Глава одиннадцатая
Заметив, что за его столом кто-то сидит, Гоцман нахмурился - таких фамильярностей он не любил. Но, увидев Кречетова, улыбнулся. Тем более что майор тут же вежливо вскочил, уступая место законному владельцу. Кроме него в кабинете находились Довжик и незнакомый Гоцману белобрысый лейтенант лет двадцати двух, с наивным круглощеким лицом.
- Вот… - кивнул на него Кречетов. - Товарищ лейтенант, повторите показания.
- Лейтенант Ка-калыньш, - с трудом выдавил из себя офицер, замирая по стойке «смирно».
- В ночь убийства окружного интенданта, - заговорил Кречетов, решив, видимо, что так получится быстрее, - лейтенант проходил в составе комендантского патруля мимо дома убитого. И видел там армейского капитана и женщину.
- К-красивую женщину, - покраснев, уточнил лейтенант. - Нам п-показалось, что ка-капитан был выпивший. Шел не очень т-твердо.
- Документы проверили? - осведомился Гоцман.
- Нет.
- Почему?
- Я по-подумал - очень к-красивая п-пара, - моргнул белесыми ресницами лейтенант. - Зачем по-портить ей вечер?
- Лейтенант Калыньш успел заметить на виске капитана шрам, - тихо вставил свои пять копеек Довжик.
Гоцман молча открыл сейф, достал фотографию Чекана.
- Этот?
- Так т-точно.
- А почему не доложили в окружное Управление военной контрразведки? - строго спросил Кречетов. - Знали же, что произошло убийство!
Лейтенант совсем растерялся, судорожно дернул шеей, стараясь ослабить воротничок кителя. На его лбу выступила испарина.
- Лейтенант, вы с Прибалтики? - хмуро поинтересовался Гоцман.
- Никак нет, из Че-челябинска. То есть я из Че-челя-бинска, а отец из Да-даугавпилса… Он в Гражданскую войну к-комиссаром был… Мама русская.
- Понятно, - кивнул Гоцман, крепко потирая ладонями лицо. - Михал Михалыч, отправь лейтенанта в контрразведку.
Когда за Довжиком и Калыньшем закрылась дверь, Кречетов хлопнул ладонью по колену:
- Не выпивший, не выпивший он был!… А раненый во время нападения на склад. Оттого и покачивался. Но до Воробьева все-таки смог добраться.
- Виталий, не спеши. - Гоцман положил фотографию Чекана обратно в сейф, затворил тяжеленную дверцу, гремя ключами. - Надо все спокойно обмозговать.
- Как ты после вчерашнего? - участливо осведомился майор.
- Нормально. А ты?…
- Тоже порядок, - засмеялся Кречетов. - Почаще бы так сидеть…
Шел проливной дождь. Тот самый, который предвещали темные круги вокруг звезд, появившиеся незадолго до рассвета… И Чекану, сидевшему рядом с шофером «Доджа», казалось, что он находится внутри огромного барабана - так споро стучали капли по туго натянутому тенту. От сырости ныла рука. Джип, бешено вращая колесами, плыл по раскисшей грязи к развалинам разбомбленного во время войны завода. Сверху, с площадки, расположенной в центре развалин, за машиной следила группа людей.
Дождавшись, когда «Додж» поравняется с закрывшим его на миг холмом, Чекан мотнул головой в сторону кузова. Из него тотчас выпрыгнули Толя Живчик и двое его помощников со «шмайссерами» на шеях и, укрываясь за выступами рельефа, бросились под дождем в обход развалин.
«Додж», в последний раз взревев мотором, преодолел подъем перед площадкой и выехал наконец из грязи на остатки асфальта. Остановился, почти уперевшись радиатором в группу людей. Впереди, нагло улыбаясь, стоял Писка. Струи дождя текли по его узкому лицу.
- Так, все отошли! - выйдя из машины и глядя Писке в глаза, скомандовал Чекан. - Главный - ко мне!
- Я шо-то плохо не понял, - фасонно изогнувшись, улыбнулся Писка.
Один из бандитов, не выдержав, вынул из-под полы бушлата обрез, другой снял с плеча румынский автомат «орита».
- Толя! - Чекан глядел поверх голов бандитов. - Обозначь наши условия.
Все невольно посмотрели туда, где стояли Толя Живчик и двое его помощников. Стволы автоматов были направлены на банду, рядом, не трепыхаясь, лежали пятеро связанных охранников, что были на стреме. Чекан не спеша взял с сиденья «шмайссер», передернул затвор.
Лицо Писки задергалось, он нервно откинул со лба мокрую прядь и выдавил из себя широкую улыбку. Превосходство сил противника было слишком очевидным. Его коллеги, видимо придя к такому же выводу, молча попрятали оружие.
Водитель с трудом поднял с деревянных лавок, шедших вдоль борта машины и заменявших заднее сиденье, два тяжелых ящика, вскрыл оба. Писка заглянул в один, вынул новенький, в заводской смазке «Тульский-Токарев», тут же покрывшийся дождевыми каплями, удовлетворенно кивнул и положил обратно. Не глядя, протянул руку к своим. Ему подали увесистый сверток.
Эффектным жестом Писка размотал его и бросил на мокрый капот джипа. Под дождем заблестели золотые обручальные кольца, серьги, броши, дамские часики, церковное паникадило…
Чекан молча достал из машины обыкновенное ведро, не глядя смахнул в него с капота богатство. Ящики с пистолетами подвинул к Писке ногой. Не опуская автомата, уселся рядом с водителем и скомандовал:
- Поехали!
«Додж» заурчал и дал задний ход…
- Шо ж ты, холера, не заводишься, - бормотал солдат-водитель.
Он вытер мокрой от дождя пилоткой лицо и снова с остервенением крутанул ручку. Давид и Галя помогали Марку забраться в крытый тентом кузов полуторки. Чуть поодаль стояли Арсенин и молодой лейтенант медицинской службы в мокрой плащ-палатке.
- Отвезете больного в Главный военный клинический госпиталь. Пусть его при вас же осмотрят, - говорил Арсенин. - И убедитесь, что его положили. Если будут сложности, звоните мне…
- Товарищ подполковник, у меня же всего два дня в Москве, - умоляюще произнес лейтенант. - А дел - на неделю!
- Остальными делами займетесь позже. Если не успеете - звоните, я добавлю к командировке день-два…
Гоцман бережно забрал у Гали тяжелый чемодан, который она вынесла из подъезда, перекинул через борт. Заглянул в безучастные глаза Марка, который смирно сидел в кузове и смотрел куда-то вдаль. На поцелуй плачущей Гали он не отреагировал никак.
- Марк, - внезапно произнес он, беря Гоцмана за руку.
- Давид я…
- Марк уезжает.
К Гоцману подошел мокрый от дождя и пота солдат-водитель:
- Извините, товарищ подполковник… Не хочет заводиться, холера! Подтолкнуть бы немножко!
- Бежи, садись за руль. - Давид отпустил холодную руку Марка. Красивые и сильные у него были пальцы. Привычные ко всему, а больше всего - к штурвалу самолета. Только давно уже больные…
Ладно. Арсенин сказал, в том московском госпитале лечат всяких. Значит, и Марка вылечат. На то она и Москва.
- Андрей Викторович! Лейтенант! - окликнул он Арсенина и офицера-медика. - Давайте на раз-два…
Втроем они уперлись в задний борт грузовика. Старый мотор почихал и наконец с явным облегчением заработал. Лейтенант-медик уже на ходу забрался в кузов. Гоцман, Арсенин и плачущая Галя махали вслед.
Марк, покачиваясь в кузове, безучастно смотрел на удаляющийся дом…
В управленческой столовой была порядочная очередь. Тишак, стоявший у самой раздачи, призывно замахал руками, да и сотрудники других отделов явно не прочь были пропустить Давида, но он только хмуро отмахнулся. Очередь - отличный повод для того, чтобы подумать. Ты при деле и в то же время ничем не занят.
Подавальщица погасила штампиком очередной обеденный талон. Первое было не ахти - суп с непонятным серым жиром и несколькими разваренными макаронинами, зато на второе неожиданно дали вареную картошку с непривычным, резко пахнущим маслом, по виду похожим на постное. Конечно, с коммерческой столовой и тем более рестораном не сравнить, но обедать там каждый день было Давиду не по карману. Видимо, хозуправление надавило на обком и «завернуло» в УГРО остатки ленд-лизовских запасов. После горячей картошки с маслом даже настроение поднялось, и третье - привычный компот из сухофруктов - Гоцман поглощал уже вполне добродушно, поглядывая на окна столовой, по которым ползли струйки редевшего на глазах дождя.
На выходе он столкнулся с Кречетовым. Офицеры обменялись рукопожатием и дальше по коридору шли уже вместе. Вдоль стены выстроились пятеро задержанных, рядом стояли двое солдат конвойных войск МВД - низенький, коренастый, с симпатичным открытым лицом и медалью «За отвагу» на гимнастерке и другой - большой, кряжистый, немного похожий на медведя. Завидев офицеров, оба бойко повернулись к ним, встав по стойке «смирно».
- Представьтесь, - сбавив шаг, обронил Гоцман.
- Рядовой Лужов.
- Младший сержант Охрятин.
- Новенькие?
- Так точно, товарищ подполковник! - хором отозвались конвоиры.
- Вбейте себе в мозг: к арестованным спиной не повертываться. Кру-гом!…
В кабинете Якименко выложил на стол три пистолета ТТ. Кречетов по очереди взял каждый из них, внимательно осмотрел. А Гоцман только небрежно приподнял один за рукоятку и отложил в сторону.
- Провели облаву на Соборке, - рассказывал Якименко. - От, взяли три ствола на пятерых. Один, подлюка, даже шмальнуть успел. Но - желторотый, целить не умеет.
- Откуда столько удачи? - поинтересовался Гоцман, устало опускаясь на стул.
- Говорят, нашли у катакомбах…
- Угу. Прямо в заводской смазке, - хмыкнул Гоцман.
Кречетов протянул ему ТТ:
- Посмотри. Заводские номера сбиты.
- А у тебя шо, Михал Михалыч?… - Гоцман, вертя в руках пистолет, взглянул на тихо сидевшего в углу Дов-жика.
- Вот… - Майор встал, положил на стол старую фотокарточку. - У Чекана до войны была подруга. Воровайка Ида Косетинская.
- Ух ты, какая цыпочка!… - восхищенно воскликнул Якименко, увидев снимок.
Гоцман, неодобрительно покачав головой, забрал фотографию от греха подальше.
- Косетинская… Полячка, шо ли?
- Не знаю, - вздохнул Довжик. - В Одессе в первый раз засветилась в тридцать седьмом.
- А шо ж я ее тогда не помню? - подозрительно спросил Давид. - Ну ладно… И где живет?
- Выясняем… А самое главное, что ее опознали пленные румыны как женщину, которую видели у Седого Грека.
- «Выясняем»! - тяжело вздохнул Давид и тут же вскинулся: - Во, Леша!… Шо там по «Доджам»?… Проверили все?…
- Так точно, Давид Маркович, - развел руками Якименко. - Все чистые.
- В ОРУД дали ориентировку, шобы смотрели в оба?
- Само собой.
Бывший полицай по кличке Рыбоглазый - он и в самом деле был похож на камбалу белесыми, ничего не выражавшими глазами - открыл дверь в квартиру, пыхтя, втащил в коридор тяжелую корзину с бельем, едой и фруктами. Пошарив себя по карманам, извлек связку ключей. С минуту повозился у двери в комнату, осторожно заглянул и, убедившись, что все в порядке, сделал шаг вперед.
В следующий момент корзина с грохотом и звоном полетела на пол. Тяжелый карниз, отодранный от окна, обрушился на голову Рыбоглазого. Задыхаясь, тот с трудом уклонился от умело направленных ударов, скрутил бросившуюся на него Иду и грубо отшвырнул ее на стоявший в углу топчан.
- О, теперь с пола будешь кушать… - Рыбоглазый, тяжело дыша, нагнулся, собирая выпавшие из корзины вареные картофелины. - Знаешь, сколько за три года у меня было таких? Без счету. Хорошо с палкой, а то ведь и с ножами, и со штыками… Вот шило - это страх, - помотал он головой. - В ладонь спрячут, еще и не увидишь…
- В следующий раз - шилом, - сдавленным голосом пообещала Ида, не глядя на Рыбоглазого. Она сидела на топчане, закутавшись в шаль, несмотря на жару, и дрожала.
- Давай, - засмеялся Рыбоглазый. - Только я тебе скажу…
- Закрой пасть, гнида! - гневно перебила его женщина. - И пошел вон!
- Вот дура баба, - не обиделся страж. - Ну уйду я… тебе легче станет?… Может, Чекану что передать? - неожиданно понизил он голос.
Выждав минуту, Ида встала, оторвала кусок от свисавшего над топчаном клока старых обоев. Молча устроилась на подоконнике у зарешеченного окна.
- У меня где-то карандаш был, - озабоченно сказал Рыбоглазый, роясь в карманах пиджака.
…Через полчаса, держа на отлете записку, ее брезгливо рассматривал Штехель.
- Ты ей бумагу дать не мог? - процедил он. - Я глаза должен портить?
- Виноват… не подумал.
- «Не подумал»! - передразнил Штехель, приоткрывая дверь в соседнюю комнату. - Славик, иди сюда.
Вошел худой, наголо стриженный подросток лет тринадцати, одетый в донельзя заношенную ковбойку и мешком висевшие на нем солдатские брюки.
- Возьми листок, чернила, ручку. Перепиши разборчиво. Разборчиво!… Понял, сынок?… Ну, давай.
- Шо, сын твой? - поинтересовался Рыбоглазый, когда дверь за Славиком закрылась.
- Племянник, - неохотно пояснил Штехель.
- А шо говоришь - сынок?
- Сестры-покойницы сын… Твое какое дело? - раздраженно бросил Штехель. - Ладно, передашь Чекану - ксиву ему на днях изготовим. На улицу чтоб пока не совался!
- Это и так понятно…
- Тебе, дураку, понятно, а у Чекана свои завороты в голове.
- А про Иду шо говорить?
- «Шо говорить»! Ничего!… Ты ее не видел. Где она, не знаешь. Тебе записку передали - и все… - Он пристально посмотрел на Рыбоглазого, приподняв редкие бровки. - Узнает, где Ида, тебе башку свернет…
И снова над Одессой был чудесный вечер. От дневного дождя и следов не осталось, а парило еще сильнее. Но с моря тянуло крепким ветерком, который перебивал духоту.
Кречетов и Гоцман решили после работы выдержать фасон - пройтись, никуда не торопясь, по главным городским магистралям с большой и благородной целью: на людей посмотреть и себя показать. Правда, магистралями полуразрушенные, неосвещенные улицы назвать можно было с большой натяжкой, но в Одессе народ непривередливый и к тому же патриот своего города.
Старт взяли от Соборной площади, где возле памятника князю Воронцову кучковались, по еще довоенной традиции, любители футбола, неспешно двинулись по Дерибасовской, пересекли Маркса и Ленина и, дойдя до Пушкинской, плавно повернули назад. Давид заметил нетерпеливый взгляд, брошенный Кречетовым на здание оперы, которое они миновали, и усмехнулся не без грусти. Хорошо Виталию, он нашел свое счастье, и оно взаимно… А ему, Гоцману, от к кому бежать, к кому торопиться по вечерним улицам?…
Навстречу медленно, толкаясь на узких тротуарах и обмениваясь остроумными репликами, текли гуляющие. Все-таки одесситы поразительный народ, думал Кречетов, город разрушен, большинство из них днем, не разгибая спины, вкалывает на его восстановлении, а вечером - пожалуйста: принарядились, и будто не было ни войны, ни расстрелов, ни похоронок в каждой третьей семье…
Они повернули с Дерибасовской направо, к оперному театру. Майор то и дело поднимал руку к фуражке, отвечая на приветствия младших по званию. А Гоцман думал о том, что уже забыл, когда в последний раз надевал форму. Висит себе спокойненько в кабинете, в шкафу, пересыпанная нафталином. Не такая у него работа, чтоб форму почем зря таскать…
- Ты решил отпустить Родю? - спросил Кречетов, провожая взглядом миловидную девушку в кокетливом летнем платье европейского покроя и фильдеперсовых чулках. Почувствовав, что на нее смотрят, она улыбнулась офицеру.
- Уже отпустил… - Гоцман тоже проводил девушку взглядом, вздохнул. - Понимаешь, Родя деньги с документами рисует, элита, статьи 59-8 и 72… На мокрое руки не поднимет. За то блатные могут на нож поставить. У них же ж тоже есть закон.
- Хотя бы слежку за ним установить… - покачал головой Кречетов.
- Виталий, здесь надо посмотреть за пол-Одессой, - устало проговорил Давид. - Где я возьму людей?… А вот за эти пистолеты у меня в душе заноза. Пацаны с разных районов. И водящие у них разные… А пистолеты - как с одного лотка.
- Какие версии?
- Пока никаких.
Они остановились на углу, пропуская вывернувший из подворотни фургон с надписью «Рыба». Невдалеке виднелся театр, возле которого уже зажигались вечерние огни. Театр - одно из немногих в Одессе зданий, которое снабжалось электричеством бесперебойно, по специальному распоряжению обкома. Прочие тонули во тьме.
- В театр не пойдешь?
- Нет, - помотал усталой головой Гоцман и даже зажмурился от предвкушения. - Я лучше пару часов подушку придавлю. А повезет, так и на всю ночь залягу… Завтра опять карусель начнется.
- Завтра я с тобой, - быстро сказал Кречетов.
- За завтра - завтра поговорим… Бывай.
Они пожали друг другу руки. Тихо насвистывая, Кречетов направился ко входу в театр. За ним, на большом расстоянии, тоже рассеянно посвистывая, шел худой, стриженный наголо мальчик лет тринадцати, одетый в застиранную ковбойку и подпоясанные ремнем солдатские брюки.
Через десять минут Кречетов, выслушавший заверения администратора Шумяцкого в совершеннейшем почтении, сидел в гримерке Тони и, улыбаясь, вслушивался в звуки скандала, который певица устраивала костюмерше.
- Это поглажено?! Вот ЭТО - поглажено?! - рвалось в полуоткрытую дверь. - Взгляните на этот шов!!!
- Антонина Петровна! Со сцены ж никто не увидит…
- Я увижу!!! - взвился поставленный голос Тонечки. - Этого достаточно!!!
Она влетела в гримерку, переполняемая чувствами. И, как всегда в такие моменты, показалась Кречетову особенно красивой.
- Антонина Петровна, вы сегодня блистательно выглядите. - Он встал, щелкнул каблуками, склонился к ее руке.
Как в старой армии, подумалось Кречетову. Только до революции звания майора не было, его еще при Александре III отменили… Поймав себя на этой мысли, он сам себе подивился: сколько ненужных сведений скопилось в его голове!…
- Виталий, давай без пошлых комплиментов! - дрожащим от негодования голосом бросила Тоня. - Не нужны мне сейчас пошлые комплименты, ты понимаешь это или нет?! И потом, почему ты здесь сидишь? Мне нужно переодеваться!…
- Пожалуйста, не надо со мной так разговаривать, - мягко улыбнулся Кречетов.
- Ах так!… А ну пошел вон!
Кречетов сильно схватил ее за запястья, притянул к себе, властно заглянул в глаза:
- Со мной. Не надо. Так. Разговаривать…
Через несколько секунд Тонечка сдалась. Капризно надула губки:
- Извини… но… но я же должна настроиться.
- Это ты меня извини, - усмехнулся Кречетов. - Настраивайся. А я пойду.
Он поцеловал ее, подхватил с гримерного столика фуражку и вышел.
- Что вы там копаетесь?!! Я сказала, один шов, а не все платье!!! - догнал его уже в фойе свежий голос Тонечки.
