гнездами к сопкам лепились дома и домишки, от солидных на Светланской до совсем уж шанхаев в слободках Рабочей, Нахальной, Матросской, Голубиной пади, Гнилом углу… И везде — шустрые кривоногие японцы с цепкими взглядами.

А про Яна Вася рассказал, что помимо своей наследственной профессии, традиционной китайской медицины, тот весьма интересовался и другими практиками и даже пытался учиться в Циндао у немцев, но у тех уже было через край арийского высокомерия. Тогда он решил податься в Маньчжурию, где начиналась строительство КВЖД, было навалом пациентов из числа кули и водились русские медики. Там-то в своих духовных исканиях он и напоролся на толкового русского попа, видимо, из прошаренных интеллигентов, который убедил Цзюнмина принять православие. Новообращенного потихоньку начали принимать в “свой круг” русские, но тут жахнуло восстание боксеров и Яну пришлось спасаться, его вместе с частью путейцев вывезли во Владивосток. А вот тут, где его почти никто не знал, нетрадиционная религиозная ориентация сыграла с ним злую шутку — китайцы не очень доверяли врачу-христианину, христиане не очень доверяли врачу-китайцу. Так он и мыкался, пока его не нашел Вася.

За три дня улучшение моего состояния было настолько разительным, что я решил сманить массажиста в Москву и сделал ему предложение, от которого он не смог отказаться. Что ему тут прозябать, а в первопрестольной я клиентуру обеспечу, за моими новациями публика следит и вполне следует, вон, почти каждый инженер теперь френч носит и сумку-портфель через плечо. Тем более, что Цзюнмин владел и термопунктурой, и иглоукалыванием, только вот я на иголки не отважился, памятуя о стерильности. Зато я поразил его знанием таких слов, как тайцзицюань и цигун, чем привел в полный восторг.

На четвертый день я уже был вполне в форме и отъедался под неодобрение китайца, имевшего радикально иные воззрения на диету. Но вот уж хрен, миска риса с соевым соусом хороша как экзотика изредка, а так у нас сродное питание совсем другое. Компанию мне за обедом составлял Вася, еще один из “буров”, Степан — тот самый, совершивший хадж из Танзании через Иерусалим — уже был на Сахалине и устраивал там артель. Назавтра должен был прибыть пароход с нашими “сеялками” и двумя сопровождающими, а еще через день Медведник, как обещала телеграмма из Гонконга, и вся группа будет в сборе.

Вопреки ожиданиям, сельхозинвентарь растаможили влет, ушлый Вася заранее разузнал, кому и сколько нужно дать на лапу, и тут же отправили на остров. А мы, чтобы не плодить лишних сущностей, собрались тесным кругом впятером в отдельном кабинете трактира — все знали меня лично и прятаться нужды не было. На хрустящей скатерти выстроились неведомые в центральной России трепанги с жареным луком, морские гребешки, крупные местные креветки-медведки, ну и более знакомые закуски под белое вино.

— Первая часть операции проделана успешно, с чем вас и поздравляю.

Ребята радостно чокнулись, но я поспешил малость их обломать, впереди была более трудная задача — подготовка расчетов и уж совсем сложная третья — устроить японцам на острове небо с овчинку…

— Хорошо, со ссыльными понятно, пулеметы там будут через неделю, инструктора к ним приедут через полгода, патроны будут возить американские шхуны, а что с винтовками?

— Те же шхуны возят винчестеры чукчам и эскимосам, будет и на вашу долю.

— А стрелковые инструктора? — Медведник, судя по всему, собирался выжать из меня как можно больше ништяков и был в этом прав.

— Тут сложнее, но есть одна мысль. Сумеете поладить с действующими офицерами?

— Хм… Ну, если других нет, то попробуем. В конце концов, в Трансваале добровольцы из офицеров были.

— А зачем вообще ввязываться в это дело? Что нам даст Сахалин? Даже если японцы его захватят — дальний угол, никому не интересный, — вдруг спросил Вася.

Я подавил в себе раздражение и терпеливо начал объяснять.

— Сахалин самое беззащитное российское владение, японцы рано или поздно высадят туда десант. Тем более, что далеко плыть не надо. А захваченная чужая территория очень сильно укрепляет позиции на переговорах, потому взяв Сахалин, японцы выторгуют и Корею, и Маньчжурию.

— Ну случится война с Японией, ну проиграет Россия, нам же только лучше — недовольство царем, генералами, волнения, народ поднимется на борьбу… — Вася упрямо гнул свою линию.

— Возможно, что проиграет. И само собой, народ поднимется. Только для такой борьбы у нас пока ни сил, ни средств, поэтому будем тренироваться на задаче поменьше. И еще — нам это может дать небольшой тактический выигрыш, но стратегически мы очень крупно проиграем, нам в будущей России нужен полностью функционирующий, а не заткнутый японцами Транссиб.

— А что мы можем? Пусть вон армия Сахалин обороняет, — продолжал упираться Шешминцев.

— На армию у меня надежды нет. Точнее, нет надежды на командование — как только им перережут связь с окружающим миром, они наверняка сдадутся.

— То есть вы хотите устроить там партизанскую войну, как это было в Трансваале?

— Именно, — объяснял я в основном Васе, поскольку с ребятами говорил еще в Америке, а с Медведником еще во Франции.

— Хорошо, развернем артели, будем ходите в тайгу или куда там хоть за шишками, хоть еще за чем, наметим схроны, места для стоянок, прикинем, кого можно подключить из местных, — Егор как-то очень по-деловому воспринял задачу и теперь старался уяснить ее со всех сторон.

— Ну, не мне тебя учить. Там сейчас порядка двухсот-трехсот ссыльных, преимущественно боевики и бомбисты. Есть русское население, есть аборигены — айны, они сильно не любят японцев.

— А если местные не захотят? — снова вскинулся Вася.

— Японцы прижмут хвост — сами придут, — коротко объяснил я. — Им там стесняться некого. Они цивилизованность изображают для европейцев, а с корейцами, айнами и китайцами обращаются хуже, чем со скотом. Полагаю, что на Сахалине будет то же самое. — я помолчал немного и продолжил, — Но самое главное в ваших действиях — информация.

— Разведка? — поднял голову от записей Медведник.

— Нет. Главное, чтобы мир знал, что сопротивление продолжается и что там творят японцы.

— Хм. Маловероятно. Японцы наверняка захватят Александровск, а это единственный кабель на остров, как передавать сведения?

— Те же шхуны, что повезут патроны, будут регулярно заходить в оговоренные бухты, и я добьюсь, чтобы на них были американские корреспонденты. А через год в Николаевске должна появиться станция беспроволочного телеграфа, туда добраться через пролив. В общем, у вас полгода, максимум девять-десять месяцев. По моим прикидкам, начнется в конце лета или осенью.

Технически, по КВЖД уже было временное движение, и на рабочем или товарном поезде можно было добраться до Харбина, от которого дорога уже функционировала в полный рост, но на это требовалось разрешение из дирекции строительства. Железнодорожный чиновник так и сообщил, поджав губы, дескать, шастают тут всякие, а потом вагоны пропадают, но я был настойчив.

— К кому необходимо обратиться в строительном управлении?

— К главному инженеру Юговичу либо к его заместителю инженеру Собко.

— К Василию Петровичу???

— Да-с, а вы что, имеете честь его знать?

— А как же, инженер Скамов, вместе путеукладчик придумали.

Все решилось мгновенно и уже вечером меня погрузили в служебный купейный вагон, прицепленный к товарняку, где начальник охраны после инструктажа снабдил винтовкой — пошаливали хунхузы, для которых товарный состав был источником больших ништяков. Мда, что по одну сторону Тихого океана поезда грабят, что по другую… Но доехали за сутки, без приключений.

Собко, загорелый до черноты, но такой же веселый и громогласный, тут же потащил меня смотреть свое хозяйство, механические мастерские, депо и все, связанное с железной дорогой. Удовольствие было видеть, как этот большой человек любит свою работу и вникает в каждую мелочь и как его любят подчиненные — каждый, с кем Вася останавливался переговорить, от смазчиков и кочегаров до инженеров, радовался общению с ним.

Часа через два я взмолился отпустить меня, потому как вечером отправлялся регулярный поезд в Россию, а мне уже сил не было смотреть на кули, строителей, американцев, русских и черт еще знает кого в этом Вавилоне. Вася несколько надулся, но отправил в управление строительства, на Большой проспект, чтобы мне выписали литер, а сам обещался быть чуть позже, как только закончит обход.

Здание еще только строилось, сдана была лишь половина левого крыла, но в нем уже вовсю работали. На меня во френче, сапогах и косоворотке, которые я напялил как только прибыл в Россию, смотрели молча и неодобрительно, но мне же с ними не детей крестить. Добравшись до кассы, я поздоровался с еще более надменным, чем во Владивостоке, чиновником и спросил его о литере первого класса до Томска.

Впечатление было такое, будто я вдруг дал ему оплеуху — кассир отшатнулся, побагровел и хлопал глазами, как вытащенная из воды рыба. Честно говоря, я не очень понял, чем была вызвана такая реакция, но тут этот хрен наконец-то продышался и выдал!

Это было привычное “ходют тут всякие”, помноженное на сословную спесь и мой если не крестьянский, то мастеровой прикид. Мне сообщили, что я потерял берега и могу ехать только третьим классом, да и то, столь высокое начальство в лице кассира еще подумает, выписывать ли мне билет. Вокруг нас начали останавливаться служащие и они, судя по их репликам, явно были не на моей стороне. Ситуация накалялась, я начал стервенеть и и чуть было не вцепился кассиру в кадык, но одновременно явились вызванная кем-то охрана, чтобы вытолкать меня взашей и Собко.

Литер выписали, красный как свекла кассир извинился, Собко постарался мне донести, что мой прикид тут пока неизвестен и потому вызывает такую реакцию, а я пытался сбросить незнамо с чего накативший адреналин — ну что мне стоило просто представиться? И попутно думал, насколько все хреново, ну ладно, не положено мастеровым и крестьянам первым классом, но зачем сообщать об этом в такой унизительной форме? А ведь в семнадцатом вся эта чиновная шушера будет трястись по своим квартирам в ожидании ЧеКа и вопрошать “А нас-то за что?”

Так что и общение, и прощание с Васей вышло скомканным, утром приехал — вечером уехал, разве что посоветовал готовить ополчение в предвидении будущей войны. Сел в поезд, помахал Собко из окна, дождался отбытия и залег спать.

Утром, в вагоне-ресторане, я нос к носу столкнулся с Болдыревым, подсевшим ночью в Цицкаре. Лавр был в штатском, отчего здороваться первым я не стал и даже принял вид, что мы не знакомы, но он поднялся мне навстречу с объятиями. Настроение сразу подскочило, мы позавтракали и насели на старшего кондуктора, чтобы нас переселили в одно купе.

Дорогу до Иркутска мы провели в разговорах, шахматах и попытках вычислить, когда начнется война. Болдырев обещал найти казачьих офицеров для подготовки отрядов на Сахалине — а я в обмен рассказал ему про малозаметные противопехотные заграждения. Ну, типа не колючую проволоку на кольях в три ряда, а сетку проволочную на колышках на высоте сантиметров двадцать, да в траве. Еще Лавр очень порадовал рассказами о деятельности учеников Петра Лебедева в радиосвязи, о переводе малоземельных казаков с Дона на Дальний Восток, о том, что несколько частей после подавления восстания в Китае на стали возвращать обратно, а оставили в Приамурском округе.

Но вот стоило спросить его о житейских событиях почему-то стушевался. Оказалось, он надумал женится, но перед ним встало такое неизвестное мне препятствие, как финансовый ценз — тут офицеру мало того, что требовалось от начальства одобрение кандидатуры невесты и разрешение на свадьбу, так еще нужно было подтвердить свое материальное благополучие.

— Погодите, но вы же казак, у вас-то все должно быть проще?

— Казак-то я казак, но служу по Главному штабу, там свои порядки.

Цена вопроса оказалась всего пять тысяч рублей, и я тут же предложил несколько вариантов — взять их у меня в долг, положить на имя Болдырева временный вклад в банк или выписать свидетельство о владении паем в какой-либо из “моих” фирм. Несколько сложнее оказалось его уговорить, но я переупрямил.

А потом мы начали играть в кораблики — считать, сколько броненосцев и крейсеров есть на Дальнем Востоке у нас и у японцев. По броненосцам выходило так на так, по крейсерам мы пока были впереди, но Лавр утверждал, что японцы срочно достраивают три корабля и рыщут где бы перекупить еще чего в высокой степени готовности.

— Да, это самый простой и быстрый путь. Газеты пишут, что англичане строят два корабля для Чили, итальянцы — два для Аргентины, у французов верфи заняты бразильскими заказами, так что выбор есть. Я бы поставил на итальянцев.

— Я бы тоже, тем более, аргентинцы уже зондировали почву на предмет продажи крейсеров нам.

— “Гарибальдийцы”? — надо же, не знал, что их сперва предлагали России.

— Да, “Ривадавиа” и “Морено”.

Мда, не по зубам задачка. До генерал-адмирала мне не добраться, а и доберусь — ему парижи важнее флота. А как бы было хорошо, купи их Россия… Может, действительно, взорвать их к чертовой матери?

— Лавр, очень деликатный вопрос, можете не отвечать. Есть ли у вас агенты на японских угольных станциях? Там ведь наверняка работают корейцы, их можно зацепить…

Болдырев отвлекся от подкручивания усов и медленно кивнул. А пока мы стояли на одной из станций, навстречу, в Харбин покатился, стуча колесами, поезд с нефтяными цистернами, с потеками, лесенками и круглыми люками, так похожими на командирские башенки. Танки… нефть… стоп. Это уже за пределами возможностей.

В Иркутске Лавр сошел, а на его место подсадили совсем молодого парня, лет двадцати пяти, студенческого вида — пиджак поверх косоворотки, брюки в сапоги, шляпа, шевелюра и черное пальто. Я вспомнил свой конфликт из-за внешнего вида в Харбине и мысленно усмехнулся, здесь, видимо, все было проще или пассажира знали.

Как выяснилось — да, знали. В том смысле, что билет ему выписывали по представлению полицмейстера, у Георгия, как он назвался, закончился срок ссылки и он ехал в Питер, сдавать экстерном за курс юрфака университета, после чего надеялся получить место помощника присяжного поверенного где-нибудь дома, на Украине. В ссылку угодил за студенческие волнения, которые сам и организовал — на второй день пути мы все-таки разговорились, видимо, он посчитал, что использовать целого американского инженера в качестве “наседки” слишком расточительно. Да и рассказ о Кропоткине произвел впечатление, но особенно сыграло неожиданное для него мое знакомство со статьями в “Правде”.

— Что, прямо в ссылке получали? — полюбопытствовал я. — Нет, путей не надо, просто — да или нет?

— Да.

— Отлично, отлично, — надо агентам “Правды” благодарность выписать, смотри-ка ты, даже ссыльным умудряются доставлять.

— Но только я не согласен с линией Большева.

— Почему же?

— Слишком эволюционно. А тут все ломать надо, до основания, дать выход свежим народным силам!

— Вот просто так взять все и сломать? Ну хорошо, предположим вы все сломали. Дальше что?

— Дальше народ самоорганизуется и построит новую жизнь. Без принуждения, на вольных основах.

— Знаете, я вот сельскими артелями занимаюсь, — тут он с интересом на меня посмотрел, — так я скажу, что если без принуждения, то уже через год во главе артели будет местный кулак, а остальные будут на него батрачить, на вольных-то основах.

— Народ сам знает что ему нужно.

— Народ чувствует, что ему нужно. Иногда понимает, но почти всегда не знает, как этого добиться. Вот те же артели — ничего сложного, но почему-то без внешнего воздействия дело не пошло. И не могло пойти, потому как нужен план, смета, чертеж, представление того, что и зачем мы делаем.

Вот я строитель, инженер, потому попробую привести свою аналогию. Скажем, живем мы в некоем доме. Дом нам не нравится — старый, кривой, из щелей дует, все плохо, домохозяин придирается, нужно хорошее жилье, но другого нет. Что делать? Понятно, что нужен новый дом, но как его построить, если никто из нас не умеет класть стены, делать рамы и двери, стелить полы, делать кровлю и много других нужных вещей. Вот некоторые предлагают — а давайте оторвем доску, выбьем кирпич, поломаем ступеньку, так понемногу дом и разрушим. Или вообще взорвем его!

Так мы вели разговоры час за часом, а за окном купе, монотонностью своей склоняя ко сну, верста за верстой проносились ели, снега и время от времени снопы паровозных искр

— Хорошо, а что дальше? Вот вы разрушили до основанья, а затем, — я намеренно процитировал недавно появившийся перевод “Интернационала”, отчего Георгий бросил на меня быстрый взгляд, — оказались в чистом поле вообще без крыши над головой и, что еще важнее, без нужных умений. Вроде бы есть старые кирпичи, доски и обломки — а что с этим делать, неизвестно. Можно собрать все камни в кучу, накрыть досками — но у нас получится еще хуже, чем было. А ведь кроме нас с вами и домохозяина есть еще и подвальные жильцы, вряд ли они обрадуются, когда останутся без крыши над головой. Поэтому нужно учиться строить, а сломать мы всегда сможем.

— Ну и чему же именно учиться? Марксизму? Но это же современное начетничество, выводить все, от идеологии до искусства, из потребностей брюха это явное упрощение, схематичность и сведение всего многообразия жизни к двум-трем заученным формулам.

— Да, марксизм сейчас вроде модной болезни, все через него проходят, — усмехнулся я, вспомнив и Чернова, и Струве.

— Да и народничество меня не удовлетворяет, я считаю что наше освободительное движение будет все-таки движением рабочих.

— Ну тогда вам прямая дорога в синдикалисты.

— Возможно. А учиться-то чему?

— Да самым простым вещам — управлению производством и самоуправлению граждан, организации кредита, даже торговле, всему тому, что потребуется, после того, как “дом будет сломан”.

— И где же этому учат?

— Да хоть в земствах. Или в профсоюзах. Вы поймите, каждый умелый и образованный человек будет на вес золота! Знаете, как мы мучаемся с артелями от нехватки агрономов, фельдшеров, ветеринаров, учителей?

— Погодите… так вы тот самый Скамов? До меня только сейчас дошло!

— Ну, в известном смысле “тот самый”.

Так вот в спорах мы до Москвы и доехали, разве что на пересадке в Томске прикупили по шубейке, а то мороз уже давал о себе знать. Расставаясь, я записал его адрес и обещал написать, когда будет ясность с организацией обучения. Но не раньше, чем его проверит Савинков.