Для Валленштейна центром Европы был блок славянских стран у истоков Эльбы и Одера; для Фердинанда – группа немецкоязычных государств в верховьях Дуная; для королей Франции и Испании – Рейн, Нидерланды и североитальянские проходы. Два незначительных события на Рейне и в долинах его притоков вновь пробудили вражду между Бурбонами и Габсбургами. В Вердене, занятом французским гарнизоном с 1552 года в соответствии с давним договором, епископ, симпатизировавший Габсбургам, отлучил французских солдат от церкви за попытки построить крепость. В ответ Ришелье сжег акт об отлучении и хотел схватить епископа. Епископ, в свою очередь, обратился к Валленштейну с просьбой прислать ему войска, а Фердинанд – к испанцам в Люксембурге. На том инцидент и закончился; но он показал, в какую сторону дует ветер. Вскоре после него французское правительство повздорило с новым герцогом Лотарингии Карлом III из-за сюзеренитета над Баром. Герцог тут же обратился к императору, и затем все успокоилось.

На самом деле Ришелье не хотел войны. Франция, по его словам, страдала от четырех зол: «необузданного честолюбия Испании, чрезмерной вольности дворянства, недостатка солдат и отсутствия резервов для ведения войны». Ясно, что избавиться от первого зла невозможно было, не решив предварительно три остальные проблемы. В 1628 году их пока еще не удалось решить. Французская армия состояла из своенравных местных рекрутов – например, бретонцы заявляли, что их касаются только войны с Англией, под контролем дворянства. Война автоматически приводила к усилению позиций аристократии, а в силу опасного, оставшегося еще с феодальных времен обычая сам король не был полным хозяином собственной армии и вся власть над нею принадлежала коннетаблю Франции. Вдобавок к этому источнику проблем мятежники-гугеноты продолжали успешно сопротивляться правительству, и длительная осада так и не заставила их сдать свой важнейший бастион в Ла-Рошели.

В то же время в Нидерландах происходили постепенные изменения. Фредерик-Генрих Оранский не сумел освободить Бреду, но его разумное и энергичное правительство нейтрализовало последствия ее захвата. Напряжение войны начало сказываться на слабых финансах Испанских Нидерландов; армия получала жалованье уже не так регулярно, расходы двора сократились, и эфемерное процветание государства развеялось как по мановению руки. Эмиграция ремесленного населения с каждым годом возрастала все заметнее, а законодательные меры ни к чему не приводили. Блокирование Вальтеллины в конечном счете сказалось на армии, а постоянные нападения голландцев на испанские корабли в «малых морях» сдерживали приток субсидий из Мадрида. У испанцев вошло в обычай стоять в английских водах у Даунса, пока не подвернется удобный момент, чтобы войти в гавань Дюнкерка без помех со стороны голландцев, но с 1624 года англичане находились с Испанией в состоянии войны и уже не давали убежища ее судам. В 1626 году Фредерик-Генрих взял Олдензал с его огромными запасами оружия и боеприпасов, тем самым укрепив оборону своей восточной границы.

Но серьезный кризис наступил на севере Италии. Герцог Мантуанский умер, оставив ближайшим наследником герцога Неверского Карла, подданного французской короны. Никого особо не заботило, кому принадлежит Мантуя, но испанские Габсбурги решили, что небольшое родственное графство Монферрат с крепостью Казале на границе с Миланом не должно попасть в руки французов. Ришелье также твердо решил не упустить такой удобной возможности, чтобы упрочить свои позиции в Северной Италии. Под надуманным предлогом, будто герцог Неверский не попросил дозволения у императора, Фердинанд 1 апреля 1628 года начал войну за Мантую, объявив, что секвестрирует Монферрат и Мантую. Тогда Карл Неверский обратился к французскому правительству с призывом освободить Италию от испанского ярма. Испанцы сразу же оккупировали Монферрат, весь, кроме Казале, для захвата которого они вскоре отозвали самого Спинолу.

В то время как назревал кризис между Габсбургами и Бурбонами, между главами австрийской и испанской ветвей происходило значительное сближение. Старший сын императора достиг возраста вступления в брак, и в невесты ему выбрали инфанту Марию Испанскую, его двоюродную сестру, которой четырьмя годами раньше тщетно добивался принц Уэльский. Грациозная инфанта с ее немецкими голубыми глазами и розовым румянцем в Испании всегда считалась красавицей; с другой стороны, эрцгерцога описывали слишком унылыми красками, и у его невесты закралось опасение, что он уродлив и глуп. Сознавая свой долг, она не стала жаловаться и, приготовившись к встрече с безобразным и недалеким супругом, умудрилась влюбиться в него с первого взгляда от простого чувства облегчения из-за того, что у эрцгерцога оказалась обычная внешность и обычный ум. Между тем желания невесты и жениха никого не интересовали. Брачный контракт между ними был нерасторжимо заключен задолго до их встречи.