Глава 29

Вряд ли ты помнишь имя того мальчика: Элайджа. Его хоронили в субботу в начале ноября. Перед похоронами два дня подряд лил дождь. У нас у всех было плохое настроение, как и всякий раз, когда в квартире становилось сыро и холодно. Мы оставили Вайолет дома с няней. Пока нас не было, она нарисовала картинку: двое детей, один улыбается, другой плачет, на его груди накалякано красное пятно – видимо, кровь. Я протянула тебе рисунок. Ты молча положил его на полку и вызвал для няни такси. Вайолет было почти пять лет.

Вечером, когда мы легли в постель, я предложила поговорить. День выдался тяжелый и печальный, но я не могла молчать. Ты знал, что я хочу обсудить.

– Черт возьми, ты что, ничего не поняла из сегодняшней проповеди? – процедил ты сквозь зубы и добавил: – Это же просто рисунок.

Нет, не просто рисунок. Я перевернулась на спину, глядя в потолок и теребя кулон на цепочке.

– Прими ее такой, какая она есть. Ты же мать.

– Знаю. Я стараюсь. Правда стараюсь. – Я пыталась убедить нас обоих.

Тебе требовалась идеальная мать для идеальной дочери, никак не меньше.

Утром рисунок Вайолет исчез. Среди мусора его не оказалось. Я проверила ведро на кухне, в ванной, рядом с моим столом. Я так и не спросила, что ты с ним сделал.

На похоронах священник говорил о том, что у Господа есть план для каждого из нас, и душе Элайджи не была уготована старость. Его слова не укладывались у меня в голове, ведь я знала, что именно случилось неделю назад в парке за детским садом. Я своими глазами видела, что произошло за несколько секунд до того, как бедный мальчик упал с высокой горки.

Я была измучена – Вайолет опять плохо спала ночью, просила пить, требовала, чтобы я включила свет. Уже несколько недель мне не удавалось поспать как следует. Возможно, из-за этого мои мысли перепутались, и я не могла нормально соображать.

Около десяти секунд. Именно столько Вайолет наблюдала за Элайджей. Он бежал с противоположной стороны большого игрового комплекса к самой высокой горке. Она стояла на самом верху, держа руки за спиной, и не сводила глаз с мальчика. Он направлялся к ней по качающемуся мостику, крича от восторга. Свежий ветер раздувал его длинные волосы.

Раздался глухой удар. Бум.

Вайолет без всякого раскаяния смотрела на неподвижное скорченное тело в полосатой кофте и брюках с завязками. Она оставалась невозмутимой, когда няня мальчика принялась звать на помощь – от ее надсадного крика закладывало уши. Она сохраняла спокойствие, когда врачи «Скорой» унесли его на маленьких детских носилках, в то время как многочисленные мамы и няни, не скрывая ужаса, прижимали к себе перепуганных детей.

Я в оцепенении смотрела на горку, осмысливая случившееся.

Вайолет стояла на краю горки и смотрела вниз, словно профессиональный ныряльщик, прикидывающий, как лучше прыгнуть в воду. «Осторожно! – крикнула я с тревогой. – Отойди оттуда, пожалуйста!» Если откровенно, я думала об опасности, о смерти. Ее смерти. Матери всегда об этом думают. Вайолет отошла и встала у ржавого рулевого колеса. Я не понимала, чего она ждет.

Она подставила ногу. Как раз в нужный момент.

При падении Элайджа ударился головой о землю.

Заслышав вой сирен, Вайолет негромко спросила меня, пойдем ли мы в кафе есть пирожные. Приподняв брови, она ожидала моей реакции. Должно быть, проверяла: видела я или нет? что я теперь буду делать? Моя дочь причинила другому ребенку серьезную травму, возможно, даже убила. Эта мысль показалась мне настолько абсурдной и невероятной, что я тут же отбросила ее в сторону. Нет, нет, такого просто не могло произойти. Я взглянула на серое небо и вслух произнесла: «Ничего не было». Блайт, ты ничего не видела.

– Мама, мы пойдем в кафе?

Я опустила взгляд, покачала головой, сунула дрожащие руки в карманы пальто и велела ей идти со мной.

Мы молча прошли семь кварталов до дома.

Я оставила ее смотреть телевизор, а сама целый час в оцепенении просидела в туалете, вспоминая все в подробностях. Это не просто клок волос или драка на прогулке. Высота горки была не меньше трех метров. Я сняла подаренную тобой цепочку. Шея горела огнем.

В моем мозгу всплывали странные картины: крошечные розовые наручники, визиты работников соцзащиты, репортеры в плащах у дверей, бюрократия, связанная со сменой школ, безумно дорогой развод, электрическое инвалидное кресло для несчастного мальчика. Я разглядывала плесень в швах кафельной плитки и вспоминала реакцию Вайолет. А потом решила: нет, она не толкала этого ребенка. Она даже близко к нему не подходила. Моя дочь на такое не способна.

Я вымоталась до предела.

Я сделала ей бутерброд с арахисовой пастой и поставила тарелку на кофейный столик. Вайолет случайно дотронулась до моего локтя. Меня передернуло. Я смотрела на ее руки – такие маленькие и невинные, по-детски пухлые.

Нет, не могла она его толкнуть.

Вечером я рассказала тебе о несчастном случае, приключившемся с Элайджей.

Так и выразилась: «несчастный случай».

Вайолет собирала пазл в другом углу кухни. Завибрировал мобильник. Я ответила, не сводя с нее взгляда. Одна из мамочек с детской площадки сообщила, что Элайджа умер в больнице.

– Умер. О господи, он умер, – онемевшими губами пробормотала я. Ты бросил на меня недовольный взгляд – как я могла произнести такое при ребенке! – подошел к Вайолет, чтобы успокоить ее, но та и бровью не повела. Пожав плечами, она попросила тебя найти недостающий кусочек пазла.

Ну конечно.

И только вечером, когда мы легли в постель, ты сказал: Ну как ты? Иди ко мне. Должно быть, это было ужасно. Прости меня, Блайт. Ты притянул меня к себе и уснул, положив ногу мне на бедро. Я лежала в темноте и смотрела в потолок, ожидая, что Вайолет опять проснется среди ночи.

На следующее утро я оставила под дверью семьи Элайджи замороженный пирог и записку с соболезнованиями, а также послала в бюро ритуальных услуг букет белых лилий.

Было проведено краткое дежурное расследование. Меня вызвали в полицию на допрос. Я сообщила полицейским то же, что и тебе: мы ничего не видели. Когда я услышала звук падающего тела, Вайолет уже скатилась с горки. Деревянное ограждение насквозь прогнило. Эта горка всегда казалась мне опасной. Бедная, бедная мать.