Отчим

Прошло четыре года после гибели моего деда Николая Ивановича Вебера. Жизнь в семье, селе и стране была смутная, трудная, хватало и всяких глупостей со стороны власть имущих. Бедная Лина билась как рыба об лед, чтобы выжить, сохранить детей. Сколько бы ни помогали родные братья и сестры, но основные жизненные тяготы были на ее хрупких плечах.

Слепая моя прабабушка однажды выдала:

— Ну што, Лина, тавай все протатим, теньки за пасуха и пошел!

Правда, куда и зачем им нужно «пошел» с деньгами, она не сказала. Но отчаявшаяся Лина согласилась. За мешок «керенок» женщины продали дом и собрались уезжать — не то в Минусинск, не то в Абакан. А через день «керенки» отменили, и они остались без денег и без дома. Благо в управлении работали нормальные серьезные люди, которые не дали семье погибшего партизана оказаться на улице. Подробности этой истории до меня не дошли, знаю лишь, что два или три месяца Екатерина Ивановна и Лина с детьми жили у родственников, а потом дом им вернули. Представьте, какой стресс — в который раз! — испытали несчастные женщины!

Тогда бабушка стала поговаривать, что Лине надо найти «хороший мушик и пойти самуш». Сами они не справлялись с хозяйством. На дворе была эпоха НЭПа — полная свобода и неразбериха. На фоне этого экономического разгула в селе появился франт в костюме-тройке, с часами в петлице, с тростью, в шляпе. Но самым примечательным в нем были усы — пышные, с лихо закрученными вверх кончиками. Он ежедневно прогуливался мимо наших окон, заглядывал во двор, иногда останавливался, как бы поджидая кого-то. Дети это приметили. Вначале они следили за ним, прячась, а потом уже стали выходить за калитку и смотреть откровенно, в упор.

Однажды он как бы ненароком поймал спешащую домой Лину. Как всякий опытный ухажер, ласково заговорил с ней, пригласил вечером погулять, может быть, сходить в клуб или просто посетить друзей, у которых он остановился. Лина категорически отказалась — у нее была масса дел, не до того. Франт не настаивал, но во все последующие дни попадался Лине навстречу, заговаривал с ней, приносил цветы, небольшие безделушки. Правда, приглашения войти в дом так и не получил. В конце концов Лина рассказала свекрови о напасти. Та задумалась, а на следующее утро подошла к невестке, обняла и тихо и как-то покорно сказала:

— Я всю ночь тумал и скашу: мошет, этот мушик и полюпил тепя? Отетый хорошо, теньки есть. Может, пошивешь ишо.

Лина пошла к матери в село посоветоваться. Решили так: надо познакомиться с ухажером, разузнать, кто такой, откуда, зачем приехал. «Разведка» работала неделю и доложила: бывший господский портной из Петербурга, попал в какие-то неприятности, срочно уехал подальше от центра к знакомому в село Идринское, услышал, что есть в Каратузском вдова с четырьмя детьми и слепой свекровью. Богатый дом, хозяйство, скот, лошади, разная птица — завидная невеста! Да и собой хороша. Приехал, поселился на квартире и начал атаку на Лину. Он был, видимо, хороший психолог — понял характер Лины и начал почти волшебное действо, чтобы околдовать ее. Он был терпелив и обходителен, он осторожно заигрывал с изголодавшейся по любви женщиной, одаривал ее, обволакивал вниманием. И это сработало. Через месяц Лина была покорена. Она влюбилась как девчонка, безумно и страстно. Ее мама, Лиустиния Ивановна, пугалась, глядя на дочь, — никогда та не выглядела такой необыкновенной. Прекрасные, всегда чуть ленивые с поволокой глаза горели страстным огнем, при одном имени своего кавалера Лина вспыхивала, как девочка. Еще через пару недель она сказала ему: «Да, да, да, я согласна быть твоей женой!»

Объявили о помолвке родным со стороны Зуевых и Веберов. Отнеслись они к новости по-разному. Екатерина Ивановна плакала. С одной стороны, она сама толкнула Лину на этот шаг, с другой — прекрасно понимала, что теперь будет плохо и ей, и детям, они станут большой помехой в новой жизни Лины. Откровенно говоря, будущий муж невестки ей не нравился, хоть она его и не видела. Не нравилось, как он ходит, дышит, как обращается с детьми, как высокомерно и отрывисто говорит с ними, даже с маленькой Алечкой. Но что поделать?! Старая женщина чувствовала, что Лина безумно влюблена, и ревновала, обижаясь за сына. Поразмыслив, она попросила Мавру написать письмо Элизе в Иркутск — пусть заберет мать к себе. Не сможет она жить под одной крышей с абсолютно чужим человеком.

Сыграли свадьбу. Первое время видимые рамки приличия еще соблюдались, а через месяц-другой начались перемены. Для начала отчим категорически потребовал, чтобы «эти дармоеды», то есть бабушка и дети, за стол садились отдельно — видите ли, своим невежеством они портят ему аппетит. Затем заявил, чтобы мясные продукты, хранящиеся в кладовых, без его разрешения никто не брал: для «бездельников» достаточно хлеба и картошки. За ослушание полагались розги. Еще через какое-то время потребовал выселить детей на отдельную площадь, разгородив дом перегородкой. Продукты он будет выдавать сам, а они за это должны выполнять все работы во дворе, в поле и огороде, ухаживать за скотиной. Поразительно, но Лина спокойно проглотила все эти ультиматумы и выполнила их беспрекословно, не возражая. Происходило невероятное — мать безжалостно отторгала своих детей, даже не пытаясь их как-то защитить.

Вскоре приехала Элиза. От прежней красоты ее не осталось и следа, это была измотанная, побитая жизнью женщина, седая и морщинистая. Она забрала прабабушку, которая, рыдая, никак не могла отпустить от себя детей. Отчим проводить не вышел. Лина тихо плакала, обнимая и целуя на прощание свою многострадальную свекровь. Женщины прощались навсегда. Элиза с прабабушкой уехали, и больше о них никто ничего не слышал.

Начались новые испытания, теперь уже для детей Николая Вебера.