Глава 39
Подвал
Эдриенн упала на колени. Она протянула руки к черному отверстию, сердце казалось вот-вот выскочит из груди. Недоверие и холодный ужас поднимались у нее внутри.
– Вольф… – скорее взвизгнула, нежели сказала Эдриенн. Она стояла на коленях, не двигаясь, молясь каждой клеточкой своего тела, чтобы кот вновь появился в дверях. Но он этого не сделал.
Конечно, не сделал. Теперь дом поглотил его. Проглотил целиком, засосал в свое чрево, где сможет переварить его и в конце выплюнуть его кости.
Эдриенн попыталась выбросить эту мысль из головы и избавиться от образа серого полосатого кота, слепо блуждающего в темноте всю оставшуюся жизнь, но не смогла.
Это моя вина. Он сбежал из гостиной, потому что я не закрыла дверь. Он оказался в подвале, потому что я не успела его остановить. Если Вольф пострадает, это будет на моей совести.
Эдриенн наклонилась ближе ко входу в подвал и направила свой фонарь внутрь. Самая глубокая часть дома, где царили темнота, тишина и одиночество, которые так страстно любила покойная владелица дома, казалось, отражала свет.
Девушка присела на корточки и вытерла рот рукой. Нет, это не моя вина. Не совсем. Я закрыла дверь в подвал. Помню, как она тихонько щелкнула, когда закрылась задвижка. Эдит вновь открыла ее. Эдит заманила Вольфа внутрь.
– Верни мне моего кота, – она повернулась к зеркалу, оскалив зубы и сморщив лицо, готовая к столкновению с духом. Но Эдит уже исчезла. Зеркало отразило коридор – длинный, загроможденный и полный воспоминаний, но в нем не было никакой женщины в черном.
– Верни мне моего кота!
Слова эхом разнеслись по пустым комнатам Эшберна, так и не получив ответа. Эдриенн прижала руку к груди – туда, где разрывалось ее сердце. Она была не в силах остановить слезы, которые капали прямо на пыльный деревянный пол.
Я пообещала себе, что не стану рисковать. Самым безопасным вариантом было бы закрыть дверь, подпереть ее часами и забыть о существовании Вольфганга.
Она все еще помнила, как пыталась оживить промокшего костлявого котенка на кухонном столе матери. В соседней комнате играл диск с классической музыкой. Песни оперных композиторов разливались по дому, пока Эдриенн нежно массировала комок мокрой шерсти. Мать Эдриенн решила, что кота уже не спасти: он не выпил ни капли молока, которое они капнули ему на мордочку, и даже не открывал глаз. Затем композиция Моцарта достигла своего апогея, и прямо на последнем такте котенок открыл рот и издал крошечный писк.
Придумать имя после такого было не так уж и сложно. Вольфганг Амадей Моцарт. Неважно, каким большим он вымахал, этот кот был для Эдриенн самым дорогим существом.
Единственный выбор, который стоял перед ней – спускаться в подвал головой или ногами вперед.
– Чертов кот, – она заговорила, чтобы придать себе храбрости, но слова прозвучали неуверенно. – Вечно попадает в неприятности.
Эдриенн решила лезть ногами вперед. Дверной проем был маленьким – чуть больше, чем ее торс – поэтому девушке пришлось изогнуться под неудобным углом, чтобы протиснуться внутрь. Ее ноги коснулись одной из каменных ступенек, и, изворачиваясь, она принялась карабкаться вниз.
Она ничего не видела, пока ее тело торчало в дверном проеме, поэтому пришлось лезть в подвал вслепую. Это было ужасное ощущение – представлять, что могло скрываться прямо у ее ног, ожидая, когда она переместится еще на сантиметр вниз.
Эдриенн пришлось поднять руки над головой, чтобы пролезть внутрь. Мышцы бедер дрожали от того, что большую часть веса она переносила на здоровую ногу.
– Он, наверное, даже не оценит того, что я для него делаю. Неблагодарный комок шерсти.
Ее горло болезненно сжалось, и слова бравады прозвучали как писк. Когда ее голова наконец тоже оказалась внутри, девушка ахнула. Воздух в подвале был ледяным.
Все, что ей оставалось – это просунуть в дверь руки. Затем она присела на второй ступеньке, наклонив голову, чтобы не задеть грубый деревянный потолок, и выдыхая маленькие облачка пара.
Эдриенн осветила фонариком подвал. Луч высветил в темноте беспорядочную мешанину предметов, не все из которых можно было различить. Она решила, что помещение, должно быть, использовалось либо как склад, либо как мастерская. Куча вещей, от веретен до плугов и мебели, были навалены по стенам. Судя по всему, все эти предметы были сломаны раньше, чем отправились в подвал собирать пыль и паутину.
Справа, шагах в тридцати от нее, сквозь открытый люк пробивался прямоугольник бледно-голубого света. Эдриенн не видела входа, когда обходила дом – вероятно, тот зарос высокой травой. Отверстие было ненамного больше того, через которое она только что попала внутрь, но все еще таило в себе опасность. Кто-то мог пробраться через него внутрь, либо Вольфганг мог выбраться наружу. Если кот потеряется в лесу, окружавшем Эшберн, надежд его вернуть было очень мало.
– Вольф? – Эдриенн осторожно спустилась с лестницы и опустилась на грязный пол. Она старалась говорить негромко, зная, что ее кошка услышит даже шепот. – Вольф, еда! Пойдем кушать!
Обычно он прибежал бы на слово «еда», но единственными движущимися силуэтами, которые Эдриенн могла разглядеть, были облачка пыли, потревоженные ее ногами. Она сглотнула, медленно поворачиваясь, ее луч дрожал над скоплениями форм и теней, когда она пыталась обнаружить какие-нибудь признаки жизни.
– Еда, приятель! Еда!
В свете фонарика мелькнуло что-то бледное. Она повернулась, но это был не кот. Вместо этого на полу она увидела маленький белый прямоугольник. Это показалось Эдриенн странным. Все в подвале, включая пол, было покрыто вековой пылью. Но плоский прямоугольный предмет был совершенно белым и чистым, будто его оставили тут неделю назад.
Это Эдит положила его сюда? Она шагнула ближе и вытянула шею, стараясь разглядеть получше. Кажется, это клочок бумаги.
– Вольф? – повторила она в последний раз, обернувшись по кругу и выдохнув облачко пара в прохладный воздух. Она не видела ничего, ни следов человека, ни животного. Попробовав встряхнуться, чтобы побороть дрожь, пробежавшую по телу, девушка снова повернулась к клочку бумаги.
Подойдя ближе, она увидела, что это был конверт, и вовсе не такой новый, как она ей показалось на первый взгляд. На поверхности лежал тонкий слой пыли, а значит, он пролежал там пару месяцев. Она наклонилась и подняла его. На передней стороне было написано одно-единственное слово: Эдриенн.
По коже девушки пробежали тревожные мурашки. Она замерла на мгновение, прислушиваясь и ожидая предательских щелчков, сопровождавших движения Эдит, но вокруг было тихо.
Письмо было не запечатано. Не в силах с собой справиться, Эдриенн перевернула его и вынула письмо. Аккуратный, безукоризненный почерк был ей знаком. Тот же самый почерк был и в записке из ее спальни. Это написала Эдит. Эдриенн нахмурилась. Что этот конверт делает здесь? Неужели она действительно ожидала, что я найду его… Или… Нет, конечно, нет.
Она направила луч фонарика на потолок. Толстые деревянные доски подвала были на расстоянии почти вытянутой руки над ней. В них были прорехи – совсем небольшие, однако, столетний возраст и постоянная ходьба постепенно расшатали их. Она провела пальцем по одной из щелей. Там, наверху, была гостиная, не так ли? Я помню, как заметила эти дыры между досками в первую же ночь здесь.
Эдриенн представила себе, как все могло быть. Записка осталась на маленьком столике возле камина, ожидая ее возможного прибытия, но из-за какой-то мелочи – будь то порыв ветра из открытого окна, сквозняк из дверного проема или даже случайный удар локтем Эдит – упала на пол. Конверт был плоский и, подобно упавшему с дерева листу, мог проскользнуть между половицами, а его пропажу никто бы не заметил.
Маловероятно, но возможно. В конце концов, я подозревала, что записка из спальни была единственным посланием, которое оставила мне Эдит.
Эдриенн дрожащими пальцами развернула листок. Буквы были маленькими и изящными, и ей пришлось поднести бумагу поближе к лицу, чтобы прочесть их в луче фонаря.
