Глава 10
– Да, – ответила я, не понимая, с какого боку тут Глеб. Он же за границей. Он не мог стрелять в Антония! В него самого стреляли!
Но больше я сказать ничего не успела. В палату вошел врач, с которым мы виделись в холле. За его спиной маячили две женщины лет по пятьдесят – то ли медсестры, то ли администраторы. Группа поддержки?
– Там драка. Они катаются по земле. Вы понимаете, что нам придется оказывать им помощь?
– Разве это не является вашей прямой обязанностью? – удивленно спросил Кальвинскас.
– Вы когда-нибудь имели дело с нашими страховыми компаниями? – повернулся к нему мужчина в белом халате.
– Регулярно имею, – ответил Кальвинскас. – И что?
– Если привозит «Скорая» – это одно дело, а если граждане сами приходят – другое, – сказала я.
– С животными точно так же? – повернулся ко мне Кальвинскас.
– Ветеринарные услуги у нас все платные, – ответила я.
Хотя у меня есть клиенты, которым я помогаю бесплатно. Есть бабушка, которую я просто считаю святой. Она осталась одна, свои животные умерли – и кот, и собака. Она решила, что не может больше себе позволить взять малыша. С кем он останется после ее смерти? И она приняла решение: брать старых собак и котов на доживание. Когда я общалась с ней в последний раз, у нее жили две собаки, а к коту одиннадцати лет добавилась кошка двенадцати – как раз привезла знакомая зоозащитница. У всех животных умерли хозяева, и они оказались не нужны родственникам. Их или усыпили бы, или выбросили бы на улицу (что более вероятно). Неизвестно, кто кого переживет – эта удивительно добрая женщина или кто-то из животных. Но, по крайней мере, у них будет еще несколько лет в доме, с хозяйкой. Она заботится о них как может и сама получает от этого положительные эмоции. И животные же все понимают. Разве с таких людей можно брать деньги? Наоборот, им нужно помогать материально.
Антоний нажал на кнопку пульта, снова включая телевизор, и палату заполнил вопль Григорчука:
– Если Тонька с Васькой не поженились, значит, он точно голубой!
Антоний тут же опять выключил телевизор.
– Вот этот тип уже катается по земле, – сообщил врач. – Это не прямой эфир.
– Ему первую помощь можете не оказывать, – заметил Антоний. – Мы с Василисой Андреевной знаем его с первого класса. Он дрался все годы и ни разу не получил никаких серьезных увечий. Его и в ток-шоу регулярно приглашают из-за умения раздуть скандал из ничего и вступить в драку по поводу и без повода. И драться он может и с мужчинами, и с женщинами. Жаль, что пока его даже ни одна собака не покусала, хотя перед камерами он вставал на четвереньки и лаял. И на людей, и на собак.
Одна из дам в белом халате пояснила, что Григорчук начал драку с женщиной, а потом включились еще несколько человек обоего пола.
– Скоро ОМОН приедет, – спокойно сказал Кальвинскас.
– На подходе, – оторвал взгляд от своего телефона следователь.
– Вы понимаете, что вы здесь устроили?! – заорал врач. – Вы мне что обещали?
– Я вам обещал, что все будет спокойно через два часа после того, как мы приедем с Василисой Андреевной, – с прибалтийской невозмутимостью ответил Кальвинскас и демонстративно посмотрел на часы. – Но до того, как здесь станет спокойно, будет очень шумно, напряжение будет нарастать, дойдет до пика. Это закон драмы. Вы про катарсис слышали когда-нибудь? Сейчас приедет ОМОН, часть граждан заберет с собой, те, кто не хочет попасть под раздачу, сами сбегут. Кто-то, конечно, останется, но будет вести себя тихо. Это будут поклонники Антония Владимировича, которых на самом деле беспокоит состояние его здоровья. Когда мы соберемся уезжать с Василисой Андреевной, мы с ними спокойно побеседуем. Журналистов здесь уже не будет. Они помчатся за воронками, или их у вас теперь по-другому называют? В общем, действие переместится к полицейским участкам, куда повезут задержанных. Журналистам нужна картинка. А здесь картинки уже не будет. Кого-то посадят на пятнадцать суток. Или теперь не сажают? Кого-то выпустят. У тех, кого выпустят, будут брать интервью. Но выпустят не сразу, придется ждать. Вот они и будут ждать там, куда повезут задержанных! И журналисты, и соратники. Вам даже первую помощь оказывать не придется. Если помощь кому-то потребуется, то вызовут «Скорую» в участок. Если кто-то захочет снять побои, то поедет в травмпункт. Вы попросили меня освободить вас от этого нашествия. Я вам срежиссировал освобождение. Но организовать освобождение за пять секунд невозможно. И я привык работать в определенном формате. Я снимаю полнометражные ленты, а не рекламные клипы. И короткометражки меня никогда не интересовали. Чем вы недовольны?
Врач молчал, две дамы рядом с ним прятали улыбки.
– Загружают, – сообщил следователь, не отрывая взгляда от смартфона. – Думаю, сейчас еще дополнительный транспорт подъедет. Наверное, не рассчитывали, что их тут столько.
Врач махнул рукой и удалился в сопровождении дам. Дверь они за собой закрыли. Мы остались вчетвером.
– Это на самом деле вы все срежиссировали? – уточнил следователь. – Вы случайно политтехнологиями не увлекаетесь?
– Я их изучал, но ими не занимаюсь. Мне это неинтересно. Но я спрогнозировал развитие событий. Мы же с Антонием Владимировичем не первый день знакомы. И этих его одноклассников я и раньше видел. А вот Василису Андреевну впервые.
Кальвинскас встал со стула, подошел ко мне, приложился к ручке и невозмутимо вернулся на свое место.
– И что будет дальше? – спросил следователь у прибалтийского режиссера.
– В смысле?
– Это уже по вашей части, – влез Антоний. – Кого-то посадите, кого-то отпустите. Григорчука бы хорошо на длительный срок засадить. Достал он меня своими откровениями. Теперь еще Василису будет помоями поливать, причем без повода. Меня-то ладно, мне любой пиар на пользу пойдет, но я не хочу, чтобы он портил жизнь Василисе.
– Тоня, я переживу. Сама я ни на какие ток-шоу не пойду и больше никаких интервью давать не буду. Я это делала, когда мне нужно было деньги на операцию ребенку собрать. А сейчас не нужно. На жизнь я зарабатываю. И я свою подругу Варвару попрошу осадить Григорчука. Поговорит и успокоится.
– Не успокоится, – покачал головой мой школьный друг. – Ты знаешь, сколько лет он уже дает интервью обо мне? И вспоминает все новые детали, о существовании которых я никогда не догадывался?
Потом Антоний объяснил, что люди типа нашего одноклассника Григорчука как раз и ходят по ток-шоу. Это, так сказать, их формат. Еще Чарльз Дарвин сказал: «Уверенность чаще порождается невежеством, нежели знанием». Психологи провели серию экспериментов и подтвердили: невежественные люди склонны себя переоценивать и при этом не способны даже осознать всю глубину своей глупости. А компетентные люди обычно сомневаются в себе и своих способностях. И любое ток-шоу это подтверждает. Люди типа Григорчука заткнут любого умного и образованного оппонента – неспособного броситься в драку, пусть даже словесную.
– Я уверена, что ты способен дать отпор Петьке.
– Способен, но не собираюсь. С какой стати мне появляться с ним в одном ток-шоу? Это себя не уважать. Я другими способами себя пиарю. Хотя он пусть обо мне напоминает народу.
– Прости, если не то сказала.
– Вася, ты всегда говоришь «то». Я знаю, что ты на моей стороне и хочешь мне помочь.
– Давайте вернемся к Глебу Островскому, – предложил следователь. – Про Григорчука вы потом поговорите.
– Мы не хотим про него говорить, – сказали мы с Антонием практически хором, посмотрели друг на друга и рассмеялись.
Следователь с Кальвинскасом улыбнулись, потом следователь попросил меня рассказать про знакомство с Глебом.
– То есть вы знаете его только как ветеринар?
Я кивнула. Я не хотела углубляться в то, что между нами могло что-то быть, если бы я в то время не работала суррогатной матерью…
– Но вы много с ним общались?
Я объяснила про Прохора, про то, как его сбила машина, про то, как он закрыл телом своего хозяина, когда в него стреляли, про то, как мне помогали с ним гулять ребята из ГИБДД, мои соседи и, конечно, сам Глеб, как хозяин. Прохору требовался специальный уход, а Глеб у себя дома обеспечить его не мог.
– Вы гуляли вдвоем с Глебом и собакой?
– Иногда еще с моей дочерью Алисой. Сын тогда был в Чехии, как раз проходил реабилитацию. Если вы хотите спросить про отношение Глеба ко мне как к женщине… Я тогда была беременна двойней, которую вынашивала, чтобы оплатить операцию собственному ребенку. Мне не до мужчин было. Но мне нужно было гулять на свежем воздухе, и Глеб нас вывозил. Нас всех. Да и Глеб, как мне кажется, не видел во мне сексуальный объект…
– Он увидел твою душу, – вставил Антоний.
– Василиса Андреевна, не все мужчины сразу же думают о сексе с женщиной, – добавил Кальвинскас. – По крайней мере, когда далеко не восемнадцать лет, не бушуют гормоны и хочется в первую очередь общения. И у мужчин любовь возникает иногда – из чувства благодарности. А вы спасли собаку этого Островского, причем дважды. И он же знал, что вы беременны не от любимого мужчины? Что вы не замужем? Что вы таким образом зарабатываете деньги на благое дело?
Я кивнула, потом добавила, что какое-то время после отъезда Глеба из страны мы даже общались по скайпу. Но потом общение сошло на нет. Мы не были близко знакомы. Мы пересеклись на каком-то этапе жизненного пути. Прохор живет у меня, и даже если Глеб вернется, собаку я ему не отдам. Моя собака! И мои дети обожают Прохора, как и он их.
– А почему вы меня про него спрашиваете? – наконец удалось мне вставить свой вопрос.
– В Глеба Островского и Антония Владимировича стреляли из одного оружия, – сказал следователь.
Я моргнула.
– И что?
– Пока мы не нашли у них общих знакомых, кроме вас.
– Вы считаете, что это я в них обоих стреляла?! – такого удивления я не испытывала никогда в жизни. – Да я стрелковое оружие никогда в жизни в руках не держала.
– Успокойтесь, Василиса Андреевна! – замахал руками следователь.
– Вы беговыми собаками когда-нибудь занимались? – спросил Кальвинскас.
Я покачала головой. У меня даже пациентов таких не было. Не попадались!
– А я возил их на подарки, – вставил Антоний. – Мне специально заказывали псовых русских борзых. Дважды. Возможно, их за границей тренирует этот Глеб Островский. Не знаю. Я покупал у заводчиков. Они же занимались оформлением документов на вывоз. Про Глеба Островского даже не слышал, как уже говорил вам. На бега не ходил ни разу в жизни ни у нас, ни в Англии, ни в других странах. На конные скачки тоже не хожу. Меня это совершенно не интересует.
– Антоний Владимирович мне помогал купить щенков, то есть свел с теми заводчиками, – вставил Кальвинскас. – В Литве есть сообщество любителей борзых, я являюсь его членом. Щенков я вывозил сам. В Литву. Только в Литву.
– Я вывозил в Грецию, – добавил Антоний.
– Но я тоже никогда не встречался с Глебом Островским, даже никогда про него не слышал. И насколько мне известно, в Литве человек с такими именем и фамилией никогда не работал с гончими собаками. Я знаю всех людей, связанных с сообществом. Как вы понимаете, Литва – страна небольшая. Можно сказать, что все друг друга знают. По крайней мере, люди, которые чем-то прославились.
– Но за что в вас могли стрелять? – следователь посмотрел на моего друга.
– Без понятия.
– У вас есть враги?
– Так, чтобы убивать, – нет. Я, конечно, не всем нравлюсь, но я, так сказать, вспахиваю свою поляну. В России нет больше режиссеров, снимающих то, что снимаю я. Да и в мире нет человека, специализирующегося именно на моей тематике.
– А помещения?
– Какие?
– Ваш театр?
– В моей собственности. В России я почти не снимаю, в основном в Греции на островах. У нас проблемно, не говоря уже про то, что натура не та. На маленьком греческом острове, даже без единого старинного храма, мне все рады. Мы строим временные декорации, даем людям работу, пусть и временную, селимся в гостиницах, иногда в частных домах, едим в их тавернах. И места, где я снимал, становятся достопримечательностями – туда начинают ездить туристы, чтобы взглянуть на место, которое я прославил в фильме.
Кальвинскас спросил у нас со следователем, слышали ли мы про грот «Шаровая молния». На английском языке он называется Thunderball Grotto. Там проходили съемки четвертого фильма Бондианы, который и дал название гроту, раньше вообще никакого названия не было. Это архипелаг Эксума (район Багамских островов). Грот не представляет собой ничего особенного, но с момента выхода фильма о Джеймсе Бонде на экраны (в далеком 1965 году!) является туристической достопримечательностью. До сих пор! Дайверы погружаются в места, где проходили подводные съемки. Повысилась популярность Багамских островов в целом как туристического направления.
– А я делаю то же самое в Греции. И греки это понимают. Нас приглашают приезжать еще, что я и делаю. Мне с других островов регулярно шлют приглашения – чтобы я их прославил. У меня ни разу не было проблем со съемками в Греции, да еще и фильмов о Греции, пусть и древней. Но они готовы принимать людей, которые снимают фильмы и не о Греции, да хоть того же Джеймса Бонда. Они делают все, чтобы привлечь туристов и дать своим людям работу. И о Риме я в Греции снимаю. А в нашем дорогом городе – в буквальном смысле – везде требуются разрешения на съемки: и на улице, и в помещении. В помещениях, конечно, еще хуже, чем на улице. Декорацию не поставишь. Дешевле новый дом построить. У нас все хотят срубить бабок, причем немедленно. О перспективе не думают. Хотя эту перспективу многие люди просто не видят. Они живут сегодняшним днем и не знают, где будут работать через год.
– Я не снимаю ни в Питере, ни в Москве, – вставил Кальвинскас. – Даже когда действие вроде бы должно проходить в Питере или Москве. В Литве снимаю, в Латвии. Например, какой-то ресторан вроде радоваться должен, что получит рекламу в моем фильме, а они такую цену заламывают, что мне проще в павильоне снимать в моей литовской деревне.
– То есть у меня ни с кем нет никаких имущественных конфликтов. Я не знаю, почему в меня стреляли, – заявил Антоний.
– Женщины?
– Нет женщин.
– Э-э-э…
Мы все рассмеялись, понимая, что хочет спросить следователь. А я про себя порадовалась. Нет женщин! Ура!
– Личных конфликтов тоже нет. Не знаю!
Я вспомнила, что у Глеба Островского погибли жена и сын, и сказала об этом следователю. Он просто сообщил, что их убили, и сказал, что не хочет об этом говорить. Деталей я не знаю. Следователю по своим каналам это будет легче выяснить. И ведь не просто же так Глеб уехал из страны!
Но какая здесь связь с Антонием? Хотя что я знаю про жизнь Антония?!
Я вообще никогда не задавала своим мужчинам лишних вопросов. Может, зря? Ведь теперь я даже примерно не представляю, почему кто-то покушался и на Глеба, и на Антония. Но точно не из-за меня. В этом я была уверена. Претендентов на мою руку и сердце нет вообще, а уж тем более таких, которые хотели бы убить конкурентов. Жена с сыном Глеба вообще погибли до нашего знакомства. И у нас с Глебом ничего не было! И с Антонием ничего не было – в смысле того, что бывает между мужчиной и женщиной. Мы даже никогда не целовались по-настоящему!
Следователь предложил нам всем хорошо подумать и удалился. Мы втроем еще немного пообщались, Кальвинскас довез меня до дома, вышел со мной из машины, галантно поцеловал ручку и уехал. Я пошла домой.
