В холле Тессинского дворца открыли наружную дверь — набилось столько людей, что духота стала невыносимой. Тихо Сетон повернулся на стуле и глянул в сад. Гам, в самшитовом лабиринте, уже прогуливались разгоряченные гости. Скользнул взглядом по мраморной Минерве, застывшей в вечно приглашающей позе, улыбнулся и поймал на себе полный отвращения взгляд соседа с ряда впереди. Гог покраснел и отвернулся.

Сетон улыбнулся еще шире. Всех их бешено раздражает его присутствие, они его терпеть не могут, но как не открыть дверь одному из самых приближенных людей гофмаршала? Самые богатые люди королевства… все, что они могут сделать, — отвести глаза.

Он достал шелковый платок и неторопливо вытер щеку и подбородок. Позже, когда все пойдут в сад покурить, он полюбуется их брезгливыми минами — трюк с выпусканием дыма через свищ в щеке не для слабонервных. Многих передергивает от отвращения.

Музыканты настроили инструменты, дождались, пока постепенно стихнет гомон.

Дирижер постучал палочкой, добился окончательной тишины.

— Канон ре мажор великого Пахельбеля, написан ровно сто лет назад.

Музыканты квартета переглянулись, и виолончель сыграла несколько нисходящих терций, а потом восемь нот, невыразительную и тоже нисходящую гамму. За виолончелью гамму повторила первая скрипка, потом вторая, потом третья. Виолончель бесконечно твердила упрямую гамму, зато скрипки постепенно пустились во все тяжкие. Скучная гамма с каждой репризой расцветала новыми, волшебными и волнующими гармониями.

У Сетона по рукам побежали мурашки, он закрыл глаза и начал непроизвольно раскачиваться в такт ни на секунду не смолкающему притворно-равнодушному пульсу виолончели.

Он уже не обращал внимания на сочащуюся рану на щеке. Гнойная сукровица стекала на шею, запачкала шелковый шарф, но ему было все равно. Музыка захватила его целиком. Тихо Сетон наслаждался совершенным, ни с чем не сравнимым покоем.