Мы вернулись на судно, поднялись на борт около шести часов вечера, снялись с якоря и отправились на юг от острова, а затем прямо на восток. Все еще дул довольно сильный восточный ветер, но я попытался положить на карту западное побережье Земли Николая П. Мы шли на парах прямо против резкого ветра, тем не менее нам удавалось держать хорошую скорость. Но с девяти часов вечера ветер еще усилился, это продолжалось до полуночи, тогда наша скорость стала падать. Мы испытали на себе несколько снежных зарядов, временами попадали в ледяную кашу. До так называемой кромки льда было неблизко, так как между льдинами все еще оставались полыньи; когда ветер значительно усилился, я посчитал, что дальше так продвигаться мы не сможем. Кроме того, нас ждали на Диксоне. В два часа ночи 1 сентября мы развернулись, взяли курс на Диксон и подняли паруса.

Копстад сменил меня на мостике в четыре часа утра. Проложенный нами курс позволял продвигаться на протяжении еще 16–18 квадратных миль на восток к острову Свердрупа. Я сказал Копстаду, что если он приблизится к острову так, что сможет его разглядеть, то должен изменить курс и править на юго-юго-восток, поскольку вокруг этого острова полно песчаных банок. Видимость была неважная, начались снежные заряды, и между шестью и семью часами утра мы налетели на одну из этих банок и встали.

Мы подняли паруса, перенесли на корму два якоря с 200 саженями цепи на каждом и пустили машину полным задним ходом. Но «Эклипс» даже не шевельнулся, мы по-прежнему сидели крепко. Прямо в направлении острова проходило сильное течение – вода бурлила по обе стороны от ахтерштевней.

Нам ничего не оставалось, кроме как выгрузить уголь, и мы занялись этим сразу же, как только представилась возможность. К вечеру ветер стих, и в восемь часов наша старушка снова была на плаву. Между тем мы промерили на моторке дно вокруг судна. Глубина сильно варьировалась, от двух до десяти саженей. Тогда мы пошли на моторке вперед и промеряли до тех пор, пока не дошли до больших глубин. Удивительно, какие вещи порой могут случаться в жизни. Вилькицкий сел на мель у острова, названного в честь его отца. Я сел на мель у острова, названного в мою честь. Хочу посоветовать всем, кто будет плавать в этих водах: держитесь подальше от острова Свердрупа, иначе вы рискуете попасть в неприятную ситуацию. Я думаю, что Вилькицкий может сказать то же самое по поводу своего острова.

На Диксон мы прибыли к 11 часам следующего утра. Капитаны Вилькицкий и Новопашенный поднялись к нам на борт, как только мы встали на якорь, и передали нам приглашение на ужин у доктора Кушакова в тот же вечер. Мы с благодарностью приняли любезное приглашение.

 

^{Полярный капитан О. Свердруп на борту ледокола «Таймыр». (Из архива семьи Евгеновых)}

 

Штурман приготовился загружать уголь для обратного плавания и выгружать провиант, который мы взяли, когда были здесь последний раз, а теперь его нужно было переместить на русские суда. Мастер парусных дел начал чинить наш большой марсель.

Мы разорвали его, когда ходили к Диксону и пытались выбраться из ледяной каши. У него лопнули швы. Первый раз я плавал с парусом, шитым на машинке. Парус был новым, мы его использовали только во время плавания из Осло.

Во время ужина на моторке прибыл посланник с письмом от капитана 2-го ранга Александрова, который находился сейчас в Гольчихе. Он рассказал, что потребуется несколько недель, прежде чем они с товарищами смогут сесть на какой– либо пароход до Красноярска, и просил позволения вновь вернуться на своем корабле. У них было все хорошо.

Тогда решили, что «Вайгач» на следующее утро в пять часов зайдет за ними. Мы с Тржемесским пошли с ними.

Видимость была не очень хорошая, так что как раз сейчас отправляться вверх по реке не следовало. Это была опасная акватория, и к вечеру, когда начало темнеть, нам пришлось встать на якорь. Мы стояли на глубине в 18 саженей, в то время как высота всего судна составляла 17½.

На следующее утро погода улучшилась, мы получили лоцмана, который провел нас к Гольчихе. Внезапно глубина изменилась с 25 футов до 40 саженей. Мы промеряли с обеих сторон, пока почти не подошли к берегу с другой стороны. Но глубина оставалась такой же, и когда мы решили, что для якорной стоянки тут слишком глубоко, то снова пересекли реку и уже там бросили якорь.

Александров вместе с другими офицерами и частью команды тут же поднялись на борт. Александров рассказал, что у них был очень утомительный переход, но все они находятся в добром здравии. Их хорошо снабдили провиантом, кроме того, они обеспечивали себя свежей пищей по пути: настреляли и гусей, и оленей, в Пясине наловили сетью рыбы. Пока они шли по тундре держалась хорошая погода, но на южной стороне горной цепи разница температур оказалась очень заметной.

Вместе с Тржемесским мы отправились на берег. Гольчиха – довольно неприметное место. Русский купец, у которого жили наши люди, имел два дома. На маленьком острове поодаль жил другой купец, у него также было два дома. Насколько я понял, эти двое вели прибыльную торговлю с самоедами из тундры – они обменивались с ними товарами. За железную табачную трубку, насколько я мог видеть – того сорта, которые раньше называли «шведскими трубками», и которые дома стоят каких-то два шиллинга, самоед платил шкуркой песца. Это очень хорошая цена. За шест, которым самоеды погоняют оленей, они платили несколькими шкурками. Основные товары, которые купцы продают самоедам, – это чай и сахар, все остальное – мука, сухари, и т. п. – против чая и сахара не имеет никакой ценности.

Когда эти купцы уезжают по своим делам, они пользуются большими санями, которые тащат несколько оленей. Сани в 18–20 футов длиной, шириной – почти в восемь футов, а может, и больше. На этих санях построен дом – не из бревен, а из простых досок, но и стены, и пол, и крыша снаружи и изнутри обиты оленьими шкурами мехом наружу. Дом отапливается печкой, лучшего зимнего жилища и придумать нельзя. Он устроен, как магазин с прилавком и со всеми принадлежностями. Русские моряки называют эти дома «фрегатами тундры»; я не знаю, насколько это название привилось у русских или самоедов.

У нашего купца была единственная дочь, настоящая красавица. Когда началась война, она жила в Петрограде, где училась в техническом училище, но, как и всех других приезжих студентов, ее отправили домой. Что же она изучала? О, она с большим удовольствием изучала архитектуру! Как к ней, здесь в тундре, пришла такая идея? Они никогда нигде не бывала, кроме своих родных мест, пока не отправилась в далекое путешествие в Петроград, чтобы изучать архитектуру. Рассказывали, что когда сюда прибыли русские моряки, она нашла свое счастье – обручилась с одним из них, высоким, красивым, хорошо воспитанным парнем. Он должен вернуться в Гольчиху в конце года, и тогда они поженятся. Он войдет в дело со своим тестем. Что ждет архитектуру – ну, об этом никому неведомо.

У купца меня угостили, среди прочего, вкусной селедкой. Я думал, что это соленая и подсушенная сельдь, и съел две штуки – уж очень она была вкусна. Позднее хозяин рассказал мне, что селедка сырая – ее выловили в море, когда мы встали на якорь. В том глубоком омуте, где мы мерили глубины, у него стояли сети – как раз напротив травяных склонов. Там много очень крупной и жирной сельди. Каким образом сельдь появилась в 280 км вверх по Енисею – пусть исследуют ученые.