На следующее утро я согласился уплатить владельцу фургона десять шиллингов за мою поездку в Лондон, если только будет разрешено Стрэпу занимать мое место, когда мне заблагорассудится итти пешком; в то же время я просил его умиротворить взбешенного капитана, который вошел в кухню, держа в руке обнаженную шпагу, и угрожал, пересыпая угрозы проклятиями, расправиться с негодяем, пытавшимся осквернить его ложе. Но фургонщик тщетно старался объяснить ошибку и убедить капитана в полной невиновности бедного парня, дрожавшего за моей спиной; и чем более покорным казался Стрэп, тем неукротимей становилось негодование Уизела, который клялся в том, что либо заставит Стрэпа с ним драться, либо убьет его тут же на месте.

Я был крайне раздражен такой наглостью и заявил ему, что ни на что не похоже заставлять беднягу цырюльника сражаться с воином его оружием, и предложил, чтобы он либо боролся со Стрэпом, либо боксировал. С таким предложением Стрэп немедленно согласился, но заявил, что он станет драться при условии, если ставкой будет гинея, однако Уизел ответил с презрением, что ниже достоинства джентльмена, занимающего такое положение, как он, не только драться, как носильщик, но и ставить себя на одну доску с таким парнем, как Стрэп.

— Что за чертовщина! — воскликнул Джой — Не годится, капитан, нет! Не годится совершать смертоубийство. Вот этот бедняга готов просить прощения за обиду, а ежели это вас не ублажит, предлагает драться по всем правилам. Уж коли вы не хотите бокса, что ж, можно подраться дубинками. Эй, парень, согласен ты драться дубинками?

Немного подумав, Стрэп дал ответ:

— Да, я буду драться с ним дубинками.

Но после того как этот способ был также отвергнут капитаном, я, раскусив его характер, мигнул Стрэпу и сказал всей компании, что я слышал, будто полагается выбирать оружие тому, кого вызвали на дуэль, что таковы правила в деле чести и что я готов обещать от имени моего спутника согласие его драться холодным оружием, но таким, с которым Стрэп хорошо знаком, а именно бритвой. Я заметил, что при упоминании о бритве капитан изменился в лице, а Стрэп потянул меня за рукав и прошептал с большой горячностью: «Во имя господа бога не предлагай этого!»

Но тут Уизел, оправившись, повернулся ко мне и с грозной миной крикнул:

— Кто вы такой, чорт побери? Извольте со мной драться!

С этими словами он стал в позицию, и я ужасно испугался, увидев острие шпаги на расстоянии полуфута от моей груди; отскочив в сторону, я схватил стоявший в углу камелька вертел и заставил моего грозного противника делать множество пируэтов и отпрыгивать при каждом прикосновении моего оружия, пока я не загнал капитана в угол комнаты к немалому увеселению собравшихся. Когда капитан попал туда, вошла его жена и, увидев мужа в столь опасном положении, испустила отчаянный вопль; пребывая в такой крайности, Уизел попросил перемирия, которое было немедленно ему даровано; в конце концов он удовлетворился покорностью Стрэпа, который, упав перед ним на колени, заверял в своей невиновности и просил прощения за совершенную им ошибку.

Закончив это дело без пролития крови, мы отправились завтракать, но среди нас нехватало двух членов нашей компании, а именно мисс Дженни и ростовщика. Что до первой, то миссис Уизел сообщила нам, что та будила ее всю ночь стонами и что поутру, когда она встала, мисс Дженни чувствовала себя весьма худо и не могла продолжать путешествия. Как раз в это время она послала за владельцем фургона, который, не мешкая, пошел к ней в комнату, сопровождаемый всеми нами. Мисс Дженни жалобным тоном сообщила, что она боится выкидыша из-за перепуга, которым этой ночью обязана грубости Айзека, и так как еще неизвестно, что произойдет, следует задержать ростовщика, чтобы он отвечал за последствия.

Сей дряхлый Тарквиний найден был в фургоне, куда он спрятался, чтобы не напоминать о своем ночном позоре, но был извлечен оттуда насильно и доставлен к ней. Как только он появился, она стала рыдать и стонать самым жалостным манером и сказала нам, что если она умрет, то пусть ее кровь падет на голову насильника. Бедняга Айзек, возведя глаза и воздев руки к небесам, просил господа спасти его от злых козней этой Иезавели и со слезами на глазах убеждал нас в том, что очутился он в ее постели по собственному ее приглашению. Владелец фургона, смекнув, в чем дело, посоветовал Айзеку развязаться с ней, уплатив некоторую сумму денег, в ответ на что тот воскликнул с неистовством:

— Сумму денег! Повесить эту ехидну!

— О! Прекрасно! — сказала мисс Дженни. — Я вижу, что напрасны старания воздействовать по-хорошему на это каменное сердце. Джой! Пойдите, пожалуйста, к судье и скажите ему, что здесь находится больная, которая желает его видеть по важному делу.

При упоминании о судье Айзек затрепетал и, приказав Джою повременить, спросил дрожащим голосом, чего она хочет. Она ответила ему, что, раз он не достиг своей греховной цели, она может удовлетвориться малым, и хотя ущерб, который ее здоровье может понести, никак не вознаградим, она согласна отпустить его за сто гиней.

— Сто гиней! — воскликнул он в исступлении. — Сто фурий! Откуда возьмет сто гиней такой несчастный старик, как я? Если бы у меня было столько денег, разве я стал бы ездить в фургоне в эту пору года?

— Та-та-та! — перебила мисс Дженни. — Оставь эти жалкие увертки. Ты думаешь, я не знаю Айзека Рэпайна, биржевого маклера с улицы Миноритов? Ах, старый негодяй! Немало закладов, которые никогда не выкупались, принесли тебе я и мои знакомые.

Убедившись, что маскировка не удалась, Айзек предложил двадцать шиллингов за свое освобождение, от чего она решительно отказалась, потребовав не меньше пятидесяти фунтов. Однако в конце концов она согласилась на пять фунтов, которые он уплатил с величайшей неохотой, во избежание обвинений в насилии. После этого соглашения захворавшая особа ухитрилась занять место в фургоне, и мы двинулись в полном спокойствии, причем Стрэпу предоставили лошадь Джоя, а возница избрал пеший способ передвижения. В течение этого утра и до полудня мы выслушивали отчет о доблестях капитана Уизела — о том, как он однажды сокрушил солдата, над ним подшутившего, а в другой раз дернул за нос трактирщика, которому не понравилось, что он чистит зубы вилкой, о том, что он вызвал драться торговца молочными продуктами, дерзнувшего выдавать себя за его соперника; для подтверждения этих подвигов он отнесся к своей жене. Та подтвердила все, что он говорил и заметила:

— Вот эта последняя история произошла в тот самый день, когда я получила любовное письмо от сквайра Гоббла… Помните, мой дорогой, как раз в тот вечер я объелась овсянками и мне было так худо, что лорд Диддл заметил, как я в лице изменилась, а миледи, та почти сомлела от испуга.

— Еще бы, дорогая! — ответствовал капитан. — И милорд тогда же сказал мне улыбаясь: «Билли! Миссис Уизел несомненно в интересном положении», на что я отвечал учтиво: «Милорд! Хотел бы я вернуть вам сей комплимент». Вся компания так и покатилась со смеху, а милорд, который, знаете ли, очень любил остроумные ответы, подошел и поцеловал меня.

Так мы путешествовали пять дней беспрепятственно и не встретили ничего достойного внимания; мисс Дженни скоро оправилась и каждый день развлекала нас своими песенками, коих она знала немало, и шутками над своим престарелым воздыхателем, который тем не менее с ней не примирился. На шестой день, когда мы собирались усесться за обед, хозяин гостиницы вошел и — сказал нам, что прибывшие только что три джентльмена приказали снести обед в их комнату, хотя он и сообщил им, что обед заказан ранее пассажирами фургона. В ответ на это его сообщение джентльмены ответили: «Пусть идут ко всем чертям пассажиры фургона, более высоким особам надо служить в первую очередь, а для тех пассажиров особой беды не будет, если они один день пообедают хлебом с сыром».

Это было глубокое разочарование для всех нас, и мы ломали голову, как помочь делу; мисс Дженни заметила, что капитан Уизел, по профессии воин, должен в таком случае защитить нас от оскорбления. Но капитан извинился, заявив, что ни за что на свете не желает, чтобы стало известно о его путешествии в фургоне, и поклялся, что ежели бы он появился, как ему подобает, то они скорей проглотили бы его шпагу, чем обед. Выслушав эту декларацию, мисс Дженни схватила его шпагу, обнажила ее и помчалась в кухню, где заявила повару, что отправит его на тот свет, если он немедленно не пришлет обед в нашу комнату. На шум, произведенный ею, три незнакомца спустились вниз, и один из них, увидев ее, закричал:

— Вот-те на! Дженни Рэмпер! Кой чорт занес тебя сюда?

— Джек Рэттл, дорогой мой, это вы? — воскликнула она, падая ему в объятия. — Теперь пусть Уизел идет в преисподнюю со своим обедом. Я буду обедать с вами!

Те согласились с большой радостью; мы были уже почти обречены довольствоваться самым жалким обедом, как вдруг Джой, узнав обо всем, вошел в кухню с вилами в руке и поклялся предать смерти каждого, кто покусится на обед, приготовленный для пассажиров фургона. Эта угроза могла возыметь фатальные последствия. Трое незнакомцев обнажили- свои шпаги, к ним присоединились их слуги, а мы выстроились на стороне Джоя; но тут вмешался, хозяин гостиницы, предложивший поделиться своим обедом ради сохранения мира, что и было принято незнакомцами, и вслед за сим без дальнейших неприятностей мы уселись за стол.

Днем я решил итти пешком вместе с Джоем, и мое место занял Стрэп. Завязав беседу с этим возницей, я убедился скоро, что он веселый, насмешливый, добродушный парень и вместе с тем очень продувной. Он рассказал мне, что мисс Дженни, особа легкого поведения, ехала в почтовой карете в компании с офицером-вербовщиком из Лондона в Ньюкесл, где этот офицер был арестован и посажен в тюрьму за долги, и что она поневоле возвращается теперь к прежней жизни. Также поведал он мне о том, что один из слуг джентльмена, оставленного нами вгостинице, видел когда-то Уизела, тотчас же его узнал и сообщил Джою некоторые подробности о нем, а именно, что он служил много лет камердинером у милорда Фриззла, когда тот жил отдельно от своей супруги, но после их примирения она настояла на увольнении Уизела, а также и той женщины, с которой лорд спутался; его лордство, дабы отделаться от них обоих пристойней, предложил Уизелу жениться на его любовнице, за что обещал купить ему офицерский патент; на этом они и порешили, и теперь Уизел к выгоде его лордства служит прапорщиком в каком-то полку.

Что до храбрости Уизела, то мы с Джоем были о ней одного мнения и порешили ее испытать, взбудоражив пассажиров криком: «Разбойник!» — как только нам попадется навстречу какой-нибудь всадник. Сей план мы привели в исполнение еще до сумерек, завидев приближающегося к нам всадника. Как только Джой сообщил пассажирам фургона, что он опасается, не ограбят ли нас, поднялся переполох. Стрэп выскочил из фургона и спрятался в придорожные кусты. Ростовщик испустил вопль и зашуршал соломой, давая нам основания полагать, что он там прячет что-то. Миссис Уизел, ломая руки, жалобно закричала, а капитан, к нашему большому удивлению, начал храпеть; но эта уловка не удалась, так как мисс Дженни встряхнула его за плечо и заорала:

— Дьявол! Капитан! Нашел время спать, когда нас вот-вот ограбят! Постыдитесь, вставайте, держите себя, как солдат и человек чести!

Уизел притворился чрезвычайно возмущенным тем, что нарушили его покой, и поклялся, что он все-таки выспится, хотя бы его окружили разбойники со всей Англии.

— Проклятье! Чего вы струсили?! — продолжал он, а сам дрожал так, что фургон трясся.

Эта странная манера поведения привела мисс Рэмпер в такой гнев, что она закричала:

— Трус! Самый отъявленный трус из тех, кого выбрасывают из полка. Джой! Остановите фургон, и будь я проклята, но я уговорю грабителя отнять у него не только кошелек, но и шкуру!

С этими словами она с большим проворством выпрыгнула из фургона. Тем временем всадник поравнялся с нами и оказался слугой джентльмена и знакомцем Джоя, который объяснил ему наш замысел и попросил его помочь нам и направиться к фургону, чтобы испытать тех, кто был внутри. Всадник согласился ради развлечения, приблизился к фургону и страшным голосом вопросил:

— Эй, кто там?

Айзек ответил жалобно:

— Здесь бедный, жалкий грешник, который содержит семью и кроме этих пятнадцати шиллингов ничего не имеет… Если вы отнимете их, мы все помрем с голоду…

— А кто это плачет в другом углу? — спросил мнимый разбойник.

— Бедная, несчастная женщина, — отвечала миссис Уизел, — имейте к ней сострадание, молю вас во имя Христа!

— Вы девица или замужем? — спросил он.

— Замужем, на свою беду! — воскликнула она.

— Где ваш муж? Кто он такой? — продолжал он.

— Мой муж — офицер, мы оставили его больным в гостинице, где обедали в последний раз, — ответила она.

— Вы, должно быть, ошиблись, — сказал он. — Потому что я своими глазами видел, как сегодня днем он входил в фургон. Но что это воняет? Должно быть, ваша комнатная собачка напаскудила! А ну-ка, позвольте я поймаю эту мерзкую собачонку! Я научу ее, как себя вести.

Тут он схватил Уизела за ногу и вытащил его из-под юбок жены, где тот прятался.

Дрожащий капитан, обнаруженный в столь бесславном положении, стал протирать глаза, притворяясь, будто проснулся, и закричал:

— Что такое? Что такое?

— Ничего особенного, — отвечал всадник. — Я только заглянул, чтобы узнать, как вы поживаете. А теперь прощайте, славный капитан!

Он дал шпоры коню и мгновенно скрылся из виду. Прошло некоторое время, пока Уизел пришел в себя, но, наконец, снова напыжившись, сказал:

— Проклятый парень! Чего это он умчался, прежде чем я успел его расспросить о его хозяине и хозяйке? Вы, помните, дорогая, Тома? — отнесся он к жене.

— Мне кажется… да, да, припоминаю, — отвечала та. — Но ведь вы знаете, я редко имею дело с людьми его положения.

— Вот-те на! — воскликнул Джой. — Вы знаете парня, капитан?

— Знаю ли я его? Разумеется! Он не раз наполнял мой стакан бургундским за столом милорда Триппета, — сказал капитан.

— А как его зовут, капитан? — задал вопрос Джой.

— Его зовут… его зовут Том Ринзер, — ответил Уизел.

— Чудеса! — вскричал Джой. — Изменить свое имя! Бьюсь об заклад, что он окрещен был Джоном Троттером!

Это восклицание вызвало у всех смех, весьма раздосадовавший капитана.

Айзек нарушил молчание:

— Кто он и как его зовут не имеет значения, раз он не грабитель, как мы подозревали. Возблагодарим господа за счастливое избавление.

— Возблагодарим господа! — повторил Уизел. — Возблагодарим дьявола! За что? Будь он разбойник, я бы проглотил его кровь и его самого с кишками, прежде чем он ограбил меня или кого-нибудь в этом дилижансе!

— Ха-ха-ха! — захохотала мисс Дженни. — Без сомнения, вы проглатываете все, что убиваете, капитан!

Ростовщик был столь доволен исходом этого приключения, что не удержался от насмешки; по его мнению — заметил он — капитан Уизел добрый христианин, ибо он вооружился не смертоносным оружием, а терпением и покорностью, и спас себя страхом и трепетом.

Эта насмешка заставила всех посмеяться над Уизелом, который пробормотал проклятия и пригрозил перерезать Айзеку горло. Ростовщик, подхватив эту угрозу, сказал:

— Джентльмены и леди, призываю вас в свидетели того, что моей жизни угрожает опасность от этого кровожадного офицера. Я вызову его к мировому судье.

Эта новая насмешка над Уизелом вызвала еще взрыв смеха, и до конца путешествия он пребывал в дурном расположении духа.