Фердинанд Штирийский был кандидатом на императорский трон. Фридрих, курфюрст Пфальцский, возглавлял партию германских свобод. Ни тот ни другой не стояли за единство германской нации. Однако между двумя крайностями были еще два человека, чьи интересы лежали исключительно в Германии, чья политика придерживалась среднего курса и чей переход на ту или иную сторону сыграл бы решающую роль. Курфюрст Иоганн-Георг Саксонский и герцог Максимилиан Баварский – эти два человека могли бы основать центристскую партию, которая еще имела шансы вытащить германский народ из-под развалин Священной Римской империи.

Иоганну-Георгу, курфюрсту Саксонскому, было чуть за тридцать; этот белокурый мужчина с широким квадратным лицом и нездоровым румянцем придерживался консервативных и патриотичных взглядов на жизнь. Он носил бороду в народном духе, стриг волосы и ни слова не понимал по-французски. Одевался он богато, просто и благоразумно, как и подобает князю, доброму христианину и отцу семейства, а его стол ломился от местных плодов, дичи и пива. Три раза в неделю он со всем своим двором ходил на службу и причащался в лютеранской церкви. По своему собственному разумению, Иоганн-Георг не отступал от принципов и вел безупречную частную жизнь в удушающе домашней атмосфере. При маниакальной любви к охоте он не был бескультурным человеком, интересовался ювелирными изделиями, но больше всего – музыкой. При его покровительстве Генрих Шютц сотворил чудо, соединив немецкие и итальянские веяния в музыке, опередившей свой век.

Несмотря на эти культурные притязания, Иоганн-Георг сохранил старый добрый немецкий обычай кутежей, чем шокировал людей, подпавших под французское или испанское влияние, – Фридриха Пфальцского и Фердинанда Штирийского. Известно, что Иоганн-Георг, презиравший иностранные деликатесы, мог просидеть за столом семь часов кряду, поглощая домашнюю снедь и местное пиво и прерываясь только затем, чтобы отодрать за уши придворного карлика или вылить остатки из кружки на голову слуге, давая тому понять, чтобы принес еще. Он не был завзятым пьяницей; его ум, когда он трезвел, был совершенно ясным, и пил он по привычке и за компанию, а не по слабости. Однако он пил слишком много и слишком часто. Позже стали говорить, что курфюрст был навеселе всякий раз, когда он допускал глупость в политике, и по меньшей мере у одного посла депеши усыпаны пометками вроде: «Вино его несколько разгорячило» и «Мне показалось, что он сильно пьян». Попробуй тут остаться дипломатом.

Но это ничего не меняло, потому что Иоганн-Георг, пьяный или трезвый, был весьма загадочной личностью. Никто не знал, на чью сторону он встанет. Возможно, не было никакого вреда в том, чтобы заставлять обе партии гадать, кого он поддержит, если бы сам Иоганн-Георг это знал; к несчастью, он блуждал во тьме так же, как и те, кто его обхаживал. Прежде всего, он хотел для Германии мира, коммерческого процветания и единства; в отличие от Фридриха и Фердинанда он не видел перед собой высокого предназначения и не хотел рисковать нынешним удобством ради сомнительных будущих благ. Видя, что Священная Римская империя германской нации угрожает рухнуть, он не представлял иного средства ее спасти, кроме как снова подставить подпорки. Стоя между двумя партиями, которые разрушали здание империи, между партией германских свобод и партией абсолютизма Габсбургов, он выступал за укрепление древних традиций. В первую очередь Иоганн-Георг был конституционалистом.

Из трех лидеров Иоганн-Георг, по-видимому, был умнее всех, но он не обладал ни самоуверенностью Фердинанда, ни доверием Фридриха к советникам; он принадлежал к числу тех, кто видит обе стороны любой медали, но не имеет достаточной смелости, чтобы сделать выбор. Когда он действовал, то исходил из мудрых, честных и конструктивных мотивов, но всегда начинал действовать слишком поздно.

Большое, хотя и не решающее влияние на него оказывали два человека: жена и придворный священник. Курфюрстина Магдалена-Сибилла была женщиной с характером, благонравной, доброй, энергичной и без причуд. Она была недалекого ума; считала, что лютеранство – самая правильная вера, что низшие классы должны знать свое место и что политический кризис, видимо, можно преодолеть всеобщим постом. Она превосходно заботилась о детях и домашнем хозяйстве курфюрста, и отчасти благодаря ей курфюрст и его подданные питали друг к другу симпатию, так как она была одной из первых правительниц, которые осознали важность респектабельного и скромного образа жизни для укрепления престижа правящего семейства.

Придворный капеллан доктор Хеэ, легковозбудимый венецианец из знатного рода, воспитывался среди католиков и в силу этого получил некоторое представление об их взглядах. У кальвинистов в вероучении, говаривал он, в сорок четыре раза больше ошибок. С другой стороны, он был убежденным протестантом и, как и его господин, конституционалистом. Язвительный автор и красноречивый оратор, он питал неуемную страсть к печатному слову, впервые проявившуюся, когда ему было 16 лет, и во всей Германии был известен как полемист. Кальвинисты, обыгрывая произношение его имени, прозвали Хеэ «первосвященником» – Hohepriester. Чванясь своим интеллектом и происхождением, ученый доктор легко становился мишенью для насмешек. «Не знаю, как и благодарить Господа за все те великие и возвышенные дары, которыми он в своем божественном всемогуществе наделил меня» – так выражался он, по словам современников.

Потомки оказались неблагосклонны к Иоганну-Георгу и его советникам. Как защитники невразумительной конституции и расколотого народа, они взвалили на свои плечи неблагодарную задачу и, как показали дальнейшие события, плохо выполнили ее, но, однако, надо отдать должное курфюрсту хотя бы за некоторые качества, которые довольно редко встречались среди князей в последующие годы. Он всегда был честен, всегда говорил, что думал, искренне трудился ради мира и общего блага Германии, и если порой он ставил Саксонию на первое место и нахватал для себя больше, чем следовало, то вина лежит на обычаях того времени, и, по крайней мере, он никогда не просил помощи у иноземцев. В историю курфюрст вошел человеком, который предал протестантов в 1620 году, императора – в 1631 году, шведов – в 1635-м. На самом же деле он был едва ли не единственным, кто проводил последовательную политику среди переменчивых интриг и врагов, и союзников. Будь он другим человеком, возможно, он нашел бы средний путь к спасению страны от катастрофы. В этом и состоит одна из главных трагедий германской истории, что Иоганн-Георг не был великим человеком.

Среди германских правителей наилучшей репутацией за рубежом пользовался герцог Максимилиан Баварский, хоть и не был курфюрстом. Дальний родственник курфюрста Пфальцского, он тоже принадлежал к роду Виттельсбахов, которые в некоторых частях Германии почитались больше, чем не такая древняя династия Габсбургов. По мнению современников, он был самым способным из германских правителей; человек бесконечно находчивый, терпеливый и расчетливый, он правил Баварией больше 20 лет со времени отречения отца. Теперь же ему было 45 лет, и он был одним из самых преуспевающих и самых малоприятных правителей в Европе. За счет бережливости и неусыпного контроля он скопил такое богатство в своей казне, что мог не только распоряжаться баварским ландтагом, когда позволял ему собираться, но и диктовать общую политику союзникам, когда заключал с ними альянсы и оплачивал львиную долю расходов.

Холодно благожелательный, педантично справедливый и неукоснительно нравственный, Максимилиан не щадил себя, выполняя нелегкий труд по управлению страной. Он построил больницы, организовал общественное вспомоществование, поощрял образование и искусство и дал своему народу то чувство безопасности, которое бывает при стабильном и платежеспособном правительстве. Однако он ввел смертную казнь за прелюбодеяние; ежегодно отправлял преступников на галеры и помогал допрашивать ведьм с помощью пыток. Он содержал постоянную армию и проводил набор призывников по всей стране. Он вмешивался даже в самые личные дела своих подданных: никому, даже дворянину, не позволялось иметь экипаж, пока ему не исполнится 55 лет, чтобы не ухудшилась порода верховых лошадей и мастерство его кавалеристов; за три года он семь раз издавал предписания об одежде, чтобы его подданные одевались не только более пристойно, но и более практично для войны. Не было ни одного уголка, куда бы герцог не сунул нос в поисках преступлений. Шокированный безнравственностью крестьян, он запретил им танцы и потребовал, чтобы работники-мужчины и работницы-женщины не спали в одном помещении, и ему не пришло в голову, что у бедняков и без того мало удовольствий и они не всегда отвечают за те условия, в которых живут. Его скаредность стала в Европе притчей во языцех: он урезал содержание престарелого отца, посчитав сумму слишком большой для того, кто уже отошел от власти, и слугам герцог платил хотя и регулярно, но очень мало, и управлял своим хозяйством за счет страха и почтения.

Максимилиан, отталкивающий в политике, был таким же малоприятным и в человеческих качествах. Судьба немилостиво наделила его весьма невыразительной внешностью; это был нескладный, худой, небольшого роста человек с волосами мышиного цвета и одутловатым лицом, аденоиды сильно портили его речь и черты. Он имел отточенные манеры, умел вести непринужденный и эрудированный разговор, но его пронзительный голос пугал неподготовленных собеседников. В угоду жене, принцессе Лотарингской, он завел у себя французскую моду, чье изящество вряд ли могло скрыть его физические недостатки.

Более способный и политически продуктивный, чем Иоганн-Георг, Максимилиан не обладал той бескомпромиссной прямотой, которая искупала изъяны курфюрста Саксонского. Осторожный сверх меры, герцог всячески избегал брать на себя обязательства и тем самым вселял пустые надежды во всех, кто пытался чего-то добиться от него. Как и Иоганн-Георг, он искренне стремился к общему благу для Германии, но, в отличие от того, имел ясное понимание политики и четкие взгляды. Тем больше его вина, когда он, подобно курфюрсту, ставил личные интересы на первое место. В этом смысле и курфюрст Саксонский, и герцог Баварский подвели свою страну, но Максимилиан – с куда более бесстыдным эгоизмом. Как никто другой, он желал, чтобы остальные жертвовали своей выгодой ради общего блага, и, как никто другой, ревниво и губительно цеплялся за собственные.

Связанный с эрцгерцогом Фердинандом двумя браками, Максимилиан начал правление пламенным сторонником Контрреформации, и считалось, что на его землях по сравнению с остальной Германией ереси меньше всего. В 1608 году его выбрали для того, чтобы исполнить судебное решение по Донауверту. Максимилиан сразу же согласился, тем самым твердо встав на сторону императорской власти. Он стал настолько непопулярен среди защитников германских свобод, что ему пришлось основать Католическую лигу чуть ли не для самозащиты в пику Евангелической унии Христиана Анхальтского.

Позднее, больше опасаясь вмешательства испанской короны в германские дела, курфюрст изменил свою политику. Сначала он попытался вывести всех габсбургских правителей из Католической лиги. Затем он совсем распустил ее и основал новую лигу, состоявшую исключительно из правителей, подчиненных его воле. В письме курфюрсту Пфальцскому он изобразил этот орган как чисто политическую ассоциацию, созданную ради сохранения конституции, и предложил объединить ее с Евангелической унией на неконфессиональном принципе. В то время это предложение было не такой уж нелепицей, какой ее представили будущие историки обеих организаций, так что нет никаких оснований подозревать герцога в неискренности.

И католики, и протестанты шептались о том, как бы выдвинуть Максимилиана в качестве соперника Фердинанда на очередных императорских выборах. Его репутация оправдывала подобную высокую честь, и у него не было никаких рискованных обязательств перед иноземцами. За пределами Баварии Максимилиан не проявил особой враждебности к протестантам и был очень дружен с курфюрстом Г[фальцским. Таким образом, герцог получил бы поддержку трех протестантских курфюрстов; а из трех рейнских епископов епископ Кёльнский приходился ему родным братом, на Майнцского мог надавить курфюрст Г[фальца, а Трирским командовал французский двор. Таким образом, все будут за него, кроме богемского короля. Однако в июне 1617 года королем Богемии (Чехии) избрали Фердинанда Штирийского. Вот если бы кто-то вырвал из его рук корону… Но все это были пустые гадания, ведь сам Максимилиан до сих пор не принял никакого решения. Он был способен сделать выбор, но его осторожность пересилила разум; ему не хватало той решительной, но и осмотрительной смелости, которая знает, когда и ради чего стоит идти на риск.

В Германии практически не было других князей, которых следовало бы принимать в расчет. Курфюрст Иоганн-Сигиз-мунд Бранденбургский, кальвинист, чьи подданные по большей части исповедовали лютеранство, был стар, ничего собой не представлял и полностью погрузился в дворцовые интриги. Кроме того, он только что приобрел Пруссию в качестве феода от польской короны и боялся и на шаг подойти к династии Габсбургов, пока ему грозил их сторожевой пес – польский король. В общем и целом он уныло тащился по пятам за Саксонией.

Из трех церковных курфюрстов Иоганн-Швайкард Майнцский был человеком неглупым, ответственным и миролюбивым, но почти не обладал влиянием вне коллегии. Значение епископа Трирского было настолько ничтожно, что можно прочесть груду литературы того периода и даже не найти его имени, хотя в историю Трира вошло другое выдающееся имя – Меттерних. Достаточно и того, что этот отпрыск семейства ничего не добавил к его репутации. Кёльнский курфюрст тоже не играл особой роли, если не считать того, что был братом Максимилиана Баварского.

В Вене император Матиас (Матвей) стоял одной ногой в могиле. Он мрачно предсказывал, что после его кончины произойдет нечто ужасное. Но он не имел даже сомнительного удовольствия вовремя умереть. Вместе с Европой он ошибся в расчетах на три года. Сигнал к войне подало не окончание голландского перемирия в апреле 1621 года, а восстание в Чехии, поднятое в мае 1618 года.