Глава 2

— Это черт знает, что такое! — Зубатов начал выплевывать слова еще в прихожей, откуда он ломанулся прямо в гостинную, даже не сняв пальто. — У них были все, все сведения!

Я вышел из кабинета и уставился на неожиданного визитера, едва удерживаясь, чтобы не скорчить страдальческую гримасу — пятилетие моего пребывания в прошлом было отмечено адской зубной болью. Вот только что все было прекрасно, зубы, коронки, протезы и импланты, сделанные одним из лучших в Москве XXI века специалистов не доставляли никаких проблем уже сколько лет и вдруг нате вам — будто молния ввинчивается в десну и пробирает аж до самых пяток, да так, что порой слезы наворачиваются.

— Сергей Васильевич, позвольте… — догнала его Марта (ага, она его точно знает, хоть какая польза от столь бесцеремонного нарушения правил конспирации).

— Да, извините… — Зубатов притормозил лишь для того, чтобы снять пальто, скинуть перчатки и шапку на руки подоспевшей помощнице Марты и содрать с ног галоши. Оставшись в костюме из тонкой английской шерсти он бросил мимолетный взгляд в зеркало и с новым пылом обратился ко мне.

— Это ни в какие ворота не лезет! Вы были совершенно правы, пока не начнут вот так убивать — никто и не почешется! И я подозреваю…

Тут уж я не выдержал и прервал раздухарившегося начальника Московского охранного отделения, приложив палец к губам.

— Прошу в кабинет, там все и расскажете, — я распахнул дверь и пропустил полицейского вперед, заодно кивнув Марте на ее немой вопрос о чае.

Через пару минут, нервно дребезжа ложечкой по пустому стакану в серебряном подстаканнике, малость успокоившийся Зубатов продолжил.

— Все были предупреждены — полиция, жандармы, швейцары, секретари, все! И тем не менее!

— Да что случилось, в конце-то концов?

— Да Сипягина застрелили! — зло брякнул Зубатов. — Прямо в Мариинском! Министра! Внутренних дел!

— И вы примчались ко мне? — брови мои поползли вверх. — Надеюсь, зашли не со Знаменского?

— С Антипьевского, — смутился Сергей.

Кооператив Жилищного общества, только что построенный на паях с Карлом Мазингом, стоял стена к стене между принадлежащими ему же реальным училищем и доходным домом, и был соединен с ними внутренним переходом, которым могли пользоваться несколько допущенных лиц, в число которых, помимо меня с Карлом Карловичем, входили Зубатов и… Митяй.

Он, я, Марта и взятая ей в помощницы Ираида недавно обосновались в квартире аж на десять комнат. Обскакал ли я профессора Преображенского, не помню, но по сравнению с квартирой в Леонтьевском добавились столовая, детская, библиотека, две гостевых и еще одна комната для прислуги. Детскую занял Митяй, страшно важничавший из-за того, что мог теперь, в отличие от остальных реалистов, появляться в училище не выходя на улицу — без шинели и в чистеньких ботиночках без следов пыли и грязи.

Иру я нашел совсем случайно — шел по улице и увидел сидящую на тумбе печальную девушку, монотонно повторяющую что-то вроде “Ищу место прислуги, умею готовить, убирать, делать все работы по дому”. Мы как раз въехали в новое жилье и уже стало ясно, что Марте в одиночку будет тяжело, при двух-то разгильдяях мужского пола, вот я и привел Ираиду на испытательный срок. Несколько дней она осваивала премудрости работы с газовой плитой и прочими чудесами современной техники, которыми по традиции были набиты дома Жилищного общества, а потом стала выдавать изумительные завтраки, обеды и ужины.

Вспомнил о еде и в челюсти снова кольнуло и мне стоило больших усилий не взвыть в голос.

Зуб мудрости, куда деваться.

И к дантисту идти никак нельзя — во первых, я и супер-технологичных стоматологов моего времени побаивался, а уж к здешним зубодерам с щипцами и бормашинами на ножном (!) приводе пойду разве что под угрозой расстрела. А во вторых, любой мало-мальски образованный эскулап от увиденного у меня в пасти офигеет — металлокерамика, импланты, пломбы из неизвестного науке материала и вообще такие плоды прогресса, которые нынешним даже в самых смелых мечтах не являлись. И будь я проклят, если этот мало-мальский врач не начнет меня трясти на предмет, откуда взялось такое богатство у меня во рту и не растреплет коллегам по всему городу.

Поэтому я спасался водкой — полоскал зуб что есть мочи. Несмотря на то, что я честно сплевывал, разило от меня при этом, как от сапожника, что Зубатов и унюхал, стоило ему лишь немного успокоится.

— Эээ… я невовремя?

— Да бросьте, зуб полощу. Кстати, хотите водки? Бывает полезно принять стопку-другую, чтобы расслабится.

— А, давайте, — пустился охранитель во все тяжкие.

Ираида как раз внесла поднос с блестящими чайниками и я попросил ее подать еще и водки. Через пару минут Сергей налил себе стопку, отсалютовал мне, опрокинул ее и тут же налил вторую.

— И что теперь делать?

— По плохому — ловить Боевую организацию эсеров, я уверен, это ее рук дело. И у вас должны быть записи наших разговоров пятилетней давности — я там рассказал все, что по ним вспомнил.

— А по хорошему, это надо полагать, менять политику? — саркастически осведомился отец легальных профсоюзов, но тут же поскучнел. — Но вы же понимаете, что это невозможно.

— В том-то и беда. Вон, возьмите наш артельный съезд, министром разрешенный, генерал-губернатором одобренный и то, сколько раз нам пытались заткнуть рот, причем в вопросах нисколько не революционных, а исключительно практических. При всем моем отрицании террора, у меня несколько раз возникало стремление попросту прибить ваших коллег.

Ааааа! Снова дернуло, да так, что мне пришла малодушная мысль отправиться-таки к доктору да и пристрелить его после удаления зуба, чтобы гарантированно молчал. Болеутолители нынешние черт те какую дрянь содержат, вплоть до морфия и героина, анальгетиков еще нет, а пора бы — моя цюрихская контора, которой рулил Эйнштейн, специально отслеживала патенты на лекарства, среди которых, кто бы мог подумать, нашелся гексоген, но не нашлось новокаина.

Зубатов тем временем выцедил вторую стопку, закусил рыжиками и, что называется, “выдохнул”.

— Да, это наша беда. Вот, в в министерстве народного просвещения разработали законопроект о всеобщем обучении и что же? Наши дуботолки все перекладывают и откладывают, хотя один этот закон сделает для русского народа гораздо больше, чем все революционеры!

Зубатов потянулся к графинчику, налил себе третью и вопросительно посмотрел на меня. Зуб болел, но пить не хотелось и я было отрицательно помотал головой.

— Составьте компанию, не откажите, — подмигнул Сергей и нарочито втянул носом воздух, намекая на запах, дескать, чего ж не выпить, если уже пахнет.

— Ну ладно, наливайте, — мы чокнулись и выпили того самого “Столового вина № 21”, знаменитой смирновки.

— А по нашему ведомству, — печально продолжил полицейский, — торжествует какая-то иллюзия, что можно все решить силой. Нет, сильное правительство может быть снисходительным, поскольку может прекратить всякое направленное против него предприятие в самом зародыше, но нельзя же уповать на это, как на единственное средство! Пожалуй, так начнешь всех этих гоцев и гершуни понимать. Не оправдывать, но понимать.

Зубатов вздохнул, взглянул с сомнением на графин, подумал, но четвертую наливать не стал. И задал щепетильный вопрос, не иначе, водка подействовала.

— Михаил Дмитриевич, простите великодушно, а как вы тратите патентные деньги? Там же на вашу долю приходится чуть ли не десять тысяч в месяц, а по вам этого не видно — все та же куртка и сапоги, разве что квартирой вот обзавелись, но сколько та квартира — за два месяца наберется. Ни выезда, ни театров, ни гульбы в “Яре” или “Эрмитаже”, а?

Умен мужик, не откажешь. Того и гляди, финансовую разведку придумает. Ну да и мы не лыком шиты, прикрытие давно продумано.

— Так артели съедают много, а отдача разве что через пару лет будет. Людям опять же помогаю — вот, Петра Николаевича Лебедева летом в санаторий повезу, вы его помните, он нам вело-динамо построил. Ну и вкладываюсь понемногу.

— А куда, если не секрет? — поинтересовался Сергей. — Нет, поймите правильно, не ради шпионства, мне бы самому куда-нибудь вложить, а то лежат в банке и копятся без толку.

— Так очень просто, Альберт — это тот молодой человек, что занимается нашей конторой в Цюрихе — присылает мне патентные сводки, а я из них выбираю то, что мне знакомо.

— Например?

— Ну вот как чертежные столы, что Франц Кульман делает, я к нему в долю вошел. Или вот недавно американец Жилетт запатентовал безопасную бритву, я и сам об этом думал, но там тонкость в металлообработке, в ней я ничего не понимаю. Вот и у него пай купил, потому как знаю, что эта фирма надолго, еще и моим внукам хватит. Так что если желаете — можно часть ваших денег оставлять в Цюрихе, будем вкладывать вместе, — а хорошую мысль он подал, совместный финасовый интерес привязывает гораздо лучше, чем рассказы о будущем, деньги они такие.

— Пожалуй, — покивал начальник московской охранки. — Хорошая идея, надо будет обсудить при случае.

— Непременно. Вот еще, Сергей Васильевич, есть к вам один вопрос, вы же моего воспитанника, Митю, знаете?

— Ну конечно.

— Хочу вот парня усыновить, он сирота

— Так за чем же дело стало? — удивился Зубатов.

Я пожал плечами.

— Для начала, это почему-то регулируется Уставом о воинской повинности, и вроде бы достаточно приговора сельского схода или удостоверения полиции. Я, конечно, не русский подданный, но вроде бы имею право на усыновление с условием, что Митя будет пребывать в православии. И вот куда я ни ткнусь — здесь в законах одно написано, там другое и никто ничего точно не знает или не хочет знать, так и висит дело. Не поможете, по полицейской линии?

— Так дайте взятку и все сладится мгновенно! — бухнул напрямую слегка захмелевший Зубатов.

— Вам самому не смешно? Надворный советник, особа седьмого класса, правоохранитель, рекомендует дать взятку? Воля ваша — неладно что-то в Датском королевстве.

Сергей помрачнел, бросил на меня сердитый взгляд и чуть было не налил опять, но удержался.

— А с кем прикажете работать? Бурбоны и дураки, дураки и бурбоны.

— Кстати, насчет того с кем работать. Естьу меня один знакомый, он вскоре будет в Москве, вам будет весьма полезен в свете грядущей войны с Японией. Могли бы вы устроить нам втроем конспиративную встречу? — на этих словах почему-то перестал болеть зуб.

— А вот, господин инженер, с Василичем, на рысаке! — окликнул меня наш “придворный” извозчик, всегда стоявший со своей пролеткой на углу Знаменского. Был он, так сказать, интеллигентным лихачом — отлично выезженный красавец-вороной, чистый и аккуратно выкрашенный исправный экипаж с фартуками, незаношенный кафтан с подбоем, хоть сегодня на полицейский смотр для получения номерных знаков. Да-да, техосмотр не в ГАИ придумали, а задолго до. В отличие от московских лихачей, возивших оборзевших купчиков и давивших прохожих почем зря, Василич ездил степенно и потому чистая публика, обитатели домов Мазинга и еще пары соседних, с удовольствием пользовалась его услугами. Был он в сговоре и с нашим городовым Никанорычем, с которым как раз и беседовал до моего появления — страж порядка шугал “чужих” извозчиков, так что Василич без дела не оставался и зарабатывал вполне прилично, редкий день меньше трех рублей. Правда, из них многое уходило в накладные расходы — лицензия, содержание выезда, дай тому, дай этому…

Предложение прокатиться было своего рода ежедневным ритуалом и приветствием — я предпочитал всюду ходить пешком, но сегодня с утра накрапывало, намечалась гроза и я неожиданно согласился.

— А поехали! На Собачью площадку. Никанорыч, чего зря под дождем стоять — зайди в швейцарскую, — я указал на наш подъезд, за дверьми которого маячил привратник.

— Не извольте беспокоится, Михал Дмитрич, служба-с, — козырнул полицейский, но явно был мне благодарен.

Василич поднял верх у пролетки, дождался, пока я усядусь на сиденья красной кожи, слегка хлестнул вороного вожжами по крупу и тронул. Застучали подковы, зашуршали резиновые шины, потекли мимо переулки и бульвары. На спине Василича болтался на тонком ремешке номер — точно такой же, как и прибитый снаружи к коляске.

— Что ж так медленно, Василич?

— Так дождь, господин инженер, в дождь нам быстро нельзя, чтобы грязью людей не забрызгивать.

Так и доехали шагом на угол Собачьей и Борисоглебского, где под козырьком подъезда меня ждал в штатском недавно вернувшийся в Москву Болдырев. Мы расцеловались и переулком вышли к одному неприметному дому на Молчановке, к одной из конспиративных квартир.

— Итак, господа, позвольте обоюдно вас рекомендовать. Надворный советник Сергей Васильевич Зубатов, начальник Московского охранного отделения и есаул…

— Виноват, — прервал меня Болдырев, глядевший на Сергея с некоторым удивлением, — не есаул, войсковой старшина, с недавних пор.

— О, поздравляю! И войсковой старшина Лавр Максимович Болдырев, военно-учетный комитет.

Названные поклонились друг другу.

— Вы оба знаете мои прогнозы на грядущую войну с Японией, я даже думаю, что она начнется еще раньше, чем я предполагал, в первую очередь из-за ускорения строительства Транссиба — поезда уже ходят до Харбина, еще год и Сибирский путь будет завершен.

А познакомил я вас вот почему. Я уверен, что Япония, осознавая свою слабость на суше, будет стремиться вызвать внутренние беспорядки в России. И скорее всего, для этого будут использованы наши только что образованные социалистические партии, имеющие тягу к террору.

— Но причем тут я? — вскинулся Болдырев. — Указанные организации совсем не по военному ведомству!

— Безусловно, но для того, чтобы преодолеть их грызню, нужна некая внешняя сила и я вижу в этом качестве японский военный атташат, а это уже вполне ваша сфера, Лавр Максимович.

Зубатов с Болдыревым впервые взглянули друг на друга с интересом, а я продолжил.

— Главная проблема у социал-террористов — слабое финансирование. Полагаю, что японские военные дипломаты это знают и надеются за небольшие, в общем-то, деньги получить внутри России пятую колонну…

— Простите, что?

Черт, опять анахронизм. До пятой колонны еще тридцать с хвостиком лет, а я снова ляпнул привычное мне слово.

— Ммм… это американский термин, обозначающий внутреннего врага, действующего в согласии с врагом внешним, военным. Так вот, за небольшие деньги можно организовать конференцию ультра-революционеров…

— Пожалуй, — нахмурился Зубатов, — снять помещение, свезти всех вместе… А учитывая, что все они сходятся на необходимости свержения самодержавия, подвигнуть их к выработке некоей общей позиции будет не так-то и сложно. Можно дать денег на закупку оружия…

Болдырев подтверждающе закивал и подхватил:

— И тут тоже расходы будут невелики, вся Европа перешла на магазинные винтовки и на складах скопилось множество однозарядок, которое некуда девать, их могут отдать за бесценок.

— Давайте прикинем, кто мог бы… — обхватил подбородок ладонью Зубатов. — Платформа “большевиков”, к которой принадлежит редакция “Правды” и ряд ее неуловимых агентов, вроде Соседа, Крамера или Никитича, конечно, сбила страсть к террору, но тем не менее, Боевая организация социалистов-революционеров, анархисты-безмотивники…

Это хорошо, что меня, Савинкова и Красина причислили к “неуловимым” (эх, где бы нам найти еще Ксанку и кто из нас Яшка-цыган?), хотя было не очень здорово, что наши клички быстро становятся известны охранке. Впрочем, для того клички и придумываются. Профессионалы тем временем нашли общий язык и мне оставалось только откланяться, оставив их обсуждать возможные направления работы. И это не могло не радовать — в реале взаимная координация между разными спецслужбами отсутствовала если не напрочь, то была пренебрежимо мала.

По дороге домой через арбатские переулки я погоревал, что нет никаких способов повлиять на флот, который нацеливается на противодействие десанту, в то время как японская программа кораблестроения ставит задачу господства на море — отчего русское морское командование допустило и ослабление Порт-Артурской эскадры и действовало с некоторой вялостью. Может, подсказать Болдыреву про угольные мины? Но черт его знает, как он отнесется к таким не джентльменским способам ведения войны, тут как раз расцвет всякого рода Гаагских да Женевских конвенций, господствует стремление к гуманизации военных действий… Или наших боевиков потренировать, на корабликах, которые будет перекупать Япония? Дело-то нехитрое — добыть тол, сформовать, обвалять в угольной пыли да подкинуть… Ладно, политика — искусство возможного, будем работать с тем, что есть.

Добравшись до дома, я заперся в кабинете и продолжил размышления, прикидывая, что я успел за пять лет.

Первое и главное — артельное движение растет, ширится и колосится. И это не только борьба с голодом, это попытка создания нового социального слоя. И попутно — выращивание нового потребителя, который потянет за собой и новую промышленность. Ага, альфа-версия НЭПа.

Далее не слишком заметное, но вполне успешное правозащитное движение. Студенты и молодые юристы вместо того, чтобы толкать возвышенные речи или идти в террористы, заняты под руководством группы Муравского обеспечением рабочего движения и “борьбой с царизмом в правовом поле” вообще.

Третье — мало-мало удалось пошатнуть уверенность в том, что революционеру без террора ну никак. Очень кстати подвернулась “бабушка русской революции” Брешко-Брешковская, пришлось отпинать ее в газете, упирая на то, что неизбежности террора (как она утверждала) нет, а есть лень и нежелание незаметной, рутинной, систематической работы у ряда революционеров. И что гражданское неповиновение куда как эффективнее, но вот способны на него только лучшие, а пальнуть в сатрапа может любая истеричка. Засулич, говорят, на меня очень после этого обиделась, придется перед Теткой извиняться, хоть и не ее имел в виду.

Статьи опять же — “Правда” печатается и расходится небывалым тиражом и не в интеллигентские кружки, а на заводы и фабрики, кое-где уже и в деревнях читают. И подпольная почта налажена, система самоконтролируется и самовосстанавливается при провалах. И как результат потихоньку поднимается “умное” забастовочное движение, не с бухты-барахты, а с подготовкой, с юридическим обеспечением, дело дошло даже до страховых касс на случай локаутов.

Деньги на все на это поступают регулярно, канал сбыта южноафриканских алмазов через голландских сионистов работает как часы. Поначалу рынок вздрогнул и цены просели — еще бы, после взрыва в Кимберли на него выкинули лишний десяток фунтов алмазов, но англичане выловили почти всех продавцов и все вернулось на круги своя. Мы же переждали и теперь Савинков передает “товар” в Амстердам понемножку, но регулярно. Причем никто из наших в процессе не светится, работаем безличным методом — контрагентам в газетном объявлении сообщают, в каком почтовом отделении их ждет пакет до востребования, в пакете указано местонахождение закладки и банковский счет, на который нужно перевести деньги. Да, при этом цена может малость не биться с реальной стоимостью партии, но мы и так работаем куда ниже рынка, так что шекель туда, шекель сюда при обоюдной заинтересованности роли не играют.

Поначалу предполагалось, что десять процентов от каждой сделки будут получать “буры”, участники трансваальской авантюры, но они все как один отказались, заявив, что сделали это для революции, а не для личного обогащения. Вот такие вот сейчас люди, это при том, что там могло капать рублей по пятьсот на нос в месяц, очень и очень неплохие деньги по нынешним временам. Впрочем, мы нашли компромисс — доля эта пошла “на образование”, и пятеро ребят сейчас учатся в европейских университетах (а заодно и выполняют функции “резидентов” нашей сети в Европе), а вскоре наступит очередь еще четверых.

Еще деньги шли на закупку оружия и подготовку боевиков Красина — впереди большие волнения и наличие под рукой собственных “силовиков” не помешает. Оружия пока закупалось немного и в основном в России — маузеры, револьверы и драгунки Мосина, но вскоре предстояло обзавестись пулеметами и мне придется впрягаться в этот проект в полный рост, потому как везти их надо будет через Америку, и мое присутствие будет очень кстати. Ну и контрабандисты, без которых в этом процессе тоже не обойтись, тоже любят деньги.

Наконец, сам я за это время составил себе имя — инженер Скамов был знаменит не только сотней “изобретений”, от авторучки до автосцепки (вспоминать чужие разработки я не переставал, но кое-что откладывал на будущее), но и Жилищным обществом, кооперативные дома которого активно строились не только по всей Москве, но уже и в Питере и Киеве с Варшавой. И начиналось модульное промышленное строительство по созданному с моей подачи “Единому каталогу строительных деталей”, первый цех встал у Гужона, за Рогожской заставой.

И это не считая всяких мелочей. Не так уж и мало, если все это не прихлопнут “дуботолки”, как их величает Зубатов или не загнется впоследствии само. Так что можно считать, что план первой пятилетки мы выполнили, дорогие товарищи!

Поскольку зала заседаний Кремлевского дворца съездов вокруг меня не было и аплодисментам, переходящим в буфет, взяться было неоткуда, пришлось налить себе вишневки самому и выпить за обширные планы на вторую пятилетку. Пора, пора была выстраивать полноценную контрразведку на базе группы Савинкова, пора готовить кадры боевиков и пропагандистов в школах за рубежом, пора понемногу внедрять Советы в их изначальном изводе… И все это на фоне грядущей революции, которую надо удержать от большой крови и выйти из заварухи сильнее, чем вошли. Ну и Сахалин с Маньчжурией японцам не отдать, планы, прямо скажем, без малого наполеоновские. Но есть такое слово — надо, товарищ!