Маша

Километр через лес показался ей бесконечным, тем более что Андрей не переставал зудеть над ухом: то «Что у тебя на ногах? Надеюсь, теплые сапоги?», то «Надень капюшон, иначе простынешь».

Осенняя грязь подсохла, тропа была твердой широкой, без особых вывертов, чуть припорошена снегом. Тревожно стучали на ветру голые ветви деревьев, и откуда-то сбоку доносились невнятные звуки: то ли зверь пробегал, то ли птица шарахалась в кустах. Маша, хоть и не была трусихой, крепко держалась за Андрееву теплую руку.

И испытала невероятный подъем, оказавшись около речки. Соседка Бакрина была не права: после полной непроглядности леса луна, хоть и плыла где-то за пеленой облаков, но вполне обозначала вехи пути: холм справа, силуэт полуразвалившейся колокольни. Тропа вывела их на песчаную поселковую дорогу: одним концом та упиралась как раз в монастырь, а другим — в едва видневшийся отсюда мост через речку. Дорога — серая в темноте — контрастировала с черной травой и непроницаемой стеной оставшегося позади леса, будто вырезанного из черной бумаги. Андрей выключил свой фонарь, кивнул Маше на дорогу: с колокольни открывается неплохой вид. Если их парень — там, то хорошо бы не вспугнуть его лучами фонарика.

И они пошли в горку, ориентируясь на осыпавшиеся зубцы колокольни. Вдруг Андрей резко остановился: они уже подошли к некогда существовавшим воротам. Отсюда была видна как на ладони, вся чуть накренившаяся масса колокольни.

«Судя по пропорциям, — подумала Маша, — здесь когда-то было четыре этажа». Но два последних, с колоколами, уже обрушились. И теперь в небо смотрит остов. На верхней площадке еще частично сохранились стены, но уже нет крыши. И вот оттуда-то шел вполне себе уютный дымок. А в узкие, сохранившиеся лишь на треть оконца отсвечивало пламя.

— Он там, — шепотом произнесла Маша. — Отогревается после тяжелого дня.

Андрей молча показал на основание башни: к старым беленым кирпичам, слегка светящимся в темноте, был прислонен уже знакомый им мопед.

Андрей отошел обратно за монастырскую стену, достал рацию и тихо в нее произнес:

— Бакрин в Благовещенском монастыре. В колокольне. Пошел за ним, жду подмогу.

— Посылаем, — услышала Маша. А потом увидела, как Андрей достал «макарова» из кобуры. И второй — совсем маленький пистолет — из внутреннего кармана.

— Просто Рэмбо какой-то, — дрожащим то ли от страха и холода, то ли от обилия адреналина голосом сказала она.

— Жди меня тут, — не отреагировал он. — Будь готова. Если побежит — стреляй.

И он вложил пистолет ей в ладонь. Маша кивнула: стрелять она не умела. Но могла им в крайнем случае напугать. Если Бакрин, конечно, окажется из пугливых. Все ж таки не бандит, художник. Она перехватила пистолет обеими руками: несмотря на свою миниатюрность, тот был много тяжелей, чем ей казалось. А когда подняла глаза — Андрея рядом уже не оказалось. Ее смущала и одновременно восхищала эта его способность к внезапной грации: только что стоял рядом, вроде как обыкновенный мужчина не сильно спортивного сложения. А через минуту — и пожалуйста, что твой леопардна охоте. Она выглянула из-за стены и не сразу, но различила знакомый силуэт у самой колокольни. Андрей на несколько секунд застыл в проеме двери и — исчез.

Маша стояла, чувствуя, как замерзают руки и ноги, и ощущая себя полной идиоткой: одна в темноте. И, наконец, не выдержала. Пытаясь подражать Андрею, мягким кошачьим шагом двинулась в сторону колокольни. Гравий чуть шуршал под ногами. Черный проем выглядел, как дверь в никуда, но она услышала над головой чьи-то тихие шаги, осторожно поднимающиеся по винтовой лестнице: Андрей. И чуть успокоилась. Нащупала в темноте рукой обжигающе-холодные железные перила, ногой — первую ступень. И стала подниматься.

— Руки! — услышала она сверху. — Подними и не двигайся!