Книга: Дюна: Герцог Каладана
На главную: Предисловие
Дальше: 1

Брайан Герберт, Кевин Андерсон
Дюна: Герцог Каладана

Этой книгой, как и всем, что было написано нами до сих пор, мы в огромной степени обязаны нашим чудесным женам, Джен Герберт и Ребекке Моеста. Нам бы также хотелось посвятить этот роман двум любимым и близким людям, которые слишком, слишком рано ушли от нас, – Брюсу Герберту и Джонатану Коуэну.
Brian Herbert
Kevin J. Anderson
DUNE: THE DUKE OF CALADAN

 

© Herbert Properties LLC, 2020
© Перевод. А. Анваер, 2021
© Издание на русском языке AST Publishers, 2021
* * *
Человек, не совершивший в жизни ничего достойного, часто громче всех хвастается своими достижениями.
КАНИКТ: «Анализ имперских сочинений по истории»
Он находился сейчас далеко от дома, там, куда никогда не стремился, но, когда Падишах-Император пригласил всех членов Ландсраада на встречу, Лето Атрейдесу пришлось подчиниться. Он был главой Великого Дома, герцогом прекрасного Каладана, да к тому же приходился дальним родственником Шаддаму. На его отсутствие сразу обратили бы внимание.
По счастью, ему не пришлось для этого лететь на кричаще безвкусную, шумную планету Кайтэйн – столицу Империи. Дело в том, что в сердце Вселенной просто не было места для экстравагантного мемориала, задуманного правителем, и Шаддам для его устройства выбрал уголок, о котором прежде никто и слыхом не слыхивал. Императору требовалась такая планета, где можно было похвастаться всеми его достижениями и свершениями, и самой подходящей из них являлась Оторио.
Когда навигатор привел свой лайнер к планете-музею, Лето находился на космической яхте Атрейдесов, доставленной на борт гигантского корабля Гильдии. В этом путешествии Лето сопровождали, кроме пилота, несколько слуг, но сейчас он был один в своей личной каюте. У герцога была незаурядная внешность – длинные темные волосы, проницательные серые глаза и выдающийся орлиный нос. Во всем его облике проступала непоколебимая уверенность в себе, которую не сможет затмить даже великолепие нового музейного комплекса.
Лайнер остановился на стационарной орбите, и находившиеся в его огромном трюме суда выстроились в очередь, чтобы покинуть корабль и спуститься на Оторио. Прежде это была совершенно незначительная планета, которую много столетий игнорировали путешественники, деловые люди, колонисты и имперские аудиторы. По-деревенски чистый и безмятежный, этот мир долгое время представлялся тихой заводью в океане имперской политики.
Теперь, однако, на планете выстроили новый гигантский комплекс, который должен был прославить десять тысяч лет правления Дома Коррино. Именно тот факт, что Оторио не была особенно известна в прошлом, означал, что музей самовосхваления Шаддама станет величайшей достопримечательностью планеты. Лето прекрасно понимал ход мыслей Императора.
Многие благородные аристократы прибыли сюда для того, чтобы привлечь внимание Императора, надеясь приумножить свое состояние, приобрести влияние и сокрушить соперников. Лето не преследовал таких целей. У него было свое значительное владение, правление его было устойчивым, и он уже не раз становился объектом внимания – благосклонного или враждебного – Императора Шаддама IV во время их предыдущих встреч. Герцогу Лето не требовалось ничего доказывать, но присутствовать на встрече было его долгом.
На Оторио должно было высадиться так много благородных паломников, домогавшихся милостей Императора, что выгрузка кораблей грозила затянуться на несколько часов, а яхта Атрейдесов расположилась весьма далеко от головы очереди.
Покинув Каладан, герцог старался отвлечься от скучного путешествия, продолжая работать в каюте. Он изучил данные о косяках лунных рыб, отчет о числе частных судов, погибших во время недавнего тайфуна, поинтересовался он и сведениями о ходе обучения и физической подготовки своего сына Пола. Лайнер совершил облет всех планет, откуда должны были прибыть на встречу главы Домов, так как прямых рейсов, связывавших эти планеты с Оторио, просто не существовало. Шаддам намеревался изменить такое положение дел.
Ожидая своей очереди на выгрузку, Лето включил настенный экран, чтобы осмотреть незнакомую ему планету. Плотные облака клубились над океанами и коричнево-зелеными просторами континентов. Огромный музейный комплекс Шаддама, без сомнения, нарушит безмятежное течение жизни Оторио. Большие группы архитекторов и строителей буквально наводнили планету, преобразив до неузнаваемости единственный крупный населенный пункт. Были вымощены бесчисленные квадратные километры поверхности. Словно водоросли во время прилива, повсеместно вырастали монументы и статуи. Были воздвигнуты административные здания, гражданские центры, интерактивные аттракционы, цирки и аудитории. Были отстроены исполинские стадионы, вмещавшие сотни тысяч зрителей, – и это все на планете, население которой, как узнал Лето из имперского справочника, до совсем недавнего времени едва превышало один миллион человек.
Включилась связь с пилотом.
– Наше судно уже четвертое в очереди, мой герцог. Скоро будем выгружаться.
Пилот говорил с сильным простонародным каладанским акцентом. Спутниками Лето выбрал нескольких рабочих, для которых это путешествие было настоящим приключением, и то, что он смог доставить своим людям радость, согревало сердце Лето. Для них подобная поездка – воспоминание на всю жизнь.
– Спасибо, Арко, – ответил Лето, намеренно назвав пилота по имени. Он отключил связь и откинулся на мягкую кожаную спинку кресла.
Глядя в иллюминатор, он вдруг подумал, что ему следовало взять с собой сына Пола. Леди Джессика, правда, не была любительницей космических путешествий и не стремилась вмешиваться в придворную политику, но их четырнадцатилетний сын был умен и любознателен. Лето гордился своим наследником, однако не хотел участия семьи в этом скучном, тягостном мероприятии, единственной целью которого было самовозвеличивание Императора.
Но, с другой стороны, он не может до бесконечности прятать Пола от имперской политики. Лето был популярен в Ландсрааде, Дом Атрейдесов пользовался немалым влиянием, несмотря на то что герцог владел только одной планетой. Многие аристократы Ландсраада были бы счастливы породниться с Домом Атрейдесов, а Полу уже четырнадцать…
Лето видел, как еще два корабля покинули лайнер Гильдии через гигантский люк в днище. Некоторые корабли были абсолютно непритязательны – вероятно, менее богатые гости Императора брали суда напрокат, – но на других горделиво красовались флаги и гербы Великих Домов Мутелли, Икаца, Боннера, Уарда и прочих.
Еще один корабль соскользнул в редкие облака, а следом за ним и яхта Атрейдесов отсоединилась от фиксатора. Заработали гравидвигатели. Лето ухватился за подлокотники кресла, когда яхта резко пошла вниз по орбитальному коридору к верхним слоям атмосферы.
Включился Арко.
– Ожидаются несколько рывков, милорд. На высокой орбите есть препятствия – думперы и брошенные тягачи. Системы Оторио сработают, последует ряд маневров, чтобы избежать столкновений.
Лето посмотрел в иллюминатор, увидел какие-то обломки, кружащие вокруг Оторио по бесконечным слепым орбитам.
– Удивительно, почему Шаддам их не убрал.
– Не успевали со строительством, сир. Осталось тяжелое оборудование и тягачи – все они пусты, как мне думается. Вероятно, и финансов не хватило…
– Шаддам, конечно, не мог отложить торжество до более разумной даты, – процедил Лето сквозь зубы, а затем произнес в микрофон: – Я полагаюсь на твое мастерство.
– Благодарю, милорд.
Герцогская яхта плавно обходила медленно качавшиеся предметы, загромождавшие посадочный коридор.
Из чрева лайнера продолжали выпадать корабли, в каждом из которых находились представители планет, коим вскоре предстояло рукоплескать новому императорскому комплексу. Герцогу Лето тоже придется отдать должное долгой истории свершений Дома Коррино. Он представится Императору и выполнит свой долг верноподданного.
– Постарайся сесть мягко, Арко, – сказал Лето пилоту, – и держи яхту готовой к взлету. Мне бы хотелось вернуться домой поскорее под каким-нибудь предлогом.
Всеми помыслами, всем сердцем он был дома, на Каладане, со своим народом.
Пилот, кажется, был несколько разочарован.
– У меня не будет времени купить подарок любимой и сувениры племянникам, милорд?
Лето улыбнулся, стараясь ободрить пилота. Наверняка все ожидавшие думали так же.
– Конечно, будет. Сомневаюсь, что Император намерен спешить.
Яхта плавно спускалась к планете, и Лето уже отчетливо видел строгий геометрический рисунок нового имперского музея Шаддама – многие квадратные километры громадных зданий, широких бульваров, дворцов и монументов – как будто кусок Кайтэйна выдрали с корнем и перенесли через Галактику на новое место.
Арко посадил яхту на приоритетную посадочную площадку, прилегавшую к новому Императорскому Монолиту. Шпиль был выполнен в виде узкого клина, расширявшегося кверху и покоившегося на мощной опоре центрального дворца. С высоты этот монумент выглядел как копье, всаженное в сердце Оторио.
Пилот и весь экипаж были поражены величием открывшейся перед ними картины и теперь будут рассказывать о нем в тавернах Каладана до конца своих дней. Улыбнувшись, Лето выдал членам экипажа приличные суммы на покупку достойных сувениров и дал время на вылазку в город. Люди, восторженно благодаря своего герцога, покинули борт, а Лето предстояло заняться прямыми обязанностями.
Герцог вышел на трап, и в ту же секунду его буквально захлестнула какофония звука и света. Прибывавшие аристократы, одетые в роскошные одежды, увешанные немыслимо дорогими украшениями и сопровождаемые огромными свитами, пытались казаться важнее, чем были на самом деле. Старавшиеся любой ценой быть замеченными, эти надутые, как индюки, и распираемые чувством собственного достоинства люди свысока смотрели на официальный, но непритязательный наряд Лето. Но ему не надо было доказывать свою важность и демонстрировать богатство.
Несмотря на то что он был герцогом Каладана, Лето сразу же смешался с толпой. Он часто проделывал то же самое и дома, наслаждаясь несколькими часами незаметности, возможностью неузнанным находиться среди своего народа. Теперь он, совершенно один, прогуливался среди бесчисленных фонтанов, статуй, обелисков и музейных экспонатов.
Чины имперской службы безопасности патрулировали улицы в своих алых с золотом мундирах, сопровождаемые устрашающими сардаукарами, солдатами личной гвардии Императора. Лето заинтересовался: сардаукары привлекались только в случаях самых важных торжеств. Присутствие здесь сардаукаров говорило о том, что Шаддам придает особую важность этому событию. На Кайтэйне столетиями действовала отлаженная система безопасности, а здесь ее только предстояло создать, так что эта демонстрация силы была как нельзя более уместна.
Лето уверенно шел по широким бульварам, вдоль которых извергали воду и необъятные струи пара многоярусные фонтаны; стеклянные призмы разлагали солнечный свет на ослепительные радуги. Огромные статуи прежних Императоров из Дома Коррино представляли их в облике красивых и доблестных воинов. На постаментах красовались отполированные таблички с перечислением свершений и достижений каждого Императора.
После окончания Батлерианского джихада – десять тысяч лет назад – Коррино, взявшие себе это имя в память о Битве при Коррине, правили Вселенной, став господствующей династией. Бывали междуцарствия, перевороты и вре́менные переходы правления в руки других династий, но затем отпрыски Дома Коррино снова возвращали себе власть – путем браков с представителями правящих семейств, захвата власти в результате кровавых гражданских войн или путем административных махинаций. Построив этот мемориальный город, Шаддам IV наверняка заставит всех запомнить его и его предков.
Лето задрал голову и окинул взглядом трехметровую статую отца Шаддама, «мудрого и великодушного» Элруда IX. Нахмурившись, прочитал надпись на табличке. Он-то знал, что старый Элруд был злобным и мстительным деспотом, которого презирал даже сам Шаддам. Отец Лето, герцог Пол Атрейдес, во время Икацского мятежа воевал на стороне Элруда, но бесчестные деяния вождя вызывали сильное возмущение старого герцога.
Лето шел по бесконечному мемориальному комплексу; глазам было больно от непомерной пышности; барабанные перепонки лопались от грома праздничной музыки. Вся толпа состояла из аристократов или высокопоставленных чиновников, лично получивших заветные приглашения на это грандиозное празднество. Можно было представить себе, что сказал бы старый герцог, доведись ему присутствовать здесь.
Через час, порядком устав от толпы и суеты, Лето принялся искать спокойное место, где можно было бы отдохнуть перед личной аудиенцией у Императора. Он обошел самую большую статую у подножия Императорского Монолита – прекрасную, похожую на мадонну, фигуру Серены Батлер с ребенком на руках – с младенцем-мучеником, гибель которого привела к страшной войне с мыслящими машинами. Статуя высилась за крепким, узловатым оливковым деревом, растущим среди плит площади. На прикрепленной к дереву табличке было написано, что оно – последнее дерево, сохранившееся от бывшей здесь некогда оливковой рощи. Но совсем недавно рощу вырубили, а место это замостили плитами.
Позади статуи Серены Лето заметил неприметный запасной вход в одно из зданий огромного музея. Исполинский монумент скрывал переплетение ничем не примечательных проулков и служебных входов. Уверенный, что его никто не видит, Лето скользнул под навес, в его благодатную тень. Ароматы синтетических ароматизаторов и искусственного тумана плазы сменились более привычной вонью мусора, пота работавших здесь людей и горячего отработанного пара тепловых генераторов.
Лето подошел к одной из дверей под навесом и обнаружил, что она заперта. Здесь он был один. Тень и тишина дышали покоем. Прислонившись спиной к стене дверной ниши, Лето извлек из кармана плотно намотанную катушку шигафибра и портативный проигрыватель. Включив запись, он блаженно улыбнулся.
В воздухе появилось зыбкое изображение, быстро ставшее очень четким. Лето был счастлив увидеть прекрасную леди Джессику, его наложницу, возлюбленную, мать его сына. Джессика была одета в синее платье, а на шее ее красовалось жемчужное ожерелье – дар Каладанского моря. Длинные волосы бронзового оттенка были скреплены заколками и резными гребнями из морских раковин, подчеркивавших красоту зеленых глаз женщины.
Голос ее звучал для Лето небесной музыкой, особенно после назойливого шума музейного комплекса.
– Лето, ты говорил, что не станешь смотреть эту запись до прилета на Оторио. Ты выполнил свое обещание? – В голосе звучали задорные нотки.
– Да, выполнил, любовь моя, – негромко ответил он.
Чувственные губы Джессики тронула улыбка; грациозным жестом она поправила один из гребней. Она хорошо знала своего возлюбленного.
Одна из причин, по которой Джессика не сопровождала Лето во время этого визита, заключалась в том, что она – по политическим соображениям – была его наложницей, а не законной супругой. Несмотря на то что Лето был свободен и мог заключить брачный союз в любое время, он допускал, что, возможно, этого не произойдет никогда. Во всяком случае не после…
Он содрогнулся, вспомнив кровавую бойню, которой окончилась его свадьба с Илезой Икац. Сколько крови… сколько ненависти. Будучи аристократом Ландсраада, он был обязан открыто сообщать о своих намерениях, но для себя решил не принимать больше никаких брачных предложений. Надо было позаботиться о безопасности Джессики. Правда, она как сестра Бинэ Гессерит вполне могла и сама постоять за себя.
Голографическое изображение Джессики продолжало что-то говорить, но Лето были важны не сами слова, а голос. Любовь к ней была слабостью, которую нельзя было выказывать публично.
– Благополучного возвращения, – сказала она. – Каладан ждет тебя, как и я, мой герцог.
– О, моя леди, – тихо произнес Лето, улыбнувшись. Запись окончилась, и изображение растаяло в воздухе. Из этой записи он почерпнул силы, которые наверняка понадобятся ему в мире политических интриг и маневров.
Лето еще не успел выйти из тени навеса, как вдруг в узкий проход быстро вошел еще один человек. Он был одет в черно-серый рабочий комбинезон с инструментами на поясе; на плече человека болталась сумка. Понимая, что находится в неположенном месте, Лето уже был готов извиниться, если бы человек поинтересовался, что он здесь делает, хотя рабочий едва ли осмелился бы бросить такой вызов аристократу.
Но незнакомец его не заметил. Он протиснулся в угол и, воровато оглядевшись по сторонам, сбросил с плеча сумку. Насторожившись, Лето решил не выходить из тени. Что-то было не так. Этот человек не был похож на усталого трудягу, пришедшего на тяжелую рабочую смену; было видно, что он старается не привлекать внимания.
Лето выключил проигрыватель, чтобы не начался повтор видеописьма Джессики.
Рабочий порылся в кармане и достал тонкий кристаллический экран, к которому присоединил передающее устройство. Лето не видел подробностей того, что делал этот человек; было только понятно, что он развернул какое-то изображение – на экране высветилась орбитальная карта, покрытая кривыми линиями и светящимися красными и зелеными точками. Рабочий склонился над экраном и негромко заговорил в микрофон передатчика. Лето уловил лишь отдельные слова: «…активировать… системы… надо ждать».
Таинственный незнакомец коснулся угла тонкого экрана, и Лето увидел, что на дисплее появилось изображение выброшенных пассажирских капсул и думперов, болтавшихся на орбите. На больших темных корпусах внезапно замигали яркие вспышки.
Незнакомец выключил устройство и спрятал его в карман. Встревоженный Лето выступил из ниши.
– Эй ты, стой!
Рабочий опрометью бросился прочь, и Лето побежал за ним. Человек обогнул острый угол и свернул в один из узких проходов, проскользнул мимо составленных штабелями ящиков и нырнул под низкий навес. Один поворот, затем следующий – и незнакомец бросился в лабиринт проулков. Лето бежал за человеком, отбрасывая в стороны попадавшийся на пути хлам, стараясь не терять незнакомца из вида и громко крича. В конце концов он выбежал из лабиринта и снова оказался в шумном, заполненном толпами городе.
Из динамиков оглушительно гремела духовая музыка; яркий свет солнца Оторио ослепил Лето. Гомон толпы заглушил его крик. Ему показалось, что он увидел, как человек свернул влево и понесся дальше.
Лето не отставал, стараясь громким криком привлечь внимание, – он понимал, что толпа нашпигована сотрудниками службы безопасности, не говоря уже о сардаукарах, но хоть бы кто-то из них обратил на него внимание! Он поднял руку, надеясь, что его заметит патруль, но вокруг были лишь разодетые в пух и прах гуляющие.
Наконец стража обратила на Лето внимание. Это были одетые в красные с золотым шитьем мундиры императорские гвардейцы, сопровождавшие важное официальное лицо. Чиновник подошел к Лето.
– Герцог Каладана Лето Атрейдес, – громко произнес он, перекрывая голосом какофонию площади.
– Да, это я. – Лето обернулся к сановнику. – Мне надо сообщить…
Чиновник прервал его заученной улыбкой и поднял над головой украшенный драгоценными камнями цилиндр с письмом.
– Мы ищем вас с того самого момента, когда приземлилась ваша яхта. – Отвесив низкий поклон, чиновник протянул Лето цилиндр. – Это личное приглашение вы можете сохранить как память и показывать на Каладане молодым людям.
Затем человек важно откашлялся и провозгласил:
– Его сиятельное величество Падишах-Император Шаддам IV ожидает вас на личную аудиенцию в Императорском Монолите. Следуйте за мной. – Чиновник был явно удивлен отсутствием ответного воодушевления. – Сейчас.
* * *
История – это инструмент, коим до́лжно пользоваться, оружие, коим до́лжно владеть. Прошлое обязано служить нуждам Империи, в противном случае надо считать, что Император не исполнил свой долг.
Император Фондиль III, Охотник. Дополнение к императорским архивам Кайтэйна
Стоя на верхнем этаже Монолита, Шаддам IV, сцепив руки за спиной, словно старым выдержанным вином, упивался видом грандиозного комплекса Коррино. Наконец он обернулся к застывшему рядом с ним человеку с коварным лисьим лицом и, удовлетворенно улыбнувшись, произнес:
– Люди отсюда выглядят совсем крошечными, Хасимир.
Граф Хасимир Фенринг вскинул свои выразительные брови и тоже обратил взгляд на живописные дворцы и монументы.
– Так вы любите смотреть на людей сверху вниз, м-м?
Фенринг говорил несколько в нос и каждое свое предложение заканчивал раздражающим носовым призвуком.
Окно из плаза было прозрачным как воздух. Сверкающие на солнце длинные узкие корабли аристократов рядами стояли на поле, прилегавшем к центральному дворцу.
– Мне нравится наблюдать за моими подданными с порядочной дистанции. Это дает уникальное преимущество.
Шаддам еще раз окинул взглядом гигантские статуи своих предков из рода Коррино. Они выглядели как титаны, захватившие город. Когда-то по Империи ходили слухи о том, что Оторио станет местом, куда устремятся бесчисленные толпы путешественников. Армии туристов будут высаживаться здесь, чтобы выказать свое почтение и внести немало денег в казну планеты, а значит, в сундуки Коррино. Очень скоро Космическая Гильдия откроет прямое сообщение Оторио с Кайтэйном.
– Мы принесли цивилизацию в это захолустье, – сказал Император. Голова его закружилась от удовольствия, и он издал горловой звук, но оборвал его, осознав, что подражает Фенрингу. – Мы сделали великое дело.
Маленький и неприметный Фенринг обладал тем не менее скрытой силой и незаурядной проницательностью. Он был другом детства Императора, а теперь стал наиболее влиятельным советником во многих трудных и щекотливых вопросах. Официально Фенринг занимал одно из самых солидных положений в правительстве Шаддама: он был смотрителем имперской специи на Арракисе. Непривлекательный человечек со специфическими чертами уродливого лица, граф компенсировал этот недостаток изысканными нарядами: гигантскими складчатыми брыжами, манжетами, украшенными синими драгоценными камнями. Его пальцы были унизаны золотыми и платиновыми перстнями.
– Да, м-м, я рад, что смог заново открыть эту планету, сир, хотя до сих пор не понимаю, почему она так долго оставалась в тени забвения. – Ноздри Фенринга сузились, когда он, сопя, вдохнул. – Я и сейчас занимаюсь расследованием этого вопроса. Мне думается, что облик Оторио был намеренно искажен в исторических документах. Местные жители, правда, э-э, очень неохотно делились информацией. Либо они действительно ничего не знают о прежних правителях планеты, либо за всем этим стоит какой-то заговор.
Шаддаму, собственно, не было никакого дела до этого.
– Теперь уже неважно. Оторио навсегда войдет в историю как место Великого Музея Коррино.
По счастливому совпадению, один эксцентричный – а на самом деле испорченный – ментат Грикс Дардик случайно наткнулся на попавшее в несоответствующую рубрику старого императорского реестра упоминание о планете Оторио. Обитатели планеты не располагали даже принадлежавшим хотя бы к Малому Дому властителем, и потому она не была представлена в Ландсрааде. Жители не участвовали в большой политике Империи или переписях населения и на протяжении многих поколений не платили налогов в имперскую казну. Дардик доложил о своем открытии графу Фенрингу, единственному человеку, которому хватало терпения выносить присутствие несносного ментата, а уже Фенринг познакомил с этим открытием Шаддама. Одним росчерком своего императорского пера Шаддам аннексировал Оторио и выбрал планету местом своего великолепного музея.
Сверкая расшитой бриллиантами юбкой, камчатым корсажем и блузой, украшенной кроваво-красными полосами, в покои впорхнула новая Императрица Ариката. Она подошла к мужчинам и, проскользнув между ними, встала у окна.
– Шаддам, мой повелитель, – с придыханием произнесла она, одарив супруга ослепительной искренней улыбкой.
Ариката была шестой, последней супругой, на которой он очень быстро женился после смерти некрасивой и пресной Фиренцы Торвальд – посредственной Императрицы и отвратительной жены. Милейшая Ариката пока еще светилась счастьем недавнего замужества, и Шаддам исполнял с ней свой супружеский долг намного чаще, чем навещал наложниц.
Полные губы Императрицы были подчеркнуты помадой темно-бордового цвета, зубы были ровными и прекрасными, как жемчуг.
– Ты не слишком гостеприимный хозяин, мой дорогой. Отойди от окна. Эти люди прибыли сюда по твоему повелению, чтобы лицезреть тебя.
– Они прибыли, чтобы я посмотрел на них. – Он снова бросил взгляд на толпу, кишевшую далеко внизу, у дверей палаты приемов. – Отсюда мне очень удобно наблюдать за ними.
Фенринг сдавленно хихикнул.
– У Шаддама пунктик, дражайшая Императрица, но ведь и вы тоже не без греха, м-м? Сир, плести интриги и обсуждать тайные дела мы сможем в любое время. Может быть, сегодня стоит предоставить им возможность выказать свое почтение и обожание. Такое происходит не слишком часто, не так ли, м-м?
Шаддам недовольно нахмурился.
– Ты оскорбляешь меня, Хасимир, а это небезопасно.
– Человеку полезно иногда выслушивать правду – подчеркиваю, иногда. Я говорю искренне, и то только когда никто не может нас слышать.
– Я могу вас слышать, граф Фенринг, – сказала Императрица, мелодично усмехнувшись. – Но не тревожьтесь, я никому не скажу. Мы все здесь едины в том, чтобы служить благу Империи.
Это смелое заявление Арикаты немало удивило как Фенринга, так и Шаддама. Она и в самом деле была поразительной женщиной со своими иссиня-черными, как будто впитывавшими свет волосами, гладкой карамельного оттенка кожей и восхитительными глазами – черными, как гагат или обсидиан. Она составляла компанию Шаддаму, когда он этого хотел, но была достаточно мудра, чтобы не докучать Императору, когда он желал побыть в одиночестве. Фенринг внимательно присматривался к Арикате и предупредил Шаддама, что она, возможно, всячески им манипулирует. Однажды граф заметил: «Она не просто играет на вас, как на музыкальном инструменте, она дирижирует вами, сир, словно симфоническим оркестром».
Шаддам почти не обращал внимания на эту озабоченность, считая себя выше всяких манипуляций. Еще бы ему жаловаться! Она доставляла ему такое удовольствие, когда касалась пальчиками его кожи, что все остальное просто не имело никакого значения.
И вот сейчас, во время торжественного действа, Императрица взяла Императора под руку, и Шаддам пошел вслед за супругой по огромной приемной зале, занимавшей весь верхний этаж Императорского Монолита. Ариката повела его в центр залы, словно хотела поставить Шаддама в центр всеобщего внимания.
Открылись металлические двери скоростного лифта, выплюнувшего из своего чрева толпу разодетых в пух и прах аристократов, наряды которых были украшены гербами Ландсраада. Только приглашенным на этот прием было дозволено подниматься сюда на лифте, который за считаные секунды взлетал с первого этажа к вершине Монолита.
Фенрингу, собственно, не было никакого дела до публичных церемоний, и Шаддам нисколько не был удивлен, заметив, что граф незаметно растворился в толпе гомонящих аристократов.
Гости с изумлением рассматривали впечатляющие экспонаты в стеклянных шкафах, а слуги сновали между гостями с подносами, уставленными напитками и изысканными деликатесами. При виде Императора лица аристократов светлели, загорались восхищением и раболепным почтением – выражения своих лиц они тренировали за несколько часов до аудиенции. Знать бросилась к Шаддаму, но Ариката остановила гостей, заставив подходить по очереди и одного за другим представляя их Императору. Каким-то непостижимым образом она помнила все имена и названия Домов. Шаддам одарил супругу благодарным взглядом, пораженный ее светскими талантами. Аристократы сияли от радости, довольные тем, что их знает по именам прекрасная новая Императрица – пусть даже и не сам Падишах-Император.
Вперед, источая физически ощутимую силу и уверенность, выступил офицер сардаукаров в отутюженной форме. Шаддам посмотрел в его сторону, обрадовавшись возможности отвлечься от докучной церемонии представлений.
– Вы что-то хотите доложить, полковник-баши Колона?
Офицер приблизился к Шаддаму и заговорил негромким, но очень отчетливым шепотом:
– Каждый гость был нами полностью проверен, мы сделали все, что в наших силах, сир. Можете не беспокоиться, вы в полной безопасности.
В городе было столько войск, а во дворце столько охраны, что Шаддаму даже не приходили в голову мысли о том, что здесь ему может угрожать какая-то опасность. Он жестом отпустил офицера и повернулся к следующему аристократу, подошедшему представиться и выказать глубочайшее уважение к царственной особе.
Этого человека Шаддам узнал без всяких представлений Императрицы.
– А, эрцгерцог Арманд Икац! – Он протянул ладонь, но вовремя остановился и опустил ее, увидев пустой рукав, приколотый к мундиру булавкой. Эрцгерцог потерял руку в результате кровавого покушения, совершенного на неудачной свадьбе его дочери с герцогом Лето Атрейдесом. – Надеюсь, минувший год был мирным и плодотворным? Кажется, действительно прошел уже год… – Император не мог отвести взгляда от пустого рукава.
– Прошел год, месяц и несколько дней, сир, – сказал эрцгерцог, сильно постаревший за то время, что прошло после его последней встречи с Шаддамом.
Император откашлялся и попытался говорить увереннее.
– Да, это было тягчайшее преступление, но все проблемы с Грумманом теперь позади. Мы не пригласили сюда даже отдаленных родственников Дома Моритани.
– Дома Моритани больше нет, сир. Об этом позаботились, – сказал эрцгерцог. – Я благодарю вас лично и Империю за то, что их планета была пожалована мне как ленное владение, хотя она не приносит ничего, кроме расходов на ее содержание.
Шаддам щелкнул языком.
– Любая новая планета добавляет Дому Икац веса в Ландсрааде, разве нет?
– Да, сир, – согласился эрцгерцог, не сумев вполне скрыть недовольство. – Примите мою глубочайшую благодарность.
Шаддам видел, что другие аристократы, стоявшие в нескольких шагах от них, нетерпеливо ожидают своей очереди. Надо было продолжить церемонию.
– Мы подыщем какую-нибудь неиспользуемую планету, чтобы передать ее под ваше управление. В моей Империи миллионы миров, и многие из них были незаслуженно забыты. – Он обвел зал широким жестом. – Вот, например, как Оторио. У местного населения много столетий не было царствующего благородного Дома. Если существуют подобные планеты, то такой дворянин, как вы, сможет с пользой принять ее под свое покровительство ради блага Империи.
Икац поклонился, но без улыбки.
– Кодекс гласит, что аристократ обязан служить, прежде всего, Ландсрааду и Империи.
С этими словами он отошел в сторону, и Шаддам почувствовал, что эта встреча его разочаровала. Любой другой аристократ был бы вне себя от радости, получив новую планету. Вероятно, надо будет поискать более покладистого человека.
Аристократы один за другим подходили к Шаддаму, и он долго терпел этот неиссякаемый поток – дневной свет сменился пестрой радугой заката. Скоростной лифт доставил еще одну группу глав благородных Домов, потом еще одну…
Вернувшийся граф Фенринг смешался с толпой, войдя в нее, словно нож в масло. Встретившись взглядом с Шаддамом, граф сделал едва заметный тайный знак рукой – этим языком они начали пользоваться давно, еще в детстве. Знак говорил о том, что Фенринг хочет сказать Императору нечто очень важное.
– Простите, – извинился Шаддам перед подошедшим аристократом. – Я сейчас вернусь. Неотложные государственные дела требуют моего внимания.
Он скользнул к графу, и они нашли место, где можно было поговорить без помех.
– Изучив список прибывших, я с изумлением обнаружил нескольких недостающих гостей, – негромко произнес Фенринг. – Президент КАНИКТ Франкос Ару публично принял ваше приглашение, но, насколько я знаю, он до сих пор находится в Серебряной Игле на Кайтэйне. – Он изогнул белесую бровь. – Его мать, ур-директор Малина Ару, вообще не откликнулась на приглашение. В связи с событием такого масштаба мы ожидали, что она, вопреки обыкновению, появится публично – в интересах, по крайней мере, КАНИКТ, даже если нет иных поводов.
Компания КАНИКТ являлась гигантской монополией, сосредоточившей в своих руках всю торговлю Империи. Компания заключала свои сделки, как правило, тайно, незаметно, и большинство людей в Империи просто не представляли себе степень влияния и могущества КАНИКТ.
Шаддам беспечно отмахнулся от тревоги Фенринга.
– Исторические спектакли, как этот, не интересуют КАНИКТ. Здесь все хотят, чтобы их увидели и отметили, а ты ведь знаешь, что КАНИКТ всегда предпочитает оставаться в тени.
Фенринг нехотя согласился и почесал подбородок длинным пальцем.
– После повторного открытия Оторио я копнул глубже и обнаружил ниточки, привязанные к другим ниточкам, которыми приводится в движение вся эта запутанная и насквозь фальшивая паутина. У меня есть подозрение, х-мм-а, что эта планета, на которой мы сейчас находимся, была недаром вычеркнута из всех реестров; ее намеренно хотели спрятать от вас и от многих Императоров, которые были до вас. Вероятно, это сделали люди, так или иначе связанные с КАНИКТ.
Кровь бросилась Шаддаму в лицо.
– С КАНИКТ связано в Империи абсолютно все. Теперь Оторио принадлежит мне, и, если кто-то хочет что-либо возразить, милости прошу. Я сам поговорю с ур-директором, если, конечно, у нее хватит смелости предстать передо мной.
Император заметил, что самые нетерпеливые из аристократов пытаются подслушать разговор.
Шаддам сделал Фенрингу знак замолчать и некоторое время наблюдал, как Императрица доблестно пытается отвлечь гостей.
– Позволь мне пока наслаждаться моментом, Хасимир. Сложностями и политическими неприятностями мы займемся позже. – Он повернулся к толпе, раскинул руки и тихо произнес: – Мне надо поприветствовать этих льстецов и дать им то, чего они хотят.
Фенринг еще сильнее понизил голос:
– Не считайте их всех льстецами, сир. На некоторых стоит обратить внимание… как на врагов или потенциальных союзников.
Покрытая тончайшей гравировкой дверь лифта снова открылась. Первый вышедший из кабины человек был одет в черно-зеленую накидку с ястребом на груди. Взгляд его серых глаз встретился с взглядом Императора. Аристократ кивнул в знак приветствия. Шаддам хорошо знал этого человека.
То был герцог Лето Атрейдес.
* * *
Способность выживать – это способность противостоять неожиданным опасностям и преодолевать их.
Аксиома Бинэ Гессерит
Барон Владимир Харконнен никогда не считал себя толстяком, хотя другие за глаза называли его именно так – им бы не поздоровилось, узнай он об этом. Он был действительно огромен, и вся его фигура дышала исполинской силой.
Манеры и репутация барона внушали людям безотчетный страх. Когда он шел по залу или коридору, опираясь на свои гравипоплавки, все старались уступить ему дорогу, даже высокопоставленные сановники других благородных Домов. Кто знает, может быть, в один прекрасный день, если сложатся благоприятные обстоятельства, род Харконненов займет престол Золотого Льва. Когда-нибудь.
Конечно, из числа кандидатов надо вычеркнуть его грубого и неотесанного племянника Глоссу Раббана. Нет-нет, это просто немыслимо. Однако младший брат Раббана, Фейд-Раута… Он такой милый мальчик. Ему, пожалуй, императорская мантия будет вполне к лицу.
Барон размышлял об этом, готовясь к отлету с Арракиса на празднество, устроенное Шаддамом на какой-то захолустной планете. Будет неплохо лишний раз показаться Императору.
Надев гравипояс, барон с неуклюжей грацией шагнул в пыльный туннель, проложенный под Карфагом, и направился по этому тайному ходу в космопорт. О его отъезде не было объявлено публично, и барон надеялся, что его никто не остановит. До получения этого претенциозного приглашения барон не имел ни малейшего понятия о планете Оторио.
Одетые в хаки гвардейцы трусцой бежали впереди, рядом и сзади держались личные слуги. Члены свиты тащили чемоданы с одеждой барона. Покинув замок Харконнен в укрепленном центре столицы, барон сядет в челнок, который доставит его на ожидавший на орбите лайнер Гильдии.
Барон был одет в длинную черную шинель с синим грифоном на лацкане – гербом Дома Харконненов. Под шинелью работала встроенная вентиляция, обдувавшая тело приятными прохладными струями воздуха. Харконнен отер с мясистого лица пот, смешанный с песчаной пылью, с нетерпением ожидая того момента, когда окажется в комфортной каюте.
Аборигены называли эту пустынную планету Дюной. То было слишком неубедительное название, однако сами они произносили это слово так, будто в нем крылся какой-то духовный или мистический смысл. Сам барон предпочитал официальное имперское название – Арракис. Оно звучало более четко и уместно, обозначая предмет, который надо было познать умом и контролировать. Арракис был негостеприимным местом, грязным и пыльным, в отличие от сладостного ароматного мира родной планеты Харконненов – Гайеди Прим. Однако, будучи единственным источником жизненно необходимого меланжа, Арракис являлся чрезвычайно доходным файфом, и барон терпел неудобства, лишь постоянно напоминая себе, сколько соляриев приносит планета в казну Харконненов.
Угодливый слуга распылял перед Харконненом влажное облако аэрозоля, чтобы хозяину было легче идти по освещенному туннелю. Барон всей грудью вдохнул влажный воздух, сделал слуге знак добавить влаги. Освежившись, он последовал дальше, а слуга продолжил то и дело менять баллончики с аэрозолем, чтобы помочь барону свободно дышать. Казалось, этот тайный подземный ход бесконечен, но, по крайней мере, он давал возможность сохранить отъезд в секрете.
Наконец туннель начал полого подниматься вверх, чтобы закончиться двойными дверями. У Космической Гильдии были очень жесткие правила, и барону не хотелось, чтобы лайнер улетел без него.
Прежде чем выйти на открытый воздух, барон сделал глоток живительной воды из трубки, прикрепленной к шинели. Свита подхватила Харконнена под руки и бегом понесла его к кораблю, чтобы скорее миновать узкую полосу раскаленной беспощадным солнцем бетонной площадки. Доставив барона в роскошную каюту, слуги сняли с него верхнюю одежду, и он наконец смог расслабиться, наслаждаясь прохладой.
В дверях показался Раббан, заполнив своим гигантским телом весь проход.
– Мы готовы к взлету, милорд барон. Сегодня я поведу корабль. – Племянник очень гордился этим своим умением.
– Поторопись, Падишах-Император ждет.
Великан быстро отвернулся, чтобы скрыть, как вспыхнуло его лицо, и направился в пилотскую кабину.

 

Подойдя к рубке, Раббан взмахнул рукой перед сканером, чтобы открыть дверь кабины. На панели засветился оранжевый сигнал, запрещающий вход, и дверь осталась закрытой.
К своему ужасу, Раббан вдруг почувствовал, что палуба под его ногами завибрировала – заработали двигатели. Судно было готово взлететь! Он забарабанил по двери своими огромными кулаками и всем телом налег на нее. Металл заскрежетал, но дверь не поддалась.
Услышав грохот, двое охранников прибежали на помощь. В этот момент судно уже оторвалось от земли и взмыло в воздух, оставив Карфаг внизу. Рослые солдаты, вооружившись тесаками и защитными поясами, вместе налегли на дверь и в конце концов смогли сдвинуть с места воздвигнутую внутри баррикаду. Дверь с грохотом распахнулась.
Раббан едва не задохнулся от неожиданности, увидев открывшееся его взору зрелище. Несколько пустынных жителей в своих пыльных коричневых одеждах находились в рубке. Численное превосходство было на их стороне. Над панелью управления колдовала сухощавая женщина, исполнявшая роль пилота. Она метнула взгляд на Раббана и что-то крикнула товарищам на своем варварском языке. Как же не похожи были эти люди на покорных жителей Карфага. В их синих глазах горел яростный огонь; они были тверды и непоколебимы – такими сделала их жизнь в жестокой пустыне. Кто они? Местные добытчики специи? Может быть, это таинственные фримены?
Смуглый человек, сжимая в руке кривой нож, бросился на Раббана. Он ударил, но промахнулся – Раббан успел уклониться от удара и стремительным движением активировать защитное поле. На Раббана бросились другие пустынные бойцы с ножами в одной руке и старинными примитивными пистолетами-маула в другой. Охрана тоже обнажила оружие, приготовившись к бою.
Один из нападавших выстрелил, но пуля отскочила от защитного поля. Пали четыре бойца, защищавших подход к панели управления, но были убиты и оба охранника Раббана – каждый получил рану отравленным дротиком в шею. Дротики летели медленно, и защитное поле не могло задерживать их. Пол рубки был усеян трупами. Раббан с великим трудом избежал участи охранников, успев присесть, когда отлетевший от консоли дротик едва не поразил его.
Прежде чем нападавшие успели перезарядить оружие, Раббан выскочил из рубки и захлопнул за собой дверь. Корабль, вибрируя всем корпусом, с грохотом набирал высоту.
Раббан позвал охрану, но никто не пришел. Он посмотрел в иллюминатор и увидел, что судно, развернувшись и постепенно ускоряясь, устремилось в пустыню, а не к лайнеру на орбите.
Раббан слышал, как в пассажирском отсеке бушует его дядя, требуя ответа. Но племяннику было сейчас не до него.
Корабль внезапно сделал крутой вираж и устремился в противоположном направлении, теперь прямо к городу. У Раббана перехватило дыхание, когда он понял, что задумали эти пустынные дикари. Они хотели направить судно на Карфаг, может быть, даже, на резиденцию Харконненов, а наземные службы не осмелятся открыть огонь, так как понимают, что на борту находится барон.
Засветился настенный экран, на котором появилось изображение барона. По лбу текла кровь, заливая темные глаза. Барон держался за руку, неестественно повисшую, – очевидно, она была сломана.
– Что происходит? Мне нужна медицинская помощь!
По коридору на помощь Раббану бежали пятеро охранников. Увидев поврежденную дверь, они ускорились. Все вместе они снова навалились на нее и наконец распахнули. Теперь, получив подкрепление, Раббан ворвался в рубку первым. Надо было овладеть панелью управления и выправить курс. Они обнажили клинки. Раббан зарубил одного из повстанцев, потом второго – их тела тяжело повались на пол.
В живых остались трое противников, продолжавших работать с консолью. Одновременно они стреляли из своих никуда не годных пистолетов, почти не целясь. Несмотря на защитное поле, от которого отскакивали пули, им удалось повредить панель управления. Охранники пошли в атаку, в то время как женщина-пилот продолжала направлять судно на высокие здания города. Когда у мятежников закончились боеприпасы, они стали драться ножами.
Раббан, проворно переступая через тела и уклоняясь от ударов, старался держаться за охранниками. В нескольких сантиметрах от его головы просвистел брошенный кинжал. Погибли еще двое телохранителей.
Казалось, запас ножей у мятежников был неисчерпаем, они то и дело извлекали их из складок своих балахонов, но у Раббана и его уцелевших охранников оставалось преимущество в силе и защитные поля, и очень скоро все мятежники были убиты. Тела их устилали рубку среди искореженных консолей.
Женщина-пилот лежала на панели управления, из ее рта густой струей текла кровь. Она была еще жива, глаза ее горели фанатичным огнем – она продолжала вести судно в смертельное пике.
Раббан выстрелил, из раны брызнула кровь, заливая иллюминатор. Рев двигателей стал тише, шаттл замедлился, но продолжал опускаться на город.
Раббан, скользя по крови, покрывавшей пол рубки, пробрался к панели управления. Он взялся за рычаги, намереваясь выправить курс. Одно из устройств вспыхнуло вольтовой дугой и зашипело. Пули повредили многие органы управления. Несмотря на все усилия Раббана, корабль отказывался ему повиноваться. Высокие здания Карфага продолжали приближаться.
Время… хватит ли нам времени? Он осыпал консоль управления грубыми ругательствами, пытаясь стереть рукавом кровь женщины с панели. В конце концов ему удалось активировать вспомогательные системы, чтобы с их помощью заставить судно набрать высоту. Раббан изменил курс и направился прочь от центра города. Из смертоносного пике корабль вышел всего в нескольких метрах от земли; с натужным ревом он понесся к космопорту.
Судно плохо повиновалось, но Раббан все же вел его к посадочной площадке – надо было во что бы то ни стало спасти барона.
Порыв ветра ударил в борт, и Раббан с великим трудом посадил шаттл на твердое покрытие взлетно-посадочной площадки. Корабль проехался по бетону, поднимая облака пыли и песка, резко качнулся из стороны в сторону и застыл. Теперь Раббан слышал лишь оглушительный шум в ушах и ощущал бешеное биение собственного сердца.
В рубку ввалился барон с перекошенным от ярости лицом. Кровь продолжала течь из раны на лбу, заливая глаза, и барон страдальчески морщился от боли в распухшем запястье.
Следом за бароном в рубку ворвались телохранители с оружием наизготовку. Правда, вся эта воинственность была уже лишней – мятежники были мертвы.
– Все в порядке, дядя, я справился, – сказал Раббан.
Барон с ненавистью покосился на гору трупов. Один из мятежников дернулся, и барон, почти невесомый благодаря гравипоплавкам, склонился над человеком и перерезал ему горло кинжалом, зажатым в здоровой руке.
Раббан закончил посадку и выключил продолжавший мигать сигнал тревоги, а потом, сияя, обернулся к барону.
– Я здорово сработал, дядя, разве нет?
Харконнен, однако, отнюдь не собирался расточать комплименты.
– Я ранен, многие мои телохранители убиты, а мой шаттл разбит. Как мне теперь успеть на лайнер?
Раздосадованный отсутствием похвалы, Раббан изо всех сил пнул мертвую женщину-пилота в живот. Труп откатился к переборке, и Раббану стало немного легче.
Капитан гвардии засунул пистолет в кобуру, а кинжал – в ножны. Его била дрожь, на лбу выступил пот – из животного страха перед бароном. Внезапно тот молниеносным движением выкинул вперед руку и вонзил кинжал в горло капитана. Военный повалился на пол, словно тряпичная кукла, а остальные оцепенели, боясь поднять глаза на барона.
– Тебе крупно повезло, что я решил казнить кого-то другого, племянник!
Барон фыркнул, и этот звук сказал Раббану, что он прощен – во всяком случае, отчасти.
Барон тронул рукой запекшуюся на лбу кровь и крикнул остальным гвардейцам:
– Вон! Все вон! Вызывайте транспорт, мне надо вернуться в резиденцию!
Гвардейцы опрометью бросились выполнять приказ.
Барон закатил глаза, но гравипоплавки не дали ему упасть.
– Теперь я не смогу попасть на празднество Шаддама на Оторио.
Раббан сохранял бдительность.
– Может быть, я пошлю официальное сообщение Императору?
– Нет, ты не пошлешь. Я найду человека, которые сделает это лучше. Нам не стоит извещать его о том, что нас едва не убила горстка пустынных крыс. – Раббан видел, что дядя продолжает срывать на нем свою злость. – Ты должен был удостовериться в полной безопасности до моего появления на корабле. Ты этого не сделал, и это твоя вина, Раббан.
– Но я спас вас, я спас нас обоих!
Барон Харконнен устало вздохнул.
– Ты действительно умеешь убивать и драться, у тебя талант применять грубую силу, но это уместно только в тех ситуациях, когда тебя загоняют в угол. Ты должен научиться продумывать свои действия на несколько ходов вперед и быть последовательным. Учись играть в стратегические игры, а не просто проламывать головы дубиной! – Вымазанное кровью лицо барона стало холодно-расчетливым. – Умеешь ли ты играть в пирамидальные шахматы?
Раббан покачал головой.
– Это очень сложная игра, а жизнь превосходит ее сложностью. Играя, ты научишься предвосхищать события, учитывать их последствия и избегать ловушек.
– Я научусь, дядя, клянусь вам! – Раббан начал понимать, насколько важно то, что говорил сейчас барон.
Повинуясь внезапной перемене настроения, барон добродушно положил здоровую руку на плечо племянника.
– Не знаю, можно ли научить всем этим премудростям такого, как ты.
Раббан попытался сохранить серьезность и смириться с оскорблением.
– Я поумнею, обещаю вам.
Барон, как будто обращаясь к каменной стене, прорычал:
– Так, а теперь спустись с небес на пустынный щебень. Это у тебя получится. – Он помолчал и добавил: – И вызови мне врача!
* * *
Говорят, что удовлетворенность своим положением приводит к отсутствию притязаний. С другой стороны, я не раз видел, как притязания становятся раковой опухолью, разъедающей человека изнутри. Истинный лидер должен уметь находить точку равновесия.
Герцог Лето Атрейдес. Из писем сыну Полу
Оказавшись в переполненной приемной зале Императорского Монолита, Лето ощутил себя бойцовым зверем, выпущенным на арену, но такие битвы были не в его вкусе.
Его мать Елена научила его искусству придворного успеха, ибо ее притязания были весьма высоки. Лето остановился, чтобы полюбоваться пестрым водоворотом гостей и вдохнуть запахи изысканных кушаний. Отец герцога обожал такие мероприятия и часто устраивал на Каладане роскошные пиры, зрелищные бои быков, в одном из которых он в конце концов и погиб. Эта трагедия сделала Лето герцогом, когда он был чуть старше, чем сейчас Пол…
Он встретился взглядом с Шаддамом и выступил вперед из толпы высыпавших из лифта аристократов. Каждый из них хотел первым представиться Императору, но что-то в этом герцоге заставило уступить первенство именно ему.
Лето отвесил Шаддаму церемониальный поклон, и Император поприветствовал его в ответ.
– Герцог Лето Атрейдес, cher cousin. Для меня очень важно, что вы здесь. Подчас бывает трудно вытащить вас с Каладана.
– Я отдаю все силы моей планете и народу, сир… и только во имя Империи. Я горжусь тем, что принадлежу к Дому Атрейдесов. – Он решился на похвалу: – Ваш новый музейный комплекс – это самое впечатляющее зрелище из всех, что мне приходилось когда-либо видеть. За один визит осмотреть и понять все это немыслимо.
– Это значит, что вам следует еще и еще раз побывать на Оторио, – ответил Шаддам. – Тогда вы сможете в полной мере оценить величие наследия Коррино.
Лето почувствовал, что его все же вовлекли в придворную игру, но постарался сделать так, чтобы не выглядеть заурядным льстецом.
– Благодарю вас за все, что вы для меня сделали, сир. Дом Атрейдесов стал намного сильнее благодаря вашему великодушию.
Шаддам изобразил притворную скромность.
– Прошло так много лет после того прискорбного нападения на корабль тлейлаксу на борту лайнера Гильдии и конфискационного суда.
– Суда, который я выиграл.
– Вы были полностью оправданы, это так. Честно говоря, я и в тот момент не верил в справедливость обвинений. Подобные изменнические действия не в духе Дома Атрейдесов, и я очень доволен, что с тех пор вы правили планетой с достойной уравновешенностью и без потрясений.
Подошел граф Фенринг и холодно кивнул герцогу. У него были свои счеты с Лето.
– Ваши дела идут хорошо после того несчастья, хм-м? Ну если не считать некоторых неурядиц между Икацем и Грумманом в войне ассасинов. Хм-м-ах. Такие неприятности могут плохо отразиться на вашем положении в Ландсрааде. – Он вел себя как учитель, журящий нерадивого ученика. – Вы обладаете большим потенциалом, герцог Атрейдес. Я, эх-х-хм-м, давно слежу за вами.
Другие аристократы с нетерпением ждали своей очереди, но Лето посчитал необходимым заявить о подозрительном человеке с передатчиком, которого он видел на улице. Он обратился к Императору:
– Сир, мне пришлось стать свидетелем некоего происшествия. Возможно, это важно, хотя я могу и ошибиться.
Шаддам уже обратил взор на толпу нетерпеливых визитеров, и Фенринг ненавязчиво, но твердо отвел Лето в сторону.
– Если вы хотите попросить Императора о каких-либо привилегиях, то сейчас не время. Я могу посоветовать…
Лето покачал головой.
– Я не собираюсь ни о чем просить, я хочу сообщить о вещи, которая не на шутку меня встревожила. Мы с вами оба, граф Фенринг, сталкивались с изменой и наемными убийцами. Бдительность никогда не бывает лишней.
Он вкратце рассказал графу о том, что увидел.
Фенринг щелкнул пальцами сардаукару, стоявшему поблизости неподвижно, как статуя.
– Полковник-баши, послушайте, что вам скажет герцог Атрейдес. Это может потребовать расследования.
Взгляд сардаукара был таким напряженным, словно он пытался слой за слоем содрать с Лето кожу, пока выслушивал его историю. Когда герцог закончил свой рассказ, баши, помолчав, произнес:
– Как я понимаю, у вас нет никаких причин лгать или сеять панику, герцог Лето Атрейдес. Я расследую этот инцидент.
Коротко кивнув, полковник зашагал прочь.
Положившись на добросовестность сардаукара, Лето успокоился и принялся наблюдать толпу. Приемная зала была уставлена голографическими стендами с экспонатами, относительно которых голосовые гиды давали самые подробные исторические сведения: накидка Императора Хассика II; плеть Ильнода, которой он свободно пользовался все время своего двухнедельного царствования; украшенная каменьями тиара первой жены Шаддама, леди Анирул. Лето был хорошо знаком с ней, ибо именно Анирул вызвала Джессику на Кайтэйн на последнем месяце ее беременности Полом.
Джессика обладала столь многими драгоценными навыками сестры Бинэ Гессерит, что все они просто не могли уместиться в голове Лето. Герцог знал только одно: он любил Джессику и верил в ее взаимную любовь. Они были вместе уже почти двадцать лет, и она принимала свою роль официальной наложницы, а не законной супруги. Таков выбор Империи – не Лето.
– Она была сестрой Бинэ Гессерит и хорошо послужила Ордену, – произнес женский голос рядом с Лето. – Я имею в виду леди Анирул.
Лето повернул голову, увидел старуху в неприметной черной одежде и нахмурился.
– Я вижу, Император нигде не расстается со своими Вещающими Истину.
– На таких мероприятиях, как это, сама атмосфера сгущается от лжи так, что может задушить любого. – С этими словами Преподобная Мать Мохайем окинула Лето странным взглядом, и герцогу показалось, что она смотрит на него сквозь стену из сокровенного знания о всей его жизни.
Лето, мягко говоря, недолюбливал эту старую ведьму. Он хорошо помнил, как она представила ему юную Джессику и настояла на том, что он должен принять ее в качестве наложницы. За это он терпеть не мог Мохайем, хотя, надо сказать правду, Джессика сумела растопить его сердце. Тем не менее он все равно не доверял Бинэ Гессерит и их тайным планам.
– Как себя чувствует Джессика? – продолжила Мохайем. Старая карга из Бинэ Гессерит действительно могла читать мысли по малейшим нюансам выражения глаз и лица. Впрочем, Джессика тоже в совершенстве владела этим навыком.
– Она прекрасно чувствует себя на Каладане.
– Естественно, она не пожелала лететь на Оторио. Наложница знает свое место, а сестра Ордена тем более понимает такие простые истины. Мы сделали правильный выбор, направив ее к вам. – Мохайем шумно потянула воздух носом и сменила тему: – Как дела у вашего сына? – Голос ее сочился ядом, что заставило Лето насторожиться.
– Мой сын… – заговорил Лето, но тут же уточнил: – Мой наследник преуспевает во всех сферах. Очень скоро я начну учить его важнейшим имперским обязанностям.
– Таким, как эта?
– Да, таким, как эта. Император пригласил меня посещать Оторио, и, возможно, в следующий раз я привезу с собой Пола, чтобы и он познакомился с музейным комплексом.
Она пробуравила Лето проницательным взглядом.
– Скоро он вступит в брачный возраст. Орден сестер может оказать свою помощь.
Лето насторожился, но ответил уклончиво:
– Мне нет нужды вовлекать сестер в мои семейные дела.
Улыбка Мохайем казалась не более теплой, чем ледяная полярная шапка.
– Но в благородных Домах все семейные дела важны для Империи.
Лето окинул Мохайем тяжелым взглядом; шум вокруг усилился.
– Мой отец учил меня, что первой обязанностью герцога является безопасность его народа. Я, прежде всего, герцог Каладана.
Увидев в толпе знакомое лицо эрцгерцога Икаца, Лето воспользовался этим как предлогом, чтобы покинуть общество ледяной Преподобной Матери Мохайем. Он извинился и направился к эрцгерцогу, подавляя раздражение, которое вызывала у него эта старуха своим неуемным любопытством.
Арманд Икац в обществе четырех других аристократов, с которыми он увлеченно о чем-то беседовал, стоял возле стенда с золотым императорским кинжалом, принадлежавшим Файкану Батлеру, участнику Битвы при Коррине. Происхождение этого кинжала оставалось неясным, но Шаддам тем не менее сделал его главным предметом экспозиции.
Лето остановился и прислушался к приглушенным голосам этих людей.
– …Содружество благородных.
Похожий на птицу человек с густыми пышными усами насмешливо произнес:
– О развале Империи болтают уже не первое столетие, но Империя стоит себе как ни в чем не бывало.
– Что ты говоришь, Атикк? Тебе не кажется, что твои владения будут процветать лучше, если ты будешь править независимо? Или тебе нравится платить десятину и прочие налоги на такие смехотворные «нужды», как этот грандиозный музей? – Гости сдвинулись еще теснее.
Заговорил Арманд Икац:
– Этот музей показывает, чего Коррино добились за десять тысяч лет. – Он окинул взглядом экспозицию. – Надо сказать, немногого.
Первый из говоривших, лорд Атикк, пробормотал:
– Никто не сможет разрушить Империю. Она навсегда останется, чтобы служить темой скучных сплетен.
Один из собеседников увидел Лето и дал знак остальным. Все немедленно прекратили разговор. Лицо Икаца засветилось радостной улыбкой.
– Лето Атрейдес! Старый дружище!
Эрцгерцог представил Лето своим собеседникам, которые почувствовали себя неловко. Лето, переваривая услышанное, хранил на лице совершенно бесстрастное выражение. Слухи о Содружестве благородных казались маловероятными, особенно здесь, в эпицентре торжества мощи десятитысячелетней Империи.
Лето без улыбки произнес:
– Я прибыл сюда, чтобы насладиться славой Падишах-Императора.
Атикк фыркнул, окинув Лето презрительно-оценивающим взглядом.
– Вот как? А не для того ли, чтобы расширить рынок сбыта каладанских наркотиков?
Другой аристократ судорожно выдохнул от удивления. Лето нахмурился.
– Каладанских наркотиков?
Атикк вспыхнул и отвернулся.
Не дав герцогу договорить, Арманд обнял его единственной рукой. Было видно, что он искренне рад встрече.
– Ты заставляешь вспомнить о страшных событиях, но мы с тобой оба испытали боль, которую трудно понять другим. Надеюсь, у тебя все хорошо.
Лето внутренне содрогнулся, вспомнив Илезу Икац в свадебном платье, разорванную на куски, мертвую, на полу во время церемонии бракосочетания. Он сердечно обнял старого друга, не обращая внимания на остальных.
– У меня все хорошо. – Лето изо всех сил старался не упомянуть случайно Джессику, но добавил: – Моему сыну Полу уже четырнадцать, и я могу им только гордиться. Из него выйдет превосходный правитель.
– Четырнадцать? – спросил один из аристократов, граф Диново. – Если вашему сыну четырнадцать, то вам уже стоит присматривать для него подходящую партию. Пора. Моей дочери ровно столько же… – Он улыбнулся Лето, не закончив фразы.
Лето был и так раздражен замечаниями Мохайем на этот счет, а потому ответил коротко:
– Для отца это всегда рано. – Он окинул взглядом собравшихся здесь благороднейших людей Империи – не только из кружка Икаца, но и остальных. Неужели весь Ландсраад с таким же вожделением смотрит на его сына – как на кусок свежего мяса?
Лорд Атикк насмешливо фыркнул:
– Надо просто пошире раскинуть сеть, Атрейдес. Каладан – это всего лишь одна из заурядных планет. Многие другие аристократы предпочтут отдать своих дочерей в Дом, владеющий, ну, скажем… более престижной планетой.
Лето ощетинился:
– Дочери с такими убогими притязаниями не ровня моему сыну.
Арманд приблизился к Лето, словно желая заслонить его от нападок.
– Когда моя дочь была жива, я считал Дом Атрейдесов более чем приемлемым для ее брачного союза.
Эти слова положили конец неприятному разговору. Все знали, о чем без слов говорит пустой рукав Арманда Икаца.
Лето отошел в сторону, покинув собеседников и понимая, что это блистательное благородное собрание полно политических ловушек.
* * *
Не слишком стремись получить чужое внимание. Тайное, скрытое влияние – это намного более мощное орудие власти, нежели откровенная и хвастливая демонстрация богатства и могущества. Терпение – вот единственная ценная валюта.
Малина Ару, ур-директор КАНИКТ. Из письма детям
Под ногами то и дело ощущались едва заметные подземные толчки, но в целом планета была сейсмически спокойна. Серая пелена дыма стелилась в воздухе, а реки лавы с вершин далеких вулканов отбрасывали алый отсвет на темнеющее небо.
Планета Тупайл была тайным средоточием деятельности КАНИКТ с давних, очень давних времен, но оставалась никому не известной. Она не была отмечена ни на одной имперской карте; отсутствовали упоминания о ней и в бортовых журналах кораблей Космической Гильдии. Несколько планет – таких же тайных убежищ – носили одно и то же закодированное название, и ур-директор Малина Ару считала, что это только повышает эффективность маскировки.
Сыну Ару, Якссону, напротив, не было абсолютно никакого дела ни до безопасности, ни до секретности. В те беспокойные и тревожные месяцы, что он жил с Малиной на Тупайле, он, вопреки всякой логике, пытался противостоять уничтожению их семейного поместья на далекой планете Оторио. Якссону скоро предстояло покинуть надежное убежище Тупайла, хотя Ару изо всех сил отговаривала его от этого опрометчивого шага.
Малина возлагала большие надежды на своего младшего сына, используя все влияние и гигантские ресурсы КАНИКТ, – лишь бы только он сам не помешал осуществлению великого плана. Увы, у Малины имелись большие сомнения на этот счет. У молодого человека были способности, был характер, было стремление, но не было самого главного – терпения.
Она стояла на открытой веранде в полном одиночестве. Едкий дым вулканов жег ее покрасневшие карие глаза. Волосы Малины были стильно, но коротко, по-деловому, подстрижены – без завитков и прочих украшательств. Стройные ноги обтянуты изящными брюками из шлаговой кожи. Единственная луна планеты висела прямо над головой, словно готовая в любой момент рухнуть на землю.
Вечная сейсмическая активность Тупайла бодрила Малину Ару, напоминала о мощи, которая находилась под ее властью. Конечно, императорское влияние распространялось на все планеты, заселенные людьми, но роскошь Императора и политические интриги Ландсраада, словно мановения рук иллюзиониста, служили лишь для отвлечения внимания публики.
Благодаря своей густой сети торговых связей и альянсов компания КАНИКТ была тем истинным и прочным остовом, на котором зиждилась вся цивилизация. Якссон, подобно многим другим подстрекателям, велеречиво вещал о том, что разбухшая Империя должна быть демонтирована. Малина в принципе не возражала против такой точки зрения, но считала, что данный процесс должен быть постепенным и ни в коем случае не бесконтрольным. Однако сын не обладал для этого достаточной силой духа.
Роль Тупайла как убежища от имперских смут и волнений прослеживалась на протяжении всей истории Империи. Во времена восстаний и мятежей, сопутствовавших публикации Оранжевой Католической Библии, члены комиссии переводчиков-экуменистов бежали, спасая свои жизни, именно сюда, под таинственную сень Тупайла. Целые столетия продолжалась чистка архивных записей и других документов, и в конце концов слово Тупайл исчезло со всех карт и из всех реестров. Несмотря на то что Тупайл не значился в списке маршрутов Космической Гильдии, существовало старое секретное соглашение Гильдии с КАНИКТ, и топ-менеджеры компании имели возможность летать сюда тайными рейсами.
Планета находилась на большом расстоянии от своего тусклого красного солнца, что, по сути, должно было свидетельствовать о ее необитаемости, но гравитационное воздействие массивного спутника разогревало континенты до температуры, делавшей их пригодными для жизни. Богатые затворники построили здесь частные укрепленные здания, способные противостоять даже очень сильным подземным толчкам.
Услышав стук когтей по полу, Малина обернулась и увидела входящего на веранду Якссона в сопровождении двух мускулистых остистых собак. Прошло лишь несколько часов после их очередного ожесточенного спора. Малина от всей души надеялась, что перемирие продлится дольше, но переменчивый сын был уже готов к продолжению перепалки.
Он проводил много времени с собаками, хотя они были больше привязаны к Малине. Остистые собаки представляли собой клубки лохматого меха, но со стальными мышцами и острыми клыками; их шерсть состояла из серебристых тонких шипов, очень жестких и колючих. За ушами из черепа выступали острые рога. Утробное рычание, которое они издавали, было способно устрашить любую жертву, но Малине этот рык казался ласковым мурлыканьем.
Притворившись, что не видит Якссона, Малина присела, улыбнулась и протянула руки навстречу своим любимцам. Псы рванулись к ней, забыв о Якссоне.
– Приветствую вас, мои дорогие Хар и Кар.
Она обняла животных, почесала их морды и случайно укололась пальцем об один из шипов, но не обратила внимания на этот пустяк. Руки ее были усеяны подобными мелкими шрамами. Собаки уселись рядом, с обожанием глядя на хозяйку.
Малина встала, посмотрела на сына и строго произнесла:
– Помни, что пунктов, относительно которых мы согласны, больше, чем пунктов, которые нас разделяют.
– Если мы во многом согласны, мама, то почему мы не уничтожили Дом Коррино за его преступления? У тебя же в руках все нити, ты можешь растоптать Шаддама одним меморандумом.
– Потому что мы – КАНИКТ, а Шаддам – владыка Империи, и мы не можем обходиться с ним как с дворовым хулиганом. Император даже не знает, какой ущерб он нам причинил.
– Это нисколько его не извиняет! Оторио – наше наследственное родовое владение. Ущерб невозможно возместить.
– Вот поэтому нам и некуда спешить, – ответила Малина. – Чего ты хочешь – опрометчиво мстить прямо сейчас или терпеливо, не жалея времени, постепенно разрушить Империю?
Якссон в ярости сжал кулаки. Короткие курчавые волосы плотно, словно черный войлок, облегали его красивый череп. Густые темные брови лишь подчеркивали неистовое выражение карих глаз, угрожающих и наполненных светом внутренней силы.
Малина не дала ему ответить и снова заговорила:
– Я восхищаюсь твой энергией. Всю жизнь мне хотелось направить ее в правильное русло, на благо КАНИКТ и всей нашей семьи.
– Ты хочешь, чтобы я был такой же марионеткой, как мои брат и сестра!
Малина коротко рассмеялась, и оба пса негромко зарычали. Один из них поднялся и подошел к Якссону, напрашиваясь на ласку, а потом вернулся на прежнее место.
– Франкос и Джалма играют свои роли по сценарию. Не сомневайся, в отношении тебя у меня тоже есть большие планы.
– Отец всегда говорил, что ты лишь отталкиваешь меня в сторону, чтобы я тебе не мешал.
Малина с трудом сохранила на лице непроницаемое выражение.
– Твой отец вообще много чего говорил, и были веские причины тому, что перед смертью он удалился на Оторио. Мне жаль, что ты проводил с ним слишком много времени. Надо было этому помешать.
Якссон был готов ответить грубо, но Малина предостерегающе подняла руку, предлагая ему промолчать. Якссон всегда был дерзким ребенком, но Малина знала, как его усмирять. Она умела обуздывать остистых собак, тем более могла она обуздать сына. Для него просто нужен особый ошейник.
Она сунула руку в карман стильной куртки и извлекла листок позолоченной тончайшей бумаги, украшенной императорской печатью – золотым львом Коррино.
– Приглашение на его смехотворный прием. Это отнюдь не провокация и не издевка. Шаддам просто ни о чем не догадывается. Он не знает, какой урон причинил нашему наследию.
Она порвала в клочья приглашение и подняла руки, глядя, как обрывки медленно падают на пол веранды, кружась в потоках дымного воздуха.
– Я никуда не поеду. Президент КАНИКТ, твой брат, тоже не поедет. Там не будет ни одного представителя компании КАНИКТ, потому что я отдала распоряжение не появляться на этом мероприятии под любым благовидным предлогом. Как видишь, мы на одной стороне баррикад.
– Кто-нибудь это заметит? – с горечью поинтересовался Якссон. – Чего мы этим добьемся?
– Всего, что могут подсказать тебе твои воображение и терпение. Я ведь учила тебя: никогда не жертвуй тем, что тебе на самом деле необходимо, ради сиюминутных желаний. У каждого из вас своя роль в великом плане. – Малина плотно сжала тонкие губы. Франкос, ее старший сын, принял мантию президента КАНИКТ, став публичным лицом огромной компании, а Джалма, ее единственная дочь, вышла замуж за могущественного, но престарелого графа Учана, главу одного из Великих Домов, под властью которого – то есть теперь под властью Джалмы – находятся семь планет.
– Мне нужно нечто большее, мама, чем протирание штанов на встречах и собраниях. Надо что-то предпринять. У меня есть собственная сеть, и мы можем многое сделать, причем с далеко идущими последствиями.
Малина знала, что ее сын встречался с несколькими мятежно настроенными аристократами Ландсраада. Им было полезно и приятно иногда выпускать пар своего недовольства и планировать смелые протесты, которые заведомо не могли закончиться ничем плодотворным.
– Когда ты будешь готов, я свяжу тебя с влиятельными людьми из Содружества благородных. План очень обширен и изощрен, и за несколько поколений мы уже сумели заметно разложить Империю. В фундаменте Империи образовалась трещина, но Шаддам пока этого не замечает.
Якссон вспыхнул, как сухая солома.
– Император ничего не понимает и ни о чем не догадывается, потому что все эти трещины слишком малы и растут очень уж медленно. Ты выступаешь за то, чтобы втихомолку не платить имперские налоги, прятать владения и уводить из казны ресурсы. Я же не хочу ждать плодов этой черепашьей революции. Человечество не может терпеть десятки тысяч лет постепенного упадка Дома Коррино. Империя в ее нынешнем виде способна только на деспотизм.
Хар и Кар во все глаза смотрели на Якссона, словно завороженные его речью, но Малина слышала все это уже много раз.
– Лозунгами прогресса не добьешься. Докажи мне свой рост, примени полученные знания. – Голос ее стал жестким, и Якссон сник, как будто его ударили хлыстом. Орден сестер Бинэ Гессерит использовал подобную технику, которую сестры называли Голосом, но Малина просто показала, насколько хорошо она знает все тончайшие струны существа Якссона. – Я расширю твои полномочия, но при условии, что ты подчинишься моему руководству!
Что-то в его облике заставило ее умолкнуть на полуслове; в характере сына она заметила то, чего раньше не видела – стальную волю. Он сделал шаг назад.
– Это не совпадает с моими целями, мама. Я очень много разговаривал с отцом, пока он был жив. – Не обращая внимания на угрожающую мимику матери, Якссон продолжал: – Ты всегда унижала его! Теперь, когда его нет, а его могилу на Оторио осквернили, ты уже никогда не узнаешь, как много он мог бы сделать для КАНИКТ, если бы только ты позволила ему это.
Малина перестала смотреть на дымное небо и во все глаза уставилась на сына. Собаки поднялись и встали рядом с ней.
– Мы сможем разрушить Империю до моей смерти, – сказал он. – Твой постепенный и гладкий план может показаться привлекательным отвлеченно-академическому уму, но большинство людей не могут держаться за экстравагантную мечту, исполнение которой потребует нескольких столетий. Мы оба, мама, прекрасно знаем, что такое бюрократия. Одно промедление тянет за собой следующее, и в результате не происходит ничего. Для того чтобы что-то сломать, нужно нечто большее, чем мягкие повторные толчки. Иногда надо взять в руки дубину.
Малина покачала головой.
Якссон направился к двери.
– Я уже собрал вещи. Я буду держать тебя в курсе моих дел, мама, потому что мы и в самом деле на одной стороне. Мои усилия придадут публичное лицо твоему делу.
– Это опрометчиво и неразумно. Я не стану платить за это, – предостерегающе произнесла Малина, понимая всю тщетность этой угрозы. – Счета КАНИКТ отныне для тебя закрыты, и все твои расходы должны получать мое одобрение.
Якссон рассмеялся.
– У меня есть собственные источники дохода.
Это еще больше встревожило Малину.
– Что ты собираешься делать?
– Скоро ты сама все узнаешь и поймешь, что я действую правильно. Но остановить меня ты уже не сможешь. Механизм запущен.
* * *
Когда ученик перестает быть учеником? Или вся жизнь – это один бесконечный урок?
Чани Кайнс. Ответ отцу
Пол Атрейдес, которому только что минуло четырнадцать, уверенно положил руки на панель управления военно-тренировочного воздушного судна. Он взялся за дугообразный штурвал, желая ощутить воздушные потоки, и судно, повинуясь его воле, послушно меняло высоту и направление полета.
Сидевший рядом Дункан Айдахо отключил дублирующую панель, позволив мальчику самостоятельно вести корабль. Дункан был основным воспитателем и телохранителем Пола. Мастер фехтования обладал многими талантами, в том числе и талантом пилота.
Это был не первый учебный полет Пола на истребителе. Мальчик был уже хорошо знаком с гибридными органами его управления – машина могла служить медлительным орнитоптером, а при укорочении крыльев превращалась в стремительный истребитель. Полу нравилось это сочетание, так как оно давало возможность освоить обе манеры управления. Он активировал режим орнитоптера, плавно, насколько у него это получалось, регулируя темп взмахов шарнирных крыльев машины.
– Ты слишком сильно дергаешь аппарат, – сказал Дункан одновременно строго и ободряюще. – Представь себе полет хищной птицы. Машина сама так летать не может.
Сосредоточившись на управлении, Пол успокоил себя упражнением из арсенала Бинэ Гессерит; этому искусству тайно учила его мать. Подавив волнение, он точно понял, что имел в виду Дункан, понял, что надо исправить в своих движениях. Он ослабил хватку рук на штурвале, и этого хватило, чтобы судно пошло более плавно.
– Вот так, сынок. Делай, как я тебя учу.
Пол не стал говорить, что в его понятливости есть заслуга матери. Дункан и леди Джессика недолюбливали друг друга; оба эти человека, обладавшие железной волей, старались наилучшим образом – каждый по-своему – воспитывать мальчика. Однажды мать намекнула на эти разногласия, сказав, что они с Дунканом соперничают за любовь и внимание Пола. Но никто доподлинно не знал, каким именно практикам Бинэ Гессерит обучала сына Джессика. Герцог Лето не одобрил бы этих уроков, как, впрочем, и Орден сестер. Но у Джессики было свое мнение по этому поводу.
Однако Дункан и леди Джессика не были единственными учителями Пола. Боевым искусствам его обучали воин-трубадур Гарни Холлик и Сафир Хават, ментат и мастер-ассасин Дома Атрейдесов. Сафир, несмотря на свой ранг, в основном учил Пола защите, учил, как избегать трудных положений и выживать в них.
Однако положение Дункана тем не менее представлялось особенным. Помимо того что он был учителем и телохранителем, он был лучшим другом Пола. По распоряжению герцога мастер фехтования обучал Пола многому – и обучал строго, на совесть. Сегодняшний полет не стал исключением. По прогнозу погоды на море сегодня ожидался шторм, и Дункан приказал Полу держать курс прямо в око тайфуна.
Мастер фехтования пристально вглядывался в пространство сквозь стекло фонаря кабины; он внимательно наблюдал, как впереди, в нескольких километрах от них, поднимается черная стена туч. Зловеще громыхал гром, словно созывая тучи на смертоносный пир.
– Ты готов, мой мальчик? – спросил Дункан. – Это самый лучший способ отточить пилотское мастерство.
– «Мальчик»? Может быть, ты перестанешь так меня называть, когда я одолею шторм… – Пол уже ощущал толчки усиливающегося ветра и усерднее сосредоточился на управлении.
– Может быть. Посмотрим, как ты справишься.
Благодаря урокам матери Пол уловил беспокойство в голосе Дункана. Шторм мог оказаться сильнее, чем они предполагали, но Пол не стал говорить о смене плана. Он был готов.
Повинуясь указаниям Дункана, Пол приблизился к грозовому фронту, выровнял машину, отключил режим орнитоптера и укоротил крылья так, что теперь судно приобрело обтекаемые очертания стремительных боевых машин, которые патрулировали небо Каладана. Теперь длина крыльев составляла едва ли четверть их прежней длины. Правда, на учебном орнитоптере практически не было никакого вооружения, если не считать носовой и кормовой лазерных пушек.
Пол до предела выжал акселератор, и машина резко взмыла вверх, словно готовясь к захватывающему танцу с грозой и бурей. Облака вокруг сгущались, становилось все темнее и темнее, и Пол нырнул в облачный покров, стараясь сохранить полное внутреннее спокойствие. Судно стало его частью, продолжением тела, и он смог придать кораблю самое подходящее ускорение.
– Хорошо, – похвалил Дункан. – Ты сегодня ведешь машину лучше, чем раньше.
Краем глаза Пол заметил, что Дункан положил руки на свою дублирующую панель, готовый активировать ее в любой момент, если подопечный вдруг ошибется.
Внизу были видны мощные разряды в тех местах, где тучи соприкасались с поверхностью воды. Эти твари встречались редко, но Пол знал, что они из себя представляют, и предчувствие встречи с ними вызвало у него почти благоговейный трепет.
– Элекраны, Дункан! Смотри, как их много!
– Держись от них подальше, и все будет в порядке. Возьми немного выше.
Пол послушался, но не мог оторвать взгляда от завораживающих вспышек живых молний.
Эти морские звери размножались в море; они должны были постоянно держаться у поверхности воды, иначе их телам грозил распад. Иногда, при высокой волне, элекранов выбрасывало в воздух, и, теряя связь с водой, они разрушались, оставляя после себя электростатический туман. Пока же элекраны были погружены в воду, они представляли смертельную опасность своими мощнейшими электрическими разрядами.
– Это твое боевое крещение, – сказал Дункан, – и очень серьезное.
– Это то, что ты мне обещал?
Накануне они обсуждали опасные и безопасные тренировки, и Пол настаивал на том, что приобретенные навыки нужно применять в действительно тяжелых ситуациях, чтобы быть готовым к реальным опасностям. Герцог Лето тоже считал такое обучение наилучшим, и это лишний раз демонстрировало его доверие к Дункану Айдахо, ведь герцог просил мастера фехтования позволять сыну рисковать.
Но подобный шторм с участием чудовищ выходил за рамки любого разумного обучения. Эти стихийные монстры усиливали бурю, превращая ее в неистовый ураганный шквал.
Удары живых молний не поднимались вверх, а распространялись в стороны, словно электрические твари заряжали друг друга в каком-то сверхъестественном соперничестве. Когда кривая, зигзагообразная дуга разряда ударяла в элекрана, он резко сгибался, скручивался, а затем так же резко выпрямлялся, извергая своим башнеобразным телом новую молнию.
Пол уже несколько лет обучался у Дункана мастерству пилотирования, усваивал сложные рефлексы, вырабатывал способность к молниеносной реакции. Он восхищался той уверенностью, с какой мастер фехтования вел себя в самых опасных ситуациях, не допуская при этом ни малейшего высокомерия. Пол искренне ценил превосходство Дункана, его самообладание в ситуациях на грани жизни и смерти. Дункан буквально оживал от всплесков адреналина в крови, и Пол выработал у себя такую же зависимость. Он полюбил хождение по лезвию бритвы, когда каждая ошибка могла стоить жизни.
И вот теперь Пол ощутил внутренний трепет, прояснявший сознание, обострявший восприятие обстановки, вселявший чудесную способность к выживанию, почувствовал прилив невероятной энергии; весь его организм мобилизовался перед лицом великой опасности. Внимание, сосредоточенность, напряжение, умения, навыки и быстрота реакции – все это достигло такой силы, какой он прежде никогда в себе не чувствовал. Взглянув на Дункана, Пол понял, что и учитель находится в состоянии полной готовности.
Исполинский шторм блистал теперь столь бесчисленными вспышками живых молний, что Пол уже не мог их сосчитать.
– Приборы перегружены сигналами и дают ложные показания, – предостерегающе произнес Айдахо. – Можешь на них не смотреть.
– Да, мешает электрическая энергия элекранов. – Пол снова прибегнул к технике успокоения. – Я буду полагаться на мои глаза и инстинкты.
– Отойди от грозового фронта, чтобы мы не теряли из виду берег. Нам все же надо вернуться домой.
Пол изменил курс, но фронт шторма стремительно расширялся. Облака поднялись выше и накрыли орнитоптер; струи дождя хлестали по фонарю кабины. Удары ветра были так сильны, что грозили сбросить судно в море.
– Я не доверяю приборам, но мы определенно теряем высоту.
Выровняв машину, Пол посмотрел в боковой иллюминатор и увидел испускающих трескучие разряды элекранов на расстоянии уже меньше тысячи метров. Скопления чудовищ испускали тучи ярких вспышек статического электричества. Пол изменил курс, но, несмотря на это, судно продолжало стремительно приближаться к морю.
Элекраны внизу, словно бесноватые, выплевывали зигзагообразные молнии. На мгновение Пол почти полностью потерял ориентацию; у него было такое чувство, что корабль перевернулся, и теперь он видит сполохи молний в небе, над головой. Но он уже надежно усвоил навыки пилотирования и знал, что надо полагаться на внутреннее ощущение направления, а не на одни только зрительные впечатления. Он чувствовал, где верх, а где низ, знал, где находится берег и Каладанский замок, хотя и не мог их физически видеть сквозь дождь и туман.
Судно теряло не только высоту, но и скорость, и Пол повернул корабль носом к ветру – не заботясь о его силе, – чтобы исправить положение. Внизу элекраны, словно почуяв добычу, всем своим скоплением подались вверх, вытягиваясь все выше и выше. Пол ощутил покалывания электрических разрядов на коже, отчего у него зашевелились волосы на голове.
Дункан выстрелил из носового орудия, обезглавив нескольких элекранов. Но твари быстро восстановили потерянную энергию.
Судно продолжало падать в океан, шипящие монстры соединились, образовав нечто подобное многоглавой гидре из молний, и каждая из них рвалась ввысь, навстречу орнитоптеру.
– Пожалуй, опасность слишком велика, – сказал Дункан. – Я беру управление на себя.
– Нет, я должен справиться сам, – возразил Пол. Он видел и знал, как выйдет из положения, ясно представляя себе, что сейчас произойдет и что надо делать.
Все вместе элекраны вспучивались вверх причудливым конусом из молний, едва соприкасавшимся с поверхностью воды. Блестевшие как амальгама твари сверкали так ярко, что Полу было больно на них смотреть. Образы элекранов буквально выжигались на сетчатке.
Дункан снова выстрелил, рассеяв энергию одного элекрана. Тварь съежилась и опустилась ниже. Пол сосредоточился только на пилотировании, стараясь правильно изменить режим работы укороченных крыльев, воспользоваться восходящими теплыми потоками и попутным ветром, чтобы ускорить полет, но в конце концов судно продолжило свое падение.
До кишащей массы электрических чудовищ оставалось уже всего несколько сотен метров, и молнии почти задевали днище корабля, несмотря на то что Дункан продолжал стрелять. Корпус и крылья трещали от электрических вспышек, а внутренность фонаря заполнилась призрачными сполохами.
Пол вспомнил рассказ отца о том, как его лодка оказалась в гуще элекранового шторма. Матросы стреляли из бластеров по основаниям волн под элекранами, вода вскипала, контакт тварей с водой нарушался, и они мгновенно превращались в облака безвредного тумана. Теперь Дункан тоже стрелял по воде, но эта стрельба приносила мало пользы при таком громадном скоплении элекранов – просто не хватало мощности лазерного луча, и пара образовывалось недостаточно для уничтожения чудовищ.
Воспользовавшись попутным ветром, Пол направил орнитоптер прямо к верхушке элекранового облака.
– Пол, что ты делаешь? Ты же убьешь нас!
Пол не ответил, полностью сосредоточившись на полете. Дункан не стал переключать управление на себя, он даже не попытался это сделать, продолжив вести огонь.
– Я целюсь в голову скопления элекранов, в его энергетическую макушку… Это узел объединенных элекранов. Может быть, нам удастся взорвать их единство.
– У меня другая идея, – ответил Пол.
Элекраны изрыгали ввысь дуги электрической энергии, одна из этих молний ударила в фонарь кабины орнитоптера. На панели управления заплясали синеватые искры. В последний момент Пол сумел уйти вправо и круто поднять машину вверх.
В спешной попытке избавиться наконец от надоедливого пришельца объединенные элекраны рванулись навстречу воздушному судну с такой силой, что прервалась их связь с поверхностью океана. Как только эта связь оказалась нарушенной, страшные чудовища рассыпались, превратившись в светящееся вспышками безвредное облако, которое рассеялось без следа.
С сильно бьющимся сердцем Пол сделал круг над тем местом, где только что бесновались элекраны; теперь океанский шторм казался чем-то совсем не страшным. Рассыпавшиеся чудовища вновь погрузились в пучину, где им через некоторое время было суждено воссоздание.
Пол гордо улыбался.
– Вот теперь я поверну назад. На сегодня хватит этого веселья.
Дункан вытер со лба пот.
– Я ни минуты не сомневался в тебе и никогда больше не стану называть тебя мальчиком.
* * *
Верность запечатлена в самом ядре моего существа, а честь – синоним имени Атрейдесов. Единственное, что подлежит обсуждению – это кому именно изъявляю я свою верность.
Герцог Лето Атрейдес. Из писем к сыну Полу
– Расскажите мне о Каладане, герцог Лето, – сказала Императрица Ариката. – После нашего с Шаддамом бракосочетания он пообещал, что теперь я смогу посетить множество планет Империи. Надо ли мне посетить Каладан?
В общении она была живой, дружелюбной, и, когда увлеченно говорила, при этом энергично жестикулируя, по упоминаемым ею подробностям было понятно, что она на самом деле помнит каждого присутствующего на императорском приеме. Это приятно удивило Лето и произвело на него впечатление.
От вопроса Императрицы герцога охватила ностальгия, и он в ответ грустно улыбнулся.
– Каждый человек находит прекрасной свою планету, родной дом своей души. Для меня Каладан всегда будет краем чудесных волн, бьющихся о живописные берега. У меня добротный и крепкий замок, и мне он представляется лучшим жильем, какое только можно вообразить. Он служит домом Атрейдесам на протяжении вот уже двадцати шести поколений. – Он не смог удержать вздоха. – Я люблю, стоя на высоком балконе, смотреть на берег во время прилива. В безлунные ночи океан фосфоресцирует и до самого горизонта светится таинственным зеленоватым светом. Часто ко мне присоединяется моя леди Джессика.
Он очень скучал по ней и постоянно в мыслях возвращался к голографическому посланию, которое она отправила сюда вместе с ним.
Чувственные губы Арикаты сложились в приветливую улыбку.
– О, герцог Лето Атрейдес, а вы, оказывается, романтик!
Сам Лето никогда не считал себя романтиком.
– Я герцог Каладана, – сказал он, видимо, сочтя это достаточным ответом.
Сумерки за окнами сгущались, огни, словно гигантские светлячки, подчеркивали роскошные очертания музейного комплекса. В разгар приема Император, видимо, сильно утомленный обилием гостей, отошел от них, приблизился к стене и включил систему громкоговорителей – он решил обратиться ко всем людям, находившимся в городе.
Императрица, заметив это, извинилась перед Лето:
– Мы поговорим с вами позднее. Мой супруг готовится произнести речь для всего города. Это будет историческое обращение, достойное быть запечатленным в анналах истории.
Она направилась к Шаддаму.
Толпа перестала гомонить, перейдя на почтительный шепот, а некоторые зааплодировали Императору. Лето обратился в слух.
Прежде чем Император заговорил, весь город погрузился во мрак.
Энергия иссякла так внезапно, как будто кабель был перерублен топором палача. Тьма наполнилась единым вздохом, вырвавшимся из груди сотен присутствовавших в Монолите. Они были растеряны и смущены, но не испуганы, поскольку решили, что дело в технических неполадках. Правда, слышались возмущенные восклицания, выражения гневного недоумения и жалоб. Все эти звуки волной прокатились по залу.
Широченные плазовые окна смотрели теперь на погруженный в непроницаемую ночную тьму город, но глаза Лето постепенно привыкли к темноте. К своему удивлению, он не заметил ни единого огонька во всем музейном комплексе. Новый город Шаддама больше походил теперь на огромный склеп, нежели на величественный мемориал.
Лето сразу насторожился. Он, конечно, понимал, что целью потенциальных убийц является, без сомнения, Шаддам, но побочных мишеней гораздо больше – в их числе и он сам. Он инстинктивно подался к Императрице и Шаддаму. Сардаукары образовали кольцо вокруг Императора.
Лето расслышал, как Ариката тихим, но твердым голосом произнесла:
– Все в этом торжестве было распланировано до мельчайших деталей! Надеюсь, что мой муж найдет виновных, и тогда покатятся головы.
Шаддам рявкнул:
– Где фонари?
Неожиданно появившийся Фенринг взял Императора за руку.
– Надо полагать, что мы в опасности, сир.
Лето сразу вспомнил подозрительного человека, встреченного им в проулке за статуей Серены Батлер. Нашла ли его служба безопасности?
Снова раздался мощный голос Императора:
– Стража! Ко мне!
В руке полковника-баши сардаукаров вспыхнул яркий свет ручного фонаря.
Одновременно в разных концах зала появились светящиеся фигуры. Возле стенда с кинжалом Файкана Батлера в воздухе возник бледный мужской силуэт. Четыре идентичные проекции появились в четырех важных точках переполненного зала. Фигура в человеческий рост была похожа на прихотливое облако белого дыма. Это был молодой, мощного сложения человек с тяжелыми надбровными дугами и темными волосами, которые плотно, как грозовые тучи, облегали череп. Его лицо источало властность и силу; все голограммы были абсолютно одинаковыми.
Лето не сразу понял, что эти туманные, прозрачные проекции были голограммами. Он огляделся, но ничего не смог рассмотреть в тусклом свете, испускаемом изображениями.
– Где-то должны быть умножители, проекторы, расставленные в помещении.
– Кто этот человек? – недоуменно проворчал один из слуг. – Кто-нибудь узнает его?
Голографические образы отбрасывали призрачный свет на толпу аристократов. Фигуры хранили зловещее молчание. Гомон стал громче. Шаддам прикрикнул на присутствующих, а сардаукары начали отдавать приказы, стараясь организовать толпу и защитить ее от возможной опасности.
Прижавшись к плазовым окнам, другие гости тыкали пальцами в стекла, указывая на раскинувшийся внизу город. Лето смог рассмотреть белые мерцающие пятна, рассеянные по всему комплексу, – это была целая армия одинаковых голограмм, блуждающих между выставками, фонтанами, статуями и аудиториями. С высоты Императорского Монолита они выглядели как тысячи крошечных бледных огоньков, разбросанных по всему городу.
Затем, в один момент, все голограммы заговорили в унисон, резонируя и перекрывая гул толпы:
– Городская сеть нейтрализована. Оторио покрыла тьма, каковая должна господствовать здесь от века. Эта планета переживет еще один миг покоя и мира, прежде чем навсегда прославится в истории.
Лето понял, что тысячи голограмм произносят одни и те же слова по всему городу. Каждый услышит то, что хочет сказать этот человек. Благодаря умело сделанным проекциям Лето казалось, что светящееся изображение смотрит ему прямо в глаза. Голос зазвучал громче:
– Мне есть что сказать, и вам предстоит меня выслушать, хотите вы этого или нет. Вся Империя услышит меня, ибо я говорю громовым голосом.
– Кажется, он слишком много о себе воображает, – процедил сквозь зубы один пышно одетый лорд.
– Вы не знаете меня, но я сейчас представлюсь. Меня зовут Якссон Ару. Мое обращение услышит вся Империя, все ее планеты, ибо невозможно заглушить голос свободы.
– Ару? – повторила Императрица Ариката. – Мы знаем это имя.
Лето тоже вспомнил Франкоса Ару, президента компании КАНИКТ. Этот Якссон ему, случайно, не родственник?
Голограмма продолжала вещать:
– Империя Коррино изжила себя, доказав свою бесполезность, и мы должны разрушить ее. Единственный способ это сделать – обезглавить ее.
Сардаукары подтянулись и теснее обступили Шаддама.
– Вы все здесь присутствуете на месте преступления, – продолжал Якссон Ару, – на месте одного из многих преступлений Коррино. Император похитил эту планету для того, чтобы раздуть свое эго, таким же образом он обобрал и все другие знатные семейства Ландсраада. Мы должны быть королями наших планет, управлять сами нашим достоянием. Коррино душили вас тысячи лет, и вы смирились с этим! Мало того, вы сами дали им эту возможность. Этот «благородный» Дом и вся верхушка Ландсраада должны быть сменены.
Свет голограмм залил зал. В этом тусклом свете Лето увидел, как нахмурился Шаддам.
– Что мы знаем об этом человеке?
Фенринг ответил сразу:
– Недавно я коротко докладывал вам о нем, сир, хм-м, не так ли? Это сын Малины Ару, ур-директора КАНИКТ, но больше мы о нем ничего не знаем.
– Что все это…
Якссон еще сильнее повысил голос:
– Почему вы терпите дряхлую коррумпированную Империю, монополизированную одним алчным семейством, когда мы могли бы иметь соцветие могучих независимых планет, каждая из которых управляется собственными лидерами и собственным народом? Именно так сможет выжить род человеческий!
На площади внизу было видно, как заволновалась людская масса. Лето наблюдал толпы людей, подобно роям разгневанных насекомых струящиеся между блуждающими проекциями Якссона Ару.
Один из аристократов в зале громко, заглушив голос голограммы, крикнул:
– Это государственная измена! Я верен Падишах-Императору!
Лето внимательно слушал, анализируя положение, и его постепенно охватила сильная тревога. Любой продуманный, сложный заговор, такой, как этот, должен выразиться в чем-то большем, чем возмущенное заявление. Возможно, Якссон Ару выступил с этим манифестом, чтобы совершить переворот в умах и побудить людей к мятежу, но Лето не думал, что он удовлетворится только этим. Надо было ждать продолжения.
В сильном волнении он оглядел зал. Он знал, что на крыше Монолита дежурят воздушные суда – лишь этажом выше приемного зала; впрочем, если всю эту массу людей придется эвакуировать, то единственным путем спасения будет скоростной лифт до первого этажа. Но что, если Ару каким-то способом изолировал приемный зал, блокировал его? Не заложена ли в здании бомба?
Лето подбежал к Арикате.
– Мне это очень не нравится, Императрица. Нужно готовиться к худшему.
Император повернулся к стенным микрофонам, через которые собирался воззвать к городу.
– Сейчас я смогу обратиться к людям из службы безопасности по всему комплексу. Мой голос заглушит каждое слово этого безумного человека.
Он взмахнул рукой, чтобы активировать систему, но та не сработала. Энергия была отключена.
Якссон продолжал свою тираду:
– Вспомните о Содружестве благородных. Учитесь у нас, осознайте свое будущее, присоединяйтесь к нам. – Голограмма сделала паузу, а затем добавила: – Если переживете эту ночь.
По залу прокатилась волна гневного недоверия; голографические образы исчезли, рассеявшись, словно морской туман под лучами утреннего солнца. Ропот толпы стал громче, хотя, как заметил Лето, некоторые аристократы молчали – такие, как, например, лорд Атикк. Лето вспомнил, что некоторые аристократы говорили о Содружестве благородных. Вовлечены ли они в заговор?
Загорелись лампы, питаемые аварийной станцией Монолита. Император кипел бессильной яростью, окруженный кордоном сардаукаров. Лето и раньше не раз приходилось видеть разъяренного Императора, однако в таком бешенстве он не видел Шаддама никогда прежде. Мятежное выступление Якссона Ару не только представлялось оскорбительным само по себе, но и произошло во время значимого для Императора события; это было личным оскорблением.
– Найдите этого человека! – проревел Шаддам. – Разберите полы, вскройте стены, найдите провода. Как он смог это сделать? Найдите его! Он здесь?
– Думаю, что это запись, сир, – предположил Фенринг.
– Что он имел в виду, сказав: «Если вы переживете эту ночь»? – спросил Лето и подошел ближе к сардаукарам. – Нет ли здесь какой-то прямой угрозы?
Сквозь толпу, прямые как манекены, чеканя шаг, прошли три сардаукара. Лето узнал среди них полковника-баши, который согласился искать подозрительного «рабочего» на площади. Этот офицер плечом оттеснил в сторону одного из гостей – графа Диново – и быстрым шагом устремился к Императору.
– Мы забираем вас, сир. Мы должны вас эвакуировать.
– Эвакуировать? Во время моего празднества?
Не выказав ни малейшего почтения, полковник крепко взял Императора за руку.
– Подозрения герцога Атрейдеса оказались справедливыми. – Сардаукар посмотрел на Лето. – Мне очень жаль, что наше расследование продлилось так долго, сир. Существует действительная угроза заговора против трона.
– Конечно, это заговор! Мы только что наблюдали, как он развертывается, – огрызнулся Шаддам. – Вы не видели голограммы? Нам надо остановить этого человека, чтобы он и не продолжил сеять возмущение и подстрекать народ к мятежу.
Офицер коротко доложил обстановку, увлекая за собой Императора:
– Грузовые контейнеры и тяжелые обломки на орбите не пусты, как нам казалось. Они нагружены радиоактивным веществом и взрывчаткой. Их двигатели были активированы, и теперь три из них быстро спускаются к поверхности планеты. Их цель – музейный комплекс.
Шаддам изо всех сил отказывался верить очевидному, но сардаукар и не думал ослабить хватку.
– Мы эвакуируем вас, сир. Немедленно!
Дальше: 1