Хедда услышала стоны издалека. На слух, в отличие от зрения, не жаловалась. Слишком уж тихие… плохой признак. Они добрели до поляны, и незнакомка помогла ей стать на колени. Пока шли, ободрала все ноги.

Двойня — это она поняла сразу, едва положив руки на огромный вспухший живот. Привычно померила объем таза — узкий. Чересчур узкий. Совсем девчонка. На ощупь нашла в сумке флакон с маслом, вылила немного на ладони и растерла. Роженица, похоже, ничего не соображает, а может, и без сознания.

Она повернулась к проводнице.

— Возьми ее за колени и раздвинь ноги пошире.

Зев матки открыт нормально, три дюйма. Готов для родов, шире не будет. Схватки редкие и не сильные.

— Когда начались роды?

— Вчера… к вечеру. Уже темно было.

Сутки. Схватки и не могут быть сильными так долго — организм изнемог. Она ввела руку во влагалище, продвинула пальцы дальше и нащупала пуповину — тугая, пульсирующая струна. Один, по крайне мере, жив. Ждет не дождется. За пуповиной… она сначала не поверила своим ощущениям.

На это Хедда не рассчитывала. Вместо макушки она нащупала крошечную ручонку. Редкий и опасный случай — поперечное положение плода. Мало того — второй вдавливал его в шейку матки, как вдавливают пробку в бутылку. Она продвинула руку дальше и вздрогнула: крошечная ручонка плода внезапно и ощутимо сдавила указательный палец.

По всем правилам надо бы послать за доктором или по крайней мере фельдшером — но теперь уже поздно. Промедление смерти подобно. Конечно, дали бы роженице лауданума… и что дальше? Разрезали бы плод на части специальным секатором, продырявили череп второму… Скорее всего, спасли бы жизнь матери. Но у Хедды не было этих несколько часов. Помощи ждать неоткуда, а эту парочку маленьких убийц надо любой ценой вызволять из плена — на кону стоят даже не две, а три жизни.

Хедда никогда не была особенно религиозной, но старая молитва повитух сама выплыла из памяти, как выплывает из тумана сверкающий топовыми и бортовыми лантернами корабль.

Господи, благослови труд моих рук, окажи милость в час испытаний…

Она решительно повернулась к своей спутнице.

— Как тебя зовут?

— Лиза.

— Можешь как-нибудь вскипятить воду? Чистые тряпки есть?

— А как же! Котелок есть… А тряпки… что ж — тряпки. Что на мне, то и есть.

Хедда отправила девочку кипятить воду, а сама сняла свою чистую льняную блузу. Снова тщательно смазала руки. Вернулась Лиза с чайником.

— Ты тоже вымой руки. На всякий случай.

Закрыла глаза. В памяти постепенно проявилась картинка из учебника ван Хорна: «Поперечное положение плода. Спинное предлежание. Внутриутробный поворот на головку». Это шестое чувство знакомо, наверное, каждой опытной повитухе: она словно видела живот насквозь, сквозь кожу, апоневроз, мышцы и слизистые оболочки. Каждое движение пальцев вызывает в воображении целую картину… Каждой повитухе? Нет, наверное, не каждой. Уж кто-кто, а она-то знала: в годы расцвета ей не было равных. Хотя тут-то и заключено коварство профессии: оценить се искусство может только она сама. Подумаешь — дети и сами рождаются, а помирают — значит, Бог прибрал. Она припоминала страницы учебника… дело почти безнадежное… шансов — один на сто… а пальцы сами делали свою работу. Девочка стонет, бедняжка; ей очень больно, но от этой боли лекарства нет. Она завела правую руку глубоко в матку, поддерживая левой, чтобы не сделать неловкого движения: не дай Бог, повредишь матку. Нащупала темечко. Осторожно провела пальцами по затылку к шее, обогнула плечико и нашла подмышку. Рука онемела, как в тисках… Лишь бы не порвать матку. Благодарение Богу, сама сильно похудела, рука не такая толстая, как была еще год назад. И ручку бы не вывихнуть… Нерожденный младенец яростно сопротивлялся, пока она медленно разворачивала его головкой к внутреннему зеву. Пришлось немного подождать, пока ему не надоест своевольничать. Вытащила руку, но пальцы оставила у зева. Надо дождаться, когда роженица придет в себя и вновь начнутся схватки.

Наклонилась к ней совсем близко и прошептала:

— Теперь твое дело. Ты меня слышишь? Дитя уже на пороге, но без твоей помощи… собери все силы и тужься, тужься, как можешь… все от тебя зависит. Тужься! — рявкнула она так, что Лиза вздрогнула и чуть не бросилась бежать.

Прошло не меньше получаса.

— Найди сучок, — обратилась Хедда к Лизе. — Найди сучок, пусть она зажмет его зубами. И держи руки. Пошли роды.

— Больно она сильная, я не удержу.

— Держи! — яростно прошипела Хедда.

И она появилась на свет. Девочка появилась на свет — в тот самый миг, когда роженица уже не могла отличить жизнь от смерти. Пухленькая, крупная девочка. Привычным движением пальца Хедда очистила крошечный ротик от слизи и слегка шлепнула по попке. Последовал первый судорожный вдох и робкий, неуверенный крик — скорее даже писк, а не крик. Хедда обрезала пуповину.

— Лиза! Оботри ее от слизи и заверни. И обними. Прижми к груди.

Лиза не двинулась с места — не решалась.

— Ты что, не слышала? У меня руки заняты. Там же еще один.

И в самом деле — через несколько минут на свет появился мальчик. А за ним и плацента.

Анна Стина провалилась в сон. Она даже не заметила, как повитуха обмыла ее. Промежность все-таки разорвалась, пришлось наложить пару швов. Потом Хедда подержала свокю блузу в кипятке, стряхнула горячую воду и приложила тряпку к локтю — не обжечь бы. Свернула в плотный комок и сунула родильнице между ног. Другой тряпкой туго обвязала опавший, дряблый живот. Тем временем Лиза успела набрать и согреть воды. Хедда долго и тщательно мыла руки. От непривычных и немалых усилий у нес болело все тело. И что? Ее переполняло восхитительное чувство радости и — что там скрывать — гордости. Какую работу сделала! За такую вряд ли бы взялись известные ей повитухи и даже доктора. Не говоря о том, что принимала роды на ощупь.

Но это еще не все. Конечно, у Хедды есть право крестить новорожденных, но только в тех случаях, когда ясно, что младенец долго на этом свете не задержится. Но эти-то — как орешки! С другой стороны — кто позаботится об их душах? Здесь-то, в этой глуши? У девочки наверняка были причины уйти от людей. Она с умилением прислушалась к тройному сопению.

— Лиза… можешь сходить к ручью и набрать еще воды? Поищи местечко, где вода почище. Дай-ка мне малышей, подержу, пока ты ходишь.

Лиза, не говоря ни слова, отдала ей новорожденных и ушла. А Хедда стояла с внезапно успокоившимися младенцами на руках и млела. Господи, что за тайная сила скрыта в этих крошечных созданиях! Достаточно им появиться на свет — и мир уже не кажется таким жестоким и отвратительным. Она даже зажмурилась — с закрытыми глазами чувство радости было еще сильнее: можно ненадолго забыть про свою слепоту.

Вернулась Лиза с полным котелком.

— Возьми их. Кому-то же надо… если ты мечтала когда-нибудь стать крестной матерью, поздравляю — выпал случай.

— Я ни в какого бога не верю.

— Тем более. Тогда тебе нетрудно примириться с нарушением некоторых формальностей.

Она окунула руку в котелок, набрала в горсть воды и вылила на темечко — сначала девочке, потом мальчику.

— Во имя Отца, Сына и Святого Духа…

Господи, спаси и защити этих безгрешных крошек.

Анна Стина издала какой-то звук. Хедда не сразу поняла, что она бормочет. Приложила ухо к се бессильно шевелящимся губам и согласно кивнула.

— Нарекаю вас Майей и Карлом.

Пора уходить. Младенцев удалось кое-как покормить, после чего молодая мать провалилась в сон. Слава Богу, и молоко есть — после таких-то родов…

— Провожать не надо. Уже рассвело, кое-что я различаю, да и улицы все исхожены-перехожены… — Она взяла Лизу за руку и приблизила лицо. — Ты, похоже, собралась куда-то. Ее одну оставлять нельзя.

— Как долго?

— Пока не наберется хоть немного сил, чтобы позаботиться о детишках. Сама видишь… До конца лета, думаю. Обещаешь?

Лиза задумалась — видно, что сомневается и взвешивает, какой урон нанесет эта неожиданная обуза ее планам. Наконец еле слышно прошептала:

— Да.

Хедда на всякий случай сжала руку посильней и с нажимом переспросила:

— Обещаешь?

— Да!

Хедда Даль шла по знакомому пригороду. Она чувствовала себя превосходно — несмотря на досадную слепоту, несмотря на бессонную ночь. Закат ее жизни неожиданно засветился новыми, чуть ли не радужными переливами. Во всей этой истории был пока ей неведомый, но несомненный и важный смысл. Множество новорожденных поумирало и в чреве матери, и сразу после рождения — ради того, чтобы эти двое стали жить. С этим знанием многое можно понять, а раз понять — значит, примириться. Она не обращала внимания на удивленные возгласы случайных прохожих. Неудивительно — не каждый день по улице бродят старухи с голой грудью. Что делать — блуза ушла на святое дело, а запасной одежды с собой не взяла.

Наверняка решат— привиделось. Или так: совсем спятила на старости лет, с усмешкой решила Хедда и перестала об этом думать.