Мистер Вилльерс лениво шагал по нижней части города, направляясь к старому золоторудному оврагу. Он выбрал такой путь по двум причинам: во-первых, день был жарким и по оврагу легче подняться на холм, чем по обычной дороге, а во-вторых, по пути через расселину он сможет заприметить какое-нибудь место, где потом можно будет спрятать самородок.

С тростью под мышкой мистер Вилльерс весело преодолевал утомительный путь, пребывая в отличном расположении духа, как будто готовился к развлечениям, а не к ограблению. В конце концов, как он говорил самому себе, это нельзя будет назвать настоящим ограблением, ведь все имущество жены по праву венчания принадлежит ему, и он лишь собирается вернуть свою собственность. С такими утешительными мыслями Рэндольф карабкался по извилистой разбитой тропе, которая вела на Черный Холм, и время от времени останавливался, чтобы отдохнуть и полюбоваться видом.

Было уже почти шесть часов вечера, и солнце опускалось среди великолепия заката. Все небо на западе превратилось в море мерцающего золота; у горизонта сияние было таким ярким, что почти ослепляло, а к зениту бледнело до нежно-зеленого оттенка, постепенно переходившего в прохладно-голубой.

Однако Вилльерс пребывал на грешной земле, и его не могло надолго увлечь созерцание такого обычного зрелища, как закат. Закат случался каждый вечер, и у него имелись дела поважнее, чем убивать время, ублажая свой художественный вкус.

Рэндольф уже добрался до земляного плато перед оврагом и вскоре вошел в узкую теснину. Глубоко уйдя в свои мысли, мистер Вилльерс упорно шагал вперед со склоненной головой и нахмуренными бровями.

Путь был узким, а будущий грабитель не замечал ничего вокруг, поэтому не удивительно, что когда ему навстречу попался человек, тоже погруженный в раздумья, они врезались друг в друга.

Нежданная встреча сильно испугала мистера Вилльерса, поскольку предполагала возможного свидетеля задуманного им дела… А такой свидетель был ему вовсе ни к чему.

– Право слово, сэр, – с достоинством проговорил незнакомец глубоким, раскатистым голосом, – думаю, вам стоило бы смотреть, куда идете. Судя по всему, глаза ваши не были прикованы к звездам, что могло бы послужить оправданием вашим ногам, оставшимся без присмотра… Вообще-то, – сказал этот человек, взглянув на небо, – я даже не вижу звезд, к которым мог бы быть прикован ваш взгляд.

Свое довольно странное увещевание он произнес торжественным тоном и сопроводил такими же торжественными жестами. Мистера Вилльерса это так развеселило, что он прислонился к огромному камню на обочине тропы и долго, громко смеялся.

– Вот это правильно, сэр, – одобрительно сказал незнакомец, – смех для души то же самое, что пища для тела. – И напыщенно добавил: – Полагаю, сэр, мне пришла в голову удачная мысль!

Рэндольф кивнул в знак согласия и внимательно посмотрел на уставившегося на него незнакомца. Перед ним был человек среднего роста, скорее тучный, чем худой, с гладко выбритым, четко очерченным лицом и веселыми серыми глазами, мерцающими, как звезды. Его волосы с проседью имели тенденцию виться, но не могли следовать своей природной наклонности из-за усердного использования ножниц парикмахера. Незнакомец был в пиджаке и брюках из белой фланели, но без жилета, обут в парусиновые туфли, на его серо-стальных волосах красовалась молодежная соломенная шляпа, поля которой обрамляли его голову, как ореол славы. Одна из маленьких изящных рук мужчины сжимала легкую трость, другая – белый шелковый носовой платок, которым он то и дело вытирал лоб. Похоже, незнакомцу было очень жарко.

Толстяк прислонился к тому же камню, что и Вилльерс, и обмахивался сначала носовым платком, потом – шляпой, с сияющей улыбкой глядя на случайного встречного. Наконец он вынул из кармана фляжку в серебряной оправе и с любезным поклоном предложил ее Рэндольфу.

– Настоящее пекло, знаете ли, – сказал он глубоким голосом, когда Вилльерс более чем благосклонно принял фляжку.

– Вы про это? – спросил мистер Вилльерс, показав на фляжку и медленно открутив крышку.

– Нет – про день, мой мальчик, про день. Ха! Ха! Ха! – оживленно сказал незнакомец, разражаясь смехом, который завибрировал среди высоких скал, как отдаленные раскаты грома. – Полагаю, хорошая реплика для комедии. Ха! Ха! Бог ты ж мой, я это непременно запишу!

Порывшись в кармане пиджака, он вытащил оттуда старое письмо, на обратной стороне которого и набросал остроту огрызком карандаша.

Тем временем Рэндольф, решивший, что ему предложили фляжку с бренди или, на худой конец – с виски, сделал длинный глоток… И, к ужасу своему, обнаружил, что это всего лишь сильно разбавленный херес.

– О, мой бедный живот, – выдохнул он, отрывая фляжку от губ.

– Колики? – спросил незнакомец с приятной улыбкой, убирая письмо и карандаш. – Горячая припарка – вот что вам нужно. Изумительное средство! Вернет вас к жизни, даже если вы при последнем издыхании. Ха!

Мужчину вновь озарила внезапная идея.

– «Его последнее издыхание» – хороший заголовок для мелодрамы, как бы не забыть!

И он снова вытащил письмо и карандаш.

Мистер Вилльерс слегка ворчливо объяснил, что это не колики, просто его медик не разрешает ему пить ничего, кроме виски.

– По двадцать раз на дню, полагаю, – заметил незнакомец, подмигнув.

Рэндольф уже приготовился возмутиться, но его собеседник добавил:

– Не обижайтесь, сэр, просто остроумная реплика. По-моему, подойдет для комедии – а, как, по-вашему?

– Возможно, – уклончиво ответил мистер Вилльерс, возвращая фляжку. – Вы очень эксцентричны.

– Эксцентричен? – весело переспросил незнакомец. – Вовсе нет, сэр. Я просто цивилизованный человек без маски. Я не прячусь под искусственным плащом манер. Нет, я смеюсь – ха! Ха! Я подпрыгиваю – ха! Ха!

И он сделал легкий прыжок на одной ноге.

– Я плаˊчу… – это он проговорил уже расстроенным тоном. – В общем, я человек в его естественном состоянии – достаточно цивилизованный, но не чересчур.

– Как вас зовут? – спросил Рэндольф, гадая, не безумен ли этот толстяк.

Вместо ответа незнакомец сунул руку в другой карман и, вытащив длинное объявление, развернул его перед мистером Вилльерсом.

– Читайте! Запоминайте! Уясняйте! – приглушенно сказал он из-за афиши.

Афиша, набранная красными, черными и синими буквами, возвещала, что семья Вопплс, состоящая из двенадцати знаменитых артистов, сейчас в Балларате и нынче вечером представляет в Музыкальной академии новую и оригинальную фарсовую комедию под названием «Судок». Акт первый: «Перец!» Акт второй: «Горчица!» Акт третий: «Уксус».

– Значит, вы – мистер Вопплс? – спросил Рэндольф, внимательно изучив документ.

– Теодор Вопплс к вашим услугам, – ответил сей джентльмен, скатывая афишу.

Убрав ее в карман, он вытащил оттуда пачку билетов.

– Вот это, – сказал он, протянув один билет Вилльерсу, – даст вам нынче вечером право сидеть в партере, и вы сами увидите меня и моих детей в «Судке».

– Довольно необычное название для пьесы, не так ли? – спросил Рэндольф, беря билет.

– Сама пьеса еще необычнее, сэр, – заверил мистер Вопплс, сунув пухлую пачку билетов обратно в карман. – Она повествует о приключениях юноши, который прячет завещание своего отца в судке, каковой судок впоследствии реквизирует судебный пристав – комический персонаж.

– Но разве это не курьезно – прятать завещание в судке? – спросил Вилльерс, улыбаясь при одной мысли о такой странной идее.

– Вот в том-то, сэр, и кроется своеобразие пьесы, – величественно объяснил мистер Вопплс. – Итак, в акте первом действующие лица выясняют, что завещание находится в судке. В акте втором, гоняясь за судком, они сталкиваются с тещей судебного исполнителя, а в третьем акте, – торжествующе закончил артист, – настигают судок в ломбарде. Уверяю вас, что это самая оригинальная пьеса!

– Очень оригинальная, – сухо заверил его собеседник. – Автор, наверное, гений… Кто ее написал?

– Она переведена с немецкого, сэр, – ответил мистер Вопплс, прихлебывая разбавленный херес. – Изначально она вышла в Лондоне под названием «Банка с соленьями», и завещание в ней прятали в банке с луком. В Мельбурне она шла под тем же названием и была самой успешной пьесой года. Я же назвал ее «Судок»!

Последние слова артист проговорил с видом истинного гения.

– Но как же вы ее заполучили? – спросил Рэндольф.

– Моя жена, сэр, нанесла визит в Мельбурн. Она сидела в дальней части партера между возчиком угля и торговкой яблоками, сэр, и записала всю эту штуку.

– Но разве это не нескромный поступок?

– Вовсе нет, – надменно ответил Вопплс. – Напыщенные мельбурнские импресарио отказались позволить мне ставить их новые пьесы, поэтому мне пришлось самому устанавливать правила игры. Тем же способом я заполучил и все последние лондонские успешные постановки. Мы играем «Наши» под названием «Возвращение героя, или Невеста солдата» и с огромным успехом закончили играть «Серебряного короля», переименовав его в «Живого мертвеца».

Вилльерс подумал, что пьеса с таким противоречивым названием сильно раззадорит любопытство публики.

– Завтра вечером, – продолжал мистер Вопплс, – будет идти «Призванный обратно», но на афишах пьеса значится как «Слепой детектив». – Актер с благородным негодованием пояснил: – Таким образом мы избегаем жадных лап скупых мельбурнских импресарио, которые заставили бы нас заплатить за постановку этих пьес. Между прочим, – мистер Вопплс внезапно оставил легкомысленный тон, – когда я шел сюда, я видел одинокую девушку… Настоящую фею, сэр… С золотистыми волосами и яркой улыбкой; ее образ до сих пор преследует меня. Я обменялся с ней нескольким репликами о красоте дня, и таким образом аллегорически сослался на ее собственную красоту… По-моему, очаровательный полет фантазии, сэр!

– Это, наверное, Китти Марчёрст, – сказал Рэндольф, не обратив внимания на последнюю ремарку мистера Вопплса.

– Ах, неужто? – живо отозвался артист. – Как прекрасно имя Китти! На ум тут же приходят стихи… Например: «Китти, чудесная Кэт, прекрасней тебя в мире нет. Господа, вы меня извините, что не славлю в поэме я Китти!» Сочинено под влиянием момента, уверяю вас, сэр! Не напоминает Геррика?

Мистер Вилльерс напрямик сказал, что не напоминает.

– А! Может, больше похоже на Шекспира? – заметил мастер поэтического слова, ничуть не смутившись. – Вы так думаете?

Рэндольф и в этом сомневался и выказал такое нетерпеливое желание уйти, что мистер Вопплс протянул ему на прощание руку.

– Вы уж простите меня, – сказал артист извиняющимся тоном, – но представление начинается в восемь, а сейчас половина седьмого. Не сомневаюсь, что увижу вас нынче вечером.

– Было очень любезно с вашей стороны дать мне билет, – ответил мистер Вилльерс, в котором до сих пор еще не погибли манеры джентльмена.

– Ничего подобного, ничего подобного, – отозвался мистер Вопплс, подмигнув. – Бизнес, мой мальчик, бизнес. На первом представлении всегда надо иметь хорошую публику, поэтому следует ходить по дорогам и проселкам в поисках аудитории. Ха! Прямо как в Библии, видите ли.

И, грациозно помахав рукой, он легкой походкой зашагал по тропе и исчез из виду.

Уже темнело, поэтому мистер Вилльерс пошел своей дорогой и, выбрав шахту, где можно будет спрятать самородок, взобрался на вершину холма и улегся там в тени скалы. Оттуда был хорошо виден дом Марчёрста, и Рэндольф принялся терпеливо ждать, когда его жена отправится домой.

– Я отплачу тебе за все, что ты сделала, – пробормотал он себе, свернувшись в черной тени, как отвратительная рептилия. – Око за око, зуб за зуб, моя леди!