Андрей

Андрей переслал документы на электронную почту французского комиссара и взглянул на Машу: какая же глупость его ревность и обида на офисные подколки. Тогда как вот же она тут, с ним. И смотрит на него снова живым родным взглядом! Он протянул руку через стол, чтобы дотронуться до тонких пальцев, как вдруг особенно громко заиграл ее мобильник. И рука Андрея испуганной мышью быстро убралась обратно на клавиатуру: печатать отчет для начальства.

А Маша копалась в своей сумке в безнадежной попытке найти сотовый. И отыскала его, как водится, как раз в тот момент, когда телефон наконец замолчал. Она взглянула на экран, нахмурилась и набрала номер.

— Привет, Петя, — сказала она в трубку, и Андрей резко перестал изображать трудовое рвение и уставился, не стесняясь, на порозовевшую Машу. Петя?! Какого?.. — Нет, еще не закончила. — И она кинула виноватый взгляд в сторону Андрея.

Тот, мгновенно позабыв о тщете ревности, нарочито развернулся обратно к экрану. Но внутри у него все аж задрожало от ненависти к настырному Пете, а уши выхватывали чутким локатором Машин негромкий голос среди шумного кабинета: ударов коллег по клавишам компов, хохотка Хмельченко на заднем плане, обсуждения завтрашней операции в углу у окна.

— Нет, — говорила Маша тихо в трубку (это чтобы никому не мешать? Или…), — у меня нет никаких планов, но…

Андрей хмурился, сосредоточенно глядя в пустой экран.

— Хорошо, — засмеялась Маша. — Ты, Мацуев и Бетховен — этой троице противостоять невозможно. До вечера!

И положила трубку. Андрей продолжал старательно пялиться в монитор.

— Меня пригласили на концерт Бетховена, — услышал он ее виноватый голос. — Ты не против?

Андрей даже не повернул головы.

— Как можно возражать против Бетховена? — сказал он холодно. — За кого ты меня принимаешь?

— Я очень люблю Бетховена… — тихо продолжила Маша. — И давно его не слышала.

«А диск послушать дома нельзя?!» — хотел было спросить Андрей, но сам себя устыдился. Посмотрел на ее смущенное лицо и сказал вслух:

— Иди, конечно, — и добавил, мрачно усмехнувшись: — Вот спасибо Пете! Ведь я б тебя пригласить на концерт Бетховена вряд ли бы догадался, правда?

Маша уже открыла рот, чтобы ему возразить, да так и замерла: и верно, представить себе Андрея, рассуждающего о специфике игры Мацуева, было сложно. Вид у нее сделался такой растерянный, что Андрей не выдержал, рассмеялся. Маша несмело улыбнулась, а потом расхохоталась, на удивление всему отделу и на радость Андрею, который уже сто лет не слышал, как она смеется. «Спасибо тебе, Петюня, — сказал он мысленно, любуясь Машей. — Так уж и быть, прощу тебя для начала».

Но в семь тридцать у Маши очередной раз зазвонил мобильный, и она, повторяя в трубку:

— Да-да, не опаздываю, хорошо, у входа! — сложила в сумку копии фотографий жертв и большую цветную распечатку «Турецких бань», бегло поцеловала Андрея и выбежала из кабинета. Там сейчас же наступила подозрительная тишина.

— Что? — с вызовом спросил капитан, оглядывая коллег. Все подняли лица от бумаг или оторвались от компов и смотрели на него молча и — вопросительно.

— Да? — спросил наконец Хмельченко: любитель женского полу (успеху на этом поприще несколько мешали выпуклые глаза и выступающие вперед передние зубы) — и сделал многозначительно так бровями.

Андрей усмехнулся:

— Да.

— Да!!! — заорали все. — Молодца!

Хмельченко даже подошел, чтобы похлопать Андрея по плечу:

— Девка отличная, одна беда — слишком умная!

Андрей уже открыл рот, чтобы высказать наглецу все по поводу «девки», но так и застыл, глядя в окно. Проследив за его взглядом, Хмельченко хмыкнул. А Андрей, не отрываясь, смотрел на ворота Петровки, за которыми стоял настырный Петя в костюме-тройке.

И что самое неприятное — в руках Петя держал огромный веник роз.

— Есть у меня дружбан, гаишник, — жарко зашептал на ухо Андрею Хмельченко. — Могу позвонить, если фамилию этого перца знаешь. Остановят, в живых оставят, но свиданьице точно подпортят!

— Вот сволочь! — рядом у окна возник уже Серый, поскреб пятерней отросшую щетину на подбородке. — И ведь водит же еще небось какой-нибудь «Порше» с «Бентли»?

Андрей молча сел на место — почему же так гадко на душе? Ведь дело не в гипотетическом Петином «Бентли», не в реальном Петином шикарном костюме и даже не в том, что ему самому не пришло в голову пригласить Машу на концерт. Но вот розы…

Почему же он ни разу не догадался подарить цветы?