Введение

20 июля 1944 года Адольф Гитлер и его ближайшие военные советники собрались в командном комплексе «Вольчье логово» в Восточной Пруссии на очередное совещание, посвящённое обсуждению стратегических вопросов. Докладывал генерал–лейтенант Адольф Хойзингер, начальник оперативного отдела Генерального штаба сухопутных сил. Он сообщил об очередных неудачах Германии на Восточном фронте. Внезапно в помещении раздался сильный взрыв, и все бросились на пол. Зал наполнился густым дымом и пылью. Несколько офицеров услышали крик фельдмаршала Вильгельма Кейтеля: «Где фюрер?»

Чудом избежавший повреждений Кейтель пробирался через убитых и раненых и, наконец, нашёл оглушённого Гитлера в рваной и окровавленной форме. Он помог ему встать на ноги. Гитлер посмотрел на фельдмаршала непонимающим взглядом, а затем, потеряв сознание, рухнул ему на руки. Фюрера доставили в госпиталь, где врачи обработали его раны. У него была порвана барабанная перепонка, оцарапана спина, обожжены ноги. Лицо и волосы обгорели, а правая рука оказалась временно парализована. Гитлер был потрясён — он едва уцелел после первой и последней попытки покушения.

Тем временем в Берлине воцарилось смятение. Небольшая группа немецких офицеров, организовавших взрыв, попыталась установить контроль над городом, но их усилия были тщетны. В дело вмешался майор Отто–Эрнст Ремер, ранее мало кому известный 32-летний командир охранного полка Grossdeutschland («Великая Германия»), отвечавшего за безопасность правительственных зданий столицы.

Как только в казармах распространились слухи о смерти Гитлера, Ремер получил от своего командира приказ арестовать Йозефа Геббельса, самого высокопоставленного из находившихся в тот момент в Берлине нацистских

руководителей. Держа наготове пистолет, Ремер во главе группы из 20 человек ворвался в Министерство пропаганды, где расположился Геббельс. В этот момент Ремер, вероятно, был самым важным военным деятелем своей страны.

Окружённый солдатами, держащими его на прицеле, Геббельс не потерял хладнокровия и сообщил Ремеру, что заговор провалился: Гитлер остался жив. Чтобы доказать свою правоту, он связался по телефону с «Воль- чьим логовом» и передал трубку Ремеру. Услышав голос фюрера, высокий и крепко сложенный офицер вздохнул с облегчением. Гитлер назначил его командующим войсками берлинского гарнизона и приказал подавить путч. Всякий оказавший сопротивление должен был быть расстрелян на месте.

Вдохновлённый полученным распоряжением Ремер немедленно взял бразды правления в свои руки, приказав войскам установить блокпосты и патрулировать улицы. Размещавшийся в городе командный пункт был изолирован, а комендатура, где сосредоточилась часть заговорщиков, окружена. Ремер находился у здания Министерства обороны, когда туда с группой вооружённых людей прибыл фанатичный сторонник Гитлера оберштурмбаннфюрер SS Отто Скорцени.

Ремер представился Скорцени и доложил ситуацию. Они решили, что никто, невзирая на звание и должность, не должен до окончания обыска войти или выйти из здания. Скорцени со своими эсэсовцами решительно пресёк начавшуюся в министерстве волну расстрелов и самоубийств, с тем чтобы оставшиеся в живых подозреваемые смогли под пытками указать на других участников заговора и таким образом раскрыть его подлинный масштаб и только после этого отправиться на виселицу.

Встав во главе Министерства обороны, Скорцени быстро подавил восстание, и верховное командование смогло возобновить свою работу. В последующие недели он помог выследить остававшихся на свободе подозреваемых. Это была одна из наиболее жестоких охот на людей за всю историю человечества. Появился повод свести старые счёты. Вспышка братоубийственной войны в рядах немецкой армии привела к гибели двух тысяч человек, включая десятки высокопоставленных офицеров. Некоторые из главных заговорщиков были задушены рояльными струнами и подвешены на крюках для мяса. Агония жертв снималась нацистскими операторами на плёнку, с тем чтобы Гитлер смог её просмотреть в личном кинозале.

Говоря о неоценимом вкладе полковника в ликвидацию последствий неудавшегося переворота, фюрер с благодарностью заметил: «Вы, Скорцени, спасли Третий рейх». Но в центре внимания всё–таки оказался Ремер. Именно его решительные действия сыграли главную роль в восстановлении порядка в Берлине. Гитлер оценил его усилия, присвоив Ремеру звание генерал–майора, мгновенно введя его в нацистскую элиту. С тех пор Ремер стал телохранителем Гитлера.

20 июля вошло в историю не только как дата, когда плохо подготовленным заговорщикам во главе с одноруким графом Клаусом фон Штауффен- бергом не удалось свергнуть безумного диктатора. События этого вечера надолго раскололи германский народ. Убеждённые нацисты и их сторонники рассматривали путч как ещё один удар в спину, лишивший Германию законно принадлежавшей ей империи. Они восхваляли Отто–Эрнста Ремера как идеального солдата, символ непоколебимого сопротивления «предателям», разрушившим фатерланд изнутри и ставшим причиной поражения Германии. Для многих других 20 июля олицетворяло освобождение и искупление, став моральным побуждением для того, чтобы смыть с себя грехи нацистов и начать жизнь заново. После войны руководители Западной Германии обратятся к примеру восставших против Гитлера как к источнику своей исторической легитимности. Участники заговора будут названы блестящим примером «иной Германии», отважно выступившей против Третьего рейха.

Не являясь выражением общенационального протеста против гитлеровского режима, заговор 20 июля был делом сравнительно небольшой группы лиц, которую вовсе не обязательно вдохновляли высокие идеалы. Показания, полученные в ходе работы Нюрнбергского трибунала, свидетельствуют о том, что один из участвовавших в заговоре армейских офицеров был командиром айнзацгруппы — одного из эскадронов смерти нацистской Германии, осуществившего первые крупномасштабные убийства евреев на Восточном фронте.

Некоторые из тех, кто запоздало повернул оружие против Гитлера, сделали это не из моральных соображений, а опасаясь того факта, что проигрывают войну. Они предприняли отчаянную попытку восстановить авторитарное правление, свободное от внешних атрибутов нацизма, а вовсе не сделать первый шаг по направлению к политическому либерализму и демократии. По их мнению, полный распад Германии мог быть предотвращён только в случае свержения Гитлера. В этом заговорщиков поддерживал и американский виртуоз шпионажа Аллен Даллес, намекавший из своей штаб–квартиры в Швейцарии, что ненацистское правительство может избежать жёстких требований о безоговорочной капитуляции. Игнорируя сведения, полученные в ходе Нюрнбергского трибунала, Даллес и позднее без колебаний давал высокую оценку деятельности заговорщиков и их усилиям «освободить Германию от Гитлера и его банды и установить в стране благопристойный режим».

Миф о «другой Германии», порождённый событиями 20 июля, послужил удобным алиби не только для правительства Западной Германии, но и для различных шпионских контор Запада, в первые годы холодной войны массово привлекавших в свои ряды ветеранов Третьего рейха. По мнению руководителей американской разведки, не имело особого значения, чью сторону эти люди занимали по отношению к событиям 20 июля, — главным был последовательный антикоммунизм. Среди тех, кто позднее работал в возглавлявшемся Алленом Даллесом ЦРУ, оказался и оберштурмбанн- фюрер Отто Скорцени.

Скорцени и Ремер сохранили дружеские отношения: они вращались в одних и тех же неонацистских кругах, занимаясь торговлей оружием и оказывая услуги военных советников. Теневая коммерческая деятельность втянула их в мир международных интриг, где шла игра с высокими ставками. Пути этих двух людей, впервые пересекшиеся 20 июля, в дальнейшем демонстрировали двойственный характер послевоенных нацистских уловок. Вместе они смогли заложить основу для возрождения многоликого неофашизма, развернувшегося с пугающим размахом по окончании холодной войны.

После падения Берлинской стены ультраправые принялись утверждать себя с такой скоростью и неистовством, что это застало всех врасплох — не только в Германии, но и в других странах Европы и в Северной Америке. Растущее число ультраправых политических партий в Западной Европе, появление «красно–коричневых» в России, рост числа вооружённых группировок в США, охвативший большую часть Северного полушария разгул насилия в отношении беженцев, иммигрантов, гастарбайтеров, национальных меньшинств, а также лиц, ищущих убежища, — все это свидетельства широкомасштабного возрождения неофашизма. Подобному развитию ситуации способствовали также объединение Германии, распад коммунистического Советского блока, масштабные изменения в экономике. И в нынешнее время стремительная эскалация неофашизма является одной из самых опасных тенденций в международной политике.

Эта книга посвящена в основном ситуации в Германии, однако в ней затрагиваются события в США, России и других странах. Автор пытается понять, как и почему фашизм — полностью разгромленный и дискредитированный полвека тому назад — снова превратился в силу, заставившую считаться с собой. Следующие главы будут посвящены деятельности нескольких видных представителей послевоенного фашизма. Эти политические преступники продемонстрировали примечательные упорство и изобретательность, создав эффективную стратегию действий в эпоху, когда фашизм представлялся отжившей политической альтернативой.

Сразу после Второй мировой войны у фашистов не было иного выбора, кроме как оставаться в тени. Для ветеранов Третьего рейха это был своего рода «катакомбный» период. Невероятный масштаб нацистских преступлений, государственный террор и геноцид, беспрецедентные в истории человечества массовые разрушения — все это вынудило их занять оборонительную позицию. В результате развязанной Гитлером мировой войны погибло от 50 до 60 миллионов человек. Многие миллионы выживших вынуждены были перенести издевательства и лишения. Лицо мировой политики претерпело необратимые изменения. Армии Оси были разгромлены, западноевропейские союзники истощены, колонии находились на грани восстания. В мировом балансе сил возник серьёзный вакуум. Единственными странами, обладавшими достаточной военной мощью и политической волей, чтобы заполнить эту брешь, были Соединённые Штаты и Советский Союз.

Возникновение холодной войны было отчасти спровоцировано борьбой сверхдержав вокруг способов интеграции Германии в новый мировой порядок. Несмотря на военное поражение и лишение политического суверенитета, страна сохраняла потенциал одного из важных игроков на европейском континенте. Даже будучи разделённой на западную и восточную части, Германия отнюдь не была игрушкой в чьих–то руках. «Теория холодной войны как периода советско–американского двоевластия иногда строится на том, что, в конечном итоге, США и Советский Союз полностью контролировали подчинённые им союзы, — отмечает Артур Шлезингер. — Однако практически с самого начала власти сверхдержав противостоял национализм — наиболее мощное политическое явление нашего времени». Конфликт де Голля с НАТО, разрыв Тито с Москвой, ожесточённый советско–китайский конфликт — вот только некоторые из приводимых Шлезингером примеров. В итоге он делает вывод: «Влияние клиентов на принципалов — это ещё один аспект ненаписанной страницы холодной войны».

Германские националисты нашли свой способ воздействия на американо–советское противостояние. Лица, входившие в круг ветеранов Третьего рейха, быстро восстановили тайную сеть неофашистских групп, стремившихся использовать углублявшийся раскол между двумя сверхдержавами. Холодная война оказалась прекрасным подспорьем для нацистских шпионов, пытавшихся превратить свой полный военный разгром в частичную, однако значимую победу, достигнутую уже после того, как умолкли пушки.

Многие деятели нацистского режима, включая и Отто Скорцени, заслужили благосклонность спецслужб Запада, выставляя себя принципиальными антикоммунистами. Тайная среда, в которой они вращались, была полна интриг и непостоянных союзов, приводивших к кровопролитию, а также неожиданных связей, необъяснимых с обычной точки зрения. Это был странный мир, в котором политические понятия «левого» и «правого» порой смешивались до неузнаваемости.

В разгар холодной войны ряд учёных, занимавшихся проблемой фашизма, создали своими работами питательную среду для пропагандистского соперничества Запада и Востока. Однако массовые фашистские организации никогда не были пешками в руках крупного бизнеса, как утверждали марксистские историки. Они не являлись и единомышленниками тоталитарных сталинистов, хотя такой взгляд был распространён среди пропагандистов антикоммунизма. Обе точки зрения игнорировали вопрос изначально присущей фашизму привлекательности, и ни одна из них не могла объяснить причины его возрождения в 1990-е.

Многие годы учёные в попытке дать универсальное определение фашизма вели бесплодные споры, вдавались в тончайшие семантические подробности, однако понятие так и не было найдено. Отсутствие единодушия по вопросу о «фашистском минимуме» (самом общем определении характерных черт, присущих всем разновидностям фашизма), возможно, объясняется отчасти изменчивой природой этого явления. Фашизм 1920–1930-х годов был идейно двусмысленным движением, прошедшим в своём развитии несколько этапов. Изначально фашистские партии завоевали популярность среди простонародья, выступая в образе социальных революционеров, боровшихся с несправедливостями свободного рынка. Затем они стали серьёзными претендентами на власть, завоевав консервативные элиты Германии и Италии обещаниями покончить с «красной угрозой». Там, где фашисты приходили к власти, они неизбежно нарушали свои прежние обещания, особенно в части борьбы с капитализмом. В конечном итоге их главным политическим противником стали выступавшие в интересах рабочих левые, которые рассматривали фашистов в качестве правых экстремистов.

Некоторые фашистские лидеры, включая и Бенито Муссолини, начали свой путь социалистами, однако затем утратили веру в революционный потенциал рабочего класса. Чтобы мобилизовать инертный пролетариат, они прибегли к национализму. Миф о национальном возрождении очень пригодился фашизму, который принимал разные, порой резко отличные друг от друга формы, исходя из сочетания конкретных исторических и социальных факторов, присущих той или иной стране.

Возглавленная Гитлером Национал–социалистическая немецкая рабочая партия (Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei, NSDAP) уделяла особое внимание нордическому мистицизму, теориям расового превосходства и всемирного еврейского заговора, а также поставила себе на службу агрессивный милитаризм. В период своего формирования НСДАП делила ультранационалистическую сцену с другими ненацистскими разновидностями фашизма, процветавшими в Германии в период так называемой Консервативной революции 1920-х годов. Варианты германского фашизма основывались на идеях фелькише и антисемитизме — в отличие от итальянского фашизма (также иногда называемого «корпоратизмом»), в котором тогда отсутствовала расистская составляющая. Последователи Муссолини могли считаться расистами в общем понимании этого слова, так как рассматривали неевропейцев или людей не с белым цветом кожи в качестве культурно отсталых. Однако их расизм не представлял навязчивой, всеохватывающей идеологии. То же справедливо и в отношении гиперавторитарных католиков из окружения Франко в Испании, которых зачастую отталкивали языческие и антихристианские идеи, к коим прибегали нацисты.

К сожалению, слишком общая трактовка понятий «фашист» и «неофашист» не позволяет выявить различные, подчас конфликтующие тенденции, скрывающиеся за этими терминами. Умберто Эко описывал фашизм как «неявный тоталитаризм, смесь различных философских и политических идей, не обладающих квинтэссенцией». Само слово «фашизм» восходит к латинскому fascis (фасция), обозначавшему символ магистратской власти в Древнем Риме — связку прутьев с воткнутым в неё топором. Примечательно, что fascis в латинском языке связано также с понятием fascinum (очаровывать).

Действительно, фашистские заклинания «очаровывают» людей, направляя экономическое и социальное недовольство в сторону национализма и расизма. Заявляя о необходимости создания нового духа и нового человека, фашистские демагоги превозносили действие ради действия и романтизировали насилие в качестве очистительного средства. Хотя многие из их идей являлись побочным продуктом эпохи Просвещения, они страстно отрицали теории социального равенства, послужившие основой для французской революции 1789 года. Негативная составляющая фашизма разнообразна и достаточно хорошо известна: против демократии, марксизма, капитализма, материализма, космополитизма, буржуазии, либерализма, феминизма и так далее.

Но фашизм всегда представлял собой нечто большее, чем просто торжество отрицания. Скорее для него был характерен эклектизм, включающий элементы соперничающих идеологий, на словах якобы отвергавшихся сторонниками этого течения. Именно здесь заключался принципиальный парадокс фашизма: его способность объединять социальные и политические противоположности, быть одновременно элитарным и популистским, традиционным и авангардным («Я и реакционер и революционер одновременно», — похвалялся Муссолини). В фашистской среде всегда существовала ностальгия по доиндустриальным временам, и в то же время тяга к современным технологиям, стремление к неконтролируемому зверству, и в то же время преклонение перед дисциплиной и порядком. Обещая излечить болезни и беззакония современной жизни, фашистские руководители обращались к глубоко укоренившемуся в людях стремлению к лучшей организации общества. Искажённый утопический импульс фашизма был основой его притягательности как политического движения, вызывавшего симпатии всех слоёв общества: горожан и селян, молодых и старых, бедных и богатых, интеллигенции и необразованных.

Тяжёлое поражение в ходе Второй мировой войны не изменило глубинных убеждений многих фашистов, продолжавших ждать того дня, когда они смогут вновь воплотить в жизнь свою извращённую мечту о новом порядке для всего мира. Среди неофашистов всегда существовала остаточная субкультура ностальгирующих лиц, упорно державшихся за наследие Третьего рейха и режима Муссолини. Литература, посвящённая отрицанию Холокоста, а также другие радикальные писания по–прежнему распространялись в качестве своего рода политической порнографии для глубоко посвящённых, продолжавших собираться в небольшие маргинализированные группы и тайные ячейки. Иные, более гибкие последователи учения пытались приспособиться к изменившейся реальности послевоенной эпохи. Конфликт Востока и Запада, изначально позволивший выжить этим проповедникам злобных идей, привёл их затем в гавань политики. Они поняли, что рано или поздно завалы «холодной войны» будут разобраны, а им на смену придут различные формы фашистского ревизионизма.

Более изобретательные тактики понимали, что существует масса способов продолжить игру в фашизм. Некоторые из них сочли за благо не афишировать свою принадлежность к течению. Отказ от фашистских воззваний стал первым шагом на пути к осовремениванию политического дискурса. Отныне речь шла не о превосходстве белых, а о необходимости поддерживать самоидентичность и культурное своеобразие. Второе пришествие фашизма сильно отличалось от первого. Выступая с позиций прагматизма и оппортунизма, неофашистские лидеры нашли для себя новое обличье, внеся в свои политические платформы эвфемизмы, скрывавшие глубокую ненависть к демократическому процессу. Декларируя идеи национал–по- пулизма, они смогли привлечь на свою сторону значительное количество голосов избирателей в ряде стран, преобразовав сложившийся после «холодной войны» политический пейзаж.

Это — история подпольного политического движения, пробудившегося к жизни после почти полувековой спячки. Это — история явления, которое, будучи скрыто в течение долгого времени, появилось в новой форме. Это — история идеи, некогда запретной, постепенно набирающей влияние и приобретающей респектабельность. Но прежде всего это — история о «старой гвардии» фашизма, сохранившей факел движения и передавшей его молодому поколению экстремистов, продолжающих сегодня свою борьбу.