Могильщик Лу поджал толстые губы. Крутя чашу с вином в большой волосатой руке, он задумчиво продолжил:

— Как-то раз я тоже навещал эту девчонку. Дело в том, что я заинтересовался ею из-за ее привязанности к лисам, которые отвечают ей взаимностью. Окрестности просто кишат ими. Знаете историю этой девицы? Ее продали в дешевый дом свиданий, но она откусила кончик языка первому же своему клиенту. Совершенно по-лисьи! Этот тип чуть до смерти кровью не истек, а она сиганула в окошко и побежала прямиком в лисий храм на пустыре. Там с тех пор и обитает.

— Господин, а когда вы видели ее в последний раз? — как бы между делом спросил судья Ди.

— Когда? Ну, должно быть, осенью прошлого года. Когда я снова пришел в Цзиньхуа три дня назад, то хотел провести с ней побольше времени. Чтобы выяснить, что именно за связь существует между ней и этими лисами. — Он покачал своей большой головой. — И пару раз пошел было туда, но каждый раз поворачивал обратно от ворот перед пустырем из-за того, что там вечно толпится много призраков. — Он долил себе вина, повернулся к судье Ло и продолжил: — Другая девчонка, та, что вы наняли, чтобы она вчера для нас станцевала, — она тоже выглядит как лисица. Как ее нога?

Судья Ло бросил быстрый вопросительный взгляд на судью Ди и, когда тот кивнул, сказал, обращаясь ко всей компании:

— Вчера нам не хотелось вас расстраивать, господа, поэтому мы объявили, что танцовщица поранилась. Но на самом деле ее убили.

— Так и знал! — пробормотал Могильщик. — Ее мертвое тело лежало совсем рядом все время, пока мы выпивали и беседовали.

Придворный поэт с ошеломленным видом смотрел на Юлань.

— Убили? — переспросил он. — А вы ее нашли?

Когда поэтесса кивнула, академик сварливо произнес:

— Ло, вам следовало бы сказать нам об этом. Нас, знаете ли, не так-то просто расстроить. А благодаря своему долгому опыту расследований, который я приобрел, работая судьей, я, возможно, мог бы дать вам пару полезных советов. Итак, выходит, у вас на руках два убийства, а? Оставил ли прикончивший танцовщицу негодяй какие-нибудь улики?

Видя, что коллега колеблется, судья Ди ответил вместо него:

— Оба эти дела тесно связаны, господин. Что до студента Суна и поисков, которые он вел в архиве, я полностью согласен с тем, что его отец был виновен в государственной измене и что в этом отношении Сун ошибался. Но мой коллега и я думаем, что студент оказался близок к тому, чтобы выследить лицо, донесшее на его отца не столько из патриотических, сколько из шкурных соображений, а именно...

Его речь прервал отчаянный возглас поэтессы.

— Неужели вам так необходимо и дальше вести эти ужасные разговоры? — дрожащим голосом спросила она. — О преследовании своей жертвы, о том, как вы приближаетесь к ней, все сильнее сужая круги? Вы забыли, что я тоже обвиняемая, что над моей головой нависла угроза смертного приговора? Да как вы можете...

— Успокойтесь, Юлань! — вмешался академик. — Ни о чем не тревожьтесь! Конечно, у вас нет ни малейшего повода беспокоиться о том, каким будет приговор. Столичные судьи все, как один, превосходные люди, я лично знаю каждого из них. Уверяю, ваше слушание будет чистой воды формальность, после чего они полностью вас оправдают.

— Совершенно верно, — сказал придворный поэт.

Судья Ди быстро продолжил:

— Госпожа, у меня есть для вас хорошая новость. Несколько минут назад я сообщил, что оба анонимных письма — и с доносом на генерала Мо, и то, что обвиняет вас, — были написаны образованными людьми. Так вот, мы обнаружили, что эти письма написало одно и то же лицо, и теперь, госпожа, мы сможем взглянуть на ваше дело с новой точки зрения.

Академик и придворный поэт в полном изумлении уставились на судью.

— А что с убийством танцовщицы? — каркнул Могильщик. — Я бы послушал еще об этой лисице, ведь, в конце-то концов, ее убили прямо у нас под носом!

— Вы, конечно, знакомы с историей Лестницы супруги. И с тем, что супруга Девятого принца устроила за ширмой дверь, которая ведет прямиком в пиршественный зал...

Сбоку от судьи Ди что-то загрохотало. Это поэтесса вскочила на ноги, опрокинув свое кресло. Глядя на судью сверху вниз пылающими глазами, она принялась кричать:

— Вы просто идиот! С этими надуманными, бестолковыми теориями! Вы неспособны увидеть истину, даже когда она прямо у вас перед глазами! — Прижав обе руки к вздымающейся груди, она отчаянно пыталась справиться с дыханием. — Сказать не могу, как же я устала от этого крючкотворства. Оно окружает меня уже почти два месяца, и мне больше этого не вынести! — Стукнув кулаком по столу, поэтесса выкрикнула: — Глупец, это я убила танцовщицу за шантаж! Она сама напросилась! Я воткнула ножницы в ее цыплячью шею, а потом вернулась к вам и доиграла свою роль!

В воцарившемся глубоком молчании она обвела собравшихся горящим взглядом. Судья Ди, остолбенев, смотрел на нее.

— Вот так финал! — пробормотал судья До.

Потом поэтесса опустила глаза и уже спокойнее продолжила:

— Студент Сун был моим любовником. Он не сомневался, что его отца обвинили ложно. Танцовщица сказала мне, что Сун навещал Шафран. Эту бедную дурочку, одержимую эротическими галлюцинациями. Со скелетом в саване вместо любовника. Страдавшую оттого, что она — подкидыш, и поэтому вообразившую себе отца, который якобы регулярно приходит, чтобы ее навестить. Маленькая Феникс сказала мне, что поддерживала все иллюзии этой полоумной, чтобы та была в хорошем настроении и учила ее этим своим странным песням. Говорю вам, Маленькая Феникс была хитрой, злобной мерзавкой, которая заслуживала смерти. Она вытянула у Суна мою тайну и собиралась шантажировать меня ею. Я узнала об этом вчера во второй половине дня. Первоначально она собиралась исполнить «Пурпурные облака», но увидела меня, взвесила свои шансы и переключилась на «Логово черной лисицы». Так она хотела намекнуть, что встретилась с Су-ном в разрушенном святилище.

Поэтесса говорила так быстро, что ей пришлось сделать паузу и перевести дух. Судья Ди отчаянно пытался разобраться в ее путаном рассказе. Его тщательно выверенная теория разлетелась вдребезги даже прежде, чем он как следует ее сформулировал. Раздался лязг железа. Три конвоира, встревоженные грохотом кресла и криками поэтессы, подошли к павильону. Десятник остановился у колонны, явно не зная, что делать. Его никто не замечал, все глаза были устремлены на поэтессу, которая стояла уперев ладони в стол. Потом судья Ди спросил голосом, в котором едва узнал свой собственный:

— А какую вашу тайну танцовщица узнала от Суна?

Поэтесса обернулась и поманила десятника.

— Подойдите сюда. Вы хорошо со мной обращались и поэтому имеете право послушать.

Когда тот приблизился к столу, обеспокоенно поглядывая на судью До, поэтесса заговорила снова:

— Сун был моим любовником, но вскоре я покончила с ним и отослала от себя. Все это произошло прошлой осенью. Полтора месяца назад он приехал на несколько дней в Озерный уезд, пришел ко мне и стал умолять, чтобы я к нему вернулась. Я отказала, с меня хватило любовников. К тому времени я возненавидела мужчин, и в друзьях у меня осталось лишь несколько девушек. Можно подумать, они того стоили! Я обнаружила, что моя служанка обманывает меня с кули, и велела ей собирать вещи и уходить. Она вернулась поздним вечером того же дня, думала, что я уже ушла на свою обычную прогулку. Я застала ее с поличным, когда она опустошала мою шкатулку с драгоценностями!

Юлань замолчала, нетерпеливо отбросив прядь, выпавшую из растрепавшейся прически.

— Я хотела лишь устроить ей хорошую порку. Но потом... потом со мной что-то сталось, будто я порола не ее, а каждый удар кнута был направлен на меня, на мое собственное глупое безрассудство! Когда я пришла в себя и поняла, что натворила, служанка была уже мертва. Я потащила ее в сад и обнаружила Суна, стоящего у задней калитки. Без единого слова он помог мне отволочь тело под вишню и похоронить. Потом он разровнял землю и заговорил. Сказал, что это будет нашей общей тайной. Я ответила — ничего подобного, он тоже замешан, потому что, помогая мне закопать тело, стал соучастником убийства, и лучше ему убраться подальше. Он потихоньку ушел. Я подумала, как мне защитить себя от обвинений, если тело найдут, и сломала замок на калитке. А два серебряных подсвечника закопала под алтарем в храме.

Она глубоко вдохнула, опять повернулась к десятнику и мягко проговорила:

— Я приношу вам свои извинения. Вы терпеливо ждали меня на улице, когда три дня назад в Цзиньхуа я зашла в лавку, где продают серебряные изделия. Там я наткнулась на Суна. Он шепнул, что, если написанного им анонимного письма окажется недостаточно, чтобы привести меня на эшафот, он собирается принять еще и другие меры. Но, возможно, я сперва захочу поговорить с ним? Я пообещала, что приду к нему в полночь. Из уважения ко мне, десятник, вы не поставили стражу перед дверями моей комнаты. Я выскользнула из гостиницы и отправилась к Суну. Когда он впустил меня в свои покои, я убила его напильником, который подобрала в мусорной куче в переулке. Ну вот и все.

— Госпожа, я прошу вас меня извинить, — проговорил десятник и с непроницаемым выражением лица принялся разматывать тонкую цепь, обвязанную у него вокруг пояса.

— Тебе всегда удавались импровизации, — раздался вдруг глубокий голос.

Он принадлежал академику. Тот поднялся и стоял теперь за своим креслом: внушительная фигура, высокая и крупная, в свободном парчовом платье. Свет свисающих со стропил фонарей падал на его надменное решительное лицо, зрачки глаз с яркими белками казались огромными. Он тщательно расправил одежду, а потом небрежно произнес:

— Однако я не желаю быть в долгу перед обычной шлюхой.

И не торопясь перешагнул низкую балюстраду.

Поэтесса пронзительно закричала. Судья вскочил и кинулся к краю пропасти, следом за ним — десятник и Ло. Из темноты далеко внизу доносился лишь слабый звук потока, мчащегося по дну ущелья.

Когда судья Ди обернулся, крики Юлани стихли. Ошеломленная, она стояла у балюстрады рядом с придворным поэтом. Судья Ло отдал несколько коротких распоряжений своему старому домоправителю, тот кивнул и бросился вниз по лестнице. Поэтесса вернулась к столу, тяжело опустилась в кресло и бесцветным голосом сказала:

— Он был единственным мужчиной, которого я любила. Давайте выпьем вместе в последний раз. Скоро я должна буду с вами попрощаться. Смотрите, показалась луна!

Когда они снова уселись за стол, десятник отступил и встал за самой дальней колонной. Двое его подчиненных присоединились к нему. Пока судья Ди наполнял чашу Юлани, наместник Ло сказал:

— Мой домоправитель сообщил, что чуть подальше есть тропинка, ведущая на дно ущелья. Несколько моих людей сейчас спускаются по ней, чтобы отыскать тело. Но, вероятно, оно будет найдено ниже по течению, которое тут очень сильное.

Поэтесса поставила локти на стол и со слабой улыбкой сказала:

— Уже много лет назад он приказал подготовить проект великолепного мавзолея, который должны были возвести у него на родине после его смерти. А теперь его тело... — Она закрыла лицо руками.

Ло и Могильщик в молчании смотрели на ее трясущиеся плечи. Придворный поэт, отвернувшись, глядел широко раскрытыми глазами на залитую лунным светом горную гряду. Потом поэтесса уронила руки на стол.

— Да, он был единственным мужчиной, которого я на самом деле любила. Мне пришелся по душе поэт Вэнь Туньян, он был щедр, и мне нравилось его общество. Было и еще несколько других приятных мне мужчин. Но Шао Фаньвэнь жил внутри меня, прямо тут, он словно проник мне под кожу. Я влюбилась в него, когда мне было девятнадцать. Он велел мне тайком сбежать из заведения, где я работала, отказавшись внести выкуп. Когда он меня бросил, то оставил без гроша. Мне пришлось зарабатывать на жизнь в дешевом притоне, потому что после побега мое имя оказалось в черном списке и в приличные заведения меня не брали. Я заболела, чуть не умерла с голоду. Он знал об этом, но ему было наплевать. Потом, после того как Вэнь Туньян снова поставил меня на ноги, я несколько раз пыталась вернуть Шао. Но он отшвыривал меня со своего пути; так отпихивают слишком любвеобильного пса. Он заставлял меня безумно страдать! Но я никогда не переставала любить его.

Одним глотком она допила свое вино. Потом, бросив на судью Ло горький взгляд, продолжила:

— Когда вы пригласили меня, Ло, я сперва отказалась, потому что подумала, что никогда больше не захочу его видеть... слышать его высокопарные разглагольствования, смотреть, как... — Юлань пожала плечами. — Но когда любишь человека, то любишь даже его пороки. Так что я пришла. Находиться рядом с ним было пыткой, но я все равно чувствовала себя на седьмом небе... Лишь когда он велел мне сочинить оду о «счастливом воссоединении», я вышла из себя. Смиренно прошу меня простить, Ло. Что ж, я была единственным в мире существом, перед которым он мог открыто хвалиться своими злодеяниями. А их у него за душой скопилось много; он говорил, что, будучи величайшим из всех людей, которые когда-либо жили на свете, имеет право на любые ощущения, доступные человеческому телу и разуму.

Да, он соблазнил наложницу генерала Мо, а когда генерал обнаружил это, уничтожил его. Шао тоже подумывал присоединиться к заговору, но вовремя понял, что тот обречен на провал. Он знал всех сподвижников генерала, но они не знали его! Цензор благодарил Шао за добрый совет — сам Шао с удовольствием рассказал мне об этом! Не имея письменных подтверждений его интереса к заговору, генерал не сказал о нем на суде ни слова, к тому же был слишком горд, чтобы обнародовать прелюбодеяние наложницы, которая вдобавок повесилась, так что доказательств у него все равно не было. Шао любил рассказывать мне о своих старых интрижках... Этой весной он приехал в монастырь Белой Цапли, чтобы повидаться со мной, ведь ему больше всего на свете нравилось злорадствовать, наблюдая, как страдают те, кому он принес горе. По этой же причине, бывая в Цзиньхуа, он всегда навещал свою незаконную дочь в лисьем храме и убеждал ее, что она ведет прекрасную жизнь со своим любимым и с лисами.

Ну а мой рассказ о том, как я запорола насмерть служанку, абсолютно правдив, только вместо Суна со мной был Шао. Я в жизни не встречалась с несчастным студентом и лишь вчера услышала о нем от академика. Понимаете, бедняжка Шафран рассказала отцу про Суна. Ночью Шао пошел на квартиру к Суну, постучал в заднюю дверь и сказал, что у него есть сведения по делу генерала Мо. Студент впустил его и был убит напильником, который Шао нашел среди мусора перед садовой калиткой. Он рассказал мне, что пришел с кинжалом, но всегда лучше использовать найденное на месте оружие. Потому-то танцовщицу он убил ножницами. Его беспокоило лишь, что у Суна могло оказаться свидетельство связи между ним и матерью студента, быть может, старое письмо или еще что-то в этом роде. Он обыскал временное жилище Суна, но ничего не обнаружил. Налейте мне еще вина, Могильщик!

Выпив очередную чашу, на этот раз медленно, она снова заговорила:

— Незачем и говорить о том, что, когда Шао помог мне похоронить служанку, я вовсе не велела ему уйти! Нет, я встала на колени и молила его остаться, молила вернуться ко мне! Он ответил, что не видел, как я порола служанку, и сожалеет об этом, но его долг — донести на меня, и ушел, смеясь. Я знала, что он сообщит о закопанном теле властям, и постаралась оставить ложный след. Услышав про анонимное письмо, я сразу поняла, что его написал Шао, желая уничтожить меня. Он знал о моей безрассудной, жалкой преданности ему, знал, что я никогда не донесу на него, даже если от этого будет зависеть моя жизнь. — Уныло покачав головой, Юлань протянула руку в сторону колонны. — Смотрите, как я его любила! Я написала это стихотворение, когда мы еще были вместе.

Внезапно она злобно уставилась на судью Ди и с яростью выпалила:

— Когда вы все туже и туже затягивали вокруг него свою подлую петлю, мне казалось, что она душит меня! И мне пришлось заговорить. Я попыталась спасти его, собрала воедино все известные мне факты и состряпала свою историю. Но вы слышали, какими были его последние слова.

Поэтесса поставила свою чашу для вина и поднялась. Несколькими ловкими движениями красивых рук приведя в порядок прическу, она буднично продолжила:

— Теперь, когда Шао мертв, я, конечно, могла бы сказать, что это он запорол до смерти мою служанку. Это вполне в его духе. Но, зная, что его больше нет, я тоже хочу умереть. Я могла бы броситься вслед за ним в пропасть, однако тогда десятнику пришлось бы поплатиться за это жизнью. Кроме того, у меня все-таки тоже есть гордость, и, хотя на моей совести много поступков, совершать которые не следовало, трусихой я не была никогда. Я убила служанку, и я собираюсь принять то, что мне за это причитается. — Повернувшись к придворному поэту, она проговорила со слабой улыбкой: — Большой честью было познакомиться с вами, Чан, ведь вы великий поэт. Вами, Могильщик, я восхищаюсь, потому что нашла в вашем лице поистине мудрого человека. А вам, Ло, я благодарна за вашу преданную дружбу. Что до вас, судья Ди, то я прошу прощения за те слова, которые только что выпалила в ваш адрес. Моя связь с Шао рано или поздно должна была закончиться скверно, а вы просто исполняли свой долг. Все к лучшему, ведь когда Шао вышел в отставку и смог свободно располагать собой, он стал замышлять новые злые деяния с единственной целью — поразвлечься. А со мной в любом случае все кончено. До свидания.

Она повернулась к десятнику. Тот надел на нее цепь и увел, сопровождаемый двумя солдатами.

Придворный поэт сгорбился в своем кресле, его лицо приобрело болезненно серый оттенок. Он медленно потер лоб.

— У меня раскалывается голова! Подумать только, а я ведь жаждал пережить какое-нибудь ошеломляющее потрясение! — Поднявшись, он попросил: — Давайте вернемся в город, До. — И вдруг криво улыбнулся: — Небеса, Ло, ваша карьера обеспечена! Вас ждут самые высокие почести, вы станете...

— Я знаю, что ждет меня прямо сейчас, — сухо перебил судья Ло. — Придется весь остаток ночи сидеть за столом и писать официальный отчет. Пожалуйста, господин, пройдите к своему паланкину, я сию минуту к вам присоединюсь.

Когда поэт ушел, Ло долгим взглядом посмотрел на судью, а потом, заикаясь, произнес дрожащими губами:

— Это... это было ужасно, Ди. Она... она... — Его голос сорвался.

Судья Ди легонько коснулся руки своего коллеги.

— Ты должен закончить ее биографию, Ло, и процитировать там каждое слово, которое она сказала сейчас. Тогда книга ее стихов, которую ты издашь, в полной мере воздаст ей должное, и в своей поэзии Юлань останется жить для будущих поколений. Возвращайся с Чаном, мне хотелось бы побыть тут еще немного, Ло. Мне нужно некоторое время, чтобы разложить по полочкам свои мысли и факты. Пусть писари приготовят в канцелярии все необходимое. Через некоторое время я присоединюсь там к тебе и помогу подготовить документы. — Некоторое время он смотрел вслед удаляющемуся коллеге, а потом обернулся к Могильщику. — Ну а что вы, господин?

— Я составлю вам компанию, Ди. Давайте подвинем наши кресла поближе к балюстраде и полюбуемся луной. В конце концов, мы явились сюда, чтобы отметить праздник Луны.

Вдвоем они уселись спиной к столу, с которого уже начали убирать. Они остались в павильоне совсем одни, потому что, когда судья Ло ушел, слуги незаметно ускользнули поближе к импровизированной кухне, горя желанием обсудить произошедшие у них на глазах странные события.

Судья молча смотрел на раскинувшийся перед ним горный кряж и думал, что в этом призрачном лунном свете может разглядеть чуть ли не каждое дерево. Неожиданно он произнес:

— Кстати, вы интересовались Шафран, хранительницей святилища Черной Лисицы. Мне жаль сообщать вам, что она заразилась бешенством и сегодня днем умерла.

Могильщик Ло кивнул своей большой круглой головой.

— Я знаю. Когда я сегодня шел сюда по горной тропе, то впервые в жизни встретил черную лису. Увидел мельком ее гибкое, длинное тело, блестящий черный мех. Потом она шмыгнула в кусты и исчезла...

Он со скрежещущим звуком потер поросшие щетиной щеки. Затем, по-прежнему глядя на луну, непринужденным тоном спросил:

— У вас имелись изобличающие академика доказательства, Ди?

— Ни единого, господин. Но поэтесса думала, что они у меня есть, поэтому все произошло благодаря ей. Не разговорись она, я бы еще какое-то время разглагольствовал, но в конце концов все свелось бы к неопределенной теории. Академик назвал бы это интересным упражнением в умозаключениях, и на том дело бы и окончилось. Он, конечно, прекрасно знал, что никаких доказательств у меня нет. И покончил с собой не потому, что боялся законного возмездия, а лишь из-за гигантской, нечеловеческой гордости, не позволившей ему жить, зная, что кто-то испытывает к нему жалость.

Могильщик снова кивнул.

— Ди, это была настоящая драма. Человеческая драма, в которой и лисам довелось сыграть свою роль. Но нам не следует смотреть на нее с ограниченной точки зрения нашего маленького человеческого мирка. Есть множество других миров, которые соприкасаются с нашим, Ди, накладываются на него. С точки зрения лисиц это была лисья драма, в которой людям довелось сыграть весьма незначительную роль.

— Возможно, господин, вы и правы. Пожалуй, все началось около сорока лет назад, когда мать Шафран, тогда еще совсем девочка, принесла в дом маленького черного лисенка. Я не знаю. — Судья вытянул свои длинные ноги. — Что мне точно известно, так это то, что я устал как собака.

Собеседник Ди искоса посмотрел на него.

— Да, Ди, вам лучше бы отдохнуть. И вам и мне предстоит долгий путь, каждому — в том направлении, который он для себя избрал. Очень долгий и весьма утомительный путь.

Могильщик откинулся на спинку кресла и посмотрел вверх, на луну, своими выпуклыми, немигающими жабьими глазами.