Книга: Без компромиссов: Гонки по вертикали. Я, следователь… (сборник)
Назад: Тбилиси
Дальше: Львов

Рига

Лист дела 54

Я открыл глаза и снова зажмурил веки, подумав, что сон все еще продолжается. Потом приоткрыл один глаз. На нижней полке сидел поп. Ну да, самый обычный священник – в черной рясе, с красивыми длинными волосами и серебряным наперсным крестом.
Поп взглянул на меня и, увидев мой приоткрытый глаз, заулыбался.
– Крепкий сон – признак чистой совести и нормальной физиологии, – весело сказал он. – Когда я сел в Ржеве, вы уже сладко почивали.
Я пробурчал ехидно:
– А разве церковь признает физиологию?
Священник улыбался добродушно-снисходительно.
– Мой друг, у вас на лице написано, что сейчас вы спросите меня, почем опиум для народа и почему факты из Бытия не соответствуют фактам из Екклесиаста.
Это меня рассмешило, но все равно я настроился к нему враждебно. Потому что есть такая примета: если встретил попа – дороги не будет. А в плохие приметы я не то чтобы верю, но отношусь к ним с опаской. Тем более что мне очень нужна была хорошая дорога. Обязательно. Поэтому я промолчал. И потрогал задний карман – на месте ли пистолет. Черт их знает, этих попов – темные люди, обманом живут. И лицо у меня при этом, наверное, было злобно-глупым.
Потому что он сказал:
– К людям надо добро относиться, с верой, и они возвращают добро и веру сторицей, – и стал прихлебывать из стакана горячий чай.
Свесив сверху голову, я задиристо спросил:
– По-вашему, выходит, что люди только у вас могут получить добро и веру. Так, что ли?
– Это слишком вольное толкование моих слов. Безразлично, где человек может получить добро и веру – в храме Господнем или в агитпункте. Важно, чтобы получил и с благостью употребил.
– Ну, эти сказки я слышал, – махнул я рукой. – Добро и вера – не бакалейные товары, и где попало их не получишь.
– Между прочим, и бакалею где попало не получишь, – сказал поп.
– Чего-чего? – Я стремительно привстал на полке и ударился затылком о потолок.
Священник еле заметно ухмыльнулся и снова кивнул:
– Да-да. Рис в керосиновой лавке не получишь. А если получишь, то рис будет с запашком.
Потирая охотно набухавшую шишку, я торжественно воздел руку:
– Вот именно! Добро и вера с душком – кому они нужны?
Священник пожал плечами:
– Есть же общечеловеческие представления о добре. О добре без запаха. Потому что человек вообще добр. И сказано в Писании: «Зло сердца человеческого от юности его».
Спор был какой-то бессмысленный, без точных позиций. Да и понимаем мы с ним все по-разному. Мне стало досадно, что поп, как в теплой ванне, купается в струях своего альтруизма, а я, получается, какой-то бес злобный, нелюдь. И я сказал:
– Чтобы рассуждать о добре, надо узнать полную меру зла. Вы ведь грехи людские созерцаете и отпускаете. Вам-то что – не жалко. А мне за них карать приходится, если есть состав преступления. Потому что я считаю, что если один другого ударил по левой щеке, то не надо подставлять правую, а надо дать хулигану два года. А вам ведь не жалко, если он врежет ближнему своему по правой и добавит еще ногой по заднице, то есть, прошу прощения, по чреслам. Первому вы грех отпустите, а второго утешите. Поэтому вы – добрый, а я – злой. Вот и получается – у вас десять заповедей, а у меня – Уголовный кодекс.
– Хм, у вас же есть это, как его, моральный кодекс...
– Да, есть. У нас есть. – И подчеркнул «у нас». – Но он адресован людям по-настоящему добрым или тем, которые еще могут стать добрыми. А есть среди людей такие, что их уже ничем не убедишь и никак не перевоспитаешь. Вот они-то, а не какой-то мифический дьявол и есть враги человеческие. И уж конечно, мы им пощады не даем.
– Как я понимаю, вы, молодой человек, – юриспрудент?
Я кивнул, усмехнувшись про себя: «Сашку Савельева буду теперь называть юриспрудентом». Поп грустно посмотрел на меня:
– Характер работы в известной мере ожесточил вас против людей...
– Опять двадцать пять! Да почему же против людей?!
– Потому что только Всевышний может понять и простить человеческие прегрешения, ибо сам есть источник доброты!
– Враки! – взбеленился я. – Человек! Человек – источник доброты! Поэтому для человека нетерпимо, когда доброту и веру топчут в грязь и кровь...
Поезд подходил к Риге.
Господи, неужели я действительно ожесточился против людей?..

 

В помещении дежурной части седьмого отделения милиции было тихо, лишь в открытую форточку окна врывался частый монотонный шепот дождя да из ленинской комнаты доносилась фраза песни, которую кто-то разучивал на аккордеоне: «Пусть всегда будет солнце... Пусть всегда будет... Пусть всегда...»
Дежурный внимательно смотрел на меня, прижмурив один глаз, и я не мог понять, слушает он меня или аккордеон. Был он невозмутимо спокоен, чрезвычайно толст, и казалось, будто китель не лопается на нем только потому, что дежурный никогда не двигается с места.
– Помните? – спросил я нетерпеливо.
– Помню, – кивнул дежурный и, наклонив голову, прислушался к аккордеону. – Снова наврал. Эх, артисты...
Аккордеонист старался изо всех сил: «Пусть всегда будет...»
Дежурный с неожиданной легкостью поднялся, подошел к шкафу, присел около него на корточки и мгновенно, как фокусник, выдернул из пачки бумаг тощенькую желтую папочку.
– Она, – сказал он флегматично. – Здесь будете смотреть или...
Но я, облокотившись о барьер, уже раскрыл обложку...
ДЕЖУРНОМУ 7-ГО ОТДЕЛЕНИЯ МИЛИЦИИ ГОР. РИГИ
Постового милиционера сержанта милиции
Скраба Н. А.
РАПОРТ
Докладываю, что сегодня, 13 сентября, в 23 часа я был вызван в ресторан «Перле», где граждане, оказавшиеся Ивановым П. К. и Сабуровым А. С., учинили скандал: громко кричали, сквернословили и затеяли драку.
Дебоширы доставлены мною в отделение милиции.
О чем и докладываю на Ваше распоряжение
Сержант милиции Скраб

Лист дела 55

Дебошир Иванов вошел в кабинет боком, сел на край стула, с ожесточением мял в руках свою шляпу и вообще был очень мало похож на драчуна и скандалиста.
– Все водка проклятая, – сказал он огорченно. – На работе стыдуха жуткая, жена чуть из дому не выгнала...
– Но теперь-то небось зарок дали? – усмехнулся я.
Иванов прижал шляпу к груди, как спортивный кубок:
– Да чтоб я теперь!..
– Вы в районном Медпросвете попросите пару муляжей, – сказал я сочувственно.
– Каких муляжей? – удивился Иванов.
– Из папье-маше: печень здорового человека и печень алкоголика. Тоже очень помогает.
Он не понял, всерьез ли я говорю, и на всякий случай сказал:
– Обязательно.
– Вот и прекрасно. Расскажите теперь, что произошло тем вечером в ресторане.
Он снова начал мяться:
– Ох, прямо вспоминать неудобно...
– Неудобно зонтик в кармане раскрывать. И в пьяном виде в ресторанах безобразничать. Давайте рассказывайте. И поподробнее...
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
Павла Иванова
...По существу заданных мне вопросов могу показать следующее:
13 сентября я пришел в ресторан «Перле». В середине вечера, когда я уже выпил бутылку коньяка и был основательно пьян, я решил потанцевать. С этой целью я подошел к одному из столиков, за которым сидели неизвестные мне мужчина и женщина. Я пригласил женщину танцевать, но она засмеялась и, как мне тогда показалось, сказала что-то обидное или оскорбительное. Тогда я сел за их столик и начал «выяснять отношения». Мужчина стал меня гнать, оскорблял нецензурными словами. Я разозлился и сказал, что я чемпион города по боксу. В ответ он прошипел: «Я тебя сейчас убью, сволочь...» Тогда я схватил стул и хотел им замахнуться, громко кричал что-то при этом. Мужчина встал и взял в руку бутылку шампанского, намереваясь меня ударить. Но тут подбежали люди, схватили нас обоих за руки, а вскоре подоспела и милиция...
– ...А вы что, действительно чемпион по боксу? – спросил я.
– Нет, – грустно покачал головой дебошир Иванов. – Сам даже не знаю, почему я это сказал...
Я посмотрел на него с каким-то сочувствием:
– А вы знаете, Иванов, что он вас действительно мог убить?
– Шутите? – побледнел Иванов.
– Нет, не шучу. Я серьезно говорю. Вы запомнили его внешность?
Иванов неопределенно развел руками:
– Высокий такой, черный, а глаза, по-моему, наоборот, светлые. Больше не помню ничего.
– Он вам говорил что-нибудь после прибытия милиции?
Иванов задумался:
– Не помню. Вроде ничего. Он только очень бледный был и все время шипел сквозь зубы: «Фраер, фраер проклятый, фраерюга».

Лист дела 56

Смешно, но дебошир Иванов стал своеобразным водоразделом в расследовании дела. Для меня он был первым человеком, столкнувшимся с убийцей уже после смерти Жени Корецкого. Ведь до этого момента я говорил только с людьми, видевшими «Сабурова», когда Корецкий был еще жив. Дебошир Иванов даже приблизительно не представлял себе, какой реальной опасности подвергался...
Ну вот, значит, и всплыл. Произошло это почти две недели назад, и вряд ли Бандит сидит и дожидается меня здесь. Но здесь его видели люди, много людей, и какие-то зацепки должны остаться. Надо карабкаться, как это делают альпинисты – используя малейшие уступы, выбоинки, трещины. Такую зацепку я нащупал, читая вновь протокол о скандале в «Перле». В нем упоминалось об официантке Э. Э. Смилдзине. Эта женщина заинтересовала меня.
Машина мчалась на взморье. Мокрый ветер бросал в лобовое стекло опавшие листья, серое, в белесых полосах море тускло светило справа между деревьями. Потом машина юркнула в какую-то аллею и выскочила прямо на берег. С холма над морем нависал сияющей огромной линзой ресторан «Перле».
У стеклянных дверей толпился народ. Я обошел вокруг ресторана и нашел дверь с табличкой «Служебный вход». Я нырнул в нее, и в лицо ударило тягучим, как резина, запахом сырого мяса, жирного пара, подгоревшего масла. Над ухом заорали:
– Посторони-ись!
Я шарахнулся в сторону – мимо на большой тележке везли несколько говяжьих туш и длинных, острых, как торпеды, осетров. Мне пришел на память рисунок из «Занимательной арифметики» – человек-гора широко раскрыл рот-туннель, в котором исчезает железнодорожный состав с продуктами. Это, мол, к вопросу о том, сколько за свою жизнь поедает разного один средний человек. Хорошо хоть, что платить за все это надо не сразу!
Какая-то женщина в высоком белом колпаке преградила мне дорогу:
– Вы что здесь делаете, гражданин?
Не моргнув глазом я соврал:
– Ищу директора. Я новый санитарный врач.
– Он в зале. Пройдите по коридору и там – направо.
Я шел по коридору и лениво раздумывал о том, что какая-то доля правды в моей лжи есть. С точки зрения социальной – я и впрямь санитарный врач. «Очищаем общество от отбросов». Чепуха! Насколько все сложнее в жизни...
Я все шел по этому нескончаемому душному коридору и мечтал только об одном: чтобы завтра утром было солнце, хрустящий ветер разорвал белые облака и унес за далекое далеко дождь, осень и все мои проклятущие дела, и чтобы желтые сосны гудели, как струны огромного контрабаса, и я не ходил бы по этим сумрачным кухням с мерзким запахом горелого маргарина, а лежал на белом песке, спал, читал Экзюпери и ни о чем не думал бы. Я очень устал думать...
Потом я сидел за столиком в дымном, до железной арматуры прокуренном зале, смотрел на длинный плакат «Пьянству – бой!», ковырял вилкой чуть теплый «цеппелин» и думал о предстоящем разговоре со Смилдзиней. Она прибежала запыхавшись:
– Вы хотели поговорить со мной?
– Да, – сказал я и отодвинул тарелку...
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
Элги Смилдзини
Вопрос. Что произошло вечером 13 сентября в ресторане «Перле»?
Ответ. В этот день я работала в вечернюю смену. За мой столик сели мужчина и женщина. Через некоторое время я увидела, что к ним подошел какой-то мужчина, сильно пьяный, что-то сказал моим клиентам, а потом подсел к ним. Вскоре я поняла, что они ругаются, и пошла к столику. В этот момент подошедший вскочил и схватился за свой стул. Мой клиент тоже вскочил и взял со стола бутылку. Поднялся крик, и обоих мужчин схватили за руки подбежавшие с разных сторон люди. Кто-то вызвал милицию, и дебоширов забрали. Меня пригласили, составили протокол, записали мое объяснение, и я ушла. Что было дальше – я не знаю...
...Красивая девушка эта Элга. Я и не знал раньше, что у латышек бывают черные волосы. А глаза – огромные, серые, со смешинкой. Ее, видимо, сильно удивил мой визит: расспрашивать спустя две недели о какой-то пустяковой пьяной сваре! Она ведь не знала, кто в действительности участвовал в скандале. Поэтому ничего особенного и не запомнила. Я сказал:
– Вы помните, как выглядел ваш клиент?
– Да, приблизительно. Он высокий, темный, по-моему, черноволосый. На какой-то руке – не помню – не хватает пальца или двух.
Я подумал и спросил – на всякий случай:
– А где была в это время его спутница?
Элга удивилась:
– Как – где? Она тоже пошла в милицию. Но ее, по-моему, не допрашивали, разобрались без нее. Кстати, пока мы там сидели в коридоре, мы с ней разговорились.
– Так-так. И что она о себе сказала?
– Зовут ее Ванда, она выступает с эстрадными песнями в каком-то кафе или ресторане на взморье.
– А где она живет?
Элга пожала плечами:
– Мы об этом не говорили...
Я не сдержался и ударил кулаком по столу:
– Ах, черт, досада какая!
Элга иронически подняла бровь:
– Можно подумать, что вы послали меня с заданием, а я его не выполнила...
Я сообразил, что веду себя нелепо, и сказал тихо:
– Не обижайтесь, Элга. Просто мне сейчас очень нужна эта Ванда.
Элга сочувственно улыбнулась:
– Она очень красивая женщина...
– Мне на это наплевать! Тысячу раз наплевать! Мне не смотреть на нее – мне поговорить с ней надо! Вы себе не представляете, как это важно!
– Я действительно этого себе не представляю, – с нажимом сказала Элга. – Вы ведь только спрашиваете, а я только отвечаю.
Я оценивающе посмотрел на нее и, еще не решаясь быть до конца откровенным, попытался отшутиться:
– Я воюю вот под этим лозунгом, – и указал на плакат «Пьянству – бой!».
Элга без улыбки сказала:
– И стоит кому-нибудь подраться в ресторане, как вы приезжаете за тридевять земель?..
Я внимательно посмотрел на нее и решился:
– Скандал, который здесь произошел, затеял ваш городской чемпион-алкоголик, так?
– Так.
– Спутник Ванды в нем не виноват?..
– Так.
– Так вот, он человек тихий. Ему скандалы не нужны. Потому что он бандит и убийца. За ним я и приехал за тридевять земель... Послушайте, Элга, вы могли бы при встрече узнать эту Ванду?
– Конечно... – тихо сказала девушка.

 

Я шел в гостиницу пешком и раздумывал, как бы мне отыскать эту самую Ванду. Запрос давать бессмысленно. В Риге может быть тысяча Ванд, высоких полных блондинок до 30 лет. Певица? Но они не нанимаются через концертное объединение. В трест общественного питания? А если кафе не относится к городскому тресту? Голова кругом идет. Остается только один путь. Я зашел в автомат и позвонил Элге...
Ветер с моря нес косой холодный дождь. Сонно кряхтели, встряхиваясь время от времени, два черных лебедя в городском пруду. Вот дураки, мокнут и мерзнут здесь, когда могли бы давно уже лететь на юг, к солнышку. Ведь у них нет на руках безнадежного уголовного дела. И не надо искать Ванду...

Лист дела 57

Я проснулся от того, что было очень светло и очень холодно. Вскочил с кровати и подбежал к открытому окну. Еще не облетевшие деревья, крыши автомобилей, тротуары, подоконник были покрыты снегом, плотным, тяжелым, как мороженое. И я вдруг с тоской подумал о черных лебедях, которых видел вчера.
Подошел к зеркалу, посмотрел на свои худые плечи, посиневшую от холода кожу в пупырышках, рваный багровый шрам поперек груди и плюнул от досады на блестящий паркетный пол. До чего же глупо устроен мир! Ведь красивый человек с самого рождения имеет фору перед всеми остальными. А вот что делать нам, если, особенно по утрам, противно на себя в зеркало смотреть? Но все-таки я смотрел, наклоняя во все стороны голову. Спасибо, хоть не лысею и не седею. Я вспомнил, что в книжках у следователей почему-то «седеющие виски». Это такой же обязательный атрибут, как две руки, штаны и пистолет. Непременно седеющие виски, на худой конец – совсем седые! Вот уж ерунда. Большинство следователей – люди довольно молодые. Самому старому из знакомых мне следователей, Пашке Каргину, – сорок два года. И виски у него не «седеющие». Может быть, правда, потому, что он совсем лысый?
В десять часов пришел мой старинный приятель, следователь рижской милиции Янис Круминь. Тоже молодой, но степенный, немногословный, добро-голубоглазый, он уселся в глубокое гостиничное кресло и погрузился в сосредоточенное молчание.
Я включил радио, взял из тумбочки электробритву и начал скоблить физиономию. Диктор радостно вещал: «По сведениям синоптиков, столь раннего сентябрьского снегопада в Риге не наблюдалось последние восемьдесят два года...»
Я сказал меланхолически:
– Просто это я к вам не приезжал в сентябре последние восемьдесят два года... Ведь за мной и в очередь никто не становится.
– Да, этот снег тебе совсем ни к чему, – подумав, серьезно отозвался Круминь.
– Из-за этой погоды все курортники разбегутся, – сказал я. – Тогда и кафе, где поет эта самая Ванда, могут прикрыть ко всем чертям... Ищи-свищи потом. Мно-ого их, девушек с прекрасным именем Ванда... Слушай, Янис, а что будет с лебедями?
– С какими лебедями? – деловито спросил Круминь.
Я махнул рукой:
– А-а, это я так... Ах, как мне нужна эта Ванда!
– Понимаю, – кивнул головой Круминь, не обнаруживая чувства юмора.
Я походил по комнате, потом взял справочник и уселся на подоконник. На улице суетливо носились машины, деловито топали прохожие, размешивая снег в жидкую коричневую грязь, и мне было очень жалко этого треклятого снега. Тем более что курортников грязь устраивает не больше, чем снег.
– Не понимаешь? – сказал я. – Тогда слушай, что написано в справочнике: «Юрмала. По праву снискал этот курортный город на взморье славу жемчужины Прибалтики. В великолепных санаториях, прекрасных домах отдыха, комфортабельных гостиницах ежегодно отдыхают десятки тысяч трудящихся. На много километров протянулись...» На много километров – это ты понимаешь? Сколько там может быть кафе и ресторанов? Понимаешь?
– Понимаю... – спокойно кивнул Круминь.
Честно говоря, в этот момент достижения соцстраха у меня не вызвали восторга.
– Я бы предпочел, чтобы Юрмала была поменьше... – сказал я мечтательно. – Или хотя бы чтобы Ванда пела в другом месте.
– Правила игры не выбирают, – флегматично отозвался Круминь. – Ты же не хочешь спрашивать в тресте ресторанов?
– Хочу, – сказал я уныло. – Но нельзя, Янис. Представляешь, если кто-нибудь шепнет Ванде, что ее ищет милиция?! Нет... Не стоит. Рискованно...
Зазвонил телефон. Я схватил трубку. Элга.
– Сегодня мы начнем наше турне, Элга. Вы готовы?
– Да. Но вот как на работе?
– Я уже договорился с директором ресторана. Право, мне совестно, что вы теряете в заработке, но нам очень важно найти эту девушку.
Элга сказала неуверенно:
– Хорошо... Я буду вас ждать в шесть часов около университета...
Я сказал торопливо:
– Кроме того, мы очень интересно проведем это время – будем ходить из кафе в кафе, танцевать, пить вино, есть миног и говорить всякие умные вещи. Прямо сладкая жизнь, как в той картине...
Я почувствовал, что она улыбнулась.
– Хорошо... – И гудки отбоя забормотали, застучали в трубке апрельской капелью.
Я положил трубку и с облегчением сказал:
– Еще никогда не ждал звонка от девушки с таким нетерпением...
– Что, такая красивая? – невозмутимо пошутил Круминь.
Я задумался:
– Красивая? Пожалуй...
– Ну вот, а все жалуешься на невезение... – Круминь достал из внутреннего кармана кителя аккуратно разграфленный и исписанный в несколько столбцов лист. – С красивой девушкой вот это тебе покажется не таким страшным... – И Круминь протянул мне бумагу.
– Это что?
– Это список всех кафе на взморье.
Я схватился за голову...
В дверях нас остановил телефонный звонок:
– Дежурный горотдела милиции капитан Пельдт. На ваше имя из Ленинградского уголовного розыска поступила записка по «ВЧ».
– Прочтите, пожалуйста...
Ленинградским уголовным розыском установлен покупатель «Волги» кофейно-белого цвета из Тбилиси.
Это – КОСОВ Виктор Михайлович, житель гор. Луги Ленинградской области. Номер «Волги» ГХ 89-35. На машину Косов предъявил техталон № ГХ 765354 на имя Сабурова Алексея Степановича. Документ направлен на криминалистическую экспертизу. Заключение экспертизы и протокол допроса Косова вышлем авиапочтой.
Инспектор Ленугрозыска Леонидов

Лист дела 58

Никогда еще я не был таким прожигателем жизни. Мы ездили с Элгой Смилдзиней от кафе к кафе, танцевали один-другой танец, чтобы она лучше присмотрелась к певице, пили кофе, вино, ели угрей, миног и все время весело болтали. И я чувствовал себя прожигателем, потому что все это – как настоящему прожигателю – было мне утомительно, скучно, и я хотел только, чтобы оно поскорее закончилось. И боялся, что это надоест и Элге, и поэтому рассказывал ей бесчисленное множество смешных и грустных историй и оттого уставал еще больше. А во всем остальном это было невероятно красиво, тем более что мы разъезжали на серой оперативной «Волге». Прямо высший свет – шампанское, анчоусы, семечки!
В Булдури было только одно вечернее кафе – маленькое, уютное. В ожидании выхода певицы мы танцевали под негромкие звуки модного в том сезоне шлягера. Наклонившись к Элге, я сказал:
– Если Ванда поет здесь, то ее спутник может оказаться рядом...
Элга подняла на меня глаза:
– Но он же вас не знает?
– Зато он знает вас. Поэтому упаси Бог показать, что вы его заметили.
– А как же?
– Из автомата в гардеробе позвоните Круминю: он все время на месте. Пусть выезжает.
– Понятно, – кивнула Элга.
Я протянул ей ключ:
– Ко мне в этом случае не возвращайтесь, ждите в машине...
– Но...
– Без «но», Элга. Мы на работе.
Элга пожала плечами и сразу же, будто забыв обо всем на свете, упоенно отдалась танцу. А на эстраде появилась певица – высокая, гибкая, красивая, немолодая. Ее низкий, чуть хрипловатый голос сразу же вплелся в причудливую ткань мелодии.
Я нетерпеливо сжал ладонь Элги, указал глазами на певицу.
– А-а, эта... – Элга улыбнулась, покачала головой. – Ванда моложе... – И продолжала, полузакрыв глаза, танцевать с видимым удовольствием. Я посмотрел на часы.
– Имейте совесть, – засмеялась Элга. – Уходить во время танца неконспиративно!
Я принужденно улыбнулся и стал рассказывать Элге заранее приготовленную забавную историю о том, как один вор сделал подкоп под магазин, влез туда, а узкий земляной лаз вдруг обвалился, и он, испугавшись до чертиков, стал звать на помощь сторожа: «Спасите, засыпался!» И думал все время об этом Косове, купившем ворованную «Волгу», и что-то у меня в мозгу не контачило, цепь не замыкалась, что-то не срабатывало.
Элга спросила:
– Вы женаты?
– Да, – сказал я хмуро и почему-то добавил: – Но жена хочет меня бросить.
– Шутите, – засмеялась Элга. – Вы очень забавный человек...
– В том-то и дело, – покачал я головой. – Клоун дома и злодей на службе.
– А вы давно женаты?
– Давно. Восемь лет.
– Ну, тогда все ваши ссоры – пустяки! – уверенно сказала Элга.
– Разве? – удивился я.
– Люди расходятся после первого года жизни и после семи лет. А кто уже перевалил – те живут. Это точно.
Я пожал плечами:
– Может быть. А вы-то откуда это знаете?
– Знаю, и все. Так оно и есть...
Я посмотрел на нее и снова подумал, что она красивая девушка. А она вдруг сказала:
– Вы хорошо танцуете.
– Да? Это единственная штука, которой я прилежно учился в школе милиции.
– А там и этому учат?
– Да-а... Там учат многому.
Мы вышли на улицу. Снег уже весь растаял, только грязь хлюпала под ногами и моросил мелкий дождь. Сегодня надо было побывать еще в шести кафе. Рядом с нашей «Волгой» на стоянке стояла точно такого же цвета машина. Я еще присматривался к номеру, отыскивая нашу. И тут в мозгу ослепительно, как магний, полыхнуло: ведь номер «Волги», украденной у Рабаева, – ГХ 34-52. А Косов купил машину ГФ 89-35?..
ТЕЛЕГРАММА
Госавтоинспекции гор. Тбилиси
Прошу проверить судьбу автомашины госзнак ГФ 89-35 тчк Результаты сообщите Рижскую гормилицию тчк
Следователь

Лист дела 59

И на следующий вечер мы ездили по всем кафе Юрмалы и искали Ванду. У меня был с собой длинный список этих кафе, составленный Круминем, и я по очереди вычеркивал из него те, где мы побывали.
Когда мы ехали в Дзинтари, Элга сказала:
– А вы не хотите написать своей жене письмо? Знаете, такое, чтобы за душу брало...
Я усмехнулся и покачал головой:
– Я так не умею. Чтобы за душу брало. Да и вообще словами ничего тут не скажешь.
– А вы считаете, что она не права?
– Нет. Права.
– Значит, вы сами виноваты?
– Нет. В жизни, Элга, все сложнее.
– Ненавижу, когда говорят эти мерзкие взрослые слова «все сложнее», «не поле перейти», «ты этого не поймешь»...
Я засмеялся:
– А что делать? Действительно, все гораздо сложнее. Я вам постараюсь объяснить это, хотя не уверен, что получится. Моя жена – врач-онколог. Как-то я прочитал ее научную статью и нашел там такие фразы: «выживаемость облученных больных», «полупериод жизни пациентов» и всякую другую подобную петрушку. Жизнь и смерть в клинике – это в первую очередь работа. Научный поиск, победы, неудачи, методики лечения, диагностика – там все, чтобы через смерть утвердить жизнь. И приходят к ним тяжелобольные, зачастую обреченные люди, которые если не в клинике, то у себя дома все равно умрут. Поэтому там и смерть не такая бессмысленно-жестокая, не такая трагичная и нелепая, как та смерть, с которой приходится встречаться мне. Ведь у них и смерть когда-нибудь даст жизнь многим. А моя работа никого к жизни не вернет. Я только обязан не допустить новую смерть.
Я замолчал. Щетки на стекле с тихим стуком разбрасывали брызги, лучи фар шарили по мокрому черному шоссе.
– Ну?.. – сказала Элга.
– Баранки гну! – сказал я. – Вот Наташа и не понимает, как из-за такой малости можно неделями не бывать дома, приезжать на рассвете и в отпуске бывать только порознь...
– Но ведь это же совсем не мало – сторожить смерть! – тихо сказала Элга.
Я посмотрел на нее и подмигнул:
– Элга, веселее! Своей выспренностью я вверг вас в возвышенно-трагический тон. Я не смерть, я живых стерегу от смерти. Вот какой я стерегущий.
Она долго смотрела в ночь перед собой, потом сказала:
– Бросьте фанфаронить! Вам сейчас совсем не весело, и совсем вы не такой гусар, каким хотите казаться. И вообще все это, наверное, очень трудно...
Я промолчал. Элга сказала:
– А ведь когда-то всех преступников ликвидируют и вы останетесь без работы. Что будете делать?
– Вступлю в садовый кооператив, выращу сад и буду продавать на рынке яблоки.
Элга засмеялась:
– Но ведь это, наверное, не скоро будет.
– Почему же? Один друг сказал мне как-то: «Мир разумен и добр».
– Это не ваш друг придумал, – задиристо возразила Элга.
– Да, но он это сказал, когда мы шли брать вооруженного бандита. Я часто вспоминаю его слова и все больше убеждаюсь, что он прав, этот мой друг.
Элга упрямо покачала головой:
– Нет, не скоро еще...
– Ну, конечно, не завтра и не через год, но ведь ликвидируют! Вот, обратите внимание: сейчас почти не встретишь рябого человека. А ведь еще недавно засмеялись бы, скажи кому-нибудь, что рябых не будет. А вот нет! Нет оспы – и нет рябых. И преступников не будет.
Мы возвращались в Ригу около двух часов ночи. Не нашли мы Ванду, и завтра надо будет искать вновь. Элга уснула. Она спала, прижавшись ко мне и положив голову на мое плечо. На поворотах я крутил руль осторожно, чтобы не разбудить ее. Лицо девушки было ясно, улыбчиво. Около дома Элги, рядом с университетом, я затормозил, выключил мотор и долго сидел неподвижно, не решаясь ее будить. Потом она открыла глаза, огляделась и удивленно сказала:
– А я уже дома!
Мы сидели молча, лицо Элги мягко высвечивали крохотные лампочки приборного щитка, и я сказал вдруг:
– Вы хороший человек, Элга...
Она улыбнулась:
– Конечно...
– Только хорошие люди во сне поют и смеются... – сказал я серьезно.
– А я не спала... – лукаво сказала Элга. – Завтра тоже поедем?
– Обязательно... – Я смотрел на прилипший к ветровому стеклу желтый осенний лист. – Обязательно...
– Вот и хорошо, – сказала Элга радостно. – До завтра... – Она кивнула мне и вышла из машины. Я завел мотор и ждал, пока Элга дойдет до парадного. Но на середине тротуара она остановилась, повернула назад и, обогнув капот автомобиля, подошла ко мне. Я опустил стекло, подумав, что она забыла что-то.
– Можно я вас поцелую? – сказала Элга.
Я растерялся и сказал дурацким каменным голосом:
– Что? Ну конечно, если это надо...
Она тихо засмеялась:
– Конечно, надо... – и поцеловала меня в лоб, в щеки, а потом в нос. И побежала к подъезду.
– Спокойной ночи! – крикнула она уже у дверей.
Опомнившись, я закричал:
– Элга!
Девушка обернулась.
– Элга! – сказал я. – Элга, меня впервые целует свидетельница по расследуемому делу...
Элга сердито посмотрела на меня, круто повернулась и ушла. Несколько секунд я сидел неподвижно, потом резко включил скорость и дал полный газ.
В кабинете Круминя было темно. Я включил свет, и дремавший на диване Круминь проснулся.
– Это ты так со мной оперативный контакт держишь, Янис? – сварливо сказал я.
– У тебя помада на щеке, – флегматично отозвался Круминь, сонно щурясь.
– Ну и что? – сказал я задиристо. – Может, меня девушки жалеют...
– Открой шкаф, там зеркало.
Я открыл дверцу шкафа, достал носовой платок и, глядя в зеркало, начал ожесточенно тереть щеку.
– Сегодняшний вечер опять запишем в убытки, – сказал я. – И чтобы обойти остальные кафе, потребуется еще вечеров пять минимум.
Круминь потер глаза.
– Может быть, завтра в первом же кафе ты встретишь эту Ванду.
– Ну что ты, Янис. За мной ведь очередь не занимают. Я найду ее в последнем.
– Ты тогда прямо с последнего и начни, – невозмутимо сказал Круминь. – А пока почитай телеграмму из Тбилиси...
Волга ГФ 89-35 сообщению владельца Пелевина П. М. находится на консервации тчк При проверке обнаружено хищение с машины номерного знака тчк При обнаружении этого знака информируйте нас тчк

Лист дела 60

Теперь мне стало ясно, как убийца на «Волге», угнанной из Тбилиси, беспрепятственно проехал три тысячи километров до Ленинграда. Просто он на нее поставил номер, который украл с другой машины, стоящей на консервации, о чем ее хозяин узнал только вчера. И где-то успел перекрасить низ «Волги» в белый цвет. А пока он преспокойно ехал в кофейно-белой машине под номером ГФ 89-35, милиция искала кофейную «Волгу» номер ГХ 34-52.
Вот известные мне точки его маршрута: Тбилиси – Ленинград – Москва – Крым. Потом в моих сведениях провал, и Бандит появляется в Риге. И снова тьма. Чтобы ее рассеять, нужно найти Ванду. Во что бы то ни стало. Других выходов на него нет.
И мы снова поехали с Элгой на взморье. Снова эти осточертевшие мне прекрасные уютные кафе, каких ни в Москве, ни в Крьму не бывает. Снова дождь и мокрое, дымящееся холодным паром шоссе – от одного до следующего кафе. Элга весь вечер молчала и около Кемери, часов в десять, спросила:
– А вы любите свою жену?
Я не знал, как ответить, потому что теперь не был уверен, люблю ли я Наташу. Элга спросила:
– Это бестактный вопрос?
Я пожал плечами:
– Почему же? Люблю...
Она помолчала, потом твердо, как о чем-то нами давно оговоренном и решенном, сказала:
– Давайте заедем сейчас на почту и напишем ей письмо. Вместе.
– И подпишем вместе? – усмехнулся я.
– Нет. Подпишете вы один. Да можно и вообще не подписывать. Просто письмо надо написать так, как никто бы ей, кроме вас, не написал.
– Так вы же предлагаете вместе писать?
Элга заметила, что я улыбаюсь, и строго сказала:
– Я буду караулить вас. Чтобы не передумали.
– Но я ведь так писать не умею. Я ведь больше по протоколам специалист.
– Этого уметь нельзя, – сказала Элга и сжала тонкие кулачки. – Это надо чувствовать, тогда сможете написать. Понимаете? Чувства иногда придумывают, но они тогда чахлые, неживые. Понимаете?
Я кивнул.
– Вы и о любви ничего не пишите. Не надо о любви вслух говорить. Вы напишите о чем-нибудь таком, чтобы она сразу вспомнила все самое светлое.
Я вздохнул:
– Об этом и говорить-то трудно, а уж написать!..
Она грустно сказала:
– Беда в том, что мужчины мало знают о настоящей нежности.
– Чего-о?
– Я говорю, что женщинам очень нужна настоящая мужская нежность.
Ох, какой же я кретин! Вечно встреваю в разговоры, из которых сам не знаю, как выпутаться. Да и толку от них мало, от этих разговоров. Поэтому я уже приготовился отпустить какую-нибудь банальную шуточку, чтобы взорвать этот серьезный разговор изнутри. Но Элга сказала:
– Вы только не думайте, что я за розовые слюни. Или когда мужики каждой встречной юбке – «сю-сю-сю, кисонька и лапочка». Слышите – не думайте!
– Не буду думать, – сказал я серьезно и подумал, что у женщин какое-то поразительное чутье: они точно знают, каким мужчинам когда можно начинать приказывать. Мне обычно женщины начинают давать указания на второй день.
Элга вдруг неожиданно, легко и быстро провела ладонью по моему рукаву и сказала тихо:
– Никогда не думайте обо мне плохо. У меня трудная работа.
Я сказал противным сытым голосом:
– Еще бы! Целый день побегай с подносами!
Она нервно дернула головой:
– Да нет! Я не об этом! В ресторане ведь не только едят, но и пьют. А напившись, пытаются вольничать...
Я подумал: какое неуклюжее и плохое слово – вольничать.
– Мне кажется, Элга, что с вами не очень-то много напозволяешь. Вмиг получишь по лапам.
Она сказала сквозь зубы:
– Случается. Но это противно...
– Послушайте, Элга, а почему вы не займетесь какой-нибудь другой работой?
– У меня мама и две младшие сестрички. А я зарабатываю почти сто пятьдесят рублей. Это же ведь немало?
– Конечно, немало, – сказал я неуверенно.
Она снова долго молчала, разглядывая мелькающие за окном фонари, потом сказала, не заботясь о связи с предыдущим:
– Поэтому я знаю, какой должна быть настоящая нежность...
– Какой?
– Как первый лед на ручье – прозрачной, хрупкой, чтобы никто не смел лапами...
И я сильно испугался, что мог позволить себе тогда шуточку. Испугался так, будто уронил и поймал у самой земли любимую елочную игрушку.
Элга сказала:
– Если любишь человека, то хоть изредка испытываешь к нему такое щемящее чувство нежности, будто он маленький, беспомощный ребенок. Твой собственный ребенок. И уже сильнее этой нежности не может быть ничего на свете.
– Да, не может, – сказал я и удивился, что мне это не приходило в голову раньше.
– Вот вспомните об этой минуте нежности и напишите жене, и она все поймет тогда.

 

...О чем я мог написать Наташе? Как мы слушали «Прощальную симфонию» Гайдна! Гасли свечи на пюпитрах, уходили, закончив партию, музыканты, и ласковость виолончелей утешала печаль скрипок, и тогда был слышен шум близкого прибоя, а я, закрыв глаза, сидел рядом с ней, и держал ее руку в своей, и мечтал, чтобы музыканты сошли с ума, вернулись на сцену, перевернули ноты и снова играли, играли до полуночи, до утра, чтобы это никогда не кончилось и не погасла последняя свеча... Или написать ей, как мы шли на рассвете по Сретенке и все было серебряно и сине, и луна, огромная, желтая, как пшеничный каравай, катилась к Самотеке, и тишина звенела далекими курантами? И я сказал осторожно:
– Наталья, а ты не хочешь выйти за меня замуж?
А она весело засмеялась:
– При одном условии: ты сделаешь что-нибудь такое, чего никто больше не сможет.
Я растерянно улыбнулся и грустно сказал:
– Я заурядный человек. Но знаешь ли, в этом есть и свои прелести.
И тут меня осенила счастливая идея. Я возгласил:
– Впрочем, ради тебя я ненадолго готов переквалифицироваться в волшебника. Просто я зажгу воду.
Наталья расхохоталась. Я подошел к большой луже, покрытой густым слоем тополиного пуха, чиркнул спичкой, и весь этот белый летучий ковер вспыхнул. Несколько секунд пламя быстро и яростно лизало лужу. Наталья обняла меня и сказала:
– Придется стать женой заурядного волшебника...

 

...Я думал обо всем этом, и меня охватило отчаяние – разве можно об этом написать? Элга сказала:
– Вот почта. Давайте остановимся.
Я дал прогазовку и включил третью скорость. Элга сказала:
– Вы делаете ошибку...
И я неожиданно для себя самого заорал:
– Да вам-то что за дело до всего этого?! И вообще, мы сюда приехали искать эту чертову девку Ванду! Да, да!
Элга помолчала, потом сказала тихо:
– Простите. Я очень хотела... – и замолчала.
А через десять минут в Кемери, в кафе «Селга», Элга показала мне высокую красивую блондинку:
– Вот Ванда...
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
Ванды Линаре
...Вопрос. Знакомы ли вы с Алексеем Сабуровым?
Ответ. Да.
Вопрос. Где он сейчас?
Ответ. Мне это неизвестно.
Вопрос. Что вы можете о нем сказать?
Ответ. Я его довольно мало знаю. Он инженер, приехал в Ригу по делам из Тбилиси, где живет постоянно.
Вопрос. Как, когда, где вы познакомились с Сабуровым?
Ответ. В течение летнего сезона я выступаю с эстрадными песнями в кафе «Селга», в Кемери. Две недели назад один из посетителей – это был Сабуров – поднес мне роскошный букет цветов, сказал, что очарован моим талантом, и пригласил поужинать с ним. Алексей мне понравился, чувствовалось, что это сильный, мужественный и в то же время очень любезный человек. После моего выступления мы поехали в город, поужинали в ресторане, это был отличный вечер. Затем мы стали встречаться каждый день. Сабуров был предупредителен, старался доставить мне максимум удовольствий, и я охотно проводила с ним время.
Вопрос. Видимо, Сабуров располагал деньгами?
Ответ. Да, и немалыми. Во всяком случае, он не останавливался ни перед какими тратами, вплоть до того, что, когда я выразила желание побывать в Таллине, Алексей нанял такси туда и обратно. Это стоило очень дорого. Но Алексей сказал, что он много зарабатывает.
Вопрос. Где жил Сабуров?
Ответ. Алексей сказал, что очень трудно достать номер в гостинице. А у меня – отдельная квартирка. Одним словом, мне неудобно было гнать его на улицу, и он остался у меня...
Ванда облокотилась на мой стол. Крупная красивая блондинка, она наверняка должна нравиться многим, и видно было, что она это сознает. С самого начала Ванда дала мне понять, что ее раздражает этот допрос.
– И какое же вы составили себе впечатление о нем? – спросил я, глядя в сторону.
Демонстрируя сдержанное достоинство, Ванда бросила небрежно:
– Прохвост. Обыкновенный командировочный врун.
– Врун? – удивился я. – Он вам обещал что-нибудь?
– Яхту. И все прочее, что обещают дамам в таких случаях. Обычные бредни. Я на них не обращала внимания. Впрочем... денег он и в самом деле не жалел... говорил, что не привык себе отказывать. Ни в чем. А потом он просто сбежал...
Я насторожился:
– Когда это произошло?
– Погодите, сейчас я припомню... Я еще зарплату получила перед этим... Ага, это было восемнадцатого сентября: я как раз на репетиции разучивала новую песню. Он сказал, что у него какие-то дела в городе, и со мной в кафе не поехал. Я вернулась около полуночи домой – его еще не было. Ни утром, ни на следующий день Сабуров не появился. Позже я заметила, что нет большого коричневого портфеля, в котором находились его вещи. В общем, я поняла, что он меня бросил... Самая заурядная история. Не понимаю, почему это вас так интересует...
Вот как, оказывается, это было. Интересно, что же он возил с собой...
Вопрос. Что находилось в портфеле Сабурова?
Ответ. Пара белья, нейлоновая рубашка, несколько пар носков. А в основном – всякие железки.
Вопрос. Какие? Постарайтесь поточнее это припомнить.
Ответ. Была какая-то толстая железная трубка, большой железный брусок, целая связка маленьких ключей, баночка с краской... Да, я, помню, еще удивилась: в портфеле лежал автомобильный номер.
Вопрос. Какой?
Ответ. Этого я не помню. Кажется, там были буквы «Г» и «X».
Вопрос. Что еще было в портфеле?
Ответ. Еще был какой-то непонятный прибор, похожий на револьвер, но с большим набалдашником наверху.
Вопрос. Вы могли бы нарисовать этот прибор?
Ответ. Я могу попробовать.
Вопрос. Пожалуйста, изобразите его прямо в протоколе.
Ответ. Рисунок прибора, который я видела в портфеле у Алексея Сабурова.
Рисунок выполнен мною собственноручно.
(В. Линаре)
Вопрос. В связи с чем вы осматривали портфель Сабурова?
Ответ. Я его не осматривала. Но поскольку Алексей жил у меня, я решила его носильные вещи переложить в платяной шкаф. Вот тогда я и видела остальные предметы.
Вопрос. Документы Сабурова вы видели?
Ответ. Я видела у него паспорт, но не рассматривала его.
Вопрос. Не заметили ли вы каких-нибудь особенностей в поведении Сабурова, чего-либо, показавшегося вам необычным или странным?
Ответ. Может быть, мне это стало казаться в связи с настоящим допросом, но я припоминаю, что у Алексея была привычка вдруг очень резко, неожиданно оглядываться по сторонам. А когда он выпивал, то часто говорил всякие жаргонные словечки, мне непонятные. В остальном он был совершенно нормальным, обычным человеком.
Вопрос. Какие дела были у Сабурова в Риге, с кем он встречался?
Ответ. Делами его я не интересовалась, с кем он встречался, я не знаю.
Вопрос. Была ли у Сабурова какая-либо переписка?
Ответ. Я не видела, чтобы Алексей отправлял кому-либо или получал от кого-либо корреспонденцию.
Вопрос. Вел ли Сабуров с кем-нибудь переговоры по телефону, если да, то с кем и какие?
Ответ. Нет, Алексей ни с кем по телефону не разговаривал и вообще к аппарату не подходил. Впрочем, однажды, незадолго до отъезда, Алексей говорил по междугородному телефону с каким-то приятелем. Я обратила внимание только на то, что Алексей просил у своего собеседника грибов. Я вспомнила, что засмеялась тогда и переспросила его об этом. Сабуров тоже посмеялся и сказал, что очень любит грибы. Буквально на следующее утро я сбегала на рынок и накупила целую кучу грибов, которые сама приготовила и подала на обед. Алексей был очень доволен...
Я спросил ее вяло:
– О грибах?.. О грибах?.. Гм... О каких грибах?
– Я представляла себе подобные допросы иначе, – раздраженно сказала Ванда. – Не помню, о каких грибах! Какое-то русское название. Я-то купила белых...
Я поднялся, обошел стол и встал за спиной Ванды:
– Я перечислю вам названия грибов. А вы припомните, нет ли среди них того, о котором говорил Сабуров.
Ванда повернула ко мне лицо.
– Подберезовики, волнушки, подосиновики, маслята, – начал монотонно я, – сыроежки, волнушки, лисички...
– Маслятки, – неожиданно сказала Ванда. – Я вспомнила: маслятки.
– Маслята? – уточнил я.
Ванда кивнула.
– Может быть, лисички? – подстраховался я.
– Да нет, маслята, я точно помню, – сказала Ванда нетерпеливо. – Послушайте, если у вас нет ко мне других вопросов, кроме... подобных... то уже поздно... и надо еще доехать...
– У меня есть и другие вопросы...
Вопрос. В какое время говорил Сабуров, с каким городом и как он называл собеседника?
Ответ. Разговор состоялся часов в одиннадцать вечера, а с каким городом – я не знаю. Собеседника он называл Петей.
Вопрос. О чем был разговор, кроме грибов?
Ответ. Так, о жизни, о здоровье, об охоте. Вообще-то я не очень прислушивалась, я в это время делала прическу.
Протокол мною прочитан,
записано верно. В. Линаре
Допрос произвел Следователь

Лист дела 61

Я долго смотрел на Линаре – хорошо ухоженную, вкусно кормленную самку, – и ненависть поднималась во мне желтой булькающей волной. За то, что, когда я носился как чумной из города в город, Бандит уютно устроился в ее квартирке-постели, за то, что Бандит был «внимательный и щедрый» человек и ей нужно было именно это и совсем не нужна настоящая нежность – прозрачная и хрупкая.
Ванда сидела напротив, положив ногу на ногу, так, что мне были видны блестящие застежки на чулках. Я молчал, как человек, вошедший в холодную воду, и только глубоко вдыхал воздух, чтобы остановить барабанный бой сердца. Потом я негромко сказал:
– У меня вопрос к вам. Сугубо личный.
Ванда посмотрела на меня с любопытством.
– Что вы можете мне лично, без протокола, рассказать о Сабурове как о человеке? Просто как о человеке?
Ванда кокетливо улыбнулась:
– Ну, я уже говорила – это любезный и в то же время мужественный человек...
Я напряженно смотрел ей прямо в глаза, но голос ее стирался, пропадал куда-то, его перебивал тенорок Халецкого: «Три пули в затылок! Прямо название для американского боевика... Неинтеллигибельно!..»
– ...Я уверена, что он пользовался успехом у женщин... Впрочем, он этого и не скрывал... – вещало хорошо поставленное контральто Ванды, а я слышал жесткий скрипучий голос капитана Астафьева: «...Штурман Корецкий о своих личных делах болтать не любит...»
– ...Он знал, как угодить женщине, и делал это с большим вкусом и тактом... – продолжала Ванда, довольная собой и своим кавалером. «...Женя как-то сказал мне, что мы проживем сто лет и умрем в один день...» – сквозь рыдания прорвался голос Тамары.
Я потер ладонями виски, тряхнул головой и неожиданно спросил:
– А вы знаете, почему ваш друг всем грибам предпочитает маслята?
Она кокетливо стрельнула глазами:
– Ах, у мужчин всегда такие неожиданные странности!..
– Нет, у вашего друга это не странность. И ее вполне можно было ожидать. «Маслята» на блатном языке означают патроны для пистолета.
Ванда растерянно сказала:
– Так, понятно. Но зачем они ему?
– Затем, что человек, которому вы грели постель эти дни, ваш любезный, мужественный, галантный и щедрый друг скрывался у вас от закона.
– То есть как? – высокомерно подняла брови Линаре.
– А вот так! Он бандит и убийца.
– Банди-и-ит? – проговорила Ванда медленно. – ...Он совсем не похож... Я думала... в командировках часто растрачивают... ну... лишние деньги... Но – бандит?! – Голос ее внезапно осекся. – Так, значит, он мог и меня...
– Ну, вас-то вряд ли, – сказал я с отвращением. – Вы немало помогли ему.
– Я? Я? – переспросила Ванда и вдруг, сжав кулаки, злобно закричала: – Я-то здесь при чем? Какое мне-то дело?! До всего этого?! Я сама по себе. Плевать я на него хотела! Банди-ит, подумаешь! Я за него не отвечаю. Я же не знала...
Я перебил ее:
– Если бы вы это знали, я бы вас сейчас же арестовал. Идите. И впредь будьте разборчивее в своих любовных увлечениях. Иначе, при повторении подобного, мы усмотрим в ваших действиях систему...
Она закрыла за собой дверь. Я походил по комнате. Злость и отчаяние душили меня. Бандит снова исчез. Оставалась только надежда на междугородный телефонный разговор. Мне хотелось сесть за стол и заплакать. Я швырнул в дверь, за которой исчезла Линаре, стакан, крикнув:
– Сволочь! Мразь! Проститутка!
В РИЖСКИЙ ТЕЛЕФОННЫЙ УЗЕЛ
Прошу срочно проверить, установить и сообщить мне, с каким населенным пунктом и каким абонентом состоялся междугородный телефонный разговор с индивидуального телефона № 3-99-89 (абонент Линаре В.) в период с 10—18 сентября, время вечернее.
Основание: уголовное дело № 4212.
Следователь

Лист дела 62

Я взял лист бумаги и стал вычерчивать схему. Бандит исчез 18-го числа. Есть альтернатива – или он почему-то скрылся из Риги, или ему просто надоела Ванда и он, бросив ее, по-прежнему пасется здесь. Каждый из этих вариантов имеет свои «за» и «против». Но мне думается, что он скрылся из Риги вообще. Счастливо выкрутившись из скандального происшествия в ресторане, он понял, что его легализация на имени Сабурова дала сильную течь. В любой момент мог прийти ответ из Тбилиси, который получил я, – Сабуров никогда в Риге не был. Тогда уже начали бы искать его самого, Бандита. Нет, надо докопаться, куда и кому он звонил по междугородке. Это наиболее вероятный маршрут.
Теперь его портфель. Судя по тому, как ограничен был его гардероб, несомненно, что лишних вещей, про запас, он в портфеле не возил. Там была какая-то труба, пистолет с набалдашником и номер с индексами «ГХ». Вероятнее всего, это был номер машины Рабаева. Но если он украл для маскировки номер с машины Пелевина, то непонятно, почему он рабаевский номер не уничтожил, а возит с собой. Еще одно непонятное обстоятельство: «Волга», проданная Бандитом Косову, была комбинированной окраски – кофейная с белым. Украл он ее у Рабаева 22 августа, а продал 25 августа. От Тбилиси до Ленинграда – три тысячи километров. Даже для хорошего шофера это трое суток езды. Поэтому непонятно, где и когда он мог перекрасить половину машины. И наконец, непонятно – как у него оказался техталон машины Рабаева, заполненный на имя Сабурова?
Утром из Ленинграда доставили заключение криминалистической экспертизы, а немного позже приехал и Косов.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
криминалистической экспертизы
Я, эксперт-криминалист научно-технического отдела Управления внутренних дел Ленинградского облисполкома Гусева А. С., образование высшее, стаж работы по специальности – семь лет, об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения предупреждена.
В соответствии с постановлением Следователя провела экспертизу технического талона автомобиля за № 765354 на имя САБУРОВА Алексея Степановича.
I. Исследуемый документ – это типографский бланк талона технического паспорта, в котором от руки заполняется вид и цвет автотранспорта, фамилия и инициалы владельца, номера кузова, шасси, двигателя и государственный номерной знак.
В данном случае бланк заполнен чернилами синего цвета.
При воздействии на рукописный текст азотнокислым серебром в графах «фамилия, инициалы» и «государственный номерной знак» были выявлены ионы хлора и кальция.
II. Вывод: Первоначальный текст в указанных графах вытравлен при помощи хлорной извести и заменен новым.
Установить первоначальный текст не представилось возможным.
Эксперт-криминалист Гусева

Лист дела 63

Утро было сырое, и небо хмурилось низкими клочковатыми облаками, словно готовясь сбросить на город новый заряд снега с дождем, и старый монтажник Косов, пригнавший вчера купленную у Сабурова «Волгу», был угрюм и растерян.
Сын Косова, худенький высокий парень в очках, стоял рядом и зачарованно смотрел мне в рот, пока я объяснял его отцу, что произошло с машиной.
Нервно теребя ворот темной заношенной ковбойки, Косов спросил:
– А что же теперь будет с машиной?
Не решаясь взглянуть ему в глаза, я негромко сказал:
– Машину я должен вернуть законному владельцу. За вами сохраняется право вчинить гражданский иск преступнику в рамках уголовного судопроизводства...
– Но мы же заплатили за нее полностью... – с недоумением пробормотал сын Косова; он был не в силах сейчас осмыслить юридическую премудрость их положения и только пожал плечами: – Мы же не знали...
– Машины продаются только через комиссионный магазин, – официальным тоном сказал я, глядя в сторону.
– Он показал отцу бумажку... – сказал юноша, а губы его дрожали, голос прыгал. – Документ, что может ее продавать прямо так... Вы понимаете?.. Документ... – цеплялся парень за «официальное» слово.
– Она ведь совсем старая, сколько мы с ней наломались, пока в порядок привели... – сказал Косов.
Я по-прежнему смотрел в сторону, избегая умоляющего, еще на что-то надеющегося взгляда старого рабочего.
Косов долго тоскливо смотрел на машину, поглаживая ее капот громадной ладонью с въевшимся в поры машинным маслом. Потом он перевел взгляд на меня и, видимо, осознав наконец все, поднял над головой кулаки и закричал:
– А где он? Где преступник?! Я хочу вам... гражданский иск!.. Верните мне... Верните нам... – Голос Косова осекся, он помолчал несколько секунд и сказал почти шепотом: – Разве вы не знаете, как трудно нам было заработать эти деньги...
А я стоял перед ним, низко опустив голову...
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
Виктора Косова
...Вопрос. Расскажите подробно о всех обстоятельствах покупки вами автомашины.
Ответ. Мы с сыном давно хотели приобрести подержанную автомашину и с этой целью всей семьей в течение нескольких лет копили деньги. 25 августа я приехал в Ленинград. На автомобильном «рынке» я познакомился с Сабуровым, который объяснил мне, что имеет право на продажу машины помимо комиссионного магазина. Поскольку он не собирался продавать машину в этот приезд в Ленинград, то не снял ее с учета в Тбилисском ГАИ. Мы договорились, что Сабуров передает мне машину и техталон к ней, а я задержу выдачу ему пятисот рублей. Он приезжает в Тбилиси, снимает машину с учета, ставит отметку об этом в техническом паспорте машины и высылает его мне, а я пересылаю ему оставшиеся пятьсот рублей, которые являются залогом за техпаспорт. Мы обменялись адресами, и Сабуров обещал не позже 5 сентября прислать мне техпаспорт. Однако он не спешил с этим, поэтому числа 15-го я написал ему письмо с просьбой срочно выслать документ, без которого я не мог пользоваться машиной. До вызова в милицию машина стояла во дворе моего дома, я пока приводил ее в полный порядок, в частности – устанавливал новый дверной замок, так как старый, по словам Сабурова, нестандартный замок, сломался и он его выкинул.
Вопрос. Каковы приметы Сабурова?
Ответ. Брюнет, высокого роста, со светло-голубыми глазами, лицо обыкновенное, на правой руке нет двух пальцев. При встрече я его, безусловно, опознаю.
Мною прочитано, все записано правильно.
Косов.
Допрос произвел Следователь
Когда я перечитал протокол допроса Косова, то невольно подумал: вот еще одна жертва Бандита.
Косов вместе с Рабаевым, по существу, уже вышли из этой кровавой истории. Но по гражданским законам краденая «Волга», за которую ничего не подозревавший рабочий-монтажник Косов уплатил столько трудно заработанных денег, будет возвращена Рабаеву. За Косовым сохраняется право вчинить Бандиту иск на эту сумму в рамках уголовного судопроизводства. И я знаю, что вчера еще незнакомый мне Косов теперь тоже будет требовательно спрашивать меня: «Где Бандит? Кто он? Как его имя? Я хочу вчинить ему иск в рамках уголовного судопроизводства! Я требую, чтобы мне вернули мой честный трудовой достаток! Разве вы не знаете, как тяжело мне было скопить эти деньги!..»

Лист дела 64

Позвонила по телефону Элга. Поговорили о том о сем.
– Вам эта Линаре помогла? – спросила Элга.
– Так, кое в чем. Но пока что никакой ясности все равно нет.
Она помолчала, и я слышал в трубке ее дыхание.
– У вас много дел?
– Хватает. А что?
– Может быть, вы вечером придете к нам домой? Мама накормит вас вкусным обедом. Вы ведь по-человечески уже месяц, наверное, не ели. – И добавила быстро: – А меня не будет, я сегодня вечером работаю.
Я подумал, потом не спеша сказал:
– Элга, я сегодня допоздна буду сидеть у себя. Если хотите, позвоните после работы, я вас провожу домой, поболтаем...
– Хорошо.
Я положил на рычаг трубку, достал из стола свою схему и стал раздумывать. Мне все не давало покоя – когда Бандит успел перекрасить машину? И почему в ней не было замка? Может быть, вскрывая машину Рабаева, Бандит сломал замок и поэтому выбросил его потом? Может быть. Это все может быть. Но для того чтобы перекрасить машину, нужно иметь помещение и время. Непонятно. А может быть, тут какая-то ошибка?..
ТЕЛЕГРАММА
Госавтоинспекции гор. Тбилиси
Похищенная Рабаева Волга техталон ГХ 765354 обнаружена с госномерным знаком ГХ 89-35 зпт похищенным у Пелевина тчк Сообщите зпт перекрашивал ли Рабаев низ машины белый цвет зпт вставлял ли особой конструкции замок и как был похищен его техталон тчк
Следователь

Лист дела 65

Элга сказала:
– Вы все усложняете. Самый короткий путь между двумя точками – прямая.
– Нет. Я это понял, когда отправил сегодня письмо.
Ответа я не получу. Да ладно, не будем говорить об этом.
Действительно, что тут еще говорить? Я вспомнил, как много-много лет назад мы катались с Наташей на речном трамвае. Это был последний рейс – от Парка культуры до Киевского вокзала. Кроме нас, никого не было на открытой кормовой террасе, слабо шипела внизу у борта вода, монотонно пыхтел судовой дизель, безмолвно перемаргивались на берегу огоньки. Река дышала сырой свежестью. Наташа вздрогнула от холода, я накинул ей на плечи свой пиджак и легонько обнял. Она засмеялась:
– Мы с тобой сейчас совсем как на деревенской гулянке.
– Мне все равно, – сказал я. – Только бы тебе было тепло.
Наташа посмотрела мне в глаза, ласково провела ладонью по моим волосам, спросила тихо:
– Ты веришь, что двоим для счастья может хватить одной любви?
Я оглох от ее слов, будто она своей ласковой рукой не погладила меня, а мучительно больно ударила. Я молчал несколько мгновений, а потом как можно бодрее сказал:
– Если очень большая любовь, то хватит на двоих, – и принужденно засмеялся: – Любовь – это штука заразительная...
И совсем не хотелось мне тогда смеяться, а хотелось заплакать, и я все сидел неподвижно на влажной от ночной росы скамейке речного трамвайчика, дожидаясь, что Наташа скажет что-нибудь еще и мой страх развеется сам собой, потому что станет сразу ясно, что ее вопрос к нам не относится. Но она ничего не сказала. Просто промолчала. А я изо всех сил старался все эти годы забыть про тот вечер, и это мне почти удалось – ведь прошло немало лет, пока я сегодня вспомнил о ночной поездке на речном трамвае.
Значит, я ошибался тогда, полагая, что одной любви может хватить для счастья двум непохожим людям? Но ведь тогда Наташа скорее всего не поверила мне? Или она обманула тогда себя? И никогда не обманывать других – плата за то, что она много лет обманывала себя? И если я сам не понимал этого столько лет, то разве может мне что-нибудь сказать и посоветовать Элга?..
Мы шли по пустому ночному городу, ржавый листопад шаркал по тротуарам, и зеленые огоньки светофоров заманивали на далекие перекрестки.
Мы долго молчали, потом Элга вдруг спросила:
– Почему вы такой сегодня?
– Какой – такой?
– Ну, хмурый какой-то, рассеянный. У вас что-то случилось?
– Нового ничего не случилось. Просто у меня в жизни все как-то так выходит, что... эх!.. – Я удрученно махнул рукой.
– Вы сильно устали, – тихо сказала Элга.
– Нет. – Я помолчал, подумал, потом сказал: – Виндикация. Есть такое слово – виндикация. Это когда у добросовестного покупателя отбирают краденую вещь. По закону.
– И что?
– Сегодня утром я отобрал у монтажника Косова машину, которую Бандит украл у доцента Рабаева.
– Но ведь это по закону?
– Да. По закону. И это хорошо. Но перед Косовым – за Бандита – отвечаю я.
Элга внимательно посмотрела на меня, потом сказала:
– Так Косов, значит, еще одна жертва Бандита?
Я зло дернул плечом:
– И еще какая!..
– Не понимаю я этого. Ну зачем, зачем ему столько денег, если они стоят крови?!
Я усмехнулся.
– Но я действительно этого не могу понять, – горячо сказала Элга. – Голодный злой человек – это как-то можно представить. Но сытый злой человек приводит в отчаяние... Ведь в конце концов деньги – это только бумажки!
– Эх, Элга, милая, не упрощайте! Деньги – это деньги. И в первую очередь они символы различных благ, которые можно получить за определенный труд...
– Не понимаю... – удивленно сказала Элга.
Я рассердился:
– Что же здесь непонятного? Бандит, возможно, сам того не сознавая, – носитель целой философии. Он совсем не хочет трудиться и не хочет отказывать себе ни в каких благах. Ни в каких. Заурядного человека подобное мировоззрение делает мелким уголовником. А когда между нежеланием трудиться и потребностью в любых, во всех благах становится личность сильная, по-своему умная и беспощадная, – тогда возникает Бандит. И ради этих благ, которые он хочет взять даром, он не остановится ни перед чем...
– Тогда его надо поймать любой ценой! Он ведь уже давно волк, а не человек!..
– Вот это мы с вами, Элга, и пытаемся сделать...
Капли дождя серебрили черные волосы Элги, текли по ее щекам, и иногда мне казалось, что это слезы. Не знаю почему, но казалось.
Около подъезда она спросила:
– Вы сейчас в гостиницу?
– Нет, мне надо зайти еще в горотдел милиции. Там для меня должна быть телеграмма.
Элга пожала мне руку, и я ужасно захотел, чтобы она поцеловала меня, как тогда, в первый раз. Но она сказала только:
– Вы скоро уедете. Напишите мне тогда письмо. Хоть несколько слов.
– Обязательно.
– Прощайте, – сказала она. – Желаю вам счастья...
Я уже прошел несколько шагов, оглянулся и увидел, что она стоит в дверях. И тогда я крикнул:
– Элга, математики доказали – никаких прямых вообще нет!
Она засмеялась:
– А как же без прямых?
– Это просто совокупности незримых кривых...
ТЕЛЕГРАММА
Рига гормилиция ваш № 153с
Из Тбилисского ГАИ
Благодарим помощь розыске машины тчк Рабаев Волгу не перекрашивал и замок не менял тчк Техталон лежал перчаточном ящике зпт был похищен вместе машиной тчк

Лист дела 66

Я проснулся поздно, но не было бодрости, легкости, желания работать. Очень хотелось повернуться на другой бок, накрыться повыше одеялом и спать, спать до вечера. А потом сесть в поезд, устроиться поудобнее на верхней полке и проспать до самого дома. И там, проснувшись, понять, что все эти дни были просто сном. И ничего, ничего не было. Что можно встать, пойти на службу, оформить отпуск и ехать на море, лежать на песке и слушать, как скрипят старые скалы и густо поют сосны, а вечером ходить на набережную пить молодое кислое вино из пивных кружек, которые почему-то называются в Коктебеле «бокалами». А транзисторы накаляются от бешеных ритмов шейков и твистов, и острые девичьи колени светятся из-под мини-юбок, и вся жизнь прекрасна и легка.
Я вспомнил вечер, когда сидел в тусклом кабинетике солнечногайской милиции, а за окном парень пел под гитару:
Кто направо пойдет – ничего не найдет,
Кто налево пойдет – никуда не придет,
А кто прямо пойдет – ни за грош пропадет...

Показалось мне это бесконечно далеким, будто все происходило не три недели назад, а в какой-то другой моей жизни. И вот сейчас я стою «без коня и без меча» и решаю – идти или не надо...
Враки это. И нечего мне решать, и идти мне пока просто некуда. Все равно надо ждать ответа междугородной. Я повернулся на другой бок и решил спать дальше.
Я уже почти заснул, но какая-то бодрствующая мыслишка все барабанила в висок, как назойливый гость. Я сел на кровати, поджал под себя ноги и стал думать о том, что мне мешает спать. Решение проблемы было где-то рядом, оно кружилось в мозгу подобно случайно забытому слову. Я представил себе, что формирование идей в мозгу похоже на движение электронов в атоме вещества. Если электрон перескакивает на новую орбиту – появляется вещество с новыми свойствами. Но для этого необходим импульс энергии, иначе электрон не перескочит и ничего нового не будет, не преобразуется идея. А пока все идеи обращаются по старым орбитам. Их держит невидимая плотная преграда. Нет импульса...
Так я и сидел на кровати. Долго сидел. Как йог, накрывшись одеялом, поджав под себя ноги, зажав лицо руками и медленно раскачиваясь – вперед-назад, вперед-назад. Пока не уснул.
И когда я проснулся, то понял, что есть еще одна дорога. Должна быть! Обязательно должна быть! И если она есть, то это не просто дорога, а целая автомагистраль.
Я судорожно одевался, не попадая ногами в брюки. Выскочил из гостиницы и через десять минут был в горотделе милиции.
– Да, альтернатива у нас жесткая, – недовольно сказал Круминь. – Или Бандит восемнадцатого числа сбежал из Риги...
– Или?..
– ...или ему просто надоела Ванда и он по-прежнему рыщет здесь.
Я покосился на Круминя:
– А если он Ванду и не думал бросать?
– Спокойно, – ухмыльнулся Круминь. – Я позаботился: она не останется без присмотра...
Я покачал головой:
– Нет, Янис. Все-таки я думаю, что его здесь нет. Посуди сам – хоть он и выкрутился из милиции после скандала, оставаться в городе под именем Сабурова стало опасно.
– Это верно, – согласился Круминь. – В любой момент из Тбилиси могли сообщить, что он самозванец.
– В том-то и дело: милиция начала бы искать его самого.
– Может быть, именно поэтому он и сбежал тайком от Ванды? – наморщил лоб Круминь.
Я помолчал, потом медленно, прощупывая опорные точки своей мысли, стал рассуждать:
– Нет, Янис, нет, дорогой мой... Тут что-то не то... Понимаешь, Янис, я ведь не первый день иду за ним... И мне кажется, что я его уже неплохо знаю. Это не просто оголтелый убийца. Он страшен тем, что продумывает каждый свой шаг. И намного вперед. Поэтому до сих пор у него все так точно получается... Понимаешь, он по-своему талантлив... И его роман с Вандой – вовсе не командировочные радости...
Круминь перебил меня:
– Постой. Ты говоришь, что после скандала в ресторане он испугался... Однако он спокойно жил у Ванды еще несколько дней. Это раз. А во-вторых, если он такой умник, как ты полагаешь, то зачем ему надо было уезжать от Ванды тайно: ведь он же командированный – сказал, что дела закончились, и с приветом, пишите письма!
– Тайно... – повторил я. – Тайно... А почему тайно? Это Ванда считает, что тайно. Янис, мы послушно тащимся за ее дурацкой бабьей версией. Тайно – потому что не распрощался с поцелуями! А может, поцелуев не было потому, что он очень спешил? А? Почему же он заспешил? Почему восемнадцатого, а не тринадцатого, скажем?! – Я повернулся к дежурному горотдела: – Включите нам сводку за восемнадцатое...
Дежурный нажал кнопку на оперативном пульте, в который был вмонтирован магнитофон, и из динамика послышалось:
ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА
О ПРОИСШЕСТВИЯХ ПО ГОРОДУ
ЗА 18 СЕНТЯБРЯ...
Первое. Пропажа ребенка...
– Дальше! – сказал нетерпеливо Круминь.
Дежурный нажал клавишу, прокручивая ленту магнитофона.
...Мошенник под видом золотых колец продал...
– Дальше!
...Из ларька похищено семь бутылок портвейна «Алабашлы»...
– Дальше!
...Преступник дважды выстрелил...
– Стоп! – закричали мы с Круминем в один голос. – Обратно!
Дежурный отмотал ленту магнитофона:
...И двадцать пачек папирос «Беломорканал». Розыск ведет десятое отделение милиции.
Четвертое. Разбойное нападение. В 19 часов 50 минут при инкассации продовольственного магазина № 17 Рижского горпищеторга (улица Суворова, дом 32) совершено вооруженное нападение на инкассатора с денежной сумкой. При выходе охранника и инкассатора из магазина преступник дважды выстрелил в них из пистолета, тяжело ранив обоих. После этого стал вырывать денежную сумку из рук инкассатора. В этот момент охраннику удалось достать оружие и открыть огонь по нападающему.
Преступник перебежал через улицу и скрылся в расположенном против магазина проходном дворе дома № 29. Данных о ранении преступника нет.
С места происшествия изъяты две стреляные гильзы пистолета «ТТ». Приметы нападавшего устанавливаются.
Поиск преступника ведет уголовный розыск горотдела милиции...
Пятое. Кража голубей...
– Вот почему он заспешил, – сказал Круминь и выключил магнитофон.

Лист дела 67

Инкассатор Валдис Балодис – маленький, желтый, с остро торчащим вверх носом – был укрыт простыней до подбородка. На голове накручен огромный марлевый тюрбан, будто он собирался на маскарад и попал вдруг случайно в больницу. Он не мог повернуть голову в мою сторону и поэтому все время скашивал на меня огромный фиолетовый, затекший сгустком крови глаз. И от этого мне становилось жутко, потому что я все время боялся, что он сейчас умрет. Лопнувшие от жара, запекшиеся губы еле шевелились, и, чтобы расслышать его шепот, я все время наклонялся к нему, и передо мной страшно мерцал фиолетовый глаз.
– Ритуся только первый год в институт пошла, а Янис – в школе, в восьмом классе. Я ведь так мечтал их в люди вывести.
Потом он что-то шептал по-латышски. Я погладил простыню там, где была очерчена его рука, и сказал:
– Не волнуйтесь. Все страшное уже позади, вы скоро выздоровеете, и все будет по-прежнему.
Он прикрыл веки и чуть слышно прошептал:
– Нет, не будет. Я и так был больной, с фронта два тяжелых ранения привез. А этот, фашист проклятый...
Балодис долго молчал, потом зашептал, но так, будто советовался сам с собой:
– Я же ведь не мог отдать эти деньги, они чужие. Там много денег, я бы за всю жизнь их не выплатил. – Он скосил на меня налитый кровью глаз. – Я не знаю, как удержал сумку. Я ведь совсем слабый, и он уже выстрелил в меня. Этот бандит был такой сильный и все дергал и дергал из-под меня сумку, когда я упал. А я держал ее, и он бил меня по голове, пока я не потерял сознание. Он был ужасно сильный...
Большие мутные слезы текли у него по щекам. И я вдруг почувствовал, что если бы встретил сейчас Бандита, то просто застрелил бы его. Пускай меня потом судят. Балодис сказал – фашист. Хуже фашиста, потому что эта гадина жрала все время наш хлеб!..
Я приехал в милицию и спросил, не пытались ли найти отпечатки пальцев на инкассаторской сумке. Пытались, но пригодных к идентификации не нашли.
Я смотрел на порванную, лопнувшую по швам брезентовую сумку, всю в черных пятнах засохшей крови, и думал о том, какая неожиданная сила отчаяния и долга вдруг пробудилась в маленьком тщедушном Балодисе, если Бандит не смог ее вырвать. К делу была приложена фотография изъятых из разорванной сумки и заактированных денег.
Я смотрел на эти мятые пачки разноцветных бумажек и не мог понять, как можно за них убить человека. На них можно купить автомобиль, за них будет ласкать Линаре, за них можно не ходить на работу, за них можно целый год жрать одну черную икру. Что еще? Пожалуй, все. Больше ничего не придумаешь. За них убили молодого веселого парня Женю Корецкого, за них лежит под простыней, похожей на саван, усохший, крошечный Валдис Балодис и шепчет: «Когда я упал, он все бил меня по голове... Он был ужасно сильный...» А в соседней палате стоит пустая койка, на которой лежал умерший позавчера охранник Миронов.
И все из-за листочков плотной разноцветной бумаги, которые могут дать так немного. Ведь деньги сами по себе становятся силой лишь тогда, когда люди уславливаются, что именно вот эти конкретные бумажки имеют силу. Я вспомнил, как пару лет назад известный в Москве валютчик Коротов за минуту до обыска – когда уже позвонили в дверь – выбросил в мусоропровод большой сверток с долларами и фунтами. Мы сбились с ног, разыскивая этот сверток, потому что, по нашим расчетам, валюта у него должна быть дома. А тем временем семилетний сын дворничихи добыл из мусорного бака этот сверток, раздал приятелям ассигнации, и они устроились играть на них в «пьяницу» и «акулину».
– А мы думали, что это древние деньги, – объяснили потом пацаны.
То, что для нас – старое, для них – уже древнее...
Я приобщил к делу вещественные доказательства – инкассаторскую сумку и фотоснимок находившихся в ней денег.

Лист дела 68

Патроны от пистолета «ТТ». Они все время удерживали мое внимание. И о них я думал, слушая протокол допроса охранника Миронова. Я опоздал на два дня. Если бы я успел с ним поговорить, он наверняка рассказал бы мне много, много важного. Но он позавчера умер. Осталась только магнитофонная запись его допроса.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
охранника Миронова
(магнитофонная запись в присутствии работников 2-й городской больницы гор. Риги 3. Силиня и М. Перконса)
...Я, охранник инкассаторской машины Николай Миронов, вместе с инкассатором Валдисом Балодисом приехал в магазин номер семнадцать перед самым закрытием...
...Медленно крутились кассеты магнитофона, еле доносился до меня тихий прерывистый голос. Я напряженно вглядывался в прозрачные диски, как будто сквозь голос умершего человека хотел прорваться в реальные события, уже ушедшие в прошлое.
А диски крутились, крутились, сливаясь в косой осенний дождь, вечерний сумрак на малолюдной улице, в освещенный вход магазина, из которого появились Балодис и Миронов...
...Прохожих было мало, слева от нас шла по тротуару какая-то женщина, а справа – молодой высокий мужчина... когда он поравнялся с нами, то неожиданно поднял руку, и я услыхал два выстрела... Валдис сразу же упал лицом вниз и подмял под себя сумку... меня очень сильно ударило в живот... я упал... потом что было – помню плохо... Я только видел, что он бросился к Балодису и стал тащить из-под него сумку... а Валдис ее не отпускал... он бил его пистолетом по голове... Я уже был почти без памяти, но все-таки вытащил свой пистолет из кобуры... стал стрелять в него с левой руки... правая отнялась совсем... Грабитель повернулся ко мне и навел пистолет... Я подумал: вот моя смерть пришла... но его пистолет только щелкнул, а выстрела не было... я еще раз в него выстрелил... он повернулся и побежал через улицу...
Голос Миронова затих совсем, потом в шипящую тишину пленки ворвались крики: «...Кислород! Дайте кислород!..»
Я тряхнул головой. Кассеты магнитофона крутились с тихим шипением, я задумчиво смотрел на них.
– Это все. Больше он в сознание не приходил, – сказал Круминь.

Лист дела 69

У Бандита, видимо, кончались деньги. Сознавая безнадежность этого занятия, я все время пытался прикинуть, сколько у него денег было и сколько он потратил. Как только деньги кончатся, он кого-нибудь убьет. Теперь дорога каждая минута. Каждая минута может стать непоправимой. Среди людей бродит бешеный волк. Загнать его в капкан мне пока не удается.
Я вспомнил, как старый следователь Вадим Иванович Машкин однажды сильно удивил меня. Он протянул зажженную спичку Панову и Синицину, те прикурили, и Машкин задул огонь. Потом зажег новую спичку и прикурил сам. Я рассмеялся. Машкин покосился на меня и сказал:
– Мог бы и не ржать. От одной спички третьему прикуривать не дают.
– Это почему же? Спички дешевые?
– Дуралей. С фронта обычай. Пока двое прикуривают, можно успеть прицелиться. Вот третьего-то и убивают...
...На инкассаторов, конечно, напал Бандит. «Почерк» его. Способ нападения, приметы, вид оружия – пистолет «ТТ», исключительная дерзость – все говорит за то, что здесь побывал Бандит.
Ну а вдруг я ошибаюсь? Вдруг я помчусь по следу другого преступника, руководствуясь старыми представлениями о «своем» Бандите? Тогда я неизбежно окажусь в тупике. И нового не поймаю, и старого упущу.
Нет. Мне нужны непреложные доказательства того, что я не попал на чужой след. Надо сравнить патроны, найденные в Крыму и в Риге.
Надо спешить. Бандит прикурил уже дважды. Я обязан успеть прицелиться первым...
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
о назначении баллистической экспертизы
гор. Рига
Я, Следователь, рассмотрев материалы уголовного дела № 4212 по факту убийства Е. К. Корецкого, и уголовного дела № 781 о разбойном нападении на инкассатора,
установил:
В обоих случаях преступник применил, судя по стреляным гильзам, обнаруженным на местах преступлений, огнестрельное оружие типа пистолета «ТТ».
В связи с этим необходимо проверить, не совершены ли оба преступления при помощи одного и того же оружия.
Принимая во внимание, что по делу необходимо получить заключение специалистов,
постановил:
Назначить по настоящему делу баллистическую экспертизу, на разрешение которой поставить вопрос: «Из одного и того же либо разного оружия стреляны пули и гильзы, изъятые с мест преступления в Крыму и в Риге?»
Следователь

Лист дела 70

Янис Круминь сказал:
– Не знаю, утверждать не могу, но, судя по тому, как ловко он воспользовался проходным двором, похоже, что работал местный...
Я почти не слушал его, стоя у окна, иссеченного дождевыми каплями, и все время раздумывал об убийце. Я вспоминал распростертое на траве тело Жени Корецкого, красные глаза капитана Астафьева, окаменевшую Тамару Ратанову, маленького Балодиса с залитым кровью лицом и судорожно зажатой в руках инкассаторской сумкой. Я пытался представить себе ползущего по грязному тротуару Миронова, с пистолетом, пляшущим в левой руке, с отнявшимися уже ногами. И никак не мог увидеть его лица, и от этого не мог больше ни о чем думать. А лицо Миронова все никак не появлялось, расплывалось, крошилось, будто я лепил его из застывающего гипса. От этого было так тяжело, что я негромко застонал.
– Что с тобой? – спросил Круминь.
– Ничего. Сердце немного колет.
– Возьми таблетку валидола, помогает.
– Спасибо, не надо. Уже прошло. У тебя фотография Миронова есть?
– Есть. А зачем тебе?
– Дай-ка посмотреть...
Он протянул мне фотоснимок – курносое лопоухое лицо на потрескавшейся тусклой бумаге. Таких на каждой улице – тысяча. А теперь будет 999. Убили человека.
Круминь сказал:
– Ты допрос дворника лучше прочитай...
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
Густава Крастыньша
(Копия из уголовного дела № 781)
...Дом № 29 по улице Суворова, который я обслуживаю и в котором живу со своей семьей, имеет проходной двор, выходящий на улицу Раценис. 18 сентября, примерно в половине восьмого вечера, после ужина, я вышел на улицу Суворова, прогулялся до угла и вернулся к своему дому уже по улице Раценис. У ворот я встретил знакомого – Черницкого Сигизмунда, который шел из бани. Мы остановились и несколько минут разговаривали. Я заметил, что около тротуара, рядом с нашим домом, стояла светлого цвета «Волга». В ней никого не было, но мотор работал. Я еще подумал, что, наверное, шофер отошел к киоску за сигаретами. Мы с Черницким поговорили и разошлись.
Я вошел во двор и почти сразу же услышал два выстрела, а следом за ними – еще три или четыре. Они доносились с улицы Суворова. В ту же секунду во двор с улицы Суворова вбежал мужчина высокого роста в сером костюме. В руках у него был пистолет. Он пересек двор и, не обратив на меня внимания, выбежал на улицу Раценис. Через несколько секунд я услышал шум отъезжающей машины.
Я побежал за ним на улицу и, выглянув из ворот, увидел удаляющуюся «Волгу». Ту самую, что стояла около нашего дома. Машина скрылась в направлении вокзала. Я вернулся во двор, куда уже подоспели работники милиции. От них я узнал, что бандит напал на инкассаторов. Я рассказал им все, что видел.
Номер той машины я не запомнил. Цвет ее был светлый, а точнее сказать не могу, не приглядывался.
Записано с моих слов правильно. Крастыньш.
Допрос произвел следователь Перконс

Лист дела 71

Бандит просил по телефону «маслят». Значит, патроны у него на исходе. Неизвестно только, что ответил ему иногородний абонент. Но самое непонятное – откуда взялась «Волга»? Сначала я подумал о машине Корецкого, но потом отбросил эту мысль. Линаре категорически утверждала, что никакой машины у ее замечательного кавалера не было. Нет, машина Жени осталась где-то между Крымом и Ригой.
И вдруг я вспомнил про автомобильный номер, который Бандит возил с собой в портфеле. Я набрал телефон уголовного розыска:
– Пришлите мне текст сводки о происшествиях по городу за семнадцатое и восемнадцатое сентября...
ОТДЕЛ МИЛИЦИИ
РИЖСКОГО ГОРИСПОЛКОМА
СВОДКА
О происшествиях по городу за 18 сентября...
п. 6. Угон автомашины.
Между 14 и 18 часами от дома № 7 по Первомайской улице с места постоянной стоянки неизвестным лицом угнана автомашина «Волга», государственный номерной знак № ЛА 96-75, светло-серого цвета, принадлежащая гражданину Дулицкому Н. В., проживающему в квартире 21 по указанному адресу.
Розыск ведет городской отдел милиции...

Лист дела 72

Я чувствовал, как меня душит время. Его почти совсем не осталось. Надо было успеть, надо опередить Бандита.
Позвонил начальнику телефонной станции и устроил ему жуткий скандал. В научно-техническом отделе обещали до вечера закончить экспертизу патронов. Успеть, успеть! Как писал Лист на партитуре: «Играть быстро. Еще быстрее. Как только можно быстро! И еще быстрее...»
ЗАКЛЮЧЕНИЕ ЭКСПЕРТИЗЫ
...В результате исследования экспертиза установила:
1. Три стреляные гильзы из коробки с надписью «Солнечный Гай» и две стреляные гильзы из коробки с надписью «Рига» однотипны и представляют собой гильзы от пистолетных патронов типа «ТТ».
Сказанное в равной мере относится и к пулям.
2. Совокупность особенностей следов, обнаруженных на тех и других боеприпасах и совпадающих между собой, дает основания для категорического вывода о том, что боеприпасы, изъятые с места происшествия в Солнечном Гае и в Риге, стреляны из одного и того же оружия, а именно – пистолета «ТТ»...

Лист дела 73

Все совпадало. Больше сомнений нет – это дела Бандита. Но я очень удивился, когда узнал, что «Волгу», угнанную им перед нападением на инкассатора, нашли на следующий день. Бандит почему-то бросил ее в Олайне – в двадцати пяти километрах от Риги.
Я позвонил хозяину «Волги» Дулицкому, попросил срочно приехать ко мне.
Он оказался чопорным сухопарым человеком в больших роговых очках. Прямо с порога Дулицкий напористо сказал:
– В чем дело? Ведь моя машина уже найдена?
– Здравствуйте, Николай Васильевич, – сказал я вежливо. – У меня есть к вам важный вопрос...
– Да-да, – небрежно ответил Дулицкий, и я заметил удивление и неудовольствие в спокойных глазах Круминя.
Дулицкий сказал:
– Я ведь обычно держу мою машину в моем гараже... – и стал многословно, с большим достоинством объяснять мне, кто он такой и как возмутительно было со стороны «этих мошенников» угонять именно его, Дулицкого, личную автомашину. Он все время говорил «в гараже», «из гаража», «около гаража», и меня это почему-то злило, может быть, еще и оттого, что он непрерывно употреблял слово «мое» в сочетании с разными существительными. Дулицкий умудрился вмонтировать это слово даже в шутку: «Я, видите ли, возражаю, когда в моей машине ездят без меня».
Не знаю почему, но он произвел на меня впечатление человека, который носит в кармане две пачки сигарет: хорошие – для себя, а плохие – для «стрелков». Может быть, поэтому я сказал неприязненно:
– Шутка неплоха, но если бы вы, Николай Васильевич, лучше позаботились о замке на руле...
Дулицкий сразу перебил меня:
– О замке должен заботиться автозавод. А ваша забота, простите меня, конечно, – чтобы мошенники оставили этот замок в покое.
Неудовольствие, накопившееся в Крумине за время разговора, вылилось, как это обычно и случается, не в самую лучшую форму.
– Ну, знаете... – сказал он возмущенно. – При таком отношении... мы вашу машину в следующий раз искать не станем!
Дулицкий окинул его презрительным взглядом и с уверенностью, с сознанием своего «полного права» сказал:
– Что значит «не станете»?! Вы за это зарплату получаете! Как это «не станете»? – И, угрожающе подняв палец, отчеканил: – Станете!
Отвернувшись в сторону, я пробормотал себе под нос:
– Станем, станем...
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
Н. В. Дулицкого
...18 сентября я, как всегда, был на работе, где пользуюсь служебной автомашиной. Моя «Волга», в связи с ремонтом гаража, стояла на улице рядом с моим домом.
Мой рабочий день заканчивается в 17.30, и в 18 часов я уже был возле своего дома. Здесь я сразу обнаружил отсутствие моей машины. Последний раз я ее видел в 14 часов, когда уезжал из дома после обеда. Значит, ее угнали между 14 и 18 часами, о чем я и заявил в милицию.
Утром 19 сентября в Олайне, недалеко от железнодорожной станции, нашли «Волгу». Меня сразу же вызвали туда, и я увидел свою машину. Однако номер с нее был украден, а сама она, к моему удивлению, была сверху – вся крыша и боковые обводы – перекрашена в белый цвет. Причем сделано это было явно на скорую руку, небрежно и в один слой. Это все для меня совершенно непостижимо – зачем надо было перекрашивать мою машину и похищать с нее номер.
Подозрений против кого-либо я не имею. Я вообще не мог предположить, что кто-нибудь сможет угнать мой автомобиль: помимо электрической «секретки», она была снабжена великолепным нестандартным замком. Однако вор непонятным мне способом вырубил замок, а секрет в электрической схеме каким-то образом обошел.
Вопрос. Не обратили ли вы внимания на спидометр? Следствию важно знать, сколько наездил угонщик.
Ответ. Да, естественно, сразу же. Угонщик проехал всего около ста километров.
Протокол мною прочитан,
дополнений и замечаний не имею. Дулицкий.
Допрос произвел Следователь

Лист дела 74

Я вышел с Дулицким на улицу и внимательно осмотрел его машину. Белая краска была грубо нанесена на верхнюю часть кузова, кое-где она уже лупилась, в отдельных местах смазалась или засохла потеками. Личина замка была вырублена аккуратно, и размер отверстия в двери был больше ее диаметра всего на миллиметр.
– У вас ничего не пропало из машины?
– Вроде бы ничего. Ах да! Исчезла из багажника моя новая камера, которую я купил для запасного колеса.
По лицу Дулицкого было видно, что он хочет вернуться со мной в кабинет, чтобы я внес в протокол его заявление о пропаже камеры. А я долго ходил вокруг машины, пытаясь сообразить: где Бандит успел пускай плохо, но все-таки покрасить машину?
– Вы говорите, что пропала камера?
– Да. Бесследно пропала моя новая камера.
Вот тут-то я наконец понял. Пропавшая камера, пистолет с набалдашником и баночка с краской в портфеле Бандита, перекрашенная машина – как бетонные шпалы легли под рельсы моей догадки. Пистолет был, видимо, кустарно изготовленным, но очень эффективным пульверизатором. Шлангом с двумя штуцерами он соединял его с вентилем туго накачанной камеры, заливал краску в «набалдашник» – и краскопульт готов. Пожалуйте бриться! Жидко разводя краску и покрывая ею автомобиль в один слой, Бандит за час-полтора перекрашивал машину.
Теперь все ясно. Он загонял краденый автомобиль в ближайший лес, ставил краденый номер, быстро красил низ или верх машины, чем разительно менял ее внешний вид. А дальше ехал уже совершенно спокойно. Точно так же он поступил с машиной Дулицкого. Он, наверное, давно высмотрел, когда приезжают в магазин за выручкой, и поэтому сразу после обеда угнал «Волгу». До Олайне двадцать пять километров, а он наездил около ста. Значит, угнав машину, он выехал за город, перекрасил ее и вернулся к вечеру в Ригу. Краска, судя по прилипшим песчинкам и пыли, даже не успела высохнуть. Но ему было наплевать: на этой машине Бандиту нужно было проехать всего один раз.
Проходной двор он тоже присмотрел заранее. Очень возможно, что его выбор поэтому и пал на магазин номер семнадцать. Он оставил машину на улице Раценис с работающим мотором и, когда вырвать сумку не удалось, пробежал через двор, сел в нее и удрал в Олайне. Но если он просто хотел скрыться, то ведь ехать в Олайне глупо! Проще было бросить машину где-нибудь на соседней улице или в любом переулке. Ведь просто глупо же было мчаться в Олайне!
– Не понял? – строго спросил Дулицкий.
Я не заметил, как последние слова произнес вслух.
– Это я не вам. – Попрощался с Дулицким и пошел к себе.
– Может быть, усилим оперативный поиск в районе Олайне? – предложил Круминь. – Может, он там где-то окопался?
– Не-ет... – покачал я головой. – Оставлять нам такие маршрутные стрелки – это не в его стиле... Кстати, мы получим когда-нибудь ответ с телефонной станции? Надо же узнать наконец, куда он звонил!
Круминь снял трубку, набрал номер и с невозмутимым лицом сказал что-то по-латышски. В жесткой отчетливости его фраз я почувствовал недвусмысленную угрозу. Положил трубку.
– Сейчас нам позвонит сам начальник, – сказал он спокойно.
– Не пройдет и трех суток? – съехидничал я.
– Я думаю, не пройдет и пяти минут, – ласково заверил Круминь.
Я достал из чемоданчика уголовное дело, раскрыл его на заключении баллистической экспертизы, снова прочитал: «...боеприпасы из Крыма и из Риги идентичны». Сказал Круминю:
– Это не осечка. У него кончились патроны, Янис... Только поэтому он не застрелил на месте Миронова. И по телефону он просил «маслят»...
– И ты думаешь...
– Я думаю, что у нас совсем мало времени, Янис. Как только он достанет патроны, он снова кого-нибудь убьет...
Зазвонил телефон. Круминь снял трубку, ответил что-то по-латышски, показал мне глазами на селектор и включил его. В динамике раздался громкий голос: «...разговор по талону с абонентом в городе Львове...»
В ГОРОТДЕЛ МИЛИЦИИ, СЛЕДОВАТЕЛЮ
(На Ваш запрос № 147с).
Рижская междугородная телефонная станция сообщает, что 17 сентября в 22 час. 30 мин. с индивидуального телефона номер 3-99-89 состоялся междугородный разговор в кредит, по льготному тарифу с абонентом в городе Львове гр. Березко (индивидуальный номер 5-37-54).
Зам. начальника Рижского телефонного узла
Верниекс

Лист дела 75

Я сразу же позвонил в центральную билетную кассу:
– Скажите, на железнодорожной станции Олайне останавливаются поезда дальнего следования на Львов?
В трубке на мгновение раздались шорох и сухое потрескивание, затем девушка там, далеко, на другом конце провода, почему-то вздохнув, сказала:
– Да. По вторникам, четвергам и субботам в двадцать один пятнадцать останавливается поезд номер двенадцать Ленинград – Рига – Львов.
Я посмотрел календарь: 18 сентября был четверг. Вот так!
Оказывается, был смысл мчаться в Олайне!.. Сегодня – суббота. Надо ехать в Олайне, а оттуда, по-видимому, во Львов. В Риге мне больше делать нечего. Здесь я опоздал. Надо успеть хотя бы во Львов.
Я отправил телеграмму начальству, чтобы выслали деньги во Львов, у меня уже почти ничего не осталось. Круминя я попросил пересылать мою почту в львовскую милицию.
– Может быть, придет письмо из Гагры. Не потеряй, пожалуйста, – сказал я ему.
– Как можно! Если будет, сразу отправлю авиапочтой...
Я заехал в гостиницу, заплатил по счету, поднялся в номер, собрал вещи и присел на свой маленький чемоданчик – перед дорогой. Мне нужна была удача.
Вроде бы все.
Встал, подошел к двери, но все-таки вернулся и быстро набрал номер:
– Элга? Здравствуйте, это я. Да-да. И до свидания. Я уезжаю во Львов. Пока ничего. Ну, ладно. Спасибо вам за все. Я буду вас очень долго помнить, – и, не дожидаясь ответа, аккуратно положил трубку на рычаг.
Вышел из комнаты, бегом спустился по лестнице и сказал себе: «Это тоже этап жизни. И он пройден навсегда».
У подъезда гостиницы разбитная старушонка, лихо крутанув вертушку с лотерейными билетами, предложила:
– Купите билетик. Поставите тридцать копеек, а выиграть можете «Волгу» за шесть тысяч...
– Я в азартные игры не играю. – Сел в машину и помчался в Олайне...
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
Ядвиги Стасюнене
...По существу заданных мне вопросов могу показать следующее:
Я работаю старшим билетным кассиром станции Олайне, по 12 часов в смену через день. В частности, я работала с 20 часов 18 сентября сего года до 8 часов утра 19 сентября. В 21 час 15 мин. по четным дням на нашей станции останавливается на две минуты пассажирский поезд № 12 Ленинград – Рига – Львов.
Осмотрев кассовую ведомость по продаже билетов на поезда дальнего следования, могу заявить, что 18 сентября на поезд № 12 было продано 5 билетов до Львова: один – в мягкий вагон, один – в плацкартный и к нему три детских.
Теперь я вспомнила обстоятельства продажи этих билетов. Станция у нас маленькая, пассажиров дальнего следования бывает немного. Незадолго до прихода поезда к кассе подошел мужчина и спросил билет до Львова. Я уже взяла билетную книжку, но в этот момент к окошку кассы приблизилась женщина с тремя детьми и стала просить мужчину пропустить ее без очереди, так как она боится опоздать с детьми на поезд. Мужчина сердито сказал, что до прихода поезда еще 15 минут, она, мол, вполне успеет, а он и сам торопится. Мне пришлось оформить билет ему, а уж потом женщине с детьми. Вот он-то и взял билет в мягкий вагон, а женщина – в плацкартный.
Вопрос. Не помните ли вы, как выглядел этот мужчина, какие у него были вещи?
Ответ. Я запомнила, что он взял билет одной рукой, а когда протянул в окошечко другую руку, за сдачей, то я заметила: у него нет двух пальцев. Каких-либо вещей у него я не видела...
Назад: Тбилиси
Дальше: Львов