Сливерса и его друга Вилльерса совершенно не устраивало сложившееся положение вещей.

Посылая Ванделупа на участок Пактол, они думали скомпрометировать Мадам Мидас, которая окажется в обществе молодого и красивого человека. Они рассчитывали, что случится одно из двух: или миссис Вилльерс влюбится в привлекательного француза и начнет добиваться развода, чтобы выйти за Ванделупа замуж – чему Вилльерс, конечно, же будет противиться, если его не подкупят, дав ему долю в Пактоле. Если же этого не произойдет, Вилльерс сможет принять позу мученика и обвинить француза в том, что тот – любовник его жены… И, со своей стороны, угрожать разводом, если миссис Вилльерс не сделает его своим партнером.

Но оба они просчитались, потому что не случилось ни того, ни другого. Мадам не влюбилась в Ванделупа и вела себя слишком осмотрительно, чтобы дать повод для скандала.

Видя, что дела идут совсем не так, как им хотелось бы, Сливерс и Ко в один прекрасный день встретились в офисе старшего партнера, чтобы держать совет и решить, что можно предпринять, чтобы подтолкнуть Мадам Мидас в нужном направлении.

Вилльерс развалился в одном из кресел. Одетый в белый полотняный костюм, он выглядел довольно респектабельно, хотя красное лицо и слезящиеся глаза выдавали в нем пьяницу. Рэндольф прихлебывал виски с водой и курил трубку, наблюдая, как Сливерс хромает туда-сюда по офису, неистово размахивая пробковой рукой, что он делал всегда в минуты возбуждения. Билли сидел на столе и то преданно взирал на хозяина, то прыгал среди бумажных гор, разговаривая сам с собой.

– Я-то думал, ты замышляешь большие дела, посылая этого хлыща на Пактол, – помолчав, сказал Вилльерс.

– Во всяком случае, я хоть что-то предпринял, – в ярости огрызнулся Сливерс, – не то что ты, пивная бочка!

– Эй, не обзывайся, – обиженно проворчал мистер Вилльерс. – Я – джентльмен, не забывай об этом!

– Ты был джентльменом, имеешь ты в виду, – поправил старший партнер, злобно взглянув на него единственным глазом. – А кто ты теперь?

– Биржевой маклер, – ответил тот, прихлебывая виски.

– И черта с два ты в этом преуспеваешь, – ответил Сливерс, присев на краешек стола, из-за чего его деревянная нога вытянулась вперед. Старик немедленно воспользовался этим, чтобы угрожающе направить ее в сторону Рэндольфа.

– Послушай, – тут же дерзко вскинулся этот джентльмен, внезапно выпрямившись в кресле, – брось эти личные выпады и переходи к делу! Что нам следует предпринять? Ванделуп прочно там обосновался, но нет ни малейшего шанса на то, что моя жена влюбится в него.

– Подожди, – сказал Сливерс, флегматично покачивая деревянной ногой вверх-вниз, – подожди, слепой дурак, подожди.

– Подожди вагонетки! – завопил за спиной хозяина Билли.

И тут же вскарабкался Сливерсу на плечо, дополнив свое предложение словами: «О, моя драгоценная матушка!»

– Ты всегда говоришь «подожди», – прорычал Вилльерс, не обращая внимания на вмешательство Билли. – А я скажу – мы не можем больше ждать! Вскоре они наткнутся на «Жилу Дьявола», и тогда всему конец!

– Значит, тебе следует отправиться на Пактол и повидаться с женой, – предложил Сливерс.

– Не пойду, – мрачно ответил Рэндольф, – она проломит мне голову.

– Ба! Ты боишься женщины? – злобно прорычал Сливерс.

– Нет, но я боюсь Макинтоша и остальных, – нехотя признался Вилльерс. – Что может сделать один человек против двадцати этих дьяволов? Да они меня убьют, если я там появлюсь, и моя бесчеловечная женушка даже пальцем не шевельнет, чтобы меня спасти!

– Ты – дьявол! – заметил Билли, наблюдая за Рэндольфом со своего любимого местечка на хозяйском плече. – О господи! Ха, ха, ха! – Он разразился хохотом, вытянулся в струнку, завопил: «Брехня!» – после чего заткнулся.

– Что толку ходить вокруг да около, – сказал одноногий, слезая со стола. – Отправляйся в окрестности участка – может, тебе удастся ее перехватить. А потом задай ей перцу!

– И что я должен ей сказать? – беспомощно спросил Вилльерс.

Сливерс посмотрел на него с пламенным презрением в единственном глазу.

– «Сказать»! – заорал он, размахивая пробковой рукой. – Скажи о своей распродьявольской чести! Скажи, что она волочит по грязи твое благородное имя! Скажи, что разведешься с ней, если она не отдаст тебе половину доли в Пактоле. Это ее испугает.

– Брехня! – снова вскричал попугай.

– О нет, не испугает, – возразил Рэндольф. – Бахвал – это пес, который лает, но не кусает. Я пытался вести такую игру, но безуспешно.

– Тогда поступай, как знаешь, – угрюмо поворчал Сливерс и, усевшись в кресло, налил себе виски. – Мне плевать, что ты там сделаешь, лишь бы мне проникнуть на Пактол. И как только я окажусь там, сам дьявол меня оттуда не вытащит!

Вилльерс подумал минуту, встал и повернулся, чтобы уйти.

– Я попробую, – сказал он, направившись к двери. – Но ничего не получится. Я же говорю – она просто кремень!

Кивнув на прощанье, отвергнутый муж вышел и потащился по коридору.

– Кремень, вот как? – вскричал старик, неистово колотя по полу деревянной ногой. – Тогда я ее раздроблю, я раздавлю ее, я смелю ее в порошок, будь она проклята!

В приступе ярости Сливерс стряхнул Билли с плеча и сделал длинный глоток виски.

Тем временем мистер Вилльерс, боясь, что его покинут остатки храбрости, отправился в ближайший отель и выпил столько, что привел себя в обычно несвойственное ему бесшабашное состояние. Воспламенившись подобным образом, он пошел на железнодорожный вокзал, сел в поезд, идущий на участок Пактол, а по прибытии опрокинул еще один стаканчик виски, чтобы укрепить нервишки.

Но эта последняя соломинка сломала спину верблюда. Еще одна порция выпивки ввергла мистера Вилльерса в то одурелое состояние, которое на языке жителей колонии называется «быть под мухой».

Пошатываясь, он вышел из отеля и зашагал в сторону участка Пактол.

Неожиданным препятствием стало то, что единственный белый холм, отмечавший вход в рудник, внезапно возник перед его глазами в двух экземплярах, и теперь бедолага Рэндольф созерцал два участка Пактол. Сей любопытный оптический обман сильно его смутил, поскольку теперь он не был уверен, в сторону которого из двух участков направляться.

– Это вше выпивка, – со сверхъестественно серьезным видом сказал он наконец, остановившись посреди белой пыльной дороги. – Это иж-жа нее передо мной вше двоитша. Ешли я увижу ш-швою жену, я увижу две жены, и тогда… – Мистер Вилльерс пьяно захихикал. – …Тогда я штану двоеженцем.

Мысль об этом так его позабавила, что он разразился смехом и, обнаружив, что смеяться стоя неудобно, уселся, чтобы дать волю своему веселью.

Кукабарра, примостившаяся на живой изгороди возле дороги, услышала, как бурно веселится мистер Вилльерс, и, будучи сама по натуре птицей веселой, тоже принялась хохотать.

Услышав, что его хохоту вторит некое эхо, Рэндольф рассердился и попытался встать, чтобы наказать передразнивающего его человека. Намерения были хороши, но на ногах он держался, мягко говоря, непрочно, поэтому после одной-двух бесплодных попыток сдался, поняв, что дело швах. Тогда мистер Вилльерс перекатился на бок на пыльной белой дороге и крепко уснул, положив голову на пучок зеленой травы.

В своем белом полотняном костюме он почти сливался с такого же цвета дорожной пылью, и хотя жарко пылало солнце и отчаянно кусались комары, мистер Вилльерс продолжал преспокойно спать.

Было уже почти четыре часа пополудни, когда Рэндольф проснулся. К этому времени он слегка протрезвел, но все еще не до конца обрел равновесие и пребывал в том хмуром настроении, которое свойственно некоторым выздоравливающим мужчинам.

Поднявшись с энергичным ругательством, Вилльерс подобрал свою шляпу, надел, сунул руки в карманы и медленно потащился вперед, полный решимости встретиться с женой и затеять с ней свару.

К несчастью для Мадам Мидас, она в тот день была в Балларате и как раз возвращалась домой. Женщина приехала поездом и шла пешком по дороге, ведущей от станции к Пактолу. Погруженная в свои мысли, она не замечала впереди пыльной фигуры, иначе наверняка узнала бы своего мужа и постаралась держаться от него подальше, пустившись через поля, вместо того чтобы идти по дороге.

Тем временем мистер Вилльерс упорно топал к Пактолу, его жена так же не спеша шла за ним и наконец у поворота дороги, за которым начинались ее владения, заметила мужа.

По телу женщины пробежала дрожь омерзения, когда она подняла глаза и увидела Вилльерса. Мадам Мидас невольно отшатнулась, словно хотела тем самым избежать встречи с ним, но было уже поздно: мистер Вилльерс, услышав шаги, резко повернулся и увидел женщину, повидаться с которой он и приехал. Мадам Мидас стояла посреди дороги, в нескольких шагах от него.

Несколько мгновений муж и жена молча глядели друг на друга. На прекрасном лице женщины читалось неприкрытое отвращение, а Вилльерс тщетно пытался принять полную достоинства позу – трудная задача после недавно выпитого спиртного.

Наконец Мадам Мидас подобрала платье, словно прикосновение к мужу осквернило бы ее, и попыталась пройти мимо. Но при виде этого Рэндольф метнулся вперед, и не успела миссис Вилльерс сделать и нескольких шагов, как он обхватил ее за талию.

– Не торопись! – прошипел мужчина сквозь сжатые зубы. – Сперва ты должна перемолвиться со мной словечком.

Мадам Мидас огляделась в поисках помощи, но никого не увидела. Они находились на некотором расстоянии от строений Пактола, и при такой дневной жаре все попрятались по домам. Наконец женщина заметила, что по длинной дороге от станции к ним идет какой-то человек. Зная, что Ванделуп ездил в город, она мысленно взмолилась, чтобы это был он, и приготовилась вести переговоры с мужем до тех пор, пока француз не приблизится.

Приняв такое решение, Мадам Мидас резко сбросила с себя руки Вилльерса и повернулась к нему с презрительным и благородным видом.

– Что тебе нужно? – спросила она негромким чистым голосом, полным сосредоточенной страсти.

– Денег! – грубо прорычал тот, встав прямо перед ней. – И я их получу!

– Денег? – с горькой иронией переспросила Мадам Мидас. – Тебе еще мало? Разве ты не растранжирил каждый пенни, полученный мною от отца, на свое мотовство и дурную компанию? Так что же тебе нужно теперь?

– Долю в участке Пактол, – угрюмо сказал он.

Миссис Вилльерс презрительно рассмеялась.

– Долю в участке Пактол! – с горьким сарказмом повторила она. – Воистину скромное требование… Промотав мое состояние, изваляв мое имя в грязи, обращаясь со мною как с рабыней, этот человек еще хочет вознаграждения! Слушай меня, Рэндольф Вилльерс, – яростно сказала Мадам Мидас, шагнув к мужу и схватив его за руку, – земля, на которой мы сейчас стоим, – моя! Золото под ней – мое! И даже если ты упадешь передо мной на колени и будешь вымаливать крошку хлеба, чтобы спастись от голодной смерти, я и пальцем не шевельну, чтобы тебя поддержать!

Вилльерс корчился, как змея, придавленный ее горьким сарказмом.

– Насколько я понимаю, – язвительно сказал он, – все это ты приберегаешь для своего любовника?

– Моего любовника? О чем ты?

– Как это о чем? – с наглой усмешкой отозвался Рэндольф. – Весь Балларат знает, какое положение занимает на участке Пактол молодой француз!

Миссис Вилльерс почувствовала, что готова упасть в обморок – обвинение было слишком ужасным. Этот мерзкий человек, который наполнял горечью каждую минуту ее жизни с того дня, как она вышла за него замуж, все еще оставался ее злым гением и теперь пытался уничтожить ее в глазах всего мира!

Тот, кого Мадам Мидас видела раньше на дороге, теперь почти добрался до них, и ее отчаяние сменилось надеждой, когда она узнала Ванделупа. С усилием взяв себя в руки, женщина повернулась и в упор посмотрела на мужа.

– Ты солгал, – негромко проговорила она. – Я не опущусь до того, чтобы отвечать на это обвинение. Но так же верно, как то, что над нами есть Бог, – если ты снова осмелишься попасться мне на пути, я тебя убью.

Она произнесла это с таким ужасным видом, что Вилльерс невольно отпрянул. Но уже через мгновение оправился, рванулся вперед и схватил ее за руку.

– Ты – дьяволица! Я заставлю тебя за это заплатить!

Он вывернул руку женщины так, что ей показалось – она сломана.

– Ты убьешь меня, вот как? Ты? Ты! – завопил он, продолжая выкручивать жене руку и причиняя ей острую боль. – Гадюка!

Миссис Вилльерс почти потеряла сознание от боли, как вдруг услышала крик и поняла, что Ванделуп пришел к ней на помощь.

Он узнал Мадам Мидас еще издалека и понял, что стоящий рядом с ней мужчина ей угрожает; поэтому припустил во весь дух и прибыл на место событий как раз вовремя.

Мадам почувствовала, что чужая хватка на ее руке разжалась, и, повернувшись, увидела, как Ванделуп швырнул ее мужа в канаву у дороги. Потом француз приблизился к ней. Вид у него был отнюдь не возбужденный, наоборот – он выглядел таким невозмутимым и спокойным, как будто только что пожал руку мистеру Вилльерсу, а не жестоко расправился с ним.

– Вам лучше пойти домой, мадам, – сказал Ванделуп своим обычным ровным тоном, – и предоставить мне разобраться с этим… джентльменом. Вы не ранены?

– Только рука, – слабым голосом ответила миссис Вилльерс. – Он чуть ее не сломал. Но я смогу дойти до дома одна.

– Если так, идите, – сказал Ванделуп, с сомнением посмотрев на нее. – Я отправлю его восвояси.

– Не позвольте ему ранить вас.

– Не думаю, что существует такая опасность, – ответил молодой человек, взглянув на свои руки. – Я сильнее, чем выгляжу.

– Спасибо, мсье, – сказала Мадам Мидас, протягивая ему руку. – Вы оказали мне большую услугу, и я никогда ее не забуду.

Ванделуп наклонился и поцеловал ее пальцы, что не укрылось от мистера Вилльерса, который как раз выполз из канавы.

Мадам Мидас ушла.

Француз проводил ее взглядом, увидел, что она приближается к дому, и повернулся, чтобы проверить, как там мистер Вилльерс. Тот сидел на краю канавы, с ног до головы облепленный грязью; с него потоками текла вода, и вид у него был самый жалкий. Рэндольф злобно таращился на мистера Ванделупа, но этот взгляд не произвел на молодого джентльмена никакого впечатления.

Гастон вытащил сигарету, зажег ее и дружески проговорил:

– Простите, что не могу предложить вам закурить, но вряд ли вы наслаждались бы сигаретой в вашем нынешнем подмокшем состоянии. Если дозволите внести предложение, – он вежливо улыбнулся, – больше всего вам сейчас нужна ванна и смена одежды. И все это вы найдете в Балларате.

Ванделуп сделал вид, что глубоко задумался.

– А еще я полагаю, что у вас есть шанс успеть на следующий поезд, – продолжал он. – Если поторопитесь. И это убережет вас от довольно долгого пути пешком.

Мистер Вилльерс в безмолвном гневе уставился на своего мучителя и попытался принять величественный вид. Но поскольку он был весь облеплен грязью, эта попытка потерпела крах.

– Да вы знаете, кто я такой? – спросил он наконец громко и грозно.

– При некоторых обстоятельствах, – невозмутимо ровным тоном отозвался француз, – я бы принял вас за грязную обочину. Но поскольку вы говорите и скалите зубы, полагаю, что вы – человек. Самого низшего пошиба. То, что вы, англичане, называете «отребьем».

– Да я тебя уничтожу! – прорычал Вилльерс, шагнув вперед.

– На вашем месте я не стал бы даже и пытаться, – ответил Ванделуп, бросив на него пренебрежительный взгляд. – Я молод и силен, почти не пью, а вы, напротив, старый и дряблый, с расшатанными нервишками завзятого пьяницы. Нет, вряд ли будет честно к вам прикасаться.

– Ты и пальцем не осмелишься меня тронуть! – вызывающе заявил Рэндольф.

– Совершенно верно, – согласился Гастон, зажигая другую сигарету, – вы слишком грязный для близкого общения. Я и вправду думаю, что вам лучше уйти; вас, без сомнения, дожидается мсье Сливерс.

– И это человек, которого я устроил на работу! – провозгласил мистер Вилльерс в пространство.

– Мир крайне неблагодарен, – спокойно ответил Ванделуп, пожав плечами. – Я никогда ничего от него не ожидаю. Если вы ожидаете – жаль, потому что вас постигнет разочарование.

Обнаружив, что он ничего не может противопоставить невозмутимому спокойствию молодого француза, Вилльерс повернулся, чтобы уйти, но на прощание злобно бросил:

– Передай моей жене, что я ей за это отплачу!

– Счета оплачиваются по субботам! – жизнерадостно выкрикнул мистер Ванделуп. – Если вы заглянете к нам, я выпишу вам ту же расписку, что и сегодня.

Рэндольф ничего не ответил, поскольку уже удалился на расстояние, откуда не мог слышать этих слов. Он шагал к станции в грязной одежде и с яростью в душе.

Гастон несколько минут смотрел ему вслед со странной улыбкой на губах, а потом повернулся на пятках и пошел домой, мурлыча какую-то песенку.