– Твоя мать сидела с тобой дома до тех пор, пока ты не пошел в детский сад.

– Это сейчас она на экране, вместе со мной?

– Да.

– Я ее помню.

– Что ты помнишь?

– Я… я ее помню. Помню ее смех, помню, как она смущала меня перед моими друзьями, называя «солнышком» и «милым». Это так? Разве вы мне не говорили об этом?

– Когда ты пошел в школу, твоя мать снова стала работать в агентстве недвижимости. Она частенько работала по двадцать пять часов в сутки.

– Разве в сутках не двадцать четыре часа? Ой, подождите, вы использовали образное выражение. Вы хотели сказать, что моя мама работала подолгу, дольше обыкновенного, дольше, чем от нее требовалось.

– Твой отец работал в газовой компании Уэйкфилда, в основном как мастер по установке и обслуживанию оборудования.

– Скажите, на кого я больше похож, на маму или на папу?

– На мой взгляд, ты в равной степени похож на обоих родителей.

Ты уверен в том, что Анна ждет, чтобы ты снова спросил у нее, как ты выглядишь. Это унизительный вопрос. Сколько она ни говорит, что старается помочь тебе восстановить свою память, осознать в полной мере, кто ты такой, но если не считать нескольких твоих детских фотографий, она до сих пор не позволяет тебе увидеть то, какой ты сейчас. Зеркала в твоей комнате нет. В ванной тоже нет. У тебя есть только плоский экран и мимолетные мгновения, когда он становится черным. Ты плаваешь в этих чернилах, разлитых по черному стеклу, но это лишь силуэт, контур, размытое лицо, а затем экран скрывается за раздвижной панелью.

– Я бы хотела, чтобы ты рассказал мне о поездках на море со своими родителями.

– Зачем? Мы уже делали это вчера, дважды, а до того накануне.

– Потому что повторение поможет тебе вспомнить, и вспомнить больше.

– Практически каждые выходные, – говоришь ты, – мы уезжали из нашего старого дома в Потукете, в котором жили две семьи, на море в Наррагансетт.

Ты останавливаешься, недоверие и раздражение бесследно улетучиваются, и ты погружаешься в бесконечное наслаждение воспоминаний. Это истинное наслаждение, потому что теперь у тебя есть зрительные образы, связанные с этими воспоминаниями. Бессвязное появление этих образов в твоем сознании кажется естественным, правильным. И хотя ты не знаешь, действительно ли данные образы являются неприукрашенными воспоминаниями, на самом деле это не имеет значения. Это твои воспоминания. Они принадлежат тебе, и они разветвляются в бесконечную сеть новых воспоминаний. Эти воспоминания являются доказательством того, что ты существуешь, и скоро тебе уже не придется полагаться на Анну, чтобы самоопределиться.

– Обыкновенно мы вставали рано, чтобы добраться до побережья к восьми часам утра, найти на улице свободное место для машины и не покупать билеты на пляж. Определенно, в первую очередь эти ранние выезды были обусловлены вопросом денег, но мои родители представляли всё как игру, будто мы поступаем так просто из удовольствия победить систему. Мама всегда говорила о борьбе с системой, а я представлял систему в виде людей в черных костюмах и темных очках, которые следят за нами, чтобы выписать огромные штрафы, из-за которых родителям придется работать допоздна и не бывать дома со своими детьми. Накануне вечером я ложился спать пораньше, уже надев плавки, даже несмотря на то, что на пляже были раздевалки. Раздевалки были похожи на маленькие темные бункеры из фильмов про войну, которые вы показывали, а пол в них был покрыт мерзкой жижей из песка и морской воды. В дороге к морю мама обыкновенно спала, укрывшись пляжным полотенцем. Папа включал радио и подпевал, на ходу сочиняя новые тексты песен, от которых я хохотал.

– Я обожал дорогу к морю. Для меня это был самый любимый момент. Когда мы проезжали через город, а затем оказывались у просторного пляжа, мне казалось, будто мы словно по волшебству перенеслись куда-то в другое место.

Идя от машины к берегу, мы с папой спорили, какими будут волны, большими или нет. Оценивала высоту волн всегда мама. Проигравший должен был первым нырнуть под воду, всегда оказывавшуюся холодной. Настолько холодной, что я, вынырнув, непроизвольно глотал ртом воздух. Папа, проиграв, иногда жульничал и, схватив меня, увлекал под воду вместе с собой.

После обеда мы с мамой отправлялись на прогулку, и если был отлив, мы уходили к песчаным отмелям в нескольких сотнях футов от берега. На обратном пути к нашим полотенцам мама бегала со мной наперегонки. Она выжидала, когда я припущусь со всех ног, затем низменно обгоняла меня, показывая, что бегает быстрее, но потом сбавляла скорость, притворяясь, будто выдохлась, и позволяла мне одержать победу.