Глава девятая
Свернув на новую дорогу, Рут видит перед своим домом знакомую красную спортивную машину. Шона любит объяснять, что ее машина является заменой пениса и, как пенис, не всегда надежна. Рут последний раз виделась с Шоной еще до Рождества, и ей любопытно услышать о новых драмах. Рассказы о любовных приключениях Шоны с чужими мужьями нравятся Рут, но она не хотела бы для себя такой жизни и не хотела бы ездить на красной «мазде». «Нет уж», — думает она, паркуя позади «мазды» свою машину.
Закутанная в дубленку Шона смотрит на Солончак. Над морем собираются тучи, придавая местности зловещий вид. По болотам бегут тени, чайки летят прочь от воды — верный признак приближающегося шторма.
— Господи, Рут, — говорит Шона, — не знаю, как ты можешь здесь жить. При виде этого места меня бросает в дрожь.
— Мне оно нравится, — мягко произносит Рут. — Люблю открытый горизонт.
— Ни людей, ни магазинов, ни итальянских ресторанов. — Шона содрогается. — Мне оно не подходит.
— Не подходит, — соглашается Рут. — Хочешь перекусить?
В коттедже их восторженно встречает Флинт. Рут идет на кухню, выкладывает на тарелку сыр, паштет, салями. Шона садится за стол у окна, болтая без умолку.
— Я определенно порву с Лайемом. Он говорит, что любит меня, но явно не собирается уходить от Анны. Вскоре ей предстоит операция, и ее нельзя расстраивать. Уверена, это просто отговорка, чтобы не принимать решения. На встрече Нового года было ужасно. Лайем все заталкивал меня в углы, уверял, что любит, а потом тут же обнимал Анну, обсуждал их пристройку. А Фил все спрашивал, не появился ли еще у меня мужчина. Скот. А все потому, что не захотела лечь с ним в постель. А его отвратительная жена говорит, будто у меня лиловая аура. Какая наглость, я терпеть не могу лиловый цвет: он не сочетается с моими волосами.
Она умолкает, чтобы откусить кусочек хлеба, и встряхивает золотисто-рыжими кудрями, сияющими в тусклом предвечернем свете. Рут думает, каково быть такой красивой. Если верить Шоне, изнурительно. И вместе с тем, должно быть, волнующе — только представить, что каждый мужчина хочет улечься с тобой в постель. Она перебирает в памяти мужчин в своей жизни: Фил, Эрик, ее студенты, Эд из соседнего дома, Дэвид, Гарри Нельсон. Трудно вообразить, что кто-то из них изнывает от желания с ней переспать. Мысль нелепая и странно беспокоящая…
— Рут!
— Что?
— Я спрашиваю, как ты встретила Новый год.
— Я простудилась, как ты знаешь, и решила остаться дома, но у соседей была вечеринка, музыка звучала так громко, что я не выдержала и пошла к ним.
— Да? И как там было?
— Довольно скучно. Сосед докучал мне вопросами об археологии.
— Был кто-нибудь интересный или только самодовольные супруги?
— В основном пары. И еще один сосед, Дэвид, смотритель птичьего заповедника.
— О. — Шона оживляется при мысли об одиноком мужчине. Бессознательно проводит пальцами по волосам, и они падают на лицо более соблазнительно. — Какой он?
Рут задумывается.
— Нормальный. Сдержанный. Интересный, хотя слегка помешан на птицах.
— Сколько ему лет?
— Думаю, он моего возраста. Сорок с лишним.
— Рут! Тебе еще нет сорока.
— В июле исполнится.
— Нужно будет отметить, — рассеянно говорит Шона и облизывает палец, чтобы собрать сырные крошки. — А что это за таинственная полицейская работа, которой ты занимаешься?
— Кто тебе сказал?
— Фил.
— Да нет в ней ничего таинственного. Этот полицейский попросил меня взглянуть на кости, которые они нашли, но кости оказались не современными, из железного века.
— Почему он решил, что они могут быть современными?
— Он разыскивал тело девочки, исчезнувшей десять лет назад.
Шона свистит.
— Недавно пропала еще одна маленькая девочка, так ведь?
Рут кивает:
— Скарлетт Хендерсон.
— Ты втянулась и в эти поиски?
Рут колеблется. Не знает, стоит ли посвящать Шону. Подруга очень любопытна и наверняка вытянет из Рут много лишнего. Нельсон предупредил, что содержание писем секретно («Нельзя, чтобы они попали в руки журналистам»), но, с другой стороны, Шона специалист по литературе.
— Слегка. Существуют письма…
Конечно же, Шона сразу подается вперед, заинтригованная упоминанием о письменном слове.
— Письма?
— Да, написанные после первого исчезновения и теперь, после исчезновения Скарлетт Хендерсон. Этот полицейский думает, что между ними может существовать связь.
Не слишком ли много она сказала?
— Что говорится в этих письмах?
— Вряд ли я вправе посвящать тебя, — отвечает Рут, смущенная пронзительным взглядом заинтересованной Шоны.
Шона задумчиво смотрит на нее, словно размышляя, сколько сведений может вытянуть. Но потом как будто передумывает, отбрасывает назад волосы и глядит в окно, небо за ним окрашено в зловещий пурпурный цвет.
— Как фамилия этого полицейского?
— Нельсон. Гарри Нельсон.
Шона резко оборачивается и сурово смотрит на Рут.
— Ты уверена?
— Да. А что?
— Нет, ничего. — Шона снова поворачивается к окну. — Кажется, я слышала о нем. Вроде бы в связи с жестокостью полицейских. Господи, посмотри на это небо! Нужно ехать домой, пока еще светло.
Через десять минут после ухода Шоны разражается шторм. Дождь с градом барабанит в окна, и Рут чувствует себя осажденной. Рев дующего с моря ветра похож на гром, и ей кажется, что весь дом дрожит, качается, как судно на волнах. Разумеется, она привыкла к бурям, но все же они портят ей настроение. «Этот дом простоял больше ста лет, — успокаивает она себя, — никакой зимний шторм его не снесет». Однако ветер воет и стонет так, будто старается ее опровергнуть, и стекла дребезжат под его натиском. Рут задергивает шторы и зажигает свет. Работа отвлечет ее от ненастья.
Однако вместо того чтобы включить «Лекции 07», Рут обнаруживает, что держит палец над искушающим, разноцветным логотипом «Гугл». Через несколько секунд внутренней борьбы она сдается и печатает «Гарри Нельсон». «Войти». Экран затопляет поток Нельсонов, в их числе чемпион США по шахматам и профессор физики. Там и Гарри Нельсон, который пел «Без тебя». Рут напевает эту песенку, прокручивая надписи вниз. Вот он. Детектив-инспектор Гарри Нельсон, в 1990 году награжден за мужество. И опять Гарри Нельсон (в заднем ряду, второй слева) в полицейской команде по регби. Рут приходит другая идея, и она включает программу «Встреча друзей», за которой сидит допоздна с легким чувством вины. Да, вот он. Генри (Гарри) Нельсон в католической школе в Блэкпуле. Что он говорит о себе? Его запись предельно кратка: «Женат на Мишель, две дочери. Живу в Норфолке (да поможет мне Бог)».
Рут задумывается. Упоминания о полиции нет. Может, Нельсон полагает, что старые друзья в Блэкпуле презирают его за то, что стал полицейским? И любопытно, что он называет жену по имени, а дочерей нет. Может, опасается педофилов в Интернете. Он наверняка лучше многих знает темную сторону человеческой природы. И должно быть, важно, что он первым делом упоминает о женитьбе на Мишель, словно это главное достижение его жизни. Рут вспоминает, что видела ее перед Рождеством. Мишель определенно выглядела привлекательно — предмет вожделения мужчины, который умеет держать себя в руках, не выглядит членом престижного клуба и тратит на стрижку не больше пяти фунтов. А Мишель, по мнению Рут, явно знает себе цену и умеет использовать свою красоту в собственных интересах. Рут вспоминает, как она смеялась над Нельсоном, положив ладонь ему на руку, успокаивая, умасливая. В общем, одна из тех женщин, к которым Рут испытывает сильную неприязнь.
Что еще? Ну, ему не нравится Норфолк. Рут уже поняла это по его отзывам о «забытом Богом графстве». Забытом Богом. Бог упоминается и в записи, хотя служба в полиции — нет. «Да поможет мне Бог». Рут понимает, что это просто слова, но у Нельсона, несомненно, есть нечто общее с загадочным автором писем. Тот человек тоже любит упоминать Бога.
Рут прокручивает файл назад, наводит курсор на первое упоминание, награду за мужество, и щелкает. Видит гораздо более молодого Нельсона, менее настороженного и измотанного. Он держит свидетельство о награде, вид у него смущенный. Она читает:
«Констебль Гарри Нельсон награжден королевской медалью „За отвагу“ в связи с беспорядками в Манчестере, вызванными введением подушного налога. Беспорядки, быстро ставшие ожесточенными, завершились убийством полицейского, констебля Стивена Нейлора. Констебль Нельсон с немалым риском для собственной жизни прорвался через ряды протестующих, чтобы вынести тело Нейлора. Впоследствии констебль Нейлор скончался от ран. В убийстве был обвинен двадцатичетырехлетний Джеймс Эгар».
Джеймс Эгар. Рут смотрит на это имя, роется в памяти и вспоминает. Стихотворение Катбада «Похвала Джеймсу Эгару». Неудивительно, что лицо Нельсона помрачнело, когда он это прочел. Неудивительно, что Катбад выбрал именно этот образец своего почерка. Манчестер. Должно быть, Катбад тогда был студентом. Возможно, принимал участие в беспорядках, как многие студенты. Она вспоминает подобные беспорядки, когда училась в Лондоне и наблюдала за ними из окна Юниверсити-колледжа, сочувствовала этому делу, но была слишком осторожной, чтобы присоединиться. Катбад не проявил бы такой сдержанности. А Джеймса Эгара осудили. Интересно, на основании чьих показаний?
Разумеется, Рут наводит курсор на «Джеймс Эгар», щелкает и обнаруживает череду страниц с восхвалениями Джеймсу Эгару — «ложно обвиненному полицией в убийстве констебля Стивена Нейлора». На процессе Эгара был один главный свидетель — констебль Гарри Нельсон.
Рут возвращается к своим конспектам. Ветер продолжает выть над болотами. Промокший насквозь Флинт влетает в откидную дверцу и садится на диван с видом мученика. Спарки не видно. Наверно, где-нибудь прячется. Она ненавидит дождь.
Рут добавляет несколько отрывочных записей об эрозии почвы и только собирается сделать себе поощрительный бутерброд (в награду за что?), как звонит телефон. Она хватает трубку словно спасательный трос.
— Рут? Как ты там?
Голос Питера.
После того как они разошлись, Питер настойчиво пытался поддерживать отношения. Он жил и работал в Лондоне, но часто звонил и несколько раз приезжал повидаться. В этих случаях они неизменно укладывались в постель, и это казалось таким нормальным, что Рут усмотрела здесь нечто дурное. «Раз мы живем врозь — нужно жить врозь, сказала она, — и ни к чему больше видеться. Помимо всего прочего, это помешает нам обоим найти новых партнеров». Питер жутко расстроился. «Но я хочу быть с тобой, — сказал он. — Неужели не понимаешь: раз мы не в силах расстаться, значит, созданы друг для друга». Но Рут твердо стояла на своем, и в конце концов Питер, клянясь в вечной любви, в бешенстве умчался в Лондон. Через пол года он женился на другой женщине.
Это было пять лет назад. Все это время Рут почти не имела от него вестей, получала рождественские открытки, однажды ксерокопию его статьи. Она знала, что у Питера и его жены Виктории есть ребенок, мальчик по имени Дэниел. Теперь ему, должно быть, года четыре. После рождения Дэниела (она послала ему плюшевого медвежонка) Рут не получила от Питера ни единой весточки до эсэмэски на Новый год. «С Новым годом. С любовью Питер». И только, но Рут ощутила, как у нее на секунду сжалось сердце.
— Питер. Привет.
— Повеяло прошлым, а?
— Да, пожалуй.
Краткое молчание. Рут пытается вообразить Питера на другом конце провода. С работы он звонит? Из дома? Представляет себе Викторию, которую ни разу не видела, сидящую рядом с ним, держа Дэниела на коленях. «Что делает папа?» — «Ш-ш-ш, дорогой, он звонит своей бывшей любовнице».
— Так. — Очень сердечно. — Как живешь, Рут?
— Отлично. А ты?
— Превосходно. Много работаю.
Питер преподает историю в Юниверсити-колледже в Лондоне, где Рут получила первый диплом. Она рисует себе картинку: панорама пыльных платанов, велосипеды, примкнутые цепями к изгороди, лондонские автобусы, туристы, потерянно бродящие по Гордон-сквер.
— Работаешь все там же?
— Да. А ты?
— По-прежнему в Северо-Норфолкском. Все так же откапываю кости и сражаюсь с Филом.
Питер смеется:
— Я помню Фила. Он еще увлекается геофизическими приборами?
— Думаю, вскоре мутирует в какую-нибудь машину.
Питер снова смеется, но на сей раз смех резко обрывается.
— Послушай, Рут. Дело в том, что в будущем семестре я получаю отпуск для научной работы.
— Ты тоже?
Слова вырвались сами собой.
— Что ты имеешь в виду?
— А… Эрик получил отпуск. Приезжает на следующей неделе.
— Эрик! Старый Викинг собственной персоной! Значит, вы до сих пор поддерживаете отношения?
— Да. — Чуть вызывающе.
— Видишь ли… я пишу книгу о Нельсоне.
— О ком?
Недоуменная пауза.
— О Горацио Нельсоне. Адмирале. Помнишь, я писал диссертацию по наполеоновским войнам?
— А… да.
Другой Нельсон в ее жизни временно вытеснил из памяти своего знаменитого тезку. Конечно, он тоже из Норфолка, в его честь названы сотни пивных.
— В общем, я собираюсь посетить Бернем-Торп. Ну, знаешь, где он родился. Я снимаю поблизости коттедж и подумал, что мог бы подъехать повидаться с тобой.
У Рут появляется несколько мыслей. «Ты, должно быть, уже бывал в Бернем-Торп, но не „подъезжал“ повидать меня, что сейчас изменилось? Будет ли там твоя жена? Дело здесь лишь в научной работе? Зачем звонить мне спустя столько времени?»
Вслух она говорит:
— Это было бы замечательно.
— Отлично. — В голосе Питера слышится облегчение. — И мне хотелось бы снова увидеть Солончак. Господи, я вспоминаю то лето. Поиски хенджа в грязи, хиппи, напускавшие на нас чары, старина Эрик, рассказывающий у костра небылицы. Помнишь, как я чуть не утонул?
— Да.
Питер страдает от приступа ностальгии, она знает эти симптомы. Нельзя поддаваться, иначе она утонет в зыбучих песках прошлого.
Питер вздыхает.
— Ну, я появлюсь. Видимо, на следующей неделе или чуть позже. Будешь дома?
— Буду.
— Отлично. Тогда до свидания.
— До свидания.
Рут задумчиво кладет трубку. Она не знает, зачем Питер приезжает повидать ее; знает только, что прошлое заявило о себе. Сперва Эрик, затем Катбад, теперь Питер. Она внезапно перенесется на десять лет назад, будет ходить по морскому берегу, держась за руки с Питером, волосы ее станут на шесть дюймов длиннее, талия — на четыре дюйма тоньше. Рут трясет головой. Прошлое мертво. Она, археолог, знает это лучше других. Но кроме того, знает, что оно может быть чарующим.
Дождь по-прежнему барабанит в окна. Встав, Рут гладит Флинта, растянувшегося, закрыв глаза, на диване, будто ее здесь нет. Надо бы проверить, не просится ли Спарки в дом — у нее есть откидная дверца, однако Спарки предпочитает иной путь. Рут открывает дверь.
Дождь хлещет в лицо, слепя ее. Отфыркиваясь, она вытирает глаза рукавом. И тут видит кошку. Спарки на пороге, но не мяукает, не издает ни звука. Она лежит на спине, и у нее перерезано горло.
