Глава тринадцатая
Далеко над морем полыхала гроза. Оттуда время от времени доносились слабые, заглушённые расстоянием раскаты грома. Ветер раскачивал верхушки пыльных, отдыхавших от дневного жара тополей, недобро взвихривал на обочинах улицы пыль, гонял окурки и обрывки газет. Изредка с моря наносило волны короткого, злого дождя, который выбивал на оконных стеклах четкую военную дробь, а в выбоинах между булыжинами скапливался в небольшие лужи.
Высокий плечистый парень, стриженный ежиком, облаченный в просторный пиджак и широкие брюки, неспешно брел по пустынному тротуару. Непонятно было, почему он выбрал для прогулок такую неуютную ночь, но, в конце концов, одесские парни всегда выделялись среди своих сверстников оригинальностью. Навстречу любителю ночных прогулок из темной подворотни вывернул паренек лет пятнадцати, неумело сжимавший в пальцах дешевую папиросу «Бокс».
- Дяденька, прикурить не найдется?
- Что? - не сразу откликнулся странный ночной прохожий.
- Огонь есть?… Нет?… Ну и не надо…
Похоже, паренек собрался было задать стрекача, но Лапонин не позволил ему этого сделать. Он протянул руку и длинными холодными пальцами взял паренька за потертый лацкан. Щелкнула зажигалка, выбросив в темноту целый столб пламени. Паренек испуганно отшатнулся.
- Лицо мне твое знакомо, - задумчиво проговорил Лапонин, освещая зажигалкой паренька.
- Ж-живу недалеко, - цепенеющим от страха голосом проговорил тот.
- Прикуривать-то будешь?…
Паренек, стараясь держаться взросло, по-солидному, продул мундштук, сунул папиросу в рот, придвинулся к Лапонину. И тут же охнул, скрючившись. В живот ему уперся ствол пистолета.
- Прикуривай, прикуривай… - ухмыльнулся лейтенант.
Дрожащая в губах папироса наконец занялась. Парень, не подымая глаз, отстранился.
- Спасибо…
- На здоровье. - Лапонин демонстративно засунул пистолет за пояс и запахнул полу пиджака.
Паренек отошел от него на пару шагов. А в следующий момент развернулся и молча бросил в глаза лейтенанту пригоршню раскрошенного между ладоней папиросного табака…
Ослепленный Лапонин с руганью схватился за пистолет. Но выстрелить не успел - сзади на шею ему бросился хромой фронтовик с ножом.
- Вот тебе за Ваську! За Ваську!… - исступленно выкрикивал инвалид, нанося Лапонину удары ножом в шею и затылок. - За Ваську, гад!… За Ваську…
Лейтенант давно уже лежал неподвижно. Тротуар был красен от крови. Густой ручеек вишневого цвета струился на мокрую мостовую, быстро растворяясь в луже, а рыдающий фронтовик по-прежнему бил и бил мертвого ножом…
- Батя, тикаем… - склонился к отцу Сережка. На убитого он старался не смотреть.
Фронтовик наконец опомнился. С трудом поднявшись, изумленно смотрел на окровавленный нож в своей руке и труп убитого им человека. В соседних домах вспыхнул свет, кто-то приник к стеклу, пытаясь понять, что происходит на улице.
- Батя, пойдем… - теребил отца за рукав Сережка. - Батя…
- Бежи отсюда, Серега. - Инвалид снова опустился на панель рядом с трупом, слепо зашарил по карманам в поисках папирос.
Опергруппа подъехала через десять минут. Водитель поставил «Опель» так, чтобы фары освещали место происшествия. Курящий возле тела фронтовик даже не взглянул на подошедших Гоцмана и Якименко. Заплаканный Сережка сидел на корточках у входа в арку. Заметив взгляд Гоцмана, он отскочил на несколько шагов.
- Ку-уда побежал?! - окликнул его водитель-сержант. - Сюда иди!…
- Сядь в машину и калитку закрой, - зло оборвал его Гоцман.
Якименко склонился над убитым, коснулся его мокрого от крови и дождя лба. Он узнал человека, которого допрашивал пять дней назад. Покачав головой, вынул из мертвой руки «парабеллум». К рукоятке была привинчена серебряная табличка с гравировкой «Гвардии младшему лейтенанту Лапонину К. П. за образцовое выполнение особо важного задания командования».
Гоцман подошел к дымящему фронтовику. Тот поднял глаза:
- Я его за Ваську… Это он его тогда… в спину…
- И шо, легче стало? - хмуро обронил Гоцман. Фронтовик вытер с небритых щек слезы, покачал головой:
- Не-е…
- Давай помогай. - Якименко, пыхтя, подхватил убитого под мышки.
Фронтовик взялся за сапоги…
- Батя!… - отчаянно выкрикнул Сережка, выбегая из подворотни и приникая к спине отца.
Гоцман зло отвернулся, хлопнул дверцей, усаживаясь рядом с водителем. Тот, так и не поняв, чем рассердил начальника, торопливо включил зажигание. А Давиду в этот момент больше всего хотелось положить на стол Омельянчуку рапорт об отставке.
Жуков, время от времени прихлебывая холодный боржом, расхаживал по кабинету, хмурился. Рядом с Чусовым стояли две пустые бутылки и стакан. Разговор шел уже второй час. Время от времени на столе тихо трезвонили телефоны, но командующий округом не обращал на них внимания.
- Повторяю, задача этой операции - накрыть всех разом! - продолжал говорить полковник. - Всех… понимаете, товарищ Маршал Советского Союза?
- Понимаю, - неожиданно покладисто кивнул Жуков. - Чего ж не понять?… Задачу - вполне понимаю. А решением - не убедил. Не убедил, - повторил он уже тише, словно прислушиваясь к себе.
Чусов раздраженно захлопнул принесенную с собой папку, вытянулся по стойке «смирно»:
- Разрешите идти?
Маршал остановился напротив полковника, долго и пристально изучал его упрямо застывшее лицо.
- Нет, не разрешаю! Не разрешаю!… Что раньше времени сдаешься, полковник?! Убеждай! Я же не идиот - давай, убеждай меня!…
Маршал раздраженно отодвинул стул от стола, плюхнулся на сиденье, махнул рукой - садись!… Чусов со вздохом уселся, помолчал, собираясь с мыслями, снова раскрыл папку.
- Слушаюсь, товарищ Маршал Советского Союза… Ещё раз, по порядку… Мы имеем хорошо построенную, мощную организацию противника, действующую на территории области, возможно, еще с довоенных времен. Это факт номер один. В ее главе стоит прекрасно законспирированный, великолепно обученный, имеющий огромный опыт работы в нашем тылу немецкий агент по кличке Академик. Благодаря своим недюжинным способностям ему удалось глубоко внедриться не только в органы милиции, но и в органы госбезопасности. Это факт номер два…
Ночное море продолжало крушить свои валы о прибрежные скалы. Казалось, оно хочет взять берег штурмом и бросает в бессмысленные лобовые атаки все резервы, не считаясь с потерями. Штехель деликатно откашлянул, поерзал на холодном твердом камне.
- Так племянник передал, что вы хотели со мной встретиться… - решился он повторить.
Кречетов повернул к собеседнику ничего не выражающее лицо.
- Этот белобрысый - твой племянник?… Выглядит дебильно.
- Сестры покойной сын, - торопливо вставил Штехель. - Сестра умерла в сорок втором. Так-то он смышленый… А вид… Что ж вид… Что-то случилось?
Кречетов вновь замолчал, глядя на бушующее море. Это настораживало Штехеля даже больше, чем вызов условным знаком на экстренную встречу. Что-то произошло. Но что?… Он снова заерзал на камне.
- Кажется, я провалился, - неожиданно тусклым голосом проговорил Кречетов. - Гоцман на хвосте повис, как борзая. По виду биндюжник тупой, а соображает, сволочь…
- Может, убрать его, пока не поздно? - осторожно вставил Штехель.
- Поздно, к сожалению… - Кречетов покосился на соседа. - Арсенин-то не всплывет?
- Не-е… - протянул Штехель, кивая на море. - Оттуда не возвращаются…
Он задумчиво постучал носком ботинка по валуну.
- Если что со мной случится, первым делом Гоцмана убери и подругу его. Но сначала - племянника.
Со стороны моря снова ударило дождем. Кречетов зябко поежился, плотнее запахнул на груди плащ.
- Как же я могу? - ошеломленно захлопал ресницами Штехель. - Да и не знает он ничего… Зачем же?…
- Ты о шкуре своей думай, - холодно перебил Кречетов. - Сам сказал - смышленый… Начнет рассказывать, как за мной ходил, что видел. А там много не надо… - Он снова повернулся к Штехелю лицом, и того передернуло от спокойного, палаческого взгляда, которым Академик посмотрел на него. - В контрразведке не дураки сидят.
- Я не смогу, - негромко произнес Штехель.
- А тебе и не надо, - пожал плечами Кречетов. - Поручи этому… Живчику… подручному твоему. Понял?
- Понял, понял…
- Штехель, только в игры со мной играть не вздумай, слышишь?… - негромко проговорил Кречетов, отводя взгляд. - Узнаю, что обманул, - кишки ведь выпущу… Не сразу причем, а помучаю для начала.
Теперь уже поежился Штехель. Но совсем не от ветра.
- Все, легли на дно… - Кречетов поднялся первым. - Связь со мной через запасной канал… А за племянника прости, - неожиданно добавил он, уже шагая во тьму. - Но выхода нет… Сделай, как я сказал.
Хруст камешков под его ногами был неслышен за грохотом волн и воем ветра. Вдалеке, на мгновение осветив поверхность моря, упала с небес длинная кинжальная молния.
…Голая лампочка, висевшая под потолком на длинном шнуре, беспокойно раскачивалась. Ее то и дело задевал Штехель, метавшийся по комнате. Черные тени шатались по углам, то падая на бледное, непонимающее лицо Славика, собиравшегося в дорогу, то закрывая равнодушную физиономию Толи Живчика, деловито уминавшего у стола кровяную колбасу.
- Кружку! Кружку - обязательно… В дороге… - Штехель, не глядя на племянника, сунул ему в руки жестяную солдатскую кружку. - Анне Ивановне скажешь, что я тоже скоро приеду. Пусть поселит тебя пока на дальнем хуторе. И по округе не шастай, а то еще увидит кто…
- Та а шо я? - вяло пожал плечами племянник, пряча кружку в вещмешок. - Я рыбалить буду… Куда мне шастать?
- Ну вот, - бестолково закивал Шехтель в ответ. - Рыбаль… То есть рыбачь! Сейчас этот… толстолобик должен в реках клевать.
- А как я без документов на поезд сяду? Штехель на минуту запнулся, потом раздраженно махнул рукой:
- Скажешь, потерял… К бабке с дедом едешь… Соври как-нибудь, в общем! Давай, давай! Головой надо думать… Ну так. Теперь уже все…
Славик встряхнул тощий вещмешок. Живчик, дожевывая колбасу, неспешно поднялся из-за стола, вожделеюще покосился на полку, где стояли банки с компотами, и вздохнул.
- А гроши? - уныло поднял Славик глаза на дядю. - Без документов, та еще Христа ради?…
- Да… - Штехель суетливо затряс головой, растерянно улыбаясь, захлопал себя по карманам. - Да, это правильно. Забыл. Вот тебе гроши. - Он впихнул в руку Живчика смятую синюю бумажку в десять червонцев. - Отдашь Славику на вокзале, не забудь!
Живчик с кривой ухмылкой сунул деньги в карман.
- Так а шо меня провожать? - протянул Славик, надевая вещмешок. - Я один дойду…
- Нет, Толя тебя на лодке до Затоки довезет, - помотал головой Штехель. - Там легче сесть без документов…
На минуту в комнате воцарилась тишина. Славик неожиданно сделал попытку скинуть с плеча лямку вещмешка. Живчик удержал его руку.
- Я не поеду, - чуть слышно произнес подросток, но Штехель энергично махнул на него рукой и тяжело опустился на табуретку.
- Присесть надо на дорожку…
И снова повисла тяжелая пауза. Когда из стенных часов неожиданно выскочила кукушка и гнусаво прокуковала четыре раза, Штехель и Славик вздрогнули. Только сонное красное лицо Живчика было неподвижным.
- Дядь… Я не поеду, - прошептал Славик, умоляюще глядя на Штехеля.
- Надо… Надо ехать…
Штехель, хлопнув ладонями по коленям, встал, нетерпеливо подтолкнул племянника и Живчика к выходу:
- Давайте, давайте… Уже светать начинает.
На пороге Славик обернулся, схватившись за дверной косяк, умоляюще взглянул на дядю. Но Штехель отчаянно замахал ему вслед - иди, мол, иди. Живчик умелым толчком выпихнул подростка за порог. Дверь захлопнулась.
Штехель постоял у двери с потерянным видом. Потом мелкими, старческими шагами, волоча ноги по полу, подошел к почти успокоившейся над столом лампочке и сильно толкнул ее ладонью. Лампочка заметалась под потолком, черные тени снова закружились по комнате в вакхическом танце.
- Вот видишь, как оно… - оцепенелым голосом произнес Штехель, следя за пляской лампочки…
Гоцман и Довжик стояли в коридоре УГРО. Мимо то и дело конвойные проводили задержанных, из-за дверей кабинетов вырывался стрекот пишущих машинок.
- Тишак звонил из Херсона, - приглушенным голосом говорил Довжик, держась за лоб, скрытый под повязкой. - Начальника госпиталя нет, будет только через два дня. А без него никаких документов по Арсенину не выдают. Ну, он поспрошал его сослуживцев пока что… По их словам, ничего подозрительного. Отзывы все положительные, единственное - ни с кем не поддерживал близких контактов, жил одиноко…
- И справка из штаба округа только завтра будет… - скрипнул зубами Гоцман. - Значит, пусть ждет.
- У нас людей не хватает, - заметил Довжик, но Гоцман покачал головой:
- Арсенин сейчас важнее…
- Еще одно, - помявшись, проговорил Довжик. - Старика-психиатра… ну, 22-я квартира… контрразведка ищет.
- Ну, так не нашла ж пока?… - раздраженно отозвался Гоцман.
- Давид Маркович, я ж обещал, что никому, кроме вас…
В дальнем конце коридора из своего кабинета появился Кречетов, приветственно махнув рукой, двинулся по направлению к офицерам. Гоцман обратил внимание на то, что кобура у него была расстегнута. И, не отводя глаз от этой кобуры, быстро спросил у Довжика:
- Михал Михалыч, а ты Кречетову за старика ничего не рассказывал?
- Н-нет… А надо было?
- Та в том-то и дело, шо…
Договорить Гоцман не успел. Из-за поворота стремительно показалось трое офицеров МГБ во главе с полковником Чусовым.
- Давид Маркович, а мы к тебе! - издалека окликнул Гоцмана полковник.
- С чего? - недоуменно поднял брови Гоцман.
- Служба! - улыбнулся Чусов, приближаясь к Давиду, и неожиданно, резко согнав улыбку с лица, жестко скомандовал: - Взять его!… Подполковник милиции Гоцман, вы арестованы!…
Офицеры МГБ, схватив Давида за руки, встали по обе стороны от него. Чусов, умело охлопав пиджак и галифе Гоцмана, вынул из карманов пистолет и удостоверение, переложил к себе в карман. Давид, криво усмехнувшись, подчинился.
- Может, хоть скажете, за шо, товарищ полковник?… - неожиданно хриплым голосом осведомился он.
- Я вам не товарищ! - гневно перебил Чусов. - А за что именно вас арестовывают, вам должно быть прекрасно известно, Гоцман… или как вас на самом деле?… Увести!
Офицеры МГБ, ухватив Давида за локти, волоком потащили его к выходу. Дежурный лейтенант растерянно отдал честь, провожая начальство расширенными от изумления глазами.
Довжик и Кречетов тоже обменялись непонимающими взглядами. При этом Кречетов мимоходом поправил и застегнул кобуру.
- Прошу прощения, товарищи, - уже более спокойным тоном произнес Чусов. - Сами понимаете: служба… Вас, товарищ майор, - он кивнул Кречетову, - прошу пройти со мной. Необходимо обсудить некоторые детали. Ваш кабинет свободен?…
- Конечно, конечно, - суетливо кивнул Кречетов. - Прошу вас.
Чусов сидел в кабинете Кречетова, удобно устроившись на стуле. Сам майор с потерянным видом расхаживал из угла в угол..
- …Да понимаете, товарищ полковник… сходится-то оно сходится, но… Смотрите сами.
Не переставая расхаживать, Кречетов загнул один палец.
- Дело о пропавшем обмундировании Гоцман начал. Мог закрыть и не закрыл…
- Дружок Фима влез в него и помешал, - подхватил Чусов. - И таких дружков-уголовников у него пол-Одессы…
Кречетов согласно кивнул, продолжая:
- Родю убили чисто. А он сам же нашел убийцу…
Зачем?
- Нашел, и его тут же убрали, - задумчиво проговорил Чусов. - Просто избавился от свидетеля, и все…
- Но стрелял-то не он, а Якименко, - с сомнением качнул головой майор.
- Кто стрелял, неважно. Важно, что Лужов убит. Еще?
Кречетов озадаченно взглянул на Чусова, помедлил и, спросив разрешения, уселся напротив.
- Мне кажется, товарищ полковник, что все пока что строится исключительно на догадках и предположениях…
- Не все! И не только на догадках! - решительно возразил Чусов. - Поверьте, майор…
Кречетов умолк было, но тут же нерешительно произнес:
- Мне хотелось бы… присутствовать на допросе, товарищ полковник. Если позволите.
- Зачем? - вопросительно поднял брови Чусов.
- Я думаю, речь пойдет о делах, которыми занимаюсь я…
- Мы сами разберемся, - отрицательно качнул головой полковник. - Да, вот еще что… Гоцман интересовался у меня вашим участием в одесском подполье во время войны… Как вы думаете, с какой целью?
Кречетов смущенно вздохнул, развел руками.
- Дело в том, что подполковник медслужбы Арсенин… заподозрил, по чистой случайности заподозрил, что я не был на Втором Белорусском фронте. Гоцман зацепился за эту мелочь и… насел. Пришлось ему…
- Выдать совсекретную информацию? - закончил полковник.
Майор опустил глаза, досадливо морщась. На его щеках и лбу проступили красные пятна.
- Виноват, товарищ полковник… Но информация была озвучена только в самых общих чертах. Никаких подробностей.
- Ну, что же вы оправдываетесь? - усмехнулся Чусов. - Я же вам не начальник и накладывать взыскание не собираюсь… У вас свои каналы подчинения.
Выдержав паузу, полковник медленно встал, неспешно направился к двери. И, уже взявшись за ручку, обернулся задумчиво:
- Арсенин… Интересный персонаж, интересный. И пропал так вовремя…
Дверь за Чусовым захлопнулась. Кречетов устало потянулся, вяло потер глаза, глянул было в сторону умывальника. Но тут на столе затрещал телефон.
- Виталий, надо бы Мишку с Норой предупредить, - раздался в трубке встревоженный голос майора Довжика. - Об аресте Давида…
- Конечно!… - От апатии Кречетова не осталось и следа. - Я сам и предупрежу… А выводы пока рано делать. Слышишь, Михал Михалыч?! Рано делать выводы!…
- А я, Виталий, с выводами никогда не спешу, - сухо ответили в трубке.
Когда-то Кречетов мечтал о том, какая у него будет Женщина. Именно так, Женщина с большой буквы. Лежа в ночи на жесткой кадетской койке, он представлял Ее - стройную, высокую, с бархатистыми грустными глазами. Уже много позже он понял, откуда взялся у него в голове этот странноватый для юноши женский идеал. Понял в тридцать седьмом году, когда увидел в витрине берлинского антикварного магазина фотографию своей матери, расстрелянной в восемнадцатом. С твердой, чуть пожелтевшей карточки на него смотрела молодая Женщина, в печальном взгляде которой была написана ее будущая судьба. Внизу карточки затейливой белой вязью значился адрес мастерской - «V. Fedoroff. St. Petersbourg. Persp. de Nevsky, № 25/1». Он тогда купил эту фотографию, отдал пять рейхсмарок, и старичок, владевший лавкой, долго удивлялся, зачем молодому человеку это старое фото неизвестной русской дамы. Виталий спросил, как этот снимок попал к антиквару, и тот, пожав плечами, сказал: «Как обычно… Все, связанное с Россией, приносят эмигранты». Вероятно, фотография эта лежала в личных вещах отца, а после его гибели ее взял на память какой-нибудь сослуживец. И вот, вконец обнищав, выставил на продажу, вместе с кипой перетянутых резинкой открыток, верхняя из которых изображала летний лагерь юнкеров Владимирского военного училища, и с орденом Святого Станислава третьей степени с мечами. Он лежал поверх открыток, исцарапанный, с облупившейся эмалью, и Виталий отчетливо помнил, что чуть не заплакал, когда смотрел на этот обесценившийся, никому не нужный знак отличия, когда-то оплаченный кровью…
Кречетову было всего восемь лет, когда погибла мать (ее расстреляли просто так, за происхождение, в числе заложниц, взятых ЧК после убийства Урицкого), и вот - не верь после этого случая в силу генетической памяти. Он ждал Ее, такую, как мать, во всем похожую на нее. И не дождался. Были в его жизни женщины, много женщин, иногда даривших ему короткие всплески радости, счастья; намеком на что-то большое и, может быть, совсем непохожее на все предыдущее случилась Тонечка, но Женщина… нет, она к Виталию явно не торопилась. А может быть, обманулась в своем выборе и пошла… к Гоцману?…
Стоя у окна, он внимательно следил за реакцией Норы на известие об аресте Давида и одновременно любовался ею. Ни утомленный вид, ни красные от стирки руки, ни простенький домашний халатик не могли испортить гордую стать Женщины Гоцмана. Кречетов ничего не знал о ее происхождении, но мог поручиться, что она не простых кровей.
Она стояла совершенно неподвижно, с замершей на лице смущенной полуулыбкой. Медленно провела по лбу рукой, словно помогая себе справиться с оцепенением. И удивленно посмотрела на ладонь…
- Извините… - Голос прозвучал хрипловато, она прокашлялась и еще раз повторила: - Извините… Будете чай?
- Нет, спасибо.
- Да… - словно не слыша его, произнесла Нора. - Чай… это правильно.
Она нашарила на полке большой алюминиевый чайник, поставила на стол. Суетливо похлопала по карманам халата, достала спички. И только тут осознала, что поставила чайник вовсе не на конфорку… Понесла чайник в угол, к примусу, но сразу вернулась.
- Где находится контрразведка?… - Ее зеленые бархатистые глаза смотрели на Кречетова в упор.
- Нора, какая контрразведка? - мягко, с болью улыбнулся майор. - Вам надо спрятаться. Скрыться. Исчезнуть… Если Давида забрали по ошибке, придут и за вами… Понимаете?
Она покачала головой:
- Не по ошибке, нет… Я его предупреждала… Это из-за меня. Я просто дура! Глупая дура!
Женщина вынула из шкафа бежевое платье, сняла его с плечиков. Кречетов бережно взял ее за руку, успокаивающе погладил.
- Возьмите себя в руки… И подумайте сами… Если бы из-за вас, то… вас бы взяли в первую очередь.
- Да? - полувопросительно произнесла Нора. - Вы, наверное, правы… Чаю хотите?
- Да бог с ним, с чаем, - поморщился майор. - У меня внизу машина. Скажите куда, и я вас отвезу.
Нора молчала, держа на весу платье. Ее глаза невидяще смотрели вдаль.
- Нет, вы знаете… я с утра выходила. Они могли не застать меня…
- Ну и замечательно! - начал терять терпение Кречетов. - Послушайте меня! Нора! Послушайте меня, посмотрите… - Он осторожно повернул ее за плечи к себе, она покорно подчинилась. - Спокойно, спокойно подумайте!… Давид же не виноват?
- Нет…
- Вы тоже ни в чем не виноваты?
Нора слабо улыбнулась, прикрыла глаза.
- Виталий… Спасибо вам. Вы же сами знаете: сегодня не виновата, а завтра уже виновата… Давид ни при чем, а его арестовали… Значит?
Во дворе раздался шум подъехавшей легковой машины. Хлопнули дверцы. По лестнице заскрипели сапоги.
- Вот видите? - быстро проговорила Нора и вдруг вцепилась в рукав майора: - Слушайте внимательно… Вы пришли меня допрашивать! Из военной прокуратуры, ясно?… И мы с вами не знакомы!… Садитесь! - Она силой пихнула Кречетова на табуретку. - А то и вас заберут!…
- Нора…
- Садитесь!
Дверь в комнату распахнулась без стука. На пороге стояли двое офицеров МГБ - капитан и лейтенант.
- …Больше я о Давиде Гоцмане ничего сказать не могу, - громко, глядя Кречетову в глаза, «договорила» Нора. - Мы с ним познакомились случайно. О характере его деятельности я не имела никакого представления.
Капитан МГБ шагнул вперед, вежливо козырнул:
- Бруннер Елена Андреевна?… Собирайтесь, пожалуйста… А вы, товарищ майор, предъявите документы.
- Я помощник военного прокурора Одесского военного округа…
- Я знаю, - перебил капитан. - Так положено.
Кречетов протянул удостоверение личности офицера.
Нора растерянно подняла платье:
- Отвернитесь, пожалуйста.
- Мы не смотрим, - обронил капитан, опуская глаза на удостоверение Кречетова. Лейтенант сделал шаг к окну и встал вполоборота к Норе, наблюдая за щегольски одетым толстяком, который суетился на галерее перед дамой не первой свежести. В руках толстяк держал два серых бланка, испещренных печатями и подписями.
