Эпилог
Расплата за грехи

Такая жаркая ночь! Ни дуновения. Полная тускло-желтая луна висит, как лампа, в темно-синем небе. Над самым горизонтом скопились грозовые тучи, рваные и бурлящие. Небосвод как будто давит на неподвижную землю, где все спеклось и ссохлось, листья деревьев безжизненно висят, желтая увядшая трава перемешана с горячей белой пылью дорог. Полная неподвижность царит в Ярра-Ярра, даже река молчит, быстро извиваясь между низкими грязными берегами. Ни лай собак, ни человеческий голос, ни вздох ветра в листве деревьев не нарушают тишину. И во всей этой сверхъестественной тишине господствует некая нервная энергия, потому что воздух полон электричества, и все пропитано скрытой силой. Длинный след серебристого света блестит на темной поверхности реки, здесь и там поток кружится в мрачных, угрюмых водоворотах… Или вскипает, и полоски грязно-белой пены бурлят вокруг стволов, напоминающих призраки эвкалиптов, протягивающих над водой свои белые, покрытые шрамами ветви.

Чуть ниже моста, который ведет в Ботанические сады, на ближнем берегу реки стоит старая, полуразвалившаяся купальня с длинным рядом отсыревших раздевалок без дверей. Перед раздевалками есть широкая деревянная платформа: она покато спускается к берегу, а оттуда, протянувшись на всю длину платформы, разваливающиеся узкие ступени уходят под угрюмую воду. И все это покрыто черной плесенью и зеленым липким илом, и целые армии пауков плетут в уголках серую мрачную паутину, и упавший забор наполовину похоронен в буйной косматой траве… Зловещее с виду – даже в дневное время – место, а уж в свете луны, из-за которого купальня полна размытых теней, в сто раз более зловещее и жуткое.

Грубая, скользкая платформа пуста, здесь не слышно ни звука, кроме писка и топотания водяных крыс, и время от времени – бурления проносящейся мимо воды. Река как будто тихо и страшно смеется над утонувшими в ней жертвами.

Внезапно появляется черная тень – она скользит по узкой тропе вдоль берега. Тень на мгновение замирает у входа на платформу. Несколько минут прислушивается, снова торопится вниз, по разваливающимся ступеням, – и застывает, как дух этих страшных и безлюдных мест…

Это женщина, и она, наверное, пришла сюда, чтобы пополнить собой список жертв жестокой реки. Она стоит, держась одной рукой за грубый поручень, и зачарованным взглядом пристально глядит на унылую грязную воду. Она не слышит шагов за своей спиной.

Еще одна тень – мужчина, который, очевидно, следовал за нею, скользит из-за купальни, крадучись идет к женщине, стоящей на краю потока, и кладет на ее плечо изящную белую руку. Она поворачивается с испуганным криком…

Китти Марчёрст и Гастон Ванделуп смотрят друг другу в глаза.

Очаровательное личико Китти, утомленное и мертвенно-бледное, рука, которой она стягивает на груди шаль, нервно дрожит, когда она смотрит на былого любовника. Вот он стоит, в старом черном костюме, усталый и оборванный. Его светло-каштановые волосы спутаны и неухожены, на лице щетинистая бородка – он не брился уже несколько недель; лицо осунувшееся и измученное. Точно так же Ванделуп выглядел, когда высадился на берег Австралии. Тогда он стремился сохранить свою свободу, теперь стремится сохранить свою жизнь.

Несколько мгновений они смотрят друг на друга, как завороженные, потом Гастон с сардоническим смехом убирает ладонь с плеча девушки, и Китти с приглушенным всхлипыванием закрывает лицо руками.

– Итак, это конец. – Гастон показал на реку и вперил в девушку сверкающие глаза. – Это конец нашей жизни. Для тебя – река, для меня – палач.

– Господи, помоги мне, – жалобно простонала мисс Марчёрст. – Что еще мне осталось, кроме реки?

– Надежда, – ответил француз негромко. – Ты молода, красива, ты еще сможешь наслаждаться жизнью, но, – с расчетливой жестокостью добавил он, – наслаждаться ею ты не будешь, потому что станешь жертвой реки.

Что-то в голосе Ванделупа наполнило сердце девушки диким страхом. Подняв взгляд, Китти увидела на лице бывшего любовника свою смерть. Мисс Марчёрст упала на колени, беспомощно протянула к нему руки и жалобно взмолилась о пощаде.

– Странно, – с намеком на свою прежнюю беззаботность заметил Ванделуп, – ты пришла, чтобы покончить с собою, и не боялась. Я желаю избавить тебя от лишних хлопот, а ты, моя дорогая… Ты ведешь себя нелогично.

– Нет! Нет! – пролепетала она, заламывая руки. – Я не хочу умирать! Почему ты хочешь меня убить?

Запрокинув лицо, Китти посмотрела на него, а Гастон, нагнувшись, свирепо схватил ее за руку.

– И ты еще спрашиваешь?! – В его голосе слышалась сосредоточенная ярость. – Это из-за твоего длинного языка я чувствую на шее веревку палача! Если б не ты, я бы сейчас был уже на пути в Америку, где меня ждали свобода и богатство. Я тяжко трудился, я совершал преступления из-за денег, а теперь, когда должен был бы наслаждаться ими, ты, со своей женской злобой, затащила меня обратно в пучину!

– Я не заставляла тебя совершать преступления! – жалобно сказала Китти.

– Ба! – Француз издевательски засмеялся. – А кто сказал, что ты заставляла? Я сам несу ответственность за свои грехи, но ты сделала нечто худшее – предала меня. Да, выписан ордер на мой арест – за убийство этого мерзкого Пьера. Пока мне удавалось ускользнуть от хитрой мельбурнской полиции, но я живу, как собака! Я даже не осмеливаюсь клянчить еду, чтобы не выдать себя. Я умираю с голоду! Умираю с голоду, говорят тебе! Ты – шлюха, и все это твоих рук дело!

Ванделуп неистово швырнул ее на землю, и Китти лежала у его ног, как груда тряпья, пока он, дико жестикулируя, яростно продолжал:

– Но меня не повесят! Октав Бролар, избежавший гильотины, не умрет на веревке. Нет! Я нашел судно, отплывающее в Южную Америку, и завтра сяду на него, чтобы отправиться в Вальпараисо. Но прежде я улажу счеты с тобой!

Внезапно Китти вскочила на ноги, в глазах ее горела ненависть.

– Ты – негодяй! – сказала она сквозь сжатые зубы. – Ты разрушил мою жизнь, но ты меня не убьешь!

Гастон снова схватил девушку за запястье, но он был слишком слаб от голода, и она легко вырвалась.

– Не подходи! – крикнула Китти, попятившись.

– Думаешь сбежать от меня?! – почти провизжал француз; его елейная циничная маска была сброшена. – Нет, не уйдешь! Я швырну тебя в реку! Я увижу, как ты погружаешься и тонешь! Ты будешь кричать, моля о помощи. Но никто не услышит тебя, кроме меня и Бога. А мы оба безжалостны. Ты умрешь, как крыса в норе, и твое лицо, которым ты так гордишься, зароется в речной ил. Ты – дьяволица! И пришло тебе время умереть!

Последнее слово Ванделуп прошипел тихим свистящим голосом и ринулся к мисс Марчёрст, чтобы привести свой замысел в исполнение. Они стояли на краю ступенек, и Китти инстинктивно выставила вперед руки, чтобы его не подпустить. Она ударила его в грудь, и нога мужчины поскользнулась на зеленой слизи, покрывающей ступени. С криком удивления и ярости Ванделуп с тяжелым всплеском упал спиной назад, в мутную воду, и быстрый поток подхватил его. Не успела Китти проронить ни звука, как Гастон уже показался из воды на середине реки; его стремительно уносило прочь. Француз вскинул руки, хрипло взывая о помощи, но, слабый от голода, ничего не смог поделать и погрузился снова. Потом опять всплыл, и течение пронесло его недалеко от берега, почти рядом с упавшим деревом. Ванделуп сделал отчаянную попытку за него ухватиться, но поток, издеваясь над его слабыми усилиями, снова схватил его в свои мощные объятья… И с диким воплем, обращенным к Богу, француз погрузился, чтобы больше уже не всплыть…

Смертельно бледная женщина широко раскрытыми глазами смотрела, как ужасная судьба, которую Ванделуп готовил для нее, выпала ему самому. Увидев, что француз погрузился в последний раз, она закрыла лицо рукой и быстро помчалась от берега в мрачную ночь.

Солнце садится в кровавое море, весь запад пылает темно-красным заревом, в небе громоздятся длинные черные тучи.

Над городом висит тяжелое облако дыма, просвеченное огнем, в воздухе стоит шум городских работ.

Суда идут вниз по реке с водой, словно запятнанной кровью, их мачты торчат на фоне ясного неба, как лес безлиственных деревьев. И река несется под закатом, красная и бурлящая; ее покатые берега заросли буйной травой. Крысы шныряют среди мокрых камней, бродячий пес, роющийся в мусоре, уныло воет.

Что там за черное пятно на багрово-красной воде? Может, ствол дерева? Нет, это труп с белым лицом и спутанными каштановыми волосами; он плывет вниз по течению. Люди проходят туда-сюда по мосту, бьют часы на городской башне, а мертвое тело медленно плывет по красному потоку в тенях надвигающейся ночи… Плывет под мостом, по которому спешит народ, думая лишь о своих удовольствиях или делах; плывет мимо высокого пакгауза, где богатые торговцы считают свои барыши; плывет в тени больших пароходов с высокими мачтами и дымящими трубами. Вот тело запутывается в тростнике на краю потока… Нет, течение снова подхватывает его и несет вдаль по грязной реке, на берегах которой шумит город, под нависшим над рекой красным небом, – несет туда, где раскинулось море.

Красный цвет в небе медленно тает, опускается темная вуаль ночи, и под холодным светом звезд – холодным и жестоким, каким был и его нрав, – плывет прочь то, что некогда было Гастоном Ванделупом…