Нацистам было не по душе конфессиональное разделение Германии, и точно так же, как они добивались единства в светских областях политики, культуры и общества, многие из них хотели, чтобы в стране была единая национальная религия с единой национальной Церковью. По их мнению, при Веймарской республике это разделение, подрывающее национальную волю, было спровоцировано острыми конфликтами в таких вопросах, как образование, социальное обеспечение, смешанные браки и местные крестные ходы. Немецкая евангелическая церковь казалась нацистам практически идеальным средством религиозного объединения немецкого народа. Соединив лютеранскую и кальвинистскую церкви с начала XIX века, евангелическая церковь, в отличие от католической, не клялась в верности никакому институту за пределами самой Германии, такому как папство. В политике они с давних пор придерживались крайне консервативных взглядов. Во время Бисмаркской империи эта церковь успешно исполняла роль орудия государства; король Пруссии, являвшийся также Германским императором, был главой Прусской евангелической церкви и, не скрывая этого, требовал от нее верности учреждениям, организованным в государстве. Немецкие националисты считали Германскую империю протестантским государством и в течение нескольких десятилетий предпринимали соответствующие действия, начиная от преследования католиков Бисмарком в 1870-х годах и заканчивая распространившейся и часто смертельной враждебностью, которую проявляли немецкие войска к католическим священникам во время вторжения во Францию и Бельгию в 1914 году. Немецкое протестантское духовенство представило Первую мировую войну как крестовый поход против католиков во Франции и Бельгии и православных в России, было ясно, что для многих национализм и протестантизм стали двумя сторонами одной идеологической монеты.

Характерным примером того, как в общепринятой традиции немецкого протестантства сочетались патриотизм, милитаризм и религиозность, является берлинский пастор Мартин Нимёллер, родившийся в 1892 году, сам сын лютеранского пастора, но крещенный как кальвинист. Нимёллер стал кадетом на флоте, а затем во время Первой мировой войны служил на подводных лодках, в июне 1918 года он принял командование одной из них. Его военные воспоминания нельзя назвать шедевром, но эти воспоминания, где с таким смаком описывается то, как тонули вражеские торговые корабли, отличались воодушевлением, сравнимым с книгой Эрнста Юнгера «В стальных грозах». Когда, войдя в док в Киле в конце ноября 1918 года, он услышал по радио новость об окончании войны, он, как он сам выразился, почувствовал себя «чужим в своей собственной стране». Не было «ядра, объединяющего людей националистских убеждений», которые противостояли «политическим интриганам этой революции». Проработав некоторое время на ферме, он пришел к мысли, что ему необходимо внести свой вклад в освобождение народа от духовной катастрофы, которая, по его мнению, его постигла, и он стал учиться на пастора в Вестфалии. Являясь активным членом Немецкого национального студенческого союза, он поддержал неудавшийся Капповский путч в марте 1920 года, направленный на свержение республики. Он помогал финансировать подразделение студенческого добровольческого корпуса из 750 человек для борьбы с Красной армией, сформированного левыми группировками этого района. Позднее он участвовал в деятельности другой военизированной группировки, «Организации Эшерейх». В 1923 году Нимёллер и его братья несли гроб националистского диверсанта Альберта Лео Шлагетера, застреленного французскими войсками в Дюссельдорфе во время оккупации Рура.

Нельзя было сомневаться в том, что Нимёллер выступал против Веймарской республики, и в том, что он не поддерживал мирного соглашения 1919 года. Но предлагаемый им способ национального обновления был в такой же мере духовным, в какой и политическим. Занявшись в 1923 году работой по помощи в чрезвычайных обстоятельствах, финансируемой государством, в качестве бригадира на железной дороге, чтобы обеспечить средствами к существованию свою семью в условиях невероятной инфляции 1923 года, он вступил в отделение социального обеспечения протестантской церкви, внутреннюю миссию, где многое узнал о социальных проблемах, получил бесценный опыт руководства и установил связи в протестантском сообществе по всей Германии. В 1931 году он стал третьим пастором в Далеме, пригороде Берлина, где стояли роскошные виллы. Что характерно, он уделял равное количество времени прислуге, тем, кто работал в тех поместьях, и богатым, культурным семьям, жившим в этих больших и шикарных виллах. Такие пасторы, как Нимёллер, придерживающиеся четких правых убеждений, но являвшиеся при этом популистами, были в особенности подвержены нацистскому влиянию, и в марте 1933 года Нимёллер проголосовал за Гитлера. Уже в 1931 году в своем обращении по радио он выразил надежду на появление нового национального лидера, а в 1933 году он решил, что такой лидер появился в лице Адольфа Гитлера. В то время в его проповедях периодически вставал вопрос единого, позитивного христианства, к которому призывали нацисты и которое преодолело бы религиозное разделение, столько лет терзавшее Германию. Он вторил заявлению нацистов о том, что евреи при Веймарской республике имели слишком большое влияние. В 1935 году он читал проповеди о губительном влиянии евреев в мировой истории, что, по его мнению, было результатом проклятия, легшего на них после распятия Христа.

Протестанты-националисты, такие, как Немёллер, считали своим врагом марксизм, в своем коммунистическом и социал-демократическом проявлении. Его атеистические доктрины де-христианизировали рабочий класс еще с конца девятнадцатого века. Многие протестанты, включая высокопоставленных людей, таких как лютеранский епископ Теофил Вурм. видели в приходе Третьего рейха возможность наконец-то повернуть эту

тенденцию в обратную сторону, в особенности с тех пор, когда пункт 24 программы нацистской партии представил нацистское движение как «позитивное христианство» и объявил войну «еврейскому материализму». И на самом деле, в первые месяцы Третьего рейха протестантские пасторы с энтузиазмом проводили зрелищные массовые крещения детей, которые остались некрещеными в годы Веймарской республики, и даже массовые одновременные венчания штурмовиков и их невест, заключивших при старом режиме только гражданские браки. Все социальные группы протестантского населения, насчитывающего около 40 миллионов человек, почти две трети всего населения Третьего рейха, также оказали партии самую широкую и глубокую поддержку, когда в 1930-х годах она достигла триумфа на выборах. Очень многие из тех, кто проголосовал за нацистов, раньше поддерживали типичную протестантскую партию — националистов. Нацисты извлекли из этого свою выгоду. В 1933 году они организовали массовое празднование 450 годовщины со дня рождения Мартина Лютера, объявив его своим предшественником. Такие мероприятия, как День Потсдама в марте 1933 года, которые специально проводились в Гарнизонной церкви, чтобы подчеркнуть симбиоз протестантской религии и прусской традиции, пришлись по душе многим протестантам.

В свете всего этого и в особенности в свете долгой истории государственного контроля было неудивительно, что в 1933 году предпринимались серьезные попытки сделать Евангелическую церковь нацистской. Гитлер, по-видимому, намеревался превратить ее в своеобразную национальную церковь, которая несла бы людям новые расовые и националистические доктрины режима и каждый день обращала бы множество католиков к нацизму. Ключевую роль здесь должны были играть «Немецкие христиане», движение, организованное в мае 1932 года сторонниками нацизма среди духовенства. Их никак нельзя было назвать незначительным меньшинством. К середине 1930-х годов в их число входило уже 600 000 членов Евангелической церкви. Уже в ноябре 1932 года на выборах в Прусскую церковь они завладели третьей частью всех мест. Это давало им хорошую возможность завладеть всей церковью, а об этом намерении они сообщили на массовом митинге в Берлине в начале апреля 1933 года. Точно так же, как государство централизовало федеральную структуру Германии посредством «координации» федеративных государств, так и «Немецкие христиане» настаивали на отмене федеральной структуры Евангелической церкви с 28 автономными региональными церквями и заменили ее централизованной Имперской церковью, контролируемой нацистами. При поддержке Гитлера эта церковь была успешно создана, выбранный большинством кандидат на пост имперского епископа Фриц фон Бодельшвинг был свергнут, проработав в своей должности только несколько недель, и вместо него нацисты назначили Людвига Мюллера. Пользуясь поддержкой массовой пропаганды, проводимой министерством Геббельса, «Немецкие христиане» одержали безусловную победу на церковных выборах 23 июля 1933 года.

Благодаря этим действиям лидирующее положение заняли протестанты, которые еще до прихода к власти нацистов объявляли своей целью противодействие «еврейской миссии в Германии», устранение «духа христианского космополитизма» и борьбу с «расовым смешением» как часть своей миссии установления «веры во Христа, подобающей нашей расе». Такие взгляды встретили широкую поддержку со стороны духовенства и теологов. Уже в апреле 1933 года Баварская протестантская церковь распорядилась, чтобы в день рождения Гитлера из окон всех ее зданий были вывешены флаги. Летом в конгрегациях уже нередко можно было увидеть пасторов «Немецких христиан», читающих проповеди не в стихарях, а в униформе СА или даже СС и проводящих особые обряды посвящения флагов и других эмблем штурмовиков, которые присутствовали на службах в своей форме, добавляя явный элемент устрашения в политику Евангелической церкви на всех уровнях. Тем не менее «Немецкие христиане» отнюдь не были управляемыми страхом оппортунистами; напротив, они явились апогеем, крайней формой давней связи немецкого протестантизма с немецким национализмом. Они с воодушевлением вешали в своих церквях флаги со свастикой, наносили нацистскую символику на новые церковные колокола, проводили ритуалы и церемонии, в которых выражался симбиоз протестантской церкви и Третьего рейха.

Объединению протестантской церкви помимо прочего способствовало еще и назначение юриста Августа Йегера государственным инспектором евангелических церквей в Пруссии. Йегер объявил, что Гитлер заканчивает то, что начал Лютер. Они работали сообща над делом спасения немецкой расы. Иисус представлял собой «вспышку нордической породы посреди мира, терзаемого симптомами вырождения». В соответствии с «принципом лидерства» Йегер распустил выборные органы Прусской церкви и заменил многих должностных лиц «Немецкими христианами». Тем временем имперский епископ Людвиг Мюллер с помощью группы штурмовиков захватил контроль над администрацией Евангелистской церкви. В сентябре в Имперской церкви все настойчивее звучали призывы отстранить от церковной работы всех евреев. Причем многие из них исходили от обычных пасторов. В особенности от молодых пасторов из мелкобуржуазных семей, пасторов, не имеющих академического образования, людей, жизнь которых сильно поменяла военная служба, и пасторов с расистскими убеждениями из областей возле восточных границ Германии, для которых протестантизм представлял немецкую культуру, как католицизм — польскую, а православие — русскую. Такие люди хотели иметь воинствующую церковь, основывающуюся на агрессивном распространении Евангелия, совершающую крестовые походы, чьи члены являются воинами, сражающимися за Христа и за Отечество, жесткими, твердыми и бескомпромиссными. Такое мускульное христианство в особенности пришлось по душе молодым людям, которые презирали феминизацию религии через благотворительность и акты милосердия. Такие люди готовы были предать анафеме традиционную набожность, делающую упор на грехе и покаянии, с образами страданий Христа и его Преображения. Вместо этого им был нужен образ Христа, являющего собой героический пример для немцев, в мире, который они видели перед собой здесь и сейчас. В их глазах на Гитлере был венец спасителя нации, восстанавливающего в обществе христианство и ведущего к пробуждению нации.

13 ноября 1933 года, чтобы закрепить свой триумф в протестантской церкви, 20 000 «Немецких христиан» собравшихся во Дворце спорта в Берлине, потребовали увольнения всех пасторов, еще не объявивших о своей верности режиму. На том же митинге региональный управляющий церкви Рейнгольд Краузе призвал к тому, чтобы убрать из христианской Библии «еврейский» Ветхий Завет и очистить Новый Завет от «теологии неполноценности Ребе Павла» Он объявил, что дух Христа тесно связан с нордическим духом. Также и крест, — добавил он, — это еврейский символ, неприемлемый для Третьего рейха. Но его речь не обошлась без противоречий. При всей своей политической консервативности значительная часть протестантского духовенства считала, что критерием членства в церкви должна быть религия, а не раса. Их все больше беспокоило стремительное проникновение нацистского влияния в церковь и следующая за этим потеря самостоятельности. 27-летний берлинский теолог Дитрих Бонхёффер в апреле 1933 года выступил в защиту новообращенных евреев. Он участвовал в организации оппозиции «Немецким христианам» на церковных выборах. Оппозиционно настроенные пасторы вскоре начали собираться в группы, затем организовывать региональные синоды. Среди них был Мартин Нимёллер, который при всей его симпатии к режиму теперь считал, что расистская политизация церкви угрожает его традиционалистской концепции протестантского христианства. 11 сентября 1933 года с группой коллег он организовал Союз пасторов. Возглавляемый Бонхёффером и Нимёллером, к концу 1933 года Союз принял в свои ряды 6000 пасторов. Автономные епархиальные организации, поддержав этот протест, тоже начали реорганизовываться, используя единство, которым они обладали, для создания централизованного национального органа.

Прежде всего сопротивление распространяли пасторы — представители среднего класса из образованных семей. Четвертая часть основной группы приходских священников, присоединившихся к сопротивлению и оставшихся с ним, были из семей теологов или пасторов; в целом военная служба не изменила их, и хоть они и были националистами, религия все же была для них важнее. Только 5 % из них были членами нацистской партии, а среди пасторов «Немецких христиан» их было 40 %. Многие из повстанцев были родом из центральных провинций Пруссии, расположенных далеко от спорных пограничных территорий. Они отвергли небиблейские теологические новшества «Немецких христиан» и основывали свое движение прежде всего на группах изучения Библии, где женщин было гораздо больше, чем мужчин, в то время как у «Немецких христиан» преобладали мужчины. Основным убеждением повстанцев было благочестие, определяемое фундаментальным библейским учением, это отталкивало некоторых пасторов, бывших ранее либералами или социал-демократами, и потому они стояли в стороне от этого движения.

Имперский епископ Мюллер старался подавить мятежников за счет того, что запрещал любое сомнение касательно их проповедей, дисциплинировал некоторых диссидентов и включил протестантские молодежные организации, куда входило более миллиона человек, в Гитлерюгенд. В то же самое время он демонстративно покинул движение «Немецкого христианства», чтобы показать свою беспристрастность. Но все это было напрасно. Пасторы-оппозиционеры пошли против его распоряжений и осудили «Нацистское христианство» со своих кафедр. Также они отвергли и Имперскую церковь и основали в противовес ей другую организацию — Исповедальную церковь, которая на встрече в Бармене в мае 1934 года приняла декларацию, автором которой был Карл Барт, согласно ей они отреклись от «Арийского параграфа» и постановили, что их вера основывается на Библии. Барт, бывший швейцарцем, но живущий в Бонне, вскоре был вынужден покинуть Германию и вернуться на родину, при этом обращения, которые он писал оттуда и в которых призывал протестантов сопротивляться вторжению режима и вернуться к чистой религии, основанной на Библии, продолжали оказывать значительное влияние на его последователей.

В результате этих событий имперский епископ Мюллер почувствовал, что ему необходимо уволить Краузе вскоре после съезда во Дворце спорта и прекратить дисциплинарные меры, принимаемые для подавления мятежников, которые вызывали беспорядок в движении «Немецкого христианства» и спровоцировали внутренние разногласия, продолжавшиеся больше года. Вскоре занимаемая Мюллером должность имперского епископа практически потеряла смысл из-за того, что Исповедальной церковью 22 ноября 1934 года было создано центральное, координирующее Временное управление Немецкой евангелической церкви. Один проповедник, вступивший в Исповедальную церковь, заявил, что «те, кто сейчас у власти, говорят только о себе и о своем собственном эго; никто не говорит о страхе божьем, и потому Третий рейх не сможет продержаться долго». Судя по некоторым записям, один франконский пастор на воскресной проповеди говорил, что «настоящий христианин не может одновременно быть национал-социалистом, а настоящий национал-социалист не может одновременно быть настоящим христианином». В частности, Мартин Нимёллер прочитал ряд проповедей, в которых было ясно видно его враждебное отношение к режиму. На собраниях в его приходе в Далеме, куда приходило по 1500 человек, Нимёллер публично обвинял Геббельса, Розенберга и Портнера в том, что некоторых непокорных пасторов посадили в тюрьму, по крайней мере один раз он точно так говорил; он зачитал списки имен пасторов, которых арестовали или запретили им говорить; 30 января 1937 года, в третью годовщину назначения Гитлера на пост рейхсканцлера, он читал проповедь по тексту, описывающему тюремное заключение апостола Павла; он также прочитал совместную молитву за не-арийцев, которых лишили работы. Гестапо с беспокойством отметило, что 242 церкви в Потсдамском районе не вывесили флаги со свастиками 9 ноября 1939 года, в годовщину «пивного путча» 1923 года. Политические режимы приходят и уходят, объявил другой проповедник; только Бог вечен. Гестапо отметило, что на такие проповеди обычно приходят все враги национал-социализма, не только «старые офицеры, которые не смогли приспособиться», крупные землевладельцы и т.д., но также и масоны, «и даже некоторые коммунисты, которые вдруг обнаружили, что в глубине души они религиозные люди». Согласно другому сообщению гестапо, в Марбурге получила распространение песня:

Вокруг Исповедальной церкви начали собираться оппозиционные элементы. Некоторые считали, что они представляют весьма реальную угрозу для нацистского режима.

Однако Исповедальная церковь не стала общим центром оппозиции, каким в 1980 году в Германской Демократической Республике стала протестантская церковь. Гитлер и нацистская партийная верхушка все еще считали религию слишком деликатной областью, чтобы силой насаждать политику Мюллера. Например, попытка Мегера сместить лютеранских епископов Вурма и Мей-зера с их должностей привела к массовым демонстрациям, в которых особо отличились члены партии, также она явно оттолкнула многих сторонников нацизма среди фермеров Вюртемберга и Франконии. Епископов пришлось реабилитировать. Поэтому нацистские лидеры были вынуждены признать попытку «Немецких христиан» скоординировать Евангелическую церковь изнутри неудавшейся. По-прежнему многие влиятельные деятели Евангелической церкви отрицали свою верность Третьему рейху и отказывались предпринимать какие-либо политические действия. Даже в 1934 году, когда конфликт достиг своего пика, Дитрих Бонхёффер, один из наиболее радикальных мыслителей Исповедальной церкви, неожиданно выступил с критикой: «Мечтатели и наивные люди, такие как Нимёллер, все еще считают себя истинными национал-социалистами». Он считал, что немногие члены церкви когда-нибудь решатся на более широкое сопротивление нацизму и принесут этим пользу. В любом случае к 1937 году в протестантской церкви было либо глубокое разделение между «Немецкими христианами» и Исповедальной церковью, как в Берлине, Вестфалии, Рейнланде, либо там доминировали «Немецкие христиане», как в большинстве других областей Северной Германии. Многие обычные протестанты были измотаны ожесточенной внутренней борьбой и вообще ушли из церкви; это молчаливое большинство одинаково отталкивали и библейский фундаментализм, и нацистское христианство.

Кроме того, самый важный объект разногласий, требование немецких христиан исключить неарийцев из церкви, объяснялся не тем, что пасторы исповедующей церкви вообще отвергали антисемитизм, а тем, что они просто иначе на него смотрели. Они верили, что крещеные евреи по определению уже не являются евреями, а до некрещеных им не было особого дела. Сам Нимёллер публично заявил, что на евреях лежит вечное проклятие за то, что из-за них распяли Христа. Но этот аргумент он использовал, призывая к тому, чтобы в Третьем рейхе прекратилось их преследование: если их осудил Бог, то не дело людей вмешиваться сюда с их ненавистью, в конце концов, разве Иисус не говорил христианам любить своих врагов? Таким образом, Нимёллер хотел обернуть аргументы нацистов против них самих. Евреи, — говорил он, — слишком гордились своей расовой принадлежностью к «семени Аврамову», чтобы слушать учение Христа; теперь расовая гордость ведет немцев по той же дороге, и не исключено, что немцы также будут навеки прокляты. Сейчас такие аргументы могут показаться антисемитскими, но тогда они произвели совсем другой эффект. Пасторов, крестивших еврейских детей и проповедующих добродетели Ветхого Завета, «Немецкие христиане» заклеймили как «еврейских пасторов» и постоянно осуждали и оскорбляли их. В 1930-х годах различие между «Немецкими христианами» и Исповедальной церковью было весьма существенно.

Евангелическая церковь, как государственное учреждение, в 1933 году была обязана принять «Арийский параграф» и уволить восемнадцать пасторов, которые под него попадали (еще одиннадцати разрешили остаться потому, что они воевали в Первой мировой войне). В течение нескольких десятилетий церковь занималась обращением евреев в христианство, но теперь эти попытки встречали все большее неодобрение. Исповедальная церковь появилась отчасти именно как протест против таких действий, которые встретили активное неприятие со стороны некоторых пасторов на местах. Многих мирян-протестантов также беспокоил неприкрытый расовый антисемитизм «Немецких христиан». Писатель, поэт и диктор Йохен Клеппер, женатый на еврейке, уже в марте 1933 года жаловался на антисемитизм режима. В своем дневнике он отметил, что «национальная революция» создала настоящую атмосферу преследования. Истый протестант, Клеппер видел в антисемитизме, который никак не мог естественным образом сочетаться с христианством, отрицание христианского библейского наследия: «Я не антисемит, — писал он, — потому что верующий не может им быть. Я не семитофил, — писал он, — потому что верующий не может им быть, — но я верю в Божественную Тайну, переданную через евреев, и поэтому то, что Церковь терпит все происходящее, вызывает у меня одни страдания». Однако политические соображения тех, кто отвечал за сопротивление «Немецким христианам» на организационном уровне, требовали осторожности. Даже Нимёллер призвал к «строгости» в отношении неарийских пасторов. В соответствии с общей тенденцией обвинять кого угодно, кроме Гитлера, другой пастор Исповедальной церкви, критикуя лидерский принцип в религии, напомнил, что фюрера им послал Бог, и за все эти проблемы отвечал не Гитлер, а имперский епископ. Кроме того, если в деревнях люди массово обращались к Исповедальной церкви, это в основном происходило из-за того, что, как отмечалось в докладе гестапо в Потсдамском районе, «фермеры, судя по всему, хотят справлять свои религиозные обряды в традиционной форме; они являются частью сельских обычаев, и покончить с ними было бы немыслимо». То, что касалось сельских областей, могло также относиться и к уменьшающимся городским конгрегациям, из которых уже давно ушли рабочие, но которые все еще были популярны у консервативных мелких производителей, в буржуазных и аристократических кругах. В отчете гестапо также говорилось, что режим пока не способен преодолеть такой врожденный традиционализм. Но на самом деле было сложно сказать, что еще он мог для этого сделать. Попытка «Немецких христиан» создать синтез немецкого протестантизма и нацистского расизма благополучно провалилась.

Тем временем за ключевыми фигурами Исповедальной церкви, такими как Нимёллер, установили наблюдение, и все чаще стали происходить официальные гонения на исповедальных пасторов, им сопутствовали попытки «Немецких христиан», иногда довольно жестокие, силой вернуть контроль над некоторыми церквями; вплоть до 1945 года «Немецким христианам» оставались верны многие протестанты. Режиму совсем не просто было вынести провал их попытки прижать церковь к ногпо. С неохотой Гитлер оставил свои амбиции превратить ее в официальную государственную церковь Третьего рейха. Вместо этого он распорядился создать новое министерство по делам церкви. Его организовали в июле 1935 года, и возглавил его 48-летний Ганс Керрл, с 1925 года являющийся членом партии, а также министром юстиции Пруссии с 1933 года и до того, как в следующем году министерство было распущено. Новое министерство получило самые широкие полномочия, которые Керрл не замедлил использовать, чтобы попытаться прижать мятежных пасторов. Керрл предпринимал серьезные репрессивные меры против Исповедальной церкви, в особенности против ее берлинского отделения, где были самые активные диссиденты. Пасторам запрещали проповедовать или прекращали выплачивать им зарплату. Им запретили учить в школах. Всем студентам-теологам приказали вступить в нацистские организации. Был конфискован крупный Протестантский издательский дом, а в Мюнхене была разрушена протестантская церковь. Нимёллера арестовали, а к концу 1937 года более 700 протестантских пасторов оказались в тюрьме. Их обвинили в том, что они не соблюли государственные законы, читая свои проповеди, не соблюли государственные запреты на сбор денег для Исповедальной церкви и другие официальные декреты и правила. В Потсдамском районе в 1935 году были арестованы сто два пастора за то, что зачитывали декларации синода Исповедальной церкви, хотя всех их впоследствии арестовали. В некоторых местах, когда они возвращались домой, их с триумфом встречали демонстрации членов «Стального шлема», сразу же прекративших сотрудничать со штурмовиками. «Все меры, принимаемые против Исповедальной церкви, — вынуждено было признать гестапо, — оказались бесполезными, они только сделали пасторов еще более непослушными».

Суд над Нимёллером также не принес никакой пользы, и ни одно из серьезных обвинений не подтвердилось. Несколько свидетелей назвали его патриотом, и сам Нимёллер сказал, что совсем не был политическим оппонентом нацистов. Его тут же выпустили. Но когда 2 марта 1938 года его освободили, у тюремных ворот его ждало гестапо. Гитлер лично приказал, чтобы его снова арестовали. Нимёллера поместили в одиночную камеру в концентрационном лагере Заксенхаузен. В начале войны в сентябре 1939 года он снова захотел пойти на флот, но ему отказали. Он все еще настаивал, что его мятеж был чисто религиозным. Но несмотря на это, его арест и заключение в лагерь вызвали презрительное отношение к нему. Его каждый день поминали в молитвах, не только в Исповедальной церкви, но и в протестантских конгрегациях во многих других странах, где его считали мучеником за христианство. Его продолжительное тюремное заключение после

того, как он был оправдан судом, вызвало международное недоумение перед режимом. Для того чтобы сгладить такое критическое отношение, Гитлер отпустил его на один день, чтобы повидаться с его умирающим отцом. То, что Нимёллер был личным заключенным Гитлера, давало ему некоторые привилегии и должно было успокоить мировую общественность. Его жене разрешили иногда навещать его, а когда после одного такого визита распространились новости о его слабом здоровье, протесты, поднявшиеся после этого, привели к тому, что ему улучшили рацион. Тем не менее когда в 1939 году жена Нимёллера лично попросила Гитлера, чтобы его освободили, фюрер ответил, что если это произойдет, то он соберет вокруг себя оппозиционную группу, которая создаст опасность для государства.

Нимёллера не обошли стороной ежедневные унижения и жестокости, которым подвергали заключенных охранники-эсэсовцы. Благодаря тому, как терпеливо он переносил такое обращение, и благодаря своей твердой вере в Бога он пользовался большим авторитетом среди заключенных, которых всех без разбора он считал жертвами злого режима. Именно тогда, увидев страдания заключенных-евреев, он отрекся от своих прежних антисемитских взглядов. С евреями, говорил он другому заключенному, нужно обращаться точно так же, как с другими немцами: раньше он ошибался, выступая за ограничение их гражданских прав. Хотя Нимёллеру давали сравнительно несложную работу, такую как рубка леса, его часто избивали по самому незначительному поводу. Однажды, в конце 1930-х годов, когда ему велели назвать свое имя, он ответил, что он пастор Нимёллер. Охранники жестоко избили его, требуя, чтобы он сказал «Я свинья Нимёллер». Много раз охранники, согласно мемуарам другого заключенного, которые он написал вскоре после этого, «заставляли его прыгать между ними на одной ноге, иногда нагибаться и прыгать. В это время они били его, чтобы он двигался быстрее. Однажды он определенно упомянул имя Бога (хотя я этого не слышал), я понял это по тому, что охранники закричали «Schweinhund зовет своего Drecksgott (грязного бога). Посмотрим, поможет ли он ему выбраться отсюда». Иногда комендант и другие офицеры подходили посмотреть на издевательства. И тогда охранники, услышав одобрительный смех, превосходили сами себя».

В 1941 году, когда показалось возможным, что Нимёллер перейдет в католицизм, Гитлер перевел его вместе с несколькими католическими священниками в Дахау, где его держали в гораздо лучших условиях почти до конца войны. Но не было никаких перспектив, что Гитлер выпустит его, особенно когда Нимёллер решил, что в католицизм все-таки не обратится. Тем временем в его приходе в шикарном районе Далем на окраине Берлина «Немецкие христиане» снова получили перевес, его соперник, старший пастор Эберхард Рёрихт, который до этого был в тени нимёллеровской харизмы, перехватил инициативу и выдворил из прихода основную группу сторонников Исповедальной церкви.

Позднее, вспоминая его аресты и заключение в лагерях, Нимёллер сожалел о тех компромиссах, которые он заключал с режимом, и винил себя в том, что преследовал только религиозные интересы. В речи, которая более всего остального поспособствовала тому, что память о нем теперь живет во всем мире, он произнес: «Сначала они взяли коммунистов, но я не был коммунистом и ничего не сказал. Затем они взяли социал-демократов, но я не был социал-демократом, поэтому я ничего не сделал. Затем настала очередь профсоюзов, но я не был членом профсоюза. Затем они взяли евреев, но я не был евреем, поэтому я не сделал ничего особенного. Затем, когда они пришли и забрали меня, не осталось уже никого, кто бы за меня заступился».

При том, что это знаменитое высказывание очень ярко демонстрирует его угрызения совести, оно также иллюстрирует узость его конфессионального кругозора и глубину конфессионального разделения в Германии; потому что была одна группа, про которую он ничего не сказал, — католики.