К началу аукциона по продаже рабов Вэл Петрильо несколько опоздала. Он проводился в Гамбурге ранней осенью и проходил в подвале «Дас К***» — одного из самых скандально известных секс-клубов Европы. Покупатели сражались за право провести час-другой в приватных комнатах с кем-нибудь из полуголых мужчин и женщин, добровольно выставивших себя на продажу.　

Вэл услышала об аукционе — и особом «рабе» — всего несколько часов назад и тут же вылетела из Парижа, прервав романтические выходные в обществе иранского студента-художника, с которым она познакомилась в секс-клубе на левом берегу. Шикарный был парень. Сплошной тестостерон, ненасытность в постели и сухие мышцы. Вэл пообещала ему вернуться через несколько дней.　

В лучшем случае это была полуправда. Если бы Вэл и вернулась в Париж, то вряд ли к нему. Она предпочитала новое, неизведанное и смогла себя оторвать от этого великолепного самца лишь потому, что на горизонте замаячило нечто более заманчивое.　

Вэл впервые приехала в Гамбург и сожалела, что пришлось мчаться в клуб прямо из аэропорта Фульсбюттель. Столь неподобающая спешка не вписывалась в ее стиль. Вэл нравилось наслаждаться городами неторопливо и обстоятельно: прибыть на поезде, причем лучше всего на заре, посидеть несколько минут в одиночестве на платформе. Она любила наблюдать за пригородными пассажирами с их деловитой походкой, за бомжами и шлюхами, которые расхлябанно шатаются по вокзалу, за иностранными туристами, зачастую робкими и неуверенными, но пытающимися это скрыть, хотя в силу незнания города и языка с опаской нащупывают путь по чужой земле. Себя Вэл никогда не относила к этой жизнерадостной, убогой и бурлящей толчее, считала скорее отстраненной наблюдательницей, кем-то вроде хозяйки голубятни, следящей за тем, как вокруг топчется и курлыкает ее стая.　

Вэл словно всегда отделяла себя от других невидимой стеной, своего рода второй, целлофановой кожей, поэтому, даже когда в тело вонзались партнеры, контакт был не более чем поверхностным. Невидимая стена, за которой она себя заточила, причиняла боль, но вместе с тем служила защитой.　

Наблюдение стало одной из форм безопасного контакта, блужданием в море похожих и в то же время других людей, о которых она лишь фантазировала, воображая их вкус, запах, прикосновения. Дело в том, что Вэл была сродни человеку, рожденному слепым и немым. Секс играл роль азбуки Брайля, средства общаться и завязывать отношения. Порой ей казалось, что без него она прекратит существовать.　

Впрочем, в юности ей хотелось именно этого — прекратить существовать, исчезнуть из мира людей. Тихо жить в одиночестве, этакой старухой в теле ребенка, коротая дни в некоем далеком, буколическом краю.　

В отцовском кабинете висела картина маслом — плоский остров в бурном море, поросший буйной зеленью и накрытый шапкой облаков цвета бледной поганки. Ровная линия горизонта прерывалась лишь очертаниями деревеньки средневекового вида.　

«Это остров Оркни на севере Шотландии», — когда-то пояснил отец, за несколько лет до этого разговора заглянувший туда с семьей во время тура по Европе, и Вэл прониклась яростной, романтической тоской по этому месту.　

«Когда вырасту, — повторяла она в детстве, как мантру, — я поселюсь на острове Оркни, стану писать море и обрету свободу».　

Но по таинственной причине, когда мы вырастаем, многие детские мечты теряют привлекательность, и все это не осуществилось.　

Когда-то, едва выйдя из подросткового возраста и прекратив менять приемных родителей как перчатки, Вэл последовала за своей мечтой стать художницей и целый семестр проучилась в Нью-Йоркской школе дизайна «Парсонс», но вскоре на смену интересу к тонкостям формы, текстуры и цвета пришли увлечения другого рода: небесно-голубые глаза молодого учителя керамики, коралловые соски девушки, с которой она недолгое время снимала квартиру в Сохо, фиолетовоголовый член аргентинского гитариста, встреченного в ночном клубе. Попытка утолить один голод неизменно разжигала с полдесятка других, и под наплывом примитивных желаний все остальные потребности превращались в жалкое ничто.　

Не прошло и полгода, как Нью-Йорк и мечта стать художницей потеряли всякую привлекательность.　

Вэл перебралась в Бостон, а оттуда — в Филадельфию и так далее от любовника к любовнику, а затем и от континента к континенту — путешественница без корней, отстраненно взирающая на глубоко чуждый ей мир, если не занята в каких-нибудь эротических играх.　

Чтобы утолить ненасытную жажду новых впечатлений и новых способов взбодриться, Вэл взяла привычку менять города и сексуальных партнеров будто перчатки. Даже совокупляясь, она часто мечтала о ком-то следующем, и недосягаемое влекло ее куда больше тех, кто лежал на ней или под ней.　

Порой, в момент скрытных наблюдений на железнодорожном перроне или в терминале аэропорта, взгляд Вэл притягивало какое-нибудь особенно необычное лицо, привлекательная линия чьей-то руки или рта, запоминающаяся форма груди или щиколотки, и если предмет интереса оглядывался, то могло завязаться знакомство, возникнуть симпатия, и тогда мелькала мысль: «Передо мной возможная сестра, брат, близкий друг до конца жизни. Или возлюбленный».　

Порой эти люди действительно становились любовниками Вэл, но красота, обещанная первому взгляду, никогда не оправдывала ожиданий полностью, как и далекие города на горизонте. Одни поражали блеском, гордо вздымаясь в небо фаллосами ажурных минаретов и башнями из стекла и бетона, в других глаз натыкался на приземистые обшарпанные домишки, грязные от копоти и служившие рассадниками болезней, но и те и другие не дотягивали до ее мечты.　

Вот почему Вэл все время пребывала в движении. Из города в город, из постели в постель, потворствуя двум своим слабостям: одержимости переменой мест и одержимости сексом. Основным страстям ее жизни.

Правда, последние несколько месяцев Вэл толкала в путь новая цель. По излюбленным массажным салонам и частным клубам поползли странные слухи. Время от времени чей-нибудь язык развязывался под действием алкоголя или секса и нашептывал об одном месте, воплощении грез, где она до сих пор не бывала, о городе, в котором разврат достиг настолько извращенных высот, что они не укладывались в уме, о городе, в сравнении с которым бледнели развеселые Содомы и современные Гоморры известного мира.　

Рассказчик всегда ограничивался туманными намеками, однако в историях не раз упоминался человек, известный только как Турок. Вход в Город, уверяли сплетники, зависит от него.　

Погоня за Турком, не суть важно реальной личностью или плодом фантазии умов слишком продажных, чтобы отличить правду ото лжи, и привела Вэл в «Дас К***». Согласно расписанию, через несколько минут предстояло пойти с молотка одному молодому филиппинцу. Днем он работал обычным грузчиком в гамбургских доках, а по ночам потакал своей тяге к садо-мазо. Прошел слух, что он встречал Турка и даже отважился побывать в Городе. Заинтригованная, Вэл решила встретиться с этим парнем.　

Нервничая в предвкушении, она потягивала «Курвуазье» за столиком у сцены и наблюдала за официантом с панковской стрижкой, который в сетчатых колготках и атласных шортах жеманно прохаживался неподалеку.　

Время перевалило за полночь. Вэл сидела в клубе с десяти и предпочла бы удалиться с кем-нибудь в одну из приватных комнат в конце заведения, к которым и из которых постоянно тек поток пар, трио и групп, но тогда она могла бы упустить то, ради чего приехала, и остаться без красавчика и нужной информации. Так что Вэл нетерпеливо ерзала, ожидая того, за кого собралась сражаться, и пыталась не обращать внимания на клитор, назойливо пульсировавший в атмосфере страсти и феромонов.　

Вэл было немного за тридцать. Стройная, с серыми глазами в изумрудную крапинку и черными волосами, которые, падая на загорелое овальное лицо, частично скрывали из виду довольно симметричные черты и отсутствующее выражение, что делало ее если и не классической красавицей, то по меньшей мере загадочной. В комнате, полной невероятно броских и даже нарочито чудных людей, ее собственное лицо и манеры выглядели до подозрительности заурядно. Джинсы по фигуре, но не настолько тесные, чтобы затруднить ток крови. Свободная шелковая блуза. Зашарпанные ковбойские сапоги, наверное более уместные на Диком Западе, а не в европейском секс-клубе. Минимум косметики, никаких украшений в ушах, на шее и пальцах, если не считать кольца с большим сапфиром на среднем.　

Стороннему наблюдателю было тяжело определить сексуальную ориентацию Вэл, а она такое положение дел любила и всячески поддерживала.　

Пока с аукциона продавали пару близнецов, двух молодых нигериек с широченными носами и темно-красными губами размером с лепестки розы. В итоге девушек приобрел пожилой мужчина в бифокальных очках и твидовом пиджаке — предположительно, университетский преподаватель.　

Молодую блондинку в корсете и на поводке купила лесбиянка в кожаном комбинезоне, тут же надевшая на свою добычу наручники. Затем с аукциона ушел мужчина — этакая неторопливая гора мускулов, покрытая сложным кружевом зеленых татуировок, которые оплетали его руки и ноги, будто эпидермальный кудзу. За него выложило непомерную сумму вычурного вида создание с блестками на фальшивых ресницах и выпуклостью в промежности, обтянутой леггинсами из спандекса.　

Но вот на сцену вывели филиппинца, которым заинтересовалось сразу несколько пожилых мужчин. Молодой, с прессом как стиральная доска, почти никакой растительности на теле. Намасленная кожа казалась слишком тугой, подчеркивая каждую мышцу, кость и сухожилие, словно корсет из гладкой и мягкой кожи, созданный специально, чтобы сорвать его кнутом для лучшего доступа к скрытым под ним радостям. Вэл подождала, пока все сделают ставки, а затем стремительно назвала столь огромную сумму, что никто не посмел перебить. Несколько соперников-мужчин метнули злобные взгляды. Может, и сам раб разочарован? Что, если он не в состоянии обслужить женщину даже под давлением обстоятельств? Не важно, за него заплачено и теперь он принадлежит ей. По крайней мере, на ближайшие часы.

На пути в кассу она почувствовала чей-то взгляд и медленно обернулась. Из бара на нее смотрел парень с платиновыми волосами и зелеными рысьими глазами, одетый в шелковую рубаху и атласный жилет свободного кроя. В ухе сверкала бриллиантовая серьга, макияж глаз а-ля зомби мог посрамить боевую раскраску любой шлюхи. Бледная кожа казалась полупрозрачной, сшитой из тончайших крылышек насекомых. Поймав взгляд Вэл, парень в шутливом тосте поднял крошечную рюмочку с каким-то золотистым ликером.　

Вэл не снизошла до ответа, хоть парень и был красивым. Сейчас ее интересовало только недавнее приобретение.　

Вскоре, расплатившись за раба, Вэл позабыла о призрачно-бледном видении у бара. Она отвела филиппинца, чье имя, по словам аукциониста, было Сантос, в комнату пыток наверху, одна стена которой представляла собой настоящую мечту садиста: кожаные стеки, восьмихвостки, приспособления для фиксации.　

Вэл начала с того, что разделась сама и раздела Сантоса, после чего приказала себя оттрахать. Раб подчинился с удовольствием и пылом, но через несколько минут Вэл притворилась недовольной и заковала его в кандалы на стене. Затем выбрала из коллекции плеток самую крепкую и хлестала парня по обнаженным спине и ягодицам, пока его блестящая орехово-смуглая кожа не покрылась сетью выпуклых розовых полос.　

За все время наказания раб не проронил ни звука, что несколько разочаровало Вэл. Основное удовольствие при порке ей доставляли крики и стоны нижнего, и она принялась хлестать с удвоенной силой, но так и не вырвала ни единой мольбы о пощаде.　

Наконец Вэл освободила парню руки и разрешила себя трахнуть. Вскоре он довел их обоих до разрядки и кончил, содрогаясь всем телом, но по-прежнему не издал ни звука.　

Какое-то время они пролежали, вдыхая пикантный запах оргазма и слушая смех и аплодисменты, которые доносились снизу, где еще продолжался аукцион.　

— Я узнала о тебе в Париже, — неспешно оглаживая член Сантоса, начала Вэл на корявом немецком. — Мне говорили, ты настоящий эксперт по части извращений.　

Он с улыбкой пожал плечами. Не понял? Владеет немецким еще хуже нее? Вэл перешла на английский, но Сантос лишь тупо уставился на нее и томно обвел пальцем ее сосок.

Тогда она призвала на помощь зачаточные познания в испанском:　

— Это правда, что ты знаком с человеком по прозвищу Турок? И что ты был в месте под названием Город?　

И снова слабая, полустрадальческая улыбка, полная кокетства, но на этот раз не оставившая никаких сомнений, что он понимает. Стоило произнести «el Turco», как пенис в руке отвердел.　

— Имей в виду: ты все еще мой раб. Я задала вопрос.　

Сантос припал своими пухлыми губами к ее, впервые разрешая себя поцеловать.　

Приглашает ее в своего рода игру, где ради сведений придется его немного задобрить? Отчасти раздосадованная, отчасти заинтригованная, Вэл решила подыграть. Вошла языком ему в рот, покружила, толкнулась и вдруг...　

Отпрянула с испуганным, полным отвращения криком, чувствуя, как по спине бежит холодок.　

Сантос, весело усмехнувшись, так широко разинул рот для осмотра, что стали видны гланды.　

Впрочем, их, конечно же, ничто не загораживало. Взгляду Вэл предстала пустая, необитаемая пещера. От языка остался лишь серый обрубок в глубине.　

Парень булькнул, издав нечеткий звук, похожий на хрюканье.　

Никак не выказав потрясения, Вэл вынула из сумочки ручку и бумагу.　

— Ответь на мои вопросы. Я знаю, ты все понимаешь. Пиши.　

Держа ручку так, словно видит впервые, Сантос накарябал вверху страницы «х». Вэл попросила снова — с тем же результатом.　

Зато его член проявил намного больше тяги к общению. Он снова стоял, похотливо прижимаясь к животу Вэл. С досадой отмахнувшись от непочтительного куска мяса, она принялась одеваться.　

Сантос ничего не скажет. Она купила немого, который либо не обучен писать, либо притворяется. Впрочем, парень и так, пожалуй, сообщил слишком много.　

Вэл была в ярости. Но неудача лишь подлила масла в огонь, странным образом распалив желание увидеть Город.