Процесс коммуникации
Ключевым элементом коммуникации является взаимопонимание. После того как оно было установлено и признано обеими сторонами, интервьюер может проводить опрос и восстанавливать коммуникацию в случае ее нарушения. Взаимопонимание возможно, если исследователь понимает внутренний мир участника интервью.
Для установления взаимопонимания в ходе интервью от исследователя требуется игнорировать личные чувства в связи с совершенными преступлениями, чтобы воспринимать ответы преступника без предубеждения. Одним из способов достижения такой объективности является ориентация на ценность получаемой информации для целей обеспечения законности и правопорядка. Понимание причин, по которым подозреваемый мыслит и действует определенным образом, помогает вывести его на воспоминания о событии и мотивах преступления.
Получение информации
Опрос начинается после установления взаимопонимания с опрашиваемым. В нашем исследовании сначала задавались вопросы типа «что?», «где?» и «когда?», относящиеся к последовательности событий и описаниям мест совершения преступлений. Затем сотрудник задавал вопросы о том, как выбирались жертвы. В заключение преступников спрашивали об их мыслях, чувствах и образах.
В целом порядок постановки вопросов соответствовал четырем этапам убийства, а именно: (1) допреступному этапу; (2) акту убийства; (3) избавлению от тела; (3) постпреступному этапу.
Допреступный этап. Мотив преступника часто выявлялся путем постановки вопроса о том, что подтолкнуло его к совершению убийства. Убийцы, руководствовавшиеся сознательным намерением, могли рассказывать об этом достаточно подробно. Убийцы, не имевшие сознательных мотивов, обычно говорили, что не могут вспомнить, почему именно совершили преступление, но были способны описать свои чувства до его совершения. Реконструкция ситуации, предшествовавшей убийству, помогала сотруднику выявить ключевые сигналы, побудившие преступника воплотить свои фантазии. Например, преступника просили рассказать, как складывался его день непосредственно перед убийством, и описать свои мысли и чувства перед встречей с жертвой.
Акт убийства. Способность опрошенных нами преступников вызывать в памяти конкретные детали убийств варьировалась. Те из них, кто планировал убийство заранее, в целом помнили его отдельные подробности. В ходе одного из интервью сотрудники сказали преступнику, что у него, по всей видимости, практически фотографическая память. Он поправил их:
«Это все-таки перебор, на самом деле я не такой [не запоминаю все подряд]. У меня дырявая память на вещи, о которых я не хочу помнить, а все шокирующее и яркое я не забываю. Годами потом балдею от таких вещей».
Темы, на которые опрашиваемый избегает или отказывается говорить, дают представление о том, с чем у него могут быть связаны сильные эмоции. (В одном случае убийца начал интервью с заявления об отказе обсуждать свою семью.) К важным аспектам обсуждения акта преступления относятся то, как преступник обеспечил себе доступ к жертве; разговоры с жертвой и действия по отношению к ней; перемещение жертвы из одного места в другое; сексуальные действия до, во время и после умерщвления жертвы; способы пыток; действия после смерти жертвы (например, расчленение или ампутация конечностей); мысли и чувства преступника при совершении всех этих действий.
Избавление от тела. Наши интервью с убийцами со всей очевидностью продемонстрировали значение фантазий в подготовке к избавлению от тела жертвы. Совершив свое деяние, преступник решает, что ему делать с трупом. Возможно, что на этом этапе он впервые осознает реальность случившегося. Наши вопросы относительно этого этапа касались того, что было сделано с телом, как преступник ушел с места преступления, что было снято с тела или взято на месте преступления и какие мысли и чувства были у убийцы во время совершения всех этих действий.
Постпреступный этап. За убийством обычно следует серия определенных действий. Мы спрашивали каждого преступника о том, что он делал непосредственно после убийства (мылся, менял одежду, встречался с друзьями, ложился спать или садился есть), что он думал и чувствовал по поводу произошедшего, снились ли ему сны об этом, возвращался ли он на место преступления, присутствовал ли на похоронах жертвы, читал ли о совершенном им убийстве в газетах и говорил ли с полицией. Мы не забыли включить в список и вопросы, касающиеся обнаружения тела (помогал ли преступник полицейским в поисках тела, присутствовал ли при его обнаружении, произошло ли оно лишь после признания убийцы).
Специальные методики
Информация о фантазиях исследуемого может быть ценной в силу важности роли, которую они играют в убийствах на сексуальной почве. Однако людей с давней привычкой фантазировать бывает трудно заставить говорить на эту тему. Обычно для этого используется ненавязчивый подход. В фантазиях содержится огромное количество переживаний и эмоций. Человек постоянно возвращается к своим мыслям. Убийца может лишь в редкие моменты отдавать себе отчет в отдельных образах, чувствах и содержании внутреннего диалога.
Для успешного проведения интервью необходимо, чтобы между обеими сторонами установилось взаимопонимание. Порядок вопросов обычно следует четырехактной структуре убийства.
Одним из индикаторов наличия некой фантазии является огромное количество деталей, приводимых преступником. Эти детали служат прекрасным источником информации о данном субъекте. Для многих из опрошенных нами убийц детальное планирование было свидетельством их превосходства, власти и одаренности. Обычно наряду с эмоциональной стимуляцией фантазирование дает ощущение власти и могущества. В некоторых случаях фантазии выглядели защитной реакцией на погружение в полный хаос или психоз. Это было заметно по рассказам опрашиваемых об их приступах ярости в случаях, когда жертва нарушала их планы. Также убийц очень задевало, когда их называли безумцами или маньяками, поскольку это ассоциировалось у них с совершением неразумных, безрассудных и неуправляемых поступков.
Важность используемой терминологии иллюстрирует следующий пример:
Сотрудник: Вы полагаете, что фантазировали чересчур бурно?
Опрашиваемый: Я бы попросил вас сменить терминологию, но не потому, что я цепляюсь к словам, просто мои фантазии… они-то, думаю, не были особенно бурными, а вот моя реальность как раз такой и была. У меня было искаженное представление о реальности.
Этот обмен репликами показывает, насколько управляемыми убийца считал свои фантазии и насколько неуправляемым — реальный мир.
Наши интервью показали, что в отличие от тех, кто планирует преступление в соответствии со своими фантазиями, некоторые убийцы действуют в ответ на внешние раздражители.
Такие люди бывают неспособны ответить на вопрос о конкретных причинах произошедшего. Эти убийцы занимались каким-то делом и внезапно теряли контроль над собой. Разговор о наличии определенных фантазий с ними приходилось вести, не выпытывая подробностей. Так можно было установить, какие воспоминания убийцы заблокированы:
Сотрудник: Вам случалось на некоторое время уходить в какие-то необычные фантазии или чувствовать, что вы чересчур глубоко в них погрузились?
Опрашиваемый: Знаете, не могу сказать ни да, ни нет. У этого преступления куча подробностей, по которым я не смогу ничего сказать, поскольку мысленно поставил на них запрет. От них мне становится плохо. Сидеть мне долго, так что я себе это просто запретил — и все.
Убийца подтверждает возможность наличия у него фантазий, однако, чтобы получить доступ к информации о них, могут понадобиться дополнительные методы, например гипноз или психотерапия.
Континуум признания
Относительно признания своей вины преступник может занять одну из трех позиций: признать вину в совершении преступления, сознаться в отсутствии каких-либо воспоминаний о содеянном или не признавать вины.
Признание вины. Большинство из исследованных нами убийц признались в своих преступлениях. Некоторые из них сами сдавались полиции; другие сознавались после задержания. Были и те, кто признал вину перед лицом доказательств. Как сказал сотруднику один из убийц: «Когда полицейский достал ту ручку от метлы, я понял, что все решено».
Признание в отсутствие воспоминаний. Некоторые из исследованных нами убийц не помнили, что совершили убийство, но согласились с предъявленными доказательствами своей вины.
Непризнание вины. Отдельную группу проинтервьюированных нами убийц составили те, кто не признал свою вину даже после вынесения обвинительного приговора. Столкнувшись с подобной личностью, интервьюер должен был определить, лжет данный человек (что подразумевает осознанное намерение) или же отрицает очевидное (что подразумевает неосознанное намерение).
Для преступника обман следователя является одним из видов контроля. Можно пустить следствие по ложному пути и потратить зря драгоценное время, например, назвав неверные имена и адреса.
Следователь может определить ложь, в частности, по количеству приводимых подозреваемым деталей. Фантазии и бредовые идеи обычно очень детализированы. Однако если подозреваемый пытается симулировать психоз или бредовое расстройство, его история, как правило, выглядит нестройной и недостаточно подробной. Следователи могут успешно разоблачить такого рода защитные приемы и обратить на это внимание преступника. В одном случае убийца утверждал, что совершал убийства по указаниям собаки многовекового возраста. Следователи не поддались на эту уловку. Они любезно указали преступнику на то, что его преступления были слишком тщательно спланированы и продуманы, чтобы быть замыслом собаки. В итоге убийца признал преступления своей «заслугой» и подробно рассказал о них. Даже подозревая собеседника во лжи или отрицании фактов, интервьюер должен стараться поддерживать взаимоуважительный характер общения.
Существует ряд причин, по которым подозреваемый может отрицать совершение им преступления. Отрицание может служить средством защиты от судебного преследования или психологических последствий признания в содеянном. Один из опрошенных нами убийц отрицал, что вообще хоть что-то знает о совершенных им преступлениях. Он заявил, что дать признательные показания его принудили силой, а перед признанием вины в суде, вероятно, подвергли воздействию наркотиков. У него находилось тщательно продуманное объяснение любым вещественным доказательствам, о которых упоминали сотрудники во время интервью. Он сказал, что сотню пар женских туфель на высоком каблуке, обнаруженных в его шкафу, ему подарили друзья. Он утверждал, что найденные у него фотографии делал не он, поскольку он не настолько бездарный фотограф. Он крайне подробно останавливался на всех предъявленных доказательствах его вины, чтобы «обосновать», почему он не может быть убийцей.
Возможны случаи, когда убийца мысленно обосновывает свою позицию в отношении признания или отрицания вины. Это наглядно иллюстрирует следующее высказывание:
Сотрудник: Может быть, полицейские как-то воздействовали на вас с целью получения признательных показаний?
Опрашиваемый: Ну, начнем с того, что я не признал вину. Я бы не стал никому признаваться. Впрочем, я ничего и не отрицал.
Мы обнаружили, что в случае категорического отрицания убийства или какого-либо отношения к нему оказывалось полезным использовать воображаемое третье лицо. Сотрудники детально описывали преступление и спрашивали собеседника, почему, по его мнению, кто-то мог пойти на такое. Такой прием позволяет собеседнику мысленно перенести ответственность или вину на кого-то другого. Вот как этот прием был применен в одном из интервью:
Сотрудник: Предлагаю сделать так. Давайте просто отделим вас от этой ситуации. Уверен, вы много размышляли на этот счет. Предположим, это были не вы, а кто-то еще. Как вы считаете, по каким причинам этот кто-то мог совершить подобное?
Опрашиваемый: Я бы сказал, что она сказала или сделала что-то совсем не то.
Сотрудник: Что, например?
Опрашиваемый: Ну, может, он слабоват оказался [в сексуальном плане]. Может, она так подумала. Или он так подумал, а она что-то ляпнула такое.
По этому разговору видно, что преступник сознает причину своего преступления (сексуальную несостоятельность) и полагает, что к убийству его подтолкнул некий внутренний диалог.
Часто убийцы перекладывают вину за свои действия на кого-то еще. Например, в нашем исследовании один преступник оправдывал свое убийство тем, что жертва была «шлюхой». Убийца может быть неспособен признаться в преступлении еще и потому, что такое признание разрушит его уверенность в оправданности собственных действий.
Ниже приводится признание одного из убийц.
Джуди
Я узнал, что она позирует фотографам-любителям и профессионалам, от ее соседки, которая показала мне ее снимки. Около полудня я позвонил спросить, сможет ли она сегодня поработать моделью. Представился Джонни Гленом. Она сказала, что не занята, и мы договорились встретиться у нее дома в два часа дня. Она выбрала кое-какие наряды, в том числе дополнительные, сказала, что они ей понадобятся для другой работы, когда мы закончим. Мы ушли от нее ко мне, я сказал, что приспособил квартиру под студию и что там есть свет и оборудование. Она была не против, сказала, что ей без разницы, где позировать, лишь бы платили двадцать долларов в час.
Мы приехали ко мне домой примерно в 14:15. Перед тем как войти в квартиру, я незаметно переложил в карман куртки пистолет, который обычно лежал в бардачке. В квартире я сказал ей, что хочу сделать фото, которые подойдут для детективных романов и журналов и что для этого потребуется связать ей руки и засунуть в рот кляп. Она была согласна, и я заснял ее в нескольких позах.
На последних снимках, что я сделал, она лежала связанной на полу. Она немного забеспокоилась. Я наконец решился осуществить свое намерение [изнасиловать ее]. Я наклонился к ней и приобнял ее за плечо, положив руку чуть ниже шеи. Затем я сел рядом, придал ей сидячее положение и сказал, что подержу ее здесь какое-то время и не стану обижать, если она будет делать то, что велено, и не создаст мне проблем. Я сказал, что собираюсь немного поразвлечься с ней, а еще достал из кармана пистолет и показал ей, чтобы она поняла, что все серьезно, и стала послушной. Еще сказал ей, что у меня уже были приводы и что у меня будут серьезные проблемы, если кто-нибудь узнает, чем я здесь занимаюсь. Это чтобы запугать ее до полной покорности.
Она показала мне, что хочет что-то сказать. Я вынул кляп и предупредил, чтобы говорила тихо, не шумела и не кричала. Она сказала, что она нимфоманка и что проблем мне не создаст, потому что разошлась с мужем, а на той неделе суд будет решать вопрос об опеке над ребенком. Любой намек на то, что она погуливает или занимается чем-то не тем, будет использован против нее, потому что муж хочет, чтобы ее объявили неспособной выполнять родительские обязанности. Думаю, она все это говорила, чтобы показать мне, что нет необходимости угрожать ей пистолетом.
Я ей поверил, поэтому убрал оружие обратно в карман, поднял ее и перетащил в коридорчик около гостиной, где мы делали снимки. Я положил ее и оставил одну в том же виде, в каком она была на полу в гостиной. Сам же вернулся в гостиную, вынул из фотоаппарата пленку, убрал камеру и штатив, потом пошел на кухню, выпил воды и съел кусок яблока. Затем я вернулся в коридор и присел рядом с ней. Начал водить руками по телу, тискать, целовать шею и грудь. Ей вроде даже нравилось. Не помню, как долго это продолжалось. Потом я развязал ей руки и ноги. Велел раздеться. Кажется, я сказал, что вынул пленку из камеры. Нет, не так. В камере оставалось пленки на пару-тройку кадров. Тогда я сфотографировал ее сидящей на диване, практически голую, по-моему, одной ногой на диване, другой — на полу.
Большинство убийц сознаются в совершении преступления, однако находятся и те, кто не помнит этого или отрицает свою вину. Отказ признать себя виновным обусловлен либо попыткой обмануть следствие, либо механизмами психологической защиты.
Я кое-что упустил. Пока она лежала связанной в коридоре, я сходил на кухню, а когда вернулся, то увидел, что у нее из носа пошла кровь. Она пыталась запрокинуть голову, а из носа лилась кровь. Не знаю почему. Она вроде ни обо что не билась, разве что попыталась пошевелиться и ударилась головой. Я схватил первую попавшуюся тряпку и приложил ей к носу, чтобы остановить кровь. Текло довольно сильно, я запрокинул ей голову и держал так, пока кровь не остановилась. Я говорю об этом потому, что после ареста полицейские нашли у меня дома запачканную кровью наволочку, а еще это видно на одной из фотографий.
Джуди захотелось в туалет — я позволил. Сказал ей, что может одеваться, тогда она оделась, причесалась и слегка накрасилась. Когда она вышла, велел ей присесть на диван и немного отдохнуть. Я стал думать, что делать дальше, как поступить. Было уже ближе к вечеру, а я все пытался сообразить, можно ли ее отпустить, что будет, если я это сделаю, и не заявит ли она на меня в таком случае. Я несколько раз спросил у нее нечто вроде: «Джуди, что ты скажешь своим соседкам по квартире, когда придешь домой?», «Наверное, твои соседки переволновались из-за тебя, как думаешь, в полицию будут звонить?» Она дала понять, что постарается помалкивать об этом и выдумает какую-нибудь историю. Повторила, что не может себе позволить никаких скандалов или непристойностей, по своей воле или нет, потому что это плохо скажется на ее шансах вернуть себе ребенка.
Вот так я ее и переспрашивал, а сам старался что-то для себя решить. Мне пришло в голову, что самым надежным будет убить ее, потому что она знает, где я живу, модель и цвет машины, а может, и номер. Я взвешивал все возможные варианты. Оценивал свой страх вернуться в тюрьму и шансы на то, что она выдумает удачную историю. Не помню, сколько времени прошло, но, наверное, в полвосьмого или в восемь вечера я решил, что не могу рассчитывать на везение и, скорее всего, убью ее, чтобы скрыть, что уже с ней сделал. Решил вывезти ее куда-нибудь за город. Окрестностей я особо не знал, но понимал, что пустынные места где-то должны быть. Я включил телевизор, чтобы время шло незаметнее. Она так и сидела в кресле, потом задремала. Затем проснулась и спросила, не хочу ли я, чтобы она подсела ко мне на диван. Я сказал, что хочу, и она уселась ко мне на коленки. Это было в 22:15, потому что я помню, что смотрел вечерний выпуск новостей. После новостей я сказал, что мы уезжаем. Сказал, что отвезу ее куда-нибудь к черту на рога, там дам денег и выпущу на волю. Пообещал, что денег с лихвой хватит на автобусный билет обратно. Сказал, что из предосторожности должен связать ей руки.
Пока мы ехали, я продолжал спорить сам с собой, действительно ли собираюсь сделать это. Все пытался оправдаться перед собой тем, что не могу поступить по-другому, иначе точно снова окажусь в тюрьме. По правде сказать, я действительно думал, что отпустить ее — все равно что самому явиться с ней в полицию.
В конце концов я решил, что либо сейчас, либо никогда, и притормозил у обочины. Я сказал Джуди, что хочу отыметь ее еще раз, прежде чем отпустить на все четыре стороны. Это был предлог, чтобы выйти из машины. Она была согласна, но захотела сделать это на заднем сиденье машины. Я сказал, что это довольно опасно, потому что мы стоим прямо на обочине, а не поодаль от дороги, и если кто-то остановится, нас увидят. Сказал, что в машине есть покрывало, которое можно расстелить на земле. Параллельно шоссе там были железнодорожные пути. Я сказал, что хочу связать ей руки. Она спросила зачем, а я велел ей не спорить. Она и не стала. Я связал ей запястья за спиной, пока она стояла, потом велел сесть и связал щиколотки. Заставил перевернуться на живот, сам взял третий кусок шнура и хорошенько закрепил его одним концом между ее щиколоток, потом выгнул ее ноги назад как можно ближе к голове, придавил копчик своим коленом и приподнял ей голову за подбородок, тут же обернул шею двойной петлей и потянул. Я знал, что если она сообразит, к чему все идет и что я собираюсь сделать, то начнет умолять, и я не смогу закончить это дело. Я отпустил ее подбородок и изо всех сил потянул обеими руками за свободный конец шнура, который был закреплен вокруг ее щиколоток для упора.
В какой-то момент мне захотелось остановиться и повернуть все вспять. Я поднял ее голову и позвал по имени. Я решил, что она уже мертва. Посидел пару минут, стараясь оправиться от шока, потом снова начал соображать и заметил, что мы недалеко от железнодорожных путей и, наверное, будет лучше перетащить ее тело куда-то подальше, чтобы из поезда не заметили. Мне совсем не хотелось, чтобы ее нашли. Для начала я развязал все шнуры и убрал их обратно в карман. Затем поднял ее и перетащил метров на 20–25 от путей, где был мягкий песочек. Я вырыл в нем углубление и положил туда тело. Снял с нее туфли. Помню, подумал, что на ее гладкой коже могли остаться отпечатки пальцев, и стер их. Одну туфлю я забросил подальше. Потом взял другую, сложил покрывало, сел в машину, развернулся и поехал домой.
