Возможно, всего лишь вино

Ночь очень быстро накрыла остров. Он вновь стал островом тринадцати, но от этого ничего не изменилось. Яд по-прежнему, как бомба медленного действия, сидел в организмах, правда, теперь всех тринадцати его обитателей.

Рузанна вышла на берег, море в темноте казалось еще страшнее. Его бурлящее нутро словно пыталось выпрыгнуть на сушу. Она уже хотела уйти, как увидела на песке сгорбленную фигуру Кирилла. Боясь его напугать, она крикнула издалека:

– По-моему, день уже должен закончиться.

Мужчина повернулся и улыбнулся ей печально. Казалось, какая-то тяжелая ноша сейчас лежала на его плечах, и он никак не мог выправиться.

– Если осталось жить два дня, жаль тратить время на сон, – ответил он ей. – Не хотите присоединиться? – спросил Кирилл, показав на бутылку вина. – Правда, бокал один, но я джентльмен и уступлю его даме.

– А я не откажусь, – сказала Рузанна и села рядом с мужчиной на песок. – Я никогда так в жизни себя не вела, – прыснула она. – Надо попробовать, а то вдруг больше не представится возможность.

– Как так? – поинтересовался Кирилл и, налив в бокал вино для Рузанны, глотнул из бутылки.

– Я не сидела ночью на песке у моря, не пила вино из горла с незнакомым мужчиной.

– Ну у нас с вами не так все плачевно. Вы пьете все-таки из бокала, и мы хоть и шапочно, но знакомы, – не согласился с ней Кирилл.

– Я хотела вас поблагодарить за то, что вы меня сегодня оградили от унизительных объяснений, – тихо сказала ему Рузанна. – Я не убивала Влада, честно.

Наверное, она хотела каких-то слов утешения или что-то вроде «ничего, обращайтесь еще», но Кирилл лишь грустно улыбнулся и чокнулся с ее бокалом своей бутылкой. Немного разочаровавшись молчанием мужчины, Рузанна начала говорить. Ее монолог был сбивчивым и очень эмоциональным, она поняла, что оправдывается.

– Мне было десять лет, когда погибли родители. Что я могла тогда понимать? Для меня жизнь делилась на мороженое, парк и белое платье. Рассказы о картинах и художниках от родителей казались интересными сказками, а не уроками. Я была единственным ребенком в семье, хотя, наверное, моим родителям и одного было много. Они были реставраторами от бога. Став быстро авторитетами в этой области, они путешествовали по миру, оставляя меня соседям. И вот однажды я там осталась навсегда. Алекс и Влад были уже взрослыми, им было по пятнадцать лет. Конечно, они тяготились моим обществом, но, оставшись одной, мне было просто необходимо чувствовать рядом живую душу, и я выбрала Влада.

Кирилл не перебивал ее, он сидел на песке, отпивая вино большими глотками из бутылки, и, казалось, думал о чем-то своем.

– Ты знаешь, я, маленькая девочка, интуитивно почувствовала, что Влад лучше. Он был прямолинеен, говорил людям то, что думает, но он не был злым. Я была влюблена в него, и когда мне исполнилось восемнадцать лет, у нас случилось что-то наподобие романа. Продлился он, правда, недолго, но на самом пике Влад рассказал мне правду о моих родителях. Что кроме работы у них еще было и одно увлечение – они занимались торговлей картин. Допускаемые до всех запасников в нашей стране, они находили картины, которые имели ценность, но плохой вид, и убранные из-за того музеями на самые дальние полки. Расчет был, что их не сразу хватятся. Вывозя под видом своего рабочего инструмента, мои родители продавали такие картины за рубеж. Но бывали и работы, которые просто валялись в подвалах музеев, из-за нашей русской халатности даже не занесенные в каталог. Таких, конечно, было мало, но их ждала другая участь. Их родители оставляли себе. Одной из таких картин была работа Моне «Мыс Боре», она висела у меня в комнате над кроватью и даже не очень мне нравилась. Каждый день мелькая, она потеряла для меня красоту и ценность, а стала предметом интерьера. Так вот, когда родители погибли, Влад первым поселил в моей голове мысль, что, возможно, неслучайным был этот взрыв. Может быть, они вывозили туда очередную картину и не сговорились с покупателем по поводу цены. Но сейчас, наверное, это не узнать никогда.

– Так ты богатая невеста, – усмехнулся Кирилл, и Рузанна удивилась, что он, оказывается, слушает ее. А еще резануло слово «невеста». В свои тридцать девять Рузанна считала это уже оскорблением, ну или насмешкой как минимум, поэтому резко ответила:

– Нет, я нищая музейная мышь. Родители Влада, видимо, и правда близко дружили с моими, потому как когда случилась трагедия, знали, что и где брать. Про деньги от вырученных картин Влад ничего не знал, родители им об этом не сказали, а вот о шедеврах из нашей квартиры Алекс с Владом знали доподлинно. Их родители, поступив так благородно и удочерив меня, на самом деле преследовали меркантильные цели, и двум братьям в начале девяностых досталось прекрасное наследство из шести картин: Моне, Базиль, Коровин, Моризо, Мане и Саврасов.

– Да, – поразился размаху личностей Кирилл. – Повезло так повезло.

– Влад отказался брать их себе. Как он мне тогда объяснил, подумал, что картины прокляты: родители мои убиты, его родители ушли на тот свет следом, даже не успев распорядиться толком картинами. А Алекс не побрезговал и взял. Продавая картину за картиной, он и построил свой бизнес. Из всех работ в собственности Алекса осталась только одна, та самая, что висела в моей комнате, мелькая каждый день Моне «Мыс Боре». И то не продана она только потому, что у экспертов возникали постоянные вопросы подлинности, и Алекс перестал ее предлагать, а позже уже и не было нужны. Вот после этого разговора двадцать лет назад и начался мой путь метания. Сначала я оборвала с братьями все связи, презирая их и их родителей за то, что так поступили со мной. Мне казалось, что меня обокрали, что у меня отобрали семейную ценность. Потом я просто старалась забыть эту историю, вычеркнуть из своей жизни. Но мне постоянно снился это Моне, и я стала просить Влада поговорить с Алексом, чтобы вернуть ее мне. Он обещал, но ничего не делал, каждый раз повторяя: «Надо дождаться момента».

– И в тот вечер он позвал тебя поговорить о картине? – предположил Кирилл.

– Нет, – махнула отрицательно головой Рузанна, – я сама пришла. Решила в очередной раз попытать счастья. Он был пьян и зол. Кричал мне: «Раздевайся! Другие твари на все готовы ради денег. А ты ради своей картины на что готова?» Хохотал мне в лицо и называл моих родителей ворами и контрабандистами, говорил, что так им и надо, а меня дразнил старой девой и уродиной. Вот ты спросишь, – вдруг перешла на «ты» Рузанна, – хотела ли я смерти Владу? Да, хотела. Я легко могла его тогда убить, просто не сообразила как. Нельзя говорить женщине такие вещи, это опасно для жизни.

– Он был подонок и ненормальный, назвать такую красотку старой девой – это огромный грех. Вот скажи, ты знаешь, что выглядишь лучше любой тридцатилетней? У тебя шикарная фигура, гладкая кожа и сияющие глаза. Ты просто не представляешь, как смотрят тебе вслед мужчины. Я вот, например, не мог оторваться, когда в первый раз увидел тебя в самолете.

Рузанна громко и искренне засмеялась и сказала:

– Ты знаешь, я где-то прочитала стихотворение, не помню где, такое графоманское, но оно очень точно отвечает на все твои вопросы о таких женщинах, как я.

 

Я счастливая, смотрите, завидуйте,

Все прекрасно в жизни моей.

Я счастливая, вы меня слышите?

Даже без бесполезных мужей.

 

 

Мое тело в спортзале наточено,

Кожа бархатна и нежна.

Вечно кухней не озабочена

И в решеньях своих вольна.

 

 

Мужики пожирают глазами,

Даже те, что с женою идут.

Те ж, вцепившись навек зубами,

Как собаки семью стерегут.

 

 

Взлет карьеры не позволяет

Раздробиться по мелочам.

Лишь один вопрос убивает,

Что так тошно мне по ночам?

 

Рузанна очень искренне прочитала его, очень по-настоящему, так, что Кирилл не удержался и поцеловал эту красивую женщину, прям здесь, на песке острова, превратившегося для них в место возможной смерти, острова тринадцати приговоренных. Рузанна не оттолкнула его, а, напротив, очень страстно ответила на поцелуй, хотя, возможно, это было всего лишь вино.

Позже им обоим показалось, что где-то вдалеке протрубил слон. Но на острове совсем не было животных, и они списали странный звук на мелодию волн. Хотя, возможно, это бог Ганеша праздновал свою победу. Ведь сегодня на острове никто не умер.

* * *

Что происходит? Мысли путались, и голова гудела от происходящего. Может, поможет книга? Руки тряслись, и затертые страницы не переворачивались до нужной. Вот наконец закладка нашлась, и глаза начали бегать по строчкам, стараясь найти себе успокоение.