Книга: Дело № 113
Назад: Глава VIII
Дальше: Глава Х

Глава IX

Недалеко от Пале-Рояля, на улице Сен-Оноре, под вывеской «Добрая надежда» есть маленькое заведение, не то кафе, не то фруктовая лавчонка, которую часто посещают обитатели местного квартала.
Здесь-то, в пятницу, на другой день после освобождения, Проспер и поджидал Вердюре, который назначил ему свидание к четырем часам. И лишь только пробило четыре часа, как явился Вердюре, пунктуальный во всем. Он был еще розовее, чем вчера, и глаза его светились довольством собой.
— Ну? — спросил его Проспер. — Все исполнено?
— Да.
— Были вы у костюмера?
— Я передал ему ваше письмо. Все, что вы просите у него для меня, будет доставлено мне завтра в номера «Архистратига». Все идет отлично — я даром времени не терял и пришел к вам с большими новостями.
Вердюре достал из кармана памятную книжку.
— В ожидании, пока придут сюда те, кого я поджидаю, — сказал он, — поговорим лучше о Лагоре. Знаете ли вы, мой милый друг, откуда происходит этот молодой господин, который навязывается к вам со своей дружбой?
— Он родом оттуда же, откуда и госпожа Фовель, — отвечал ему кассир. — Из Сен-Реми.
— Вы уверены в этом?
— Вполне. Я не только слышал это от него самого, но мне говорил об этом также и господин Фовель. Наконец сама госпожа Фовель тысячу раз повторяла это, вспоминая о матери Лагора, которая была ее подругой.
— Значит, в этом отношении нет ни сомнений, ни заблуждений?
— Нет.
— Так-с… А славный городок Сен-Реми! Шесть тысяч жителей, прелестные бульвары, роскошная ратуша, масса фонтанов и прочее и прочее. Только это не родина вашего приятеля!
— Но у меня есть доказательства!
— Ну, конечно! Еще бы им не быть! Я написал в Сен-Реми и получил оттуда ответ.
— Какой?
— Немножко терпения, — сказал Вердюре, перелистывая свою памятную книжку. — Ах, вот! Номер первый! Из официального источника…
И он прочитал:
— «Лагоры. Старинная фамилия, родом из Мельяна. Основались в Сен-Реми с прошлого столетия…»
— Ну вот видите! — воскликнул Проспер.
— Значит, мне продолжать? — спросил Вердюре. И он стал читать далее: — «Последний из Лагоров (Жюль-Рене-Анри), носивший, без всяких на то документов, титул графа, в 1829 году вступил в брак с девицею Розалией-Клариссой Фонтане из Тараскона; он умер в 1848 году, не оставив после себя наследников мужского пола. И с тех пор в метрических книгах уже не встречается ни одного лица с фамилией Лагор…» Ну-с, что вы на это скажете? — спросил Вердгоре.
Проспер был ошеломлен.
— Как же тогда Фовель считает Рауля своим племянником? — сказал он.
— Потому что он племянник его жены, — отвечал Вердюре. — Но прочтем сообщение номер два. Это уже не официальная справка. Она покажет вам, откуда Рауль получает свои двадцать тысяч в год дохода. «Жюль-Рене-Анри Лагор, последний из рода Лагоров, скончался 29 декабря 1848 года в Сен-Реми в крайней бедности. Свое состояние он прожил на устройстве шелковичных разводок. После него не осталось мужского потомства. Две его дочери — одна замужем за небогатым купцом Органом, а другая служит учительницей в Э. Его вдова, которая живет теперь в Монтаньете, существует только на средства одной своей родственницы, богатой дамы, супруги одного парижского банкира. От ее щедрости она зависит вполне. Больше во всем округе Арль нет ни одного человека, который носил бы имя Лагор». Так вот какие дела! — воскликнул Вердюре. — Что вы на это скажете?
— Все это точно во сне… — отвечал Проспер.
— Я вас вполне понимаю. Только вот еще что. На это могут возразить, что весьма возможно, что у вдовы Лагор родился сын уже после смерти ее мужа. Но это не так. Раулю двадцать четыре года, а Лагор умер всего только лет двадцать тому назад. Иначе Рауль попал бы в метрики как законный…
— Тогда кто же такой этот Рауль?
— Не знаю. Только один человек во всем свете и мог бы это сказать.
— Это Кламеран!
— Совершенно верно.
— Всегда этот человек возбуждал во мне какое-то непонятное чувство отвращения. Ах, если бы только нам удалось установить его причастность к делу!
— Кое-что мне уже удалось разузнать о нем от вашего отца, который очень хорошо знавал всю семью Кламеран, но этого мало. Будем рассчитывать на другие сообщения.
— Что же вам сообщил мой отец?
— Не особенно приятное. Вот все, что касается до вашего дела: «Луи Кламеран родился в замке Кламеран близ Тараскона. У него был старший брат по имени Гастон. В 1842 году после какой-то ссоры он имел несчастье убить одного человека и тяжко ранить другого и должен был скрыться из отечества. Это был славный, честный, искренний молодой человек, пользовавшийся всеобщими симпатиями. Луи же, наоборот, отличался нехорошими инстинктами, и его не любили.
После смерти отца Луи переехал в Париж и менее чем за два года проел не только доставшееся ему от отца наследство, но и ту часть его, которая причиталась его изгнаннику-брату. Разоренный, весь в долгах, Луи Кламеран поступил на военную службу и так плохо повел себя в полку, что его тогда же перевели для исправления в провинцию.
Выйдя в отставку, он совершенно потерялся из виду. Говорили, что встречали его в Англии и в Германии, где он вел ужасную игру.
В 1865 году мы встречаемся с ним вновь в Париже. Он находится в самой крайней нищете и посещает дурные общества, проводя время исключительно с темными людьми и подозрительными женщинами.
Наконец объявляется его брат Гастон. Он возвращается во Францию богачом, которому посчастливилось в Мексике. Еще молодой, привыкший к деятельной жизни, он покупает близ Олорона металлургический завод, но через каких-нибудь полгода умирает на руках своего брата Луи. Эта смерть и делает нашего Кламерана богачом и маркизом».
Проспер слушал не перебивая.
— Из всего того, что вы сейчас сообщили, — сказал он наконец, — следует, что наш Кламеран находился еще в крайней нужде, когда я с ним познакомился у Фовелей.
— Очевидно.
— А немного позже приехал и Лагор из провинции.
— Совершенно верно.
— Спустя же месяц после его приезда Мадлена сразу прервала со мной отношения.
— Дальше! Дальше!.. — воскликнул Вердюре. — Вы начинаете постигать факты.
Но он не мог продолжать, так как в это время вошел в «Добрую надежду» новый посетитель. Это был слуга из хорошего дома, прилизанный, чисто выбритый, с длинными черными бакенами, в отличной ливрее.
— А, господин Жозеф Дюбуа! — обратился к нему Вердюре.
Проспер старался припомнить, где он встречал этого лакея. Ему казалось, что его физиономия ему знакома, что где-то он видел этот подавшийся назад лоб и эти подвижные глаза. Но как он ни старался, он не мог этого припомнить.
Жозеф подсел к столику, но не к тому, за которым сидел Вердюре, а к соседнему.
— Ну рассказывай, — начал Вердюре.
— Уж очень подлая служба быть кучером и лакеем у Кламерана, — начал Жозеф.
— Ладно! Ладно! Завтра пожалуешься.
— Слушаю. Вчера в два часа дня мой хозяин пошел куда-то пешком. По обыкновению, я последовал за ним. И знаете ли вы, куда он пошел? Одна прелесть! Он ходил в номера «Архистратига» для свидания с той дамочкой.
— Продолжай, продолжай! Там ему, конечно, отвечали, что она съехала с квартиры. Что же он?
— Он-то? Ну, он не остался доволен. Он бегом пустился в один ресторан, где его дожидался этот другой — Рауль Лагор. Рауль спросил у него, что нового, на что тот с гневом ответил: «Ничего нет нового, ровно ничего, если не считать того, что плутовка удрала неизвестно куда, выскользнув у нас из рук». Затем они, очень обеспокоенные, пошли вдвоем. «Известно ли ей самое серьезное?» — спросил Рауль. «Ей известно только то, — отвечал Кламеран, — о чем я тебе говорил. Но если это как-нибудь пронюхает от нее сыщик, то он может напасть на след».
Вердюре оценил страхи Кламерана и весело засмеялся.
— Ну а потом? — спросил он.
— Потом, — продолжал Жозеф, — Лагор вдруг весь позеленел и воскликнул: «А если так, то от этой дряни надо отделаться!» Каков, а? Но мой хозяин засмеялся и пожал плечами. «Ты глуп, — ответил он. — Когда надоест эта женщина, всегда найдется время принять против нее административные меры». И они долго смеялись над этой идеей.
— Ну еще бы! — одобрил Вердюре. — Это превосходная идея! Жаль только, что немного поздновато им теперь привести ее в исполнение, тем более что сыщик еще ничего не пронюхал, как выразился Кламеран.
Задыхаясь от волнения, с жадным любопытством Проспер прислушивался к этому разговору, каждое слово из которого освещало для него события последних дней. Тысячи мелочей, на которые он раньше не обращал никакого внимания, теперь пришли ему на ум, и он удивлялся на самого себя, что так слепо относился ко всему.
Тем временем Жозеф продолжал:
— Вчера, после обеда, мой хозяин вел себя так, точно молодой жених. Я его постриг, побрил, надушил, напомадил, разодел, а затем он сел в карету, и я отвез его на улицу Прованс к Фовелю.
— Как! — воскликнул Проспер. — После его грубых выходок в день кражи он еще смеет показываться туда?
— Да, милостивый государь, он смеет, и не только показываться туда, но даже и просиживать там целые вечера вплоть до полуночи, а я тем временем сиди на козлах и мокни под дождем, как курица!
— Что же дальше? — спросил Вердюре.
— На первый раз довольно! — отвечал Жозеф. — Сегодня мой хозяин встал поздно, злой как собака. В полдень пришел к нам этот другой, Рауль, тоже злющий-презлющий. Стали браниться так, что покраснели бы со стыда даже ломовые. Раз даже этот верзила Кламеран схватил мальца за горло и так сдавил его, что тот задрожал как осиновый лист. Даже я испугался. Но Рауль вытащил из кармана нож — этакое ведь животное! — и знаете что? Кламеран испугался и притих.
— О чем же они говорили?
— Вот в том-то и дело! — жалостно отвечал Жозеф. — Канальи разговаривали по-английски, и я ровно ничего не понял. Кажется, они говорили о деньгах.
— А почему же ты узнал это?
— На Всемирной выставке, когда надо было уплачивать за купленные предметы, приходилось слово «деньги» говорить сразу на всех европейских языках… Ну-с, так вот, когда мои негодяи успокоились, они стали продолжать разговор уже по-французски. Но, увы! Они коснулись только самых незначительных вопросов, о каком-то костюмированном вечере, который будет завтра у какого-то банкира. Только, провожая мальца, мой хозяин сказал ему: «Так как эта сцена неизбежна, а она непременно сегодня произойдет, оставайся вечером у себя дома в Везине». Рауль отвечал: «Хорошо».
Стемнело. Кабачок стал наполняться посетителями. Взобравшись на табуретки, половые зажгли газовые рожки.
— Пора тебе уходить, — обратился Вердюре к Жозефу. — Хозяин может хватиться тебя, да к тому же и мне некогда: надо поговорить еще с другим. Итак, до завтра!
Этим другим был Кавальон. Он был взволнован и дрожал так, как никогда. Беспокойно оглядываясь по сторонам, он чувствовал себя жуликом, который попал в сети, расставленные тайной полицией. Он не подсел к столику Вердюре, а украдкой подал руку Просперу и, убедившись, что за ним никто не наблюдает, рискнул передать что-то Вердюре.
— Только это она и нашла в шкафу, — сказал он.
Это был молитвенник в роскошном переплете. Вердюре стал его быстро перелистывать и скоро отыскал те страницы, из которых были вырезаны буквы, приклеенные ко вчерашнему письму, полученному Проспером.
— Вот материальное доказательство, — обратился Вердюре к Просперу. — Только оно одно и может вас спасти.
Увидав молитвенник, Проспер побледнел. Он узнал его. Эту книжку он сам подарил Мадлене в обмен на ее амулет. Этого мало: на первой странице ее было написано рукою Мадлены: «На память о 17 января 1866 г.».
— Эта книжка Мадлены! — воскликнул он. Вердюре не отвечал.
В это время в кабачок входил молодой человек, одетый так, как одеваются обыкновенно сидельцы в винных погребках, и Вердюре поднялся к нему навстречу. Едва только глаза его пробежали по той записке, которую вручил ему этот молодой человек, как в сильном возбуждении он тотчас же вернулся к своему столу.
— Они от нас не уйдут! — воскликнул он.
И, бросив на стол пятифранковую монету и не сказав ни слова на прощание Кавальону, он потащил за собою Проспера.
— Какая случайность! — сказал он ему, когда они бежали уже по тротуару. — Как бы нам их не упустить! На поезд уже опоздали!
— Но для чего это надо? — спросил его Проспер.
— Идите, идите, поговорим после, по дороге!
Добежав до площади Пале-Рояль, Вердюре выбрал из всех биржевых извозчиков того, у которого были самые лучшие лошади, и спросил его:
— Сколько ты возьмешь до Везине?
— Я не знаю туда дороги… — отвечал извозчик.
При слове «Везине» Проспер понял все.
— Я укажу тебе дорогу… — сказал он.
— В такую погоду да в этакое время… Что ж? Двадцать пять франков!
— А если хорошо поедешь?
— Сколько пожалуете, добрый господин… Что ж? Тридцать пять франков…
— Я дам тебе сто, если ты догонишь карету, которая поехала туда же за полчаса перед нами.
— Ах, чтоб ей пусто было! — воскликнул, просияв, извозчик. — Да влезайте же скорее! Пропала одна минута зря!
И, нахлестав своих лошадей, он пустил их во весь дух по улице Валуа.
Назад: Глава VIII
Дальше: Глава Х

gaundala
ivermectin for humans for sale