В центре огромного и холодного зала, облицованного роскошным мрамором, на невысоким постаменте стоял брус чистейшего льда высотой в метр. И прямо на льду, не прикрытая никакой материей, лежала молодая женщина. Лежала на спине, в простой, умиротворённой позе. Её пропорции были идеальны, а лицо прекрасно. Безупречная, почти белая, кожа и богатые, иссиня-чёрные рассыпанные по льду волосы, глаза… А вот глаза у неё были в контраст волосам. Они были синие и холодные, вернее, ледяные, как небо Арктики. Она только что открыла их. И просто лежала с открытыми глазами, приходя в себя после долгого сна. Ей не нужно было произносить слов, не нужно было приказывать, чтобы странное одинокое животное, похожее на уродливую, пузатую птицу и сидевшее на палке у стены, начало издавать красивые звуки. Оно с необыкновенной виртуозностью стало подражать фортепьяно. И по залу потекла красивая негромкая музыка. Шопен? Женщина без всяких видимых усилий встала со своего ледяного ложа, причём спина её была суха, и на ледяном брусе не осталось никакого отпечатка от её тела. Она лишь только коснулась ногами холодного мрамора, а две огромные, величиной с ладонь, златоглазки уже летели, шелестя крыльями, к ней, неся распахнутое прозрачное одеяние. Этакий халат или неглиже.

Женщина лишь отвела назад руки, чтобы попасть ими в рукава, и одеяние тут же было у неё на плечах. А златоглазки улетели куда-то вверх. Они ещё не успели отлететь и на несколько метров, как по мраморному полу к женщине весьма проворно заспешила большая неприятная тварь, отдалённо напоминающая кожистую черепаху с крокодильими лапами. На спине у «черепахи» стояли изысканные сандалии-шлёпанцы. Женщина надела сандалии и пошла по залу к большим дверям. Двери при её приближении распахнулись сами, и она вошла в другой зал, где стоял стол длинной не менее сотни метров. Стол был массивен и стар, но древнее жёлтое дерево было на удивление плотным и прочным, и рядом с ним было всего одно кресло с высокой спинкой. Вихляясь из стороны в сторону и стуча по мрамору когтями на ногах, к ней с подносом спешила удивительно противная, худая обезьяна. Поднос она несла с ловкостью, а на нём стояло всего два бокала, один из которых был заполнен красной или, скорее, малиновой густой жидкостью, а другой, судя по всему, простой водой. Женщина ещё не успела сесть в единственное кресло, как обезьяна уже поставила бокалы перед ней и, склонившись в поклоне, стала спиной вперёд удаляться от стола. А женщина сразу взяла стакан с красной жидкостью, у неё на лице появилась едва ли не улыбка, она была рада этому напитку, рассматривала его в стакане с предвкушением. И, удовлетворившись видом, начала медленно пить красную жидкость. Выпив, облизала губы, сидела прищурившись, наслаждаясь послевкусием или другими ощущениями, и, словно захмелев от напитка, бросила бокал на мрамор пола, с удовольствием глядя, как тот рассыпается на красивые осколки. И как к этим осколкам из ниш в стенах кидаются разные гады, чтобы длинными хоботками втянуть в себя раскрошившееся стекло, а своими животами ещё и протереть мрамор в том месте, где был разбит бокал. Но это женщину уже не забавляло, она отвела глаза, взяла второй бокал и быстро выпила содержимое, уже без всякого удовольствия. Второй стакан она бить не стала, просто поставила на стол, и существа-уборщики уползли к себе в стены. Женщина встала, подошла к стене, на которой висело огромное зеркало, осмотрела себя, что-то пыталась разглядеть у себя на лице, но в общем осталась осмотром довольна. И пошла в комнату, где с потолка ровной струёй лилась вода. Она была чистой и ледяной, настолько холодной, что по краям, у стен, появлялась ледяная кромка. Женщина, скинув прозрачный халат на пол, в лужу, стала под струю, запрокинула голову, чтобы вода начинала свой бег по её телу именно с лица, и тут же появилась новые существа, те, что стали её омывать большими мохнатыми щётками. Но мылась она недолго. Она вскоре вышла из-под воды и вытираясь, направилась в следующую комнату, в зал, где существа, похожие на худых и вихлястых обезьян, уже раскладывали для неё одежду. Одежды, впрочем, было совсем немного. Юбка до колен, пиджак, чулки и туфли на невысоком каблуке. Всё в тон, всё подобрано с исключительным вкусом. Она уселась на пуфик у зеркала, и пока обезьяны с мягкими бархатными лапками надевали на неё чулки, удивительная тварь, похожая на бурдюк с руками, подползла к ней сзади и занялась её роскошными волосами. В деле укладки волос бурдюк знал толк, не прошло и двух минут, как волосы женщины были уложены и прилизаны его влажным языком так, что на голове не осталось ни одного неприбранного волоска. Она взглянула на себя – да, всё в порядке. Встала, две обезьяны опустили её юбку почти до пола, чтобы женщине не пришлось высоко поднимать ноги, когда она вставала в неё. Юбку подняли и застегнули. А ещё одна обезьяна уже ставила перед ней туфли, одновременно освобождая её ноги от ещё мокрых сандалий. Никому и ничего говорить нужды не было, все существа в этом доме знали, что, когда и как нужно было делать, чтобы женщина оставалась довольной. Она ещё раз взглянула на себя. Всё было идеально. Костюм, туфли, чулки, причёска… Не к чему придраться.

Женщина вздохнула. Только тот, кто знал её давно, мог угадать в этом вздохе волнение. Да, женщина волновалась. Она знала, что сейчас ей предстоит важный разговор. Самый важный из всех возможных. И она пошла в следующий зал, зал, где разговор и должен был состояться. Зал был огромного размера, до центра его, где стояло уютное кресло и небольшой журнальный столик, ей пришлось идти пару минут. За нею бежала одна из вихлястых обезьян. Несла поднос, на котором одиноко лежала одна сигарета с жёлтым фильтром. На сигарете была надпись «Мальборо».

Женщина наконец добралась до кресла, уселась в него. Прямо перед нею, метрах в пятидесяти от неё, от пола куда-то ввысь уходило толстое стекло, отделявшее её от бесконечно серой среды, что едва заметно клубилась за стеклом. Пока эта среда была мертва. И она взяла с подноса сигарету. Тут же обезьяна щёлкнула пальцами, и на одном её ногте вспыхнул огонёк. Женщина прикурила от него сигарету. Сделала затяжку, выпустила дым, сделала ещё одну… Закрыла глаза и продолжила курить с неменьшим удовольствием, чем пила красный напиток. Курила, небрежно стряхивая пепел в услужливо подставляемую обезьяной лапу. Но докурить она не успела. Отшвырнув окурок, она вдруг встала, сделала несколько шагов к стеклу, что заменяло стену, и встала на колени. Она почувствовала ЕГО приближение. ОНО было уже близко. Совсем близко. ОНО никогда не здоровалось и не прощалось, ОНО начинало сразу, сразу переходя к делу. Так было всегда, как и в этот раз.

– Червь точит поток, – голос ЕГО был тяжёлым, протяжным, раскатистым, как гром. А за стеклом почти ничего не изменилось, только ей показалось, что клубы серой субстанции на той стороне задвигались чуть быстрее. Стали резче.

– Да, СУЩЕЕ, я проснулась от этого. Я тоже ощутила, что поток получил червоточину.

– Ты знаешь, что делать? – раскатисто звучал ЕГО голос.

– Да, СУЩЕЕ, ничего нового, я знаю, что делать. Я найду червя. Мне нужно время, и тогда я найду место, где червь рвёт ткань. Как только отправная точка для начала поисков будет известна, я быстро его вычислю.

И тут же резкая боль едва не разорвала ей голову, правая часть головы у неё онемела, правый глаз перестал видеть, правое ухо не слышало. Она едва сдержалась, чтобы не закричать от боли. Но сдержалась, сдержалась. Напрягла мышцы на лице, вдыхала воздух носом, пережидая боль, – не хватало ей ещё заорать тут – и, переведя дух, срывающимся голосом произнесла:

– Санкт-Петербург, юг, я поняла. Спасибо, СУЩЕЕ. Это облегчит мне задачу, – произнесла женщина, а сама уже начала восстанавливать повреждённые ткани в голове. Ничего, она всё восстановит, и мышцы, и кости, и нервы, и глазное яблоко, и уничтоженные нейроны, и даже память. Через пару минут всё будет функционировать как прежде. Она вздохнула.

Что уж говорить… ОНО умело доводить до сведения нужную информацию так, что её потом никогда не забудешь. Молниеносно, доходчиво и навсегда.

Женщина продолжила стоять на коленях ещё минуту, не меньше, но за стеклом ничего не менялось, и голос больше не звучал. ОНО ушло, как всегда, не попрощавшись. У НЕГО слишком много дел, чтобы быть вежливым. Женщина поднялась с колен, чуть покачнулась, она всё ещё не привела себя в порядок после того, как ОНО передало ей информацию. Проворная обезьяна, что подавала ей сигареты, поспешила поддержать её под локоть. Опрометчивое решение. Она не просила помощи. Не отдавала приказа. И за самоуправство глупая тварь поплатилась жизнью. Женщина одним ударом левой руки, ладонью наотмашь, размозжила ей голову. Одним ударом и с удовольствием разнесла ей голову. По залу фонтаном разлетелись брызги и осколки костей. В её доме никто не будет делать того, о чем его не просят, или что не заложено в него программой.

Ещё не все капли жидкости несчастной обезьяны упали на безупречный мрамор, как из скрытых ниш в стенах стали выбираться твари-уборщики, похожие на всё тех же кожистых черепах с хоботками и ворсистыми брюшками. Вот они делали всё как должно. А она, стряхивая с руки жидкость и кусочки мозга убитого существа, пошла в другую комнату, на ходу снимая и бросая на пол свой строгий пиджак. Она уже знала, что ей нужно, вернее, кто ей нужен, и собиралась нанести ему визит. И сделать это немедленно. Время не терпит. Никогда не терпит.

Роэ не знал, сколько он проспал, но понимал, что долго, так долго, что у него начала затекать спина. Но вот сколько? Ему уже нужно было просыпаться. Он уже чувствовал это. Как бы ты ни привык проводить время во сне, рано или поздно нужно «возвращаться». Иногда надо просыпаться… Чтобы…

Его кто-то схватил за ногу. Крепко схватил. И дёрнул так, что с его ноги слетел дорогой ботинок вместе с носком. Роэман тоже, как и ботинок, слетел, но уже слетел с кровати вместе с покрывалом, на котором спал обутый и в плаще. Он больно ударился об пол и спиной и, главное, затылком. Затылком ударился так, что зазвенело в ушах. Боль отдалась даже в висках. Он разинул рот, словно хотел заорать, но не смог, спина болит, воздуха не набрать. После долгого сна глаза отрываются не сразу. И, открывшись, ещё не сразу начинают видеть.

«Что за тварь…? Кто решился на это…?». Мышцы его вот-вот начнут работать, и тогда… Тот, кто на это осмелился… Да, кто бы это ни был… Мысль даже не успела выкристаллизоваться в его голове, как его пинком перевернули вниз лицом. Он хотел заорать, теперь воздуха ему хватало, а потом встать и серьёзно наказать ублюдка, он уже был готов. Но тут он услыхал частое дыхание. Кто это, кто так дышит у него в квартире? Собака? Большая собака? Откуда в его доме собаки? Кто мог додуматься прийти сюда с собакой и так себя вести. Неужели… И у него похолодела ноющая от удара спина. Кажется, он знал, кто это мог прийти с собакой и так себя вести.

И его догадка оказалась верной, едва он упёрся в пол руками, как только приоткрыл глаза, весь его боевой задор сразу спал. Он увидал белоснежную кожу женской ноги в красивой сандалии и всё сразу понял. Нога была прямо перед его носом.

– Ваше появление честь для меня, – тихо произнёс Роэ в пол, не осмеливаясь поднять глаз выше. – Чем я обязан?

Белая нога убралась от его носа, а за ней появились ноги собаки, она прошла перед ним, села совсем рядом, и он почувствовал, как эта псина воняет. И лишь после этого он услышал высокомерный и даже заносчивый женский голос:

– В твоём месте появился червь. Он на юге.

Роэ сразу всё понял, но информации, которую ему сообщили, было очень мало:

– Тут немало червей, – произнёс он и, решив польстить женщине, добавил: – скажите, богиня, какой это червь.

Тут же его голову прижала к полу тяжёлая ступня, она прижала его так, что он чуть нос не раздавил об паркет, Роэ услыхал холодный, не предвещающий ничего хорошего, смех над собой:

– Богиня? Надумал льстить мне, глупец?

И тут же собака впилась ему в лодыжку зубами и зарычала с каким-то садистским удовольствием. Острые зубы прокусили кожу. Но не так, чтобы разорвать сухожилия и мышцы. Слегка, чтобы он понял. А Роэ открыл рот, набрал воздуха, и перетерпев острую боль, исправился – больше никакой лести. Произнёс:

– Простите меня, госпожа, скажите, кого мне искать?

– Червь воняет гарью, – ответила женщина с заметной неприязнью.

– Я сейчас же начну искать, – обещал он, теперь ему было всё ясно. Да, дело было нешуточное. И тут же тяжёлая ступня перестала давить ему на голову. И сразу же собака, тварь, отпустила его ногу. Несколько секунд он лежал и слушал, как она бежит зачем-то в другую комнату, как стучит когтями по паркету, а потом и этот звук стих. Гости ушли, как будто их и не было, а Роэ остался в квартире один. Он сел на полу, стал растирать себе затылок. Стал разглядывать прокусы на лодыжке. Ему не очень хотелось суетиться. Сейчас Виталий Леонидович Роэман хотел бы помыться и, главное, как следует поесть. Да хотя бы просто прийти в себя после сна. Да, кстати! А сколько он на этот раз проспал? Роэ с трудом встал и, как был, в одном ботинке и плаще, пошел, сел на кровать. В прошлый раз он торопился заснуть, дело не терпело отлагательств, даже не разделся и с порога завалился на кровать в верхней одежде и обуви. Одежда теперь воняла, была несвежей. Роэман взял с прикроватной тумбы телефон, отключил зарядку и заглянул в меню. Двадцать восьмое сентября. Он проспал восемнадцать дней. Да, ему явно нужна была ванна. Но ждать было никак нельзя. Если Бледная пожаловала сама, значит, дело нешуточное. Вообще с ней шутить – себе дороже. Он достал из комода новые носки, надел их, кряхтя, обулся. И пошёл в ванную умыться и почистить зубы, прежде чем начать.