Глава 15
Первым делом судья отправился к себе в покои, потому что ему нужно было тщательно приготовиться к предстоящему визиту. Родственники людей, казненных за государственную измену, пусть даже и очень дальние, всегда смертельно боятся властей. Даже после многих лет в таких делах могут всплыть новые обстоятельства, грозящие им опасными осложнениями. Судья вынул из шкатулки с письменными принадлежностями полоску красной бумаги и крупно написал на ней: «СУН ЛЯН», справа добавил: «поверенный», а слева — вымышленный адрес в Кантоне. Переодевшись в простое синее платье из хлопка и надев на макушку черную шапочку, он вышел из судебной управы через боковые ворота.
На углу он нанял маленькие носилки. Кули стали протестовать, когда он приказал доставить его к скобяной лавке Хвана, ссылаясь на то, что путь туда слишком долог, а дороги в таком бедном районе слишком плохи. Но после того, как судья, не торгуясь, согласился с ценой и вдобавок сразу оделил их щедрыми чаевыми, они радостно пустились в путь.
Процветающие лавки на главной улице напомнили судье, что Хван задолжал взносы своей гильдии. Это означало, что он живет в отчаянной бедности. Судья велел носильщикам остановиться и купил на серебряную монету большой отрез дорогой синей ткани. В соседней лавке он приобрел двух копченых уток и коробку сладких лепешек. Совершив эти покупки, судья Ди продолжил свой путь.
Носилки миновали рынок, а следом за ним — жилой квартал, который судья узнал: там жил чаеторговец Мэн. Потом они очутились в бедном районе, узкие вонючие улочки которого были как попало замощены неровными булыжниками. Игравшие среди мусора полуголые дети замирали, провожая глазами носилки, которые явно редко появлялись в этих местах.
Не желая привлекать к своему визиту излишнего внимания, судья приказал высадить его перед небольшой чайной. Один носильщик остался возле носилок, а второй пошел вместе с судьей, неся отрез ткани и корзину с утками. Судья порадовался, что взял его с собой, потому что вскоре они оказались в похожем на муравейник переплетении кривых улочек, и носильщику то и дело приходилось на каком-то местном диалекте спрашивать дорогу.
Лавка Хвана представляла собой уличный ларек под заплатанным парусиновым навесом, который крепился к крыше находящегося позади сарая из необожженных кирпичей. Дешевые глиняные чайники свисали с перекладины над уставленным мисками и блюдами столом на козлах. За этим импровизированным прилавком какой-то широкоплечий мужчина в потрепанной одежде старательно нанизывал на нить медные монетки. Когда судья Ди положил на прилавок свою красную карточку, мужчина покачал головой.
— Я могу разобрать лишь фамилию Сун, — сказал он неприветливым грубым голосом. — Что вам нужно?
— На моей карточке написано, что я Сун Лян, поверенный из Кантона, — объяснил судья. — Понимаете, я дальний родственник вашей жены, сын одного из ее неродных дядьев. Зашел вот навестить вас по дороге в столицу.
Смуглое лицо Хвана осветилось. Обернувшись к женщине, которая сидела на скамье у стены с шитьем на коленях, он воскликнул:
— Похоже, один их твоих сородичей наконец-то вспомнил о тебе, женщина! Это твой брат из Кантона, Сун Лян! Прошу вас, господин, заходите, вы проделали такой долгий путь!
Женщина быстро вскочила на ноги. Судья Ди велел носильщику передать ей покупки, а потом подождать возле уличного ларька напротив.
Торговец провел судью в комнатушку, которая служила сразу и спальней, и гостиной, и кухней. Пока он поспешно протирал жирный стол какой-то тряпкой, судья сел на бамбуковую табуретку и сказал женщине:
— Троюродный дядя написал мне из столицы, сестра, что ваши родители умерли, но дал мне ваш адрес. Мой путь лежит через этот город, и я подумал, что заскочу к вам с маленькими подарками к сегодняшнему празднику.
Развернув сверток, женщина расширившимися глазами смотрела на отрез ткани. Судья решил, что ей, пожалуй, около сорока. Лицо ее было правильным, но исхудавшим и морщинистым. Потрясенный Хван воскликнул:
— Вы слишком добры к нам, брат! Милостивые Небеса, что за прекрасная материя! Как же я только смогу отплатить вам за такой дорогой...
— Без труда! Позвольте одинокому путнику разделить трапезу в честь праздника Середины осени со своей родней! Я готов внести в застолье свой скромный вклад.
Он поднял крышку корзины и достал оттуда коробку с лепешками. А Хван тем временем не мог оторвать глаз от содержимого корзины.
— Целых две утки! Постарайся поаккуратнее их разрезать, женщина! И принеси из лавки новое блюдо и чашки. Я приберег для сегодняшнего праздника кувшинчик вина, но даже не смел мечтать, что к нему у нас будет мясо. Да еще копченые утки, они же такие дорогие!
Он налил судье чашку чая, а потом завел вежливый разговор о семье гостя в Кантоне, о его делах и о том, как прошло путешествие. Судья Ди убедительно ответил на все вопросы, добавив, что должен будет сегодня же продолжить путь. Потом он сказал:
— Давайте съедим одну утку сейчас, а второй вы сможете поужинать вечером.
Хван вскинул руку:
— Брат, до ужина нас могут постигнуть разные беды, и с Небес, и от людей, — торжественно объявил он. — Поэтому мы наедимся досыта здесь и сейчас. — Он повернулся к жене, которая слушала разговор с довольной улыбкой на измученном заботами лице. — Обещаю, женщина, что с моих уст не слетит больше ни одного дурного слова о твоей семье!
Она застенчиво посмотрела на судью.
— Понимаете, брат, после тех ужасных событий никто больше не смел приходить сюда, чтобы нас навестить.
— Да, пересуды о деле генерала шли даже на юге, — заметил судья. — Очень печально, что ваша сестра покончила с собой перед тем, как все это случилось, но исходя из интересов семьи, может, и к лучшему, что вы не оказались вовлечены в дело о государственной измене.
Когда Хван и его жена кивнули, он спросил:
— А что сталось с Ивэнем?
Хван хмыкнул.
— С Ивэнем? Несколько лет назад я слышал, что он грамотеем заделался. Таким ученым и важным, что ему не до родной тетки.
— А почему ваша сестра наложила на себя руки? — спросил у женщины судья. — С ней что, плохо обращались в генеральском доме?
— Да нет, почему же плохо, — медленно ответила женщина. — Хорошо с ней обращались, особенно после того, как она Ивэня родила, такого крепыша и красавчика. Но сестра была...
— Она была проклятой... — начал Хван, но жена быстро оборвала его:
— Последи за своим поганым языком! — И продолжила, обращаясь к судье: — Она, правда, ничего не могла с собой поделать. Может, в этом все-таки батюшка виноват... — Женщина тяжело вздохнула и подлила всем вина. — До пятнадцати-то она тихая была, почтительная девочка, знаете, животных любила. И раз принесла домой лисенка, нашла его где-то. Батюшка как его увидел, испугался страшно, лисенок ведь черным был, знаете, как оборотни бывают. И убил его сразу. А у сестры припадок сделался, и она уже больше прежней никогда не была.
Торговец смущенно посмотрел на судью.
— Лисий дух в нее вошел. Блудливый.
Его жена кивнула.
— Батюшка даосского священника звал, но не помогло, сколько он заклинаний ни читал, лисий дух так и не вышел. Когда ей шестнадцать было, она всем молодым людям глазки строила, а сама так хороша была, что матушке приходилось за ней с утра до ночи присматривать.
А потом старуха одна, которая в генеральский дом продавала гребни и пудру, сказала отцу, что Первая жена генерала Мо подыскивает мужу наложницу. Батюшка очень обрадовался, сестру показали Первой жене, та одобрила, ну сделку и заключили. Все хорошо шло, сестре хоть в большом доме и приходилось работать-надрываться, зато Первая жена ей к каждому празднику новое платье дарила, а после того, как она Ивэня родила, ее больше никто и пальцем не тронул.
— Эта дура сама все испортила, — буркнул Хван и быстро допил вино из своей чашки.
Его жена откинула со лба тронутую сединой прядь.
— Встретила я как-то служанку Первой жены на рынке, она мне и говорит, как, мол, мне с сестрой повезло, которая о родне не забывает и добилась даже, чтобы каждую неделю родителей навещать. Тут я и поняла, что что-то странное происходит, потому что сестра-то уже больше полугода у нас не была. Но потом пришла все-таки. Она в тягости была, но не от генерала.
Я ее к повитухе водила, та ей давала всякие настои пить, но не помогло. Она родила девочку, генералу сказала, что выкидыш случился, а ребенка на улице бросила.
— Вот такой она и была! — сердито воскликнул Хван. — Жестокой, бессердечной женщиной-лисой.
— Она горевала, что ей пришлось так поступить, — запротестовала его жена. — Девочку в кусок шерстяной индийской ткани завернула, чтобы та не простыла. Дорогой ткани, шафранового цвета, ее еще буддисты используют, чтобы... — Заметив пораженное лицо судьи Ди, она быстро продолжила: — Простите, брат, невеселая это история. Так давно все случилось, а я до сих пор... — И она заплакала.
Хван потрепал ее по плечу.
— Не надо, зачем слезы в такой хороший день! — И обратился к судье: — У нас, понимаете, своих детей нет. С женой всегда такое, как об этом рассказывать начнет. Ну а чтобы сократить длинную историю, скажу, что старый генерал узнал обо всем. Один генеральский слуга рассказал нам, что старик орал, мол, и ей, и ее дружку головы мечом отрубит. Она повесилась, а генерал не успел отрубить голову ее любовнику, потому что на следующий день явились солдаты императора, и он сам без головы остался. В странном мире мы живем, брат! Давайте еще по одной выпьем. И ты с нами выпей, женщина!
— А кто был ее любовником? — спросил судья.
— Она так и не сказала мне этого, — проговорила женщина, вытирая глаза. — Сказала только, что это очень ученый господин, который вхож в дома самых знатных людей.
— Я рад, что правильно выбрал из двух сестер! — воскликнул Хван. Его лицо пылало. — Моя старушка много трудится, шитьем вот зарабатывает, так что нам удается сводить концы с концами. Но в мужских делах ничего не понимает, так и знайте! Хотела, чтоб я перестал платить взносы в гильдию! Я ей говорю, нет, продай нашу зимнюю одежду! Если мужчина не в гильдии, он просто пес бродячий, а не мужчина! И оказался прав, потому что с вашим отрезом ткани, брат, мы сможем много лет хорошо одеваться. В моем деле важно, чтобы за прилавком стоял хорошо одетый человек!
Покончив с едой, судья сказал женщине:
— Сестра, отнесите завтра мою карточку к черному входу в резиденцию наместника. Я вел дела с тамошним домоправителем, он позаботится, чтобы вы получали заказы на шитье. — И он встал.
Хван с женой уговаривали его побыть у них еще, но он сказал, что ему нужно не опоздать на паром, чтобы переправиться на другой берег реки.
Носильщик проводил его обратно к чайной, где ждал паланкин. Пока судью несли обратно на главную улицу, в его мыслях царила неразбериха. Расплатившись на углу с носильщиками, он отправился в резиденцию. От привратника, который впустил его через боковой вход, Ди узнал, что судья Ло сейчас в приемной на первом этаже главного здания. Видимо, обсуждение стихов в библиотеке еще не началось. Судья заторопился в собственные покои.
Там он достал из ящика стола документы по делу поэтессы, которые подготовил для него Ло, и стал пролистывать их, даже не присаживаясь, пока не нашел текст анонимного письма, где сообщалось о теле, зарытом под вишней в монастыре Белой Цапли. Тогда судья вытащил из рукава донос на генерала Мо Тэлина и положил его рядом с первой анонимкой. Медленно поглаживая черную бороду, он сравнил оба документа. Это были безликие копии, сделанные руками писарей, и понять, принадлежат ли эти два послания одному и тому же автору, можно было только по стилю. С сомнением качая головой, судья убрал оба листа в рукав и отправился в главный двор.
Судья Ло сидел за чайным столом, заваленным кипой бумаг, с кисточкой для письма в руках и поджатыми губами. Он поднял голову и взволнованно проговорил:
— Я тут просматриваю и подправляю свои недавние произведения, Ди. Как ты думаешь, академик оценит повторяющуюся рифму в этой балладе? — Ло уже готов был зачитать стихотворение, правкой которого он был так поглощен, но судья Ди быстро сказал:
— В другой раз, Ло! Я сделал странное открытие, о котором тебе нужно знать. — Он уселся напротив коллеги. — Буду краток, ведь тебе скоро в библиотеку. Уже почти четыре часа.
— О нет, старший брат, у нас уйма времени! Видишь ли, в чем дело, трапеза в четвертом дворе затянулась. Придворный поэт и Юлань написали кое-какие стихотворения, и мы стали обсуждать их за вином, а вина было много! Поэтому все четыре моих гостя отправились прямо к себе в покои, чтобы прилечь, и с тех пор никто из них пока еще не показывался.
— Хорошо! Получается, что ни один из гостей не пошел в город и тебе не пришлось подключать агентов твоего домоправителя для слежки. А теперь вот что: мать убитого студента была наложницей генерала Мо Тэлина. Уже после рождения сына она связалась с неизвестным мужчиной и бросила их незаконную дочь. А дочь эта — не кто иная, как Шафран, хранительница святилища Черной Лисицы.
Увидев ошеломленное лицо Ло, судья Ди быстро продолжил:
— Брошенное дитя было завернуто в шафрановую шерстяную ткань, поэтому неудивительно, что девочку так и назвали: Шафран. Выходит, что Шафран — сестра Суна по матери, вот почему он говорил девушке, что никогда не сможет на ней жениться. А еще выходит, что отец Шафран и убийца студента — одно и то же лицо. Старый генерал сказал своей наложнице за день до ареста, что узнал о ее интрижке с одним из его друзей, и пообещал убить обоих собственными руками. Наложница тут же повесилась, а генерала на следующий день арестовали, и он не успел поквитаться с ее любовником.
— Благие Небеса! Где ты все это выяснил, Ди?
— По большей части в твоем архиве. Судя по всему, студент Сун был убежден, что любовник матери написал анонимный донос, где ложно обвинил генерала в измене, чтобы генерал не успел уличить его в шашнях с чужой наложницей. В первом пункте студент ошибся.
Я прочел все официальные отчеты и пришел к убеждению, что генерал все же участвовал в заговоре, как и любовник его наложницы. А вот по второму пункту Сун был совершенно прав. Злоумышленник написал донос, понимая, что в противном случае цензору понадобится какое-то время, чтобы выйти на генерала. При помощи анонимки он решил эту проблему и добился того, что генерала взяли в первый же день и тот не смог ничего ему сделать.
Судья Ло поднял руку.
— Не так быстро, Ди! Если генерал был виновен в государственной измене, зачем доносчику убивать студента? Получается, что, изобличив генерала, он совершил похвальный поступок.
— Должно быть, доносчик занимает высокое положение и, следовательно, не может допустить, чтобы ему предъявили обвинение в блуде. К тому же он наверняка был глубоко вовлечен в заговор, раз знал, где именно генерал хранит письма Девятого принца. Вот почему он не пришел за предложенной правительством наградой.
— Святые Небеса, Ди! И кто же этот человек?
— Боюсь, что это один из твоих гостей, Шао, Чан или Лу. Погоди спорить! У меня есть неопровержимые доказательства, что это кто-то из них. А Шафран скажет нам, кто именно. Хоть отец и навещал ее с закрытым лицом, я уверен, она сможет опознать его по голосу, фигуре и манере держаться.
— Но ты же не можешь всерьез подозревать Могильщика Лу, Ди! Ну какая женщина захочет в любовники такого урода?
— А вот тут, Ло, я не уверен. Мать студента была порочной особой. Кстати, ее родственники приписывают это тому, что она была одержима духом похотливой черной лисицы. Так или иначе, порочная и разочарованная женщина — а ей было от силы семнадцать, когда ее продали в дом почти шестидесятилетнего генерала, — могла почувствовать влечение к Могильщику именно из-за его безобразной внешности. К тому же Лу — сильная духом, необычная личность, многих женщин к таким влечет. Хорошо бы ты во время поэтической встречи попытался выяснить, бывали ли Чан и Могильщик в Цзиньхуа во время суда над генералом Мо. Что академик занимал тогда здесь пост областного наместника, мы и так знаем. Можешь позвать домоправителя?
Ло хлопнул в ладоши и дал распоряжение вошедшему мальчику-слуге. Судья Ди продолжал:
— А еще мне хотелось бы, чтобы ты, Ло, также выяснил, был ли кто-то из наших подозреваемых в Озерном уезде в то время, когда Юлань арестовали в монастыре Белой Цапли.
— Ди, зачем тебе это? — изумленно спросил его коллега.
— Потому что дело Юлань тоже началось с того, что власти получили анонимный донос, написанный образованным человеком, а преступники, как правило, прибегают в своих действиях к одному и тому же методу. В случае с генералом Мо обвинение в измене было обоснованным, но доносчик также преследовал и собственные цели, хотел помешать генералу отомстить ему. Теперь, спустя восемнадцать лет, ученый господин вполне мог снова написать анонимное письмо, чтобы сообщить о другом преступлении, а именно убийстве служанки, и снова сделать это для достижения какой-то тайной цели. А следовательно...
Вошел домоправитель, поэтому судья замолчал, взял у Ло кисточку и написал на полоске бумаги имя хозяина скобяной лавки Хвана, его адрес и имя Сун Лян. Вручая листок домоправителю, он сказал:
— Госпожа Хван придет завтра утром к черному входу в резиденцию с визитной карточкой господина Сун Ляна. Его честь желает, чтобы вы заказали ей какое-нибудь шитье. И задержите ее на некоторое время, потому что нам, возможно, понадобится ее увидеть. А теперь попросите сюда господина Као.
Когда домоправитель, низко поклонившись, удалился, Ло желчно спросил:
— Что это за господин Сун Лян? И кто он такой, демоны его забери?
— Вообще говоря, это я. — Судья вкратце рассказал коллеге о своем визите к торговцу Хвану и подвел итог: — Это достойная чета, и у них нет детей. Я подумывал предложить тебе поселить у них Шафран, когда она окончательно поправится. А сейчас мне нужно забрать ее с пустыря, и для этого мне понадобится твой советник. — Вытащив из рукава два анонимных послания, он передал их Ло. — Вот копии анонимных доносов. Ты ведь знаток тончайших нюансов литературных стилей. Пожалуйста, вникни в них хорошенько и оцени, какова вероятность, что их написал один и тот же образованный человек. Скорее убирай их в рукав! Идет твой советник!
Когда советник отвесил положенный поклон, судья Ло сказал ему:
— Я хочу, чтобы вы сопровождали моего коллегу в святилище Черной Лисицы у южных ворот, Као. Я решил, что пустырь, на котором оно стоит, нужно облагородить, и первым шагом на пути к этому будет выселение из святилища полоумной, которая вообразила себя его хранительницей.
— Мы отправимся туда вместе в казенном паланкине, господин Као, — добавил судья Ди. — Домашний лекарь и сиделка последуют за нами в закрытом паланкине, потому что я слышал, будто эта молодая женщина серьезно больна.
Советник поклонился.
— Я сейчас же все организую. — И обратился к судье Ло: — Ваша честь, академик прислал слугу с запиской, что готов принять гостей.
— Святые Небеса, мои стихи! — воскликнул Ло.
Судья Ди помог ему собрать и разложить по порядку громоздящиеся на столе бумаги и проводил коллегу до второго двора. Потом он в одиночестве направился к выходу из судебной управы.
Советник Као ждал его у ворот, рядом стоял наготове большой служебный паланкин.
— Лекарь и сиделка вон в тех закрытых носилках, ваша честь, — оповестил он судью. Пока их выносили на улицу через монументальные арочные ворота, Као продолжил: — Из этого пустыря можно сделать общественный парк, ваша честь. Никуда не годится, что прямо внутри городских стен у нас есть место, где может собираться всякое отребье. Вы согласны, ваша честь?
— Согласен.
— Надеюсь, вы нашли утром в архиве то, что искали, ваша честь.
— Нашел.
Заметив, что у судьи нет настроения для досужих разговоров, советник Као замолчал. Однако, когда они выехали на Храмовую улицу, заговорил снова:
— Вчера утром, ваша честь, я посетил Могильщика Лу в храме в конце этой улицы. Оказалось совсем непросто убедить этого господина принять приглашение его чести. Он согласился, лишь когда я упомянул, что вы тоже будете присутствовать на званом ужине его чести судьи.
Судья Ди выпрямился.
— А он не объяснил почему?
— Он сказал, ваша честь, что у вас репутация блестящего следователя по уголовным делам. И еще говорил что-то об интересном опыте и о лисах, если я правильно запомнил.
— Понятно. У вас есть какие-то соображения, что он при этом имел в виду?
— Никаких, ваша честь. Могильщик — очень странный человек. Кажется, ему важно было убедить меня, что он прибыл сюда лишь накануне вечером, но... О Небеса, почему мы остановились? — Као выглянул из паланкина.
Старшина носильщиков подошел к окну и доложил советнику:
— Господин, дорогу загородила толпа. Подождите совсем чуть-чуть, я прикажу нас пропустить.
Судья Ди услышал гул голосов возбужденной толпы. Паланкин немного продвинулся вперед и снова остановился. У окна возник десятник стражи. Коротко отсалютовав, он сказал Као:
— Простите, господин, но вам лучше бы туда не ездить. Ведьма из разрушенного святилища подхватила водобоязнь. Она...
Судья быстро сдвинул в сторону дверной экран и вышел из паланкина. Улицу перегородили шесть стражников с выставленными вперед копьями, не давая пройти кучке любопытных.
За их спинами у обочины лежала Шафран, ее маленькая фигурка казалась жалкой в изодранном грязном халате. Двое солдат прижимали ее шею к земле вилами добрых десять чи длиной. Чуть подальше посреди пустой дороги другие стражники разводили костер.
— Лучше не подходить близко, ваша честь, — предупредил десятник судью Ди. — Мы собираемся сжечь тело для верности. Толком непонятно, как передается эта болезнь.
Подошел советник Као.
— В чем дело, десятник? — спросил он. — Эта женщина мертва?
— Да, господин. Полчаса назад мои люди, которые караулили вон в том уличном киоске, услышали из-за кустов дикие крики и странные звуки вроде лая. Они подумали, что на кого-то напал бешеный пес, бросились в караулку и вернулась с вилами. Я как раз собирался пройти через вон те старые ворота на пустырь, когда эта ведьма выскочила на улицу. Она вопила что только есть мочи, ее лицо страшно перекосилось, а изо рта шла пена. Ведьма бросилась на нас, но один из моих людей сумел вилами прижать ее за шею к земле. Она ухватилась за вилы и стала так метаться, что понадобился еще один человек, чтобы удержать ее на месте. В конце концов ее руки ослабли, упали, и она умерла.
Десятник сдвинул на макушку железный шлем и вытер вспотевший лоб.
— До чего же замечательный человек наш судья, господин! Он, должно быть, ожидал чего-то в этом роде. Я получил приказ держать моих людей в этом ларьке, чтобы они глаз не сводили со старых ворот. Потому-то они и оказались на месте прежде, чем ведьма напала на кого-то из прохожих.
— Наш судья — голова! — с широкой улыбкой сказал один из солдат.
Судья Ди кивнул лекарю, который вышел из вторых носилок.
— У умершей было бешенство, — коротко сообщил он. — Вы согласны с тем, что тело нужно сжечь?
— Конечно, ваша честь. И вилы, которыми ее держали, тоже. Да и кусты, через которые она
лезла, хорошо бы на всякий случай сжечь. Это ужасная болезнь, ваша честь.
— Останьтесь здесь и проследите, чтобы все было проделано должным образом, — приказал судья советнику Као. — Я возвращаюсь в судебную управу.
