* * *
Папа Шура продолжал занятия пением. В это время в институт пришел руководителем вокального кружка Борис Ефимович Шиндарев. Бывший оперный певец, баритон, он, что называется, бредил тенорами и своих учеников учил петь только тенором. Про наших известных певцов, Юрия Гуляева и Дмитрия Гнатюка, он презрительно говорил, что это тенора, которые поют баритоном. Он и у Шуры обнаружил тенор, услышав, как тот легко пошел на верхние ноты:
— Какой вы баритон, если так легко поете ноты «ля» и «си»? Вы «тэнор»!
Раньше Медведев не разрешал папе петь высокие ноты, говоря, что их у него нет. А тут такая свобода диапазона, возможность петь то, что раньше не удавалось! Появилась возможность петь оперные арии, романсы Рахманинова, Римского-Корсакова. Шура согласился заниматься у Шиндарева. На сцене он пел даже теноровые арии Индийского гостя и Ленского, работал еще над несколькими теноровыми произведениями. Когда родители моей подруги Нэлы, Серафим Васильевич и Любовь Яковлевна Годины, услышали пение Шуры после некоторого времени занятий у Шиндарева, они пришли в восторг. Серафим Васильевич очень уважал моего мужа и оценивал его пение как весьма профессиональное.
Однако, позанимавшись так некоторое время, Шура почувствовал, что голос стал терять звонкость, тембр. Борис Ефимович стал требовать поднимать гортань, чтобы добиться более высокого звука. Этого уж нельзя было делать категорически! Шура ушел от него. Стал заниматься дома самостоятельно, пользуясь приобретенными навыками пения верхних нот. Дима, слушая занятия папы, уже реже говорил — «жалко». Папе нравилось, что у Димы вырабатывается хороший вкус и понимание вокала. Мальчик пел красивым мелодичным голоском, не стараясь звучать громко. Впервые высказал суждение о пении Димы двоюродный брат папы Володя Бондарчук, приехавший из Винницы и услышавший запись на магнитофоне:
— Шо такое? Так он же поет, ты шо, не слышишь?
Папа удивился:
— Ну да, поет. А что такого? Все так поют.
— Та нет! Никто так не поет!
Папа, который сам пел в детстве, считал, что такое пение вполне естественно для ребенка с хорошим музыкальным слухом.
Постоянного аккомпаниатора у Шуры никогда не было. Занимался он, аккомпанируя себе самостоятельно. Это давало возможность расширять репертуар, разучивая все новые вещи. Работая над ариями и сложными романсами, особенно Рахманинова и Римского-Корсакова, где партия фортепиано трудная, фактически идет дуэт певца и пианиста, приходилось играть «как следует». Всегда относясь к себе критически, Шура говорил:
— Я представляю собой одно целое, единицу. Одна моя половина — пианист, другая — певец. И то и другое — половинки целого. Следовательно, нет ни певца, ни пианиста.
