Войдя в главные ворота резиденции, судья Ди вдруг застыл на месте и с изумлением уставился на подозрительную фигуру, застывшую у входа в его покои. Это был низенький тучный человек в старой залатанной монашеской одежде, с непокрытой выбритой головой. На ногах у него были большие поношенные соломенные сандалии. Недоумевая, как нищий мог оказаться в резиденции наместника, судья подошел к нему и бросил:

— Что тебе тут надо?

Человек обернулся. Вперив в судью взгляд больших выпученных глаз, он хрипло ответил:

— Ба, судья Ди! Я стучал, хотел встретиться с вами, пусть даже всего на пару минут, да только никто мне не ответил.

Голос человека был грубым, но он говорил как образованный и знающий себе цену человек. Внезапно судью Ди осенила догадка.

— Рад познакомиться с вами, Могильщик Лу! Судья Ло сообщил мне, что...

— Решите позже, рады вы знакомству со мной или нет, Ди, — прервал его Могильщик.

Его немигающие глаза были устремлены куда-то мимо судьи, и тот невольно оглянулся через плечо. Двор был пуст.

— Нет, судья, вы не способны их увидеть. Пока что нет. Не тревожьтесь об этом, не надо. Мертвые всегда среди нас. Везде.

Судья Ди посмотрел на него долгим взглядом. Этот некрасивый человек вызывал у него смутное беспокойство. Зачем только Ло понадобилось...

— Удивляетесь, почему вдруг Ло решил меня пригласить, а, Ди? А ответ прост: я поэт. Вернее даже, куплетист. В моих стихах никогда не бывает больше двух строф. Вы никогда не читали их, Ди. Вы интересуетесь лишь официальными документами. — И он ткнул толстым пальцем в направлении папки, которую нес судья.

— Зайдем ко мне, господин, и выпьем по чашечке чая, — предложил судья, вежливо открывая дверь перед Лу.

— Нет, спасибо. Я должен забрать кое-что из своей комнаты, а потом выйти по делам в город.

— А где расположены ваши покои, господин?

— У лисьей молельни, она в правом углу главного двора.

— Да, Ло говорил мне, что у него тут есть такая молельня, — со слабой улыбкой проговорил судья.

— Помилуйте, почему бы судье Ло не иметь у себя такую молельню? — воинственно спросил Могильщик. — Лисицы — неотъемлемая часть мироздания. Их мир так же важен или так же неважен, как наш. И так же, как существуют особые узы между двумя человеческими существами, некоторые люди связаны с определенными зверями. Не забывайте, что знаки гороскопа, которые предопределяют наши судьбы, представляют собой животных, судья! — Он внимательно вгляделся в лицо судьи, потирая покрытые щетиной щеки, а потом неожиданно спросил: — Вы ведь родились в год Тигра, так?

Когда судья кивнул, толстые губы Могильщика искривились в ухмылке, отчего его уродливая физиономия стала выглядеть по-жабьи.

— Тигр и лиса! Лучше не бывает! — Внезапно его тяжелые черты обмякли, а возле мясистого носа залегли глубокие складки. — Вам, Ди, лучше быть начеку! — бесцветным голосом заявил он. — Я слышал, что прошлой ночью тут произошло одно убийство, и теперь все располагает ко второму. На этой папке у вас под мышкой стоит имя Юлань, а над ее головой навис смертный приговор. Скоро, Ди, в вашем окружении появятся новые мертвецы. — Он поднял большую круглую голову, снова посмотрел мимо судьи, и в его глазах навыкате появился странный блеск.

Судья Ди невольно поежился. Он хотел заговорить, но Могильщик продолжил свою речь все тем же сварливым, грубым голосом:

— Не ждите от меня помощи, судья. Я считаю человеческое правосудие абсурдным и потому даже пальцем не шевельну, чтобы схватить убийцу. Убийцы сами себя ловят. Они бегают кругами, которые сужаются еще быстрее, чем у всех остальных. Им некуда деться. Увидимся вечером, Ди!

Он зашагал прочь, и его соломенные сандалии зашлепали по мощеному двору.

Судья посмотрел ему вслед, а потом пошел к себе в покои, раздраженный собственным замешательством.

Слуги задернули занавески балдахина над кроватью, стоящей в глубине комнаты. Судья с удовлетворением отметил, что в центре стола рядом с высоким оловянным подсвечником появилась корзинка с чайными принадлежностями. Стоя у туалетного столика, он протер лицо и шею горячим влажным полотенцем, которое слуги приготовили для него в бронзовой чаше, и сразу почувствовал себя лучше. Могильщик Лу — просто оригинал, такие люди, как он, любят делать сумасбродные заявления. Судья пододвинул столик поближе к раскрытым раздвижным дверям и уселся лицом к каменной горке у себя во дворике. А затем открыл папку.

Сверху Ло положил свои заметки о биографии поэтессы. Этот грамотно написанный отчет занимал приблизительно листов двадцать. Он был так хорошо составлен, что судья подумал, не намерен ли Ло включить его в сборник стихов Юлани. Там излагались все существенные факты прошлого поэтессы, обрисовывая его в завуалированных выражениях, не дающих повода для обиды, но не оставляющих ни малейшего сомнения по поводу того, что под ними подразумевается. Внимательно прочитав биографию, судья откинулся на спинку кресла. Скрестив руки на груди, он стал прокручивать в голове полную взлетов и падений жизненную стезю Юлань.

Она была единственной дочерью конторщика, служившего в маленькой столичной аптеке.

Ее отец обожал литературу и выучил дочку чтению и письму, когда той было всего пять лет. Но вот счетоводом он был плохим и, когда Юлань исполнилось пятнадцать, так погряз в долгах, что вынужден был продать ее в знаменитый дом свиданий. Она провела там четыре года и все это время усердно обихаживала старых и молодых литераторов, заводя связи, благодаря которым хорошо преуспела в изящных искусствах, особенно в поэзии, обнаружив к ней особенный талант.

В девятнадцать лет, будучи на пути к тому, чтобы стать вполне оперившейся известной куртизанкой, она вдруг исчезла. Гильдия владельцев публичных домов отправила на поиски беглянки лучших сыщиков, потому что средств в нее было вложено немало, но найти ее так и не удалось.

Два года спустя ее, больную и обнищавшую, случайно обнаружили в захудалой гостинице на севере страны. Нашел ее молодой поэт по имени Вэнь Туньян, известный своим остроумием, приятной внешностью и унаследованным богатством. Когда-то познакомившись с Юлань в столице, он по-прежнему был в нее влюблен. Вэнь оплатил все ее долги, и она стала его постоянной спутницей. Ни одно столичное светское мероприятие не признавалось по-настоящему изысканным, если на нем не присутствовала эта пара. Вэнь опубликовал сборник стихов, который они с Юлань посвящали друг другу, и литературные круги по всей стране растащили его на цитаты. Эти двое часто путешествовали, посещая славящиеся живописностью уголки империи. Везде и всюду они были желанными гостями литераторов и месяцами жили в тех местах, которые пришлись им особенно по вкусу. Их связь длилась четыре года, а потом Вэнь неожиданно оставил подругу, влюбившись в странствующую акробатку.

Юлань перебралась из столицы в Сычуань, где, воспользовавшись щедрым прощальным подарком Вэня, приобрела прекрасный загородный дом, и поселилась там, окружив себя служанками и певичками. Ее жилище вскоре стало главным очагом интеллектуальной жизни и искусства этой далекой провинции. Она удостаивала своим вниманием лишь избранных поклонников, это были или выдающиеся писатели, или высокопоставленные чиновники, осыпавшие ее дорогими подарками.

Добравшись до этого места, судья Ло не устоял перед искушением процитировать избитый штамп: «Каждое ее стихотворение оценивалось в тысячу унций золота». Ло упомянул также, что у Юлани было несколько близких подруг и ряд лучших ее стихотворений посвящены именно им. Учитывая этот факт и то, что через года два ей пришлось срочно покинуть Сычуань из-за осложнений, возникших из-за одной из ее учениц, дочери тамошнего наместника, можно было сделать определенные умозаключения.

Уехав из Сычуани, поэтесса круто изменила образ жизни. Она приобрела в собственность монастырь Белой Цапли, маленький даосский храм в прекрасном Озерном уезде, и объявила себя даосской монахиней. Юлань оставила при себе лишь одну служанку, мужчины к ней не допускались, и стихи она теперь писала исключительно благочестивые.

Прежде у нее всегда легко появлялись деньги, и так же легко она с ними расставалась, а потому, покидая Сычуань, выплатила всем своим многочисленным слугам богатое вознаграждение. То, что у нее осталось, Юлань вложила в покупку монастыря Белой Цапли, однако по-прежнему считалась зажиточной, потому что многие знатные жители уезда платили ей за уроки поэзии, которые она давала их дочерям. На этом составленная До биография закончилась. «Пожалуйста, обратись к прилагаемым судебным документам», — приписал он внизу страницы.

Судья Ди выпрямился и быстро пролистал пачку судебных бумаг. Опытным взглядом он быстро вычленил основные факты.

Два месяца назад, в конце весны, стражники местного суда неожиданно нагрянули в монастырь Белой Цапли и принялись копать под вишневым деревом в саду за храмом. Там они обнаружили обнаженное тело семнадцатилетней служанки Юлани. Вскрытие показало, что она, должно быть, умерла всего три дня назад от жестокой порки, следы которой покрывали все ее тело.

Юлань арестовали и обвинили в предумышленном убийстве, однако она презрительно отвергла обвинение. По ее словам, три дня назад служанка попросила разрешения отлучиться на неделю, чтобы проведать своих пожилых родителей, и вечером ушла, предварительно приготовив для своей госпожи рис. Тогда-то поэтесса и видела ее в последний раз. Поужинав, она в одиночестве отправилась на долгую прогулку к озеру. За час до полуночи она вернулась и обнаружила, что садовую калитку взломали, а из храма, как оказалось, пропали два серебряных подсвечника.

Юлань напомнила судье, что на следующее же утро сообщила о краже в суд. Она предположила, что служанка забыла что-то в монастыре, вернулась и неожиданно столкнулась с ворами. Те стали пытать ее, выясняя, где спрятаны деньги, и девушка умерла под пыткой.

Затем судья заслушал ряд свидетелей, которые показали, что поэтесса и ее служанка часто сильно ссорились. Кое-кто слышал, что служанка иногда кричала по ночам. Монастырь располагался в малонаселенном месте, но той роковой ночью неподалеку от него проходило несколько странствующих лоточников, которые не заметили ни следа разбойников или бродяг.

Судья счел возражения поэтессы нагромождением лжи и обвинил ее в том, что она сама взломала калитку и выбросила серебряные подсвечники в колодец. Ссылаясь на сомнительное прошлое Юлани, он уже собирался вынести смертный приговор, но тут на одно крестьянское хозяйство по соседству напала вооруженная шайка, жестоко убив самого крестьянина и его жену. Тогда судья приостановил судебный процесс Юлани и послал своих людей на поимку разбойников, которые, возможно, могли подтвердить правдивость ее рассказа. Новость об аресте знаменитой поэтессы тем временем разнеслась по всей империи, и наместник области потребовал передать дело в областной суд.

Энергичное расследование наместника — а тот был поклонником поэзии Юлани — выяснило два говорящих в ее пользу обстоятельства.

Во-первых, судья уезда за год до происшествия искал благосклонности поэтессы, но получил отказ. Тот признал этот факт, отрицая, однако, его влияние на ход следствия, и сообщил, что получил анонимный донос. Там говорилось, что под вишневым деревом закопан труп, и судья счел своим долгом проверить, так ли это. Тем не менее наместник постановил, что судья был пристрастен, и временно отстранил его от должности.

Во-вторых, силами военных удалось поймать разбойника, который всего несколько дней назад был членом шайки, напавшей на крестьянское хозяйство. Он сообщил, что главарь этой шайки упоминал, будто в монастыре у поэтессы много золота и что хорошо бы при случае туда наведаться. Это вроде бы подтверждало версию убийства, которую выдвинула Юлань. Основываясь на этих фактах, областной наместник передал дело в суд провинции с рекомендацией оправдать обвиняемую.

Губернатор, заваленный письмами высказавшихся в защиту поэтессы высокопоставленных особ со всех концов империи, собирался уже объявить ее невиновной, когда в деле возник молодой водонос из Озерного уезда, который отсутствовал несколько недель, сопровождая своего дядю к могилам предков. Он был постоянным кавалером погибшей служанки и сообщил, что та часто жаловалась, будто бы хозяйка пристает к ней с домогательствами и бьет за отказ.

Сомнения губернатора усугубило то, что служанка оказалась девственницей. Он рассудил, что если бы девушку убили разбойники, они наверняка предварительно изнасиловали бы ее. Губернатор приказал военным перевернуть всю провинцию в поисках шайки, напавшей на крестьянское хозяйство, потому что показания разбойников, конечно же, были жизненно важны. Но все усилия военных оказались тщетны. Не удалось найти и автора анонимного доноса. Тогда губернатор принял решение умыть руки и передать щекотливое дело в Верховный суд империи.

Судья Ди закрыл папку, встал из-за стола и вышел в галерею. Прохладный осенний ветерок шелестел листьями бамбука сада камней, обещая хороший вечер.

Да, его коллега оказался прав. Это действительно интересное дело. Даже, точнее, тревожное, будоражащее. Судья задумчиво подергал себя за усы. Судья До, говоря о деле, описывал его как чисто теоретическую головоломку, но хитрюга отлично понимал, что Ди воспримет все это как брошенный лично ему вызов. И вот теперь знакомство с поэтессой напрямую связало его с расследованием, поставив вопрос ребром: виновна она или нет?

Судья принялся расхаживать по галерее, заложив руки за спину. Информация из вторых рук — вот все, что было у него по этому озадачивающему, выводящему из равновесия делу. Внезапно перед его внутренним взором предстало уродливое, похожее на жабье, лицо Могильщика. Этот странный монах напомнил ему, что для поэтессы решается вопрос жизни и смерти. Судья ощущал смутное беспокойство, необъяснимое предчувствие беды. Возможно, он избавится от этого невразумительного ощущения, если снова возьмет досье и перечтет точные записи всех свидетельских показаний.

Было всего пять часов, так что до начала ужина у него оставалось не меньше двух часов, однако он непонятно почему не чувствовал себя в силах опять углубиться в судебные документы. Судья решил отложить это на потом и вернуться к досье после того, как подольше побеседует с поэтессой за ужином. Там он, кстати, услышит и то, что скажут ей академик и придворный поэт, и попытается понять их мнение относительно ее виновности или невиновности. Внезапно обещанный коллегой веселый званый ужин обернулся подобием мрачного судилища, обсуждающего смертный приговор. Судью преследовало предчувствие надвигающейся беды.

В попытке разогнать неприятные мысли он вспомнил убийство студента Суна. Это дело тоже было обескураживающим. Хоть судья и участвовал лично в осмотре места преступления, больше он ничего поделать не мог, все зависело от того, что удастся разузнать людям Ло.

Так что ему снова придется работать с информацией из вторых рук.

Внезапно судья застыл на месте. Он нахмурил кустистые брови и некоторое время постоял в задумчивости, а потом вернулся в комнату и взял со стола тетрадку с нотами Суна. Если не считать сделанных студентом исторических заметок, это была единственная ниточка, которая вела непосредственно к покойному. Судья вновь пролистал мелко исписанные страницы и вдруг улыбнулся. Шансов на успех было мало, но попытаться все же стоило! В любом случае это лучше, чем сидеть в комнате и хандрить, читая показания людей, которых никогда в глаза не видел.

Судья быстро переоделся в простое синее платье. Нахлобучил на макушку скромную черную шапочку, взял под мышку нотную тетрадь и отправился в город.