Ленинград
Лист дела 33
Еще не открыв глаза, я с нежностью прислушался к стуку колес. Слава Богу, что все это наконец окончилось! Не будет раскачивающейся под ногами палубы, проваливающегося в тартарары вертолета и воспаленных, налитых болью глаз капитана Астафьева.
Глухо и часто пыхтел впереди тепловоз, под ногами выстукивали дробь на стрелках колеса. Поезд подходил к Ленинграду. И все, что было еще только вчера, казалось мне далеким, почти забытым прошлым. Лишь ладонь хранила крепкое пожатие Энге, невозмутимо мокнувшего вчера ночью на осклизлом холодном перроне, и его ласково-детское:
– Ницего, сейцас ты на церной полосе. Пройдет.
– На какой полосе? – переспросил я.
– На церной. Жизнь – как матрос – вся полосами...
А потом экспресс помчал меня в Ленинград. На площади у Балтийского вокзала я сел в такси и сказал сонному шоферу:
– Петроградская сторона.
Я ехал на квартиру Жени Корецкого, в дом, оставшийся теперь навсегда без хозяина.
Дверь открыла старушка с забинтованной рукой. Она строго спросила:
– Кого надо?
Я вдвинул ногу в дверную щель и беззаботно сказал:
– К Жене Корецкому, по делу. А что с рукой-то?
– Да старая я, видать, совсем стала – руки трясутся. Намедни кастрюлю с горячим молоком на себя вертанула. Дегтем бы намазать, да где его сейчас в городе возьмешь-то, деготь? Вот докторша прописала мазь какую-то, да толку с нее, как с козла молока.
– С докторши? – механически переспросил я.
– Да не-е, докторша у нас хорошая. Мазь не помогает. А чего это я тебя ране у Женьки никогда не видела? Друзья новые вы, что ль? У него ж каждый день новые приятели. Полгорода к нему таскаются. И жрать все здоровы. Мне-то, соседке, это, конечно, без дела, но очень он уж легкий человек.
– Как это – легкий? Легкомысленный?
– Не-е! Ты что, милый? Женька – парень с серьезностью большой, толк в нем человеческий на троих заложен. Только доверие у него к людям легкое, как у мальца мелкого. А люди-то, сам знаешь, разные бывают. Один – на, а двое – дай. Вот и денег у него всегда – «тетя Катя, десятку бы до получки». У меня-то пенсия пятьдесят два рубля, а у него – три тысячи. Но – даю, потому как он гордый: брюхо у него подведет, а у чужого не попросит. Я-то ему все как мать. Его-то в блокаду погибла. Отец – на фронте, а мать – здесь, в блокаду...
– А давно Жени нет дома?
– Да числа с тридцать первого, а то первого. Примчался из Таллина, купил машину в магазине, покрутился два дня и укатил куда-то. Да вот записку мне на кухонном столе оставил...
ВЕЩЕСТВЕННОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО
Тетя Катя! Мы поехали на Кавказ, обкатывать мою технику. Числа 9-го вернусь, не беспокойся. Уплати за квартиру, приеду – отдам. Целую.
Женька
– Вот те на! А что, он заранее не говорил, что на юг собирается?
– Не. – Старуха, видимо истомленная одиночеством, беседовала со мной все охотнее. Она даже впустила меня в коридор. – Я чаю, он и ехать-то решил в одночасье, а то бы знала я. Сказал бы он мне об этом непременно, как есть сказал бы.
– Так вы не знаете и с кем он поехал?
– То-то и оно, – пожала старуха плечами. – Отобьется парень от рук, боюсь. Это ж надо! Даже не сказал, что едет в даль такую! Оттуда, от Кавказа, почитай и до Турции рукой подать? Ты как думаешь?
– Думаю, что так оно и есть, – кивнул я.
– Вот про то я и говорю! В такую даль укатил, а я об этом от Зинки-дворничихи узнавать должна!
– А Зинка-то откуда знает?
– А ей как не знать – убирает она утром участок, вот и видела, как он со двора подался...
Лист дела 34
Когда я учился на четвертом курсе университета, нас послали на производственную практику. Я, естественно, опоздал к распределению, и все хорошие места – в следственном управлении, в МУРе, в УБХСС – были розданы. И послали меня практиковаться в группу розыска, ту, что ищет алиментщиков, пропавших родственников и так далее. Пришел я в полнейшем унынии к начальнику группы. Толстый такой, седоватый дядя с кабаньими глазками – только сапог бутылками не хватает. Повертел он в руках мое направление, похмыкал, говорит:
– Следователем, наверное, собираешься стать?
– Собираюсь, – сказал я.
– А работать как будешь, следователь?
– Ну, как у вас тут, «собирать факты по крупицам», – откровенно нагло заявил я.
– Ну и дурак, – спокойно сказал он. – Много ты крупиц насобираешь в нашей колготе. По молекулам собирать надо, атомам отдельным радоваться! Скидавай свой пиджачок, иди сюда...
Это был мой первый настоящий учитель следственного поиска...
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
дворника Кузьминой 3. В.
...В конце августа или начале сентября – даты точно не помню – я вышла убирать территорию. Времени было около шести утра. Через несколько минут со двора вышел Женя Корецкий и подошел к своей машине, которую держал во дворе под окном. В руках у него был большой портфель. Он кинул его в машину, завел мотор и поехал. Проезжая мимо меня, поздоровался. Я еще спросила: далеко ль, мол, в такую рань собрался? Он ответил: «Далеко, семь тысяч верст...» – махнул рукой и умчался.
Никого в машине его не было, и около дома его никто не ждал. В этот его приезд в Ленинград я его видела два раза, и оба раза он был один. Некоторых его знакомых я знаю в лицо, но как их зовут и где они проживают, мне неизвестно...
Так. В шесть часов утра, с портфелем, один и – за «семь тысяч верст». Я должен радоваться и этим атомам. Сложатся ли они в молекулу, и в какую?
Лист дела 35
В помощь мне выделили инспектора Ленинградского уголовного розыска Леонидова. Маленький, круглолицый, все время улыбающийся, Леонидов был заряжен гигантским оптимизмом. Коротко разъяснив ситуацию, я сказал ему:
– В деканате возьмете списки студентов всех курсов и прямо подряд прорабатывайте. Впрочем, первый курс можете не смотреть. Запомните: ее зовут Тамара. Больше ничего я не знаю. Сколько вам понадобится времени?
– А кто его знает? – развел руками Леонидов. – Допустим, что всех Тамар я отберу за час. А ведь потом с ними со всеми поговорить надо. Но к вечеру, думаю, управлюсь.
– Из ваших уст да Богу в уши...
Вот действительно задачка на сообразительность: сколько Тамар может оказаться на одном факультете университета? Имечко ходовое. Царица в свое время не погнушалась. И еще: ведь многие называют себя иначе, чем в паспорте, – Асей, скажем, вместо Насти. А ведь Леонидов по документам смотреть будет. Но о таком варианте мне даже думать не хотелось...
Хорошо хоть, что первый курс можно отбросить. Ведь последний раз Тамару видели с Корецким летом. И уже тогда было известно, что она учится на географическом факультете...
Эх, забыл подсказать Леонидову: по адресам тех Тамар, которых он не застанет в университете, надо ездить не по очереди, а составить единый маршрут.
Тамара, которую мы искали, оказалась в списке шестой. А всего их было...
СЛЕДОВАТЕЛЮ
СПРАВКА
По Вашему заданию мною установлены четырнадцать студенток географического факультета Ленинградского университета по имени Тамара.
В результате бесед с ними выяснилось, что знакомой Корецкого является студентка IV курса Ратанова Тамара Иосифовна.
Ратанова явится к Вам для допроса сегодня в 18 часов.
Инспектор Ленинградского уголовного розыска
Леонидов
Лист дела 36
В кабинете напротив моего стола висели на стене электрические часы. Каждую минуту в них что-то негромко щелкало, и стрелка прыгала на деление вперед. Вот еще тридцать раз тихо щелкнет, и придет Тамара Ратанова. И мне надо будет рассказать, что ее любимого человека убили. Сообщать такие вещи тоже входит в мои обязанности.
Я часто думаю о том, что же является настоящим профессионализмом. Как-то написали обо мне статью в газете. Пришел к нам домой корреспондент, хороший веселый парень, и мы с ним здорово и очень откровенно говорили целый вечер. Бутылку коньяку выпили. А через несколько дней появилась статья. Я прямо зубами скрипел от злости. И все не мог понять: то ли я неправильно говорил, то ли он неправильно понял. Получился я у него этаким горластым чахоточным стражем закона. «Сердце, пылающее ненавистью ко всякой нечисти», «смысл и содержание жизни – в борьбе с преступностью...» В общем – гражданин начальник Данко. И было мне очень неприятно, потому что все это неправда. Не может сердце пылать по поводу всякой нечисти, поскольку нечисти много еще и сердце, попылав-попылав, попросту перегорит. Вовсе не это составляет профессиональную черту людей закона. Ведь всякий человек, даже если сердце у него и не пылает, бросится, например, защитить женщину от хулигана. Но это эпизод, мгновенный нервный толчок, почти эмоциональный порыв. А вот каждый день, каждую неделю, месяцы, годы идти вброд через поток человеческих страданий, боли, крови, обид, разбитых мечтаний и нечистот – вот это действительно трудно. Потому что при всем при том надо сохранить веру в человека. Иначе утонешь в потоке.
Наташа часто упрекает меня в черствости. Я с ней не спорю, хотя и не согласен с этим. Неделю назад человек, толкнувший на моих глазах старика, вызывал у меня гораздо более сильные чувства, чем убийца Жени Корецкого. Потому что убийца был злом беспредметным, отвлеченным, для меня практически бесплотным. И сейчас он где-то ходит в несметном человеческом сонмище, возможно отделенный от меня сотнями километров, тысячами событий, миллионами людей. И вся эта цифирь называется загадкой. Но загадку нельзя ненавидеть, даже если она убивает людей. Ненавидеть можно конкретного человека. А этого человека нет. Пока нет. Из атомов, из слов, из случайных встреч я должен воссоздать этого человека, как Бог сотворил Адама из праха. А для этого не нужно «пылающее» сердце. Просто надо помнить, что тебе люди поручили сказать: «Аз воздам». А воздать ему я должен и за себя тоже. За то, что, осматривая тело Жени Корецкого, я больше думал о пригодных для розыска следах, чем о том, что убит молодой парень и для него не будет больше весны, травы, нежности, что кто-то далеко отсюда уже стал несчастен и еще не знает об этом. Меня убийца тоже обделил в жизни, потому что такие, как он, сделали меня профессионалом в человеческом горе.
Профессионализм многолик. Но в одном он всеобъемлющ: все, не имеющее отношения к работе, уходит на второй план. Недавно на фотовыставке я видел снимок, показавшийся мне символом профессионализма: за кулисами ночного клуба со стриптизом два молодых актера о чем-то говорят с обнаженной балериной. Их лица озабоченны, позы утомленно-свободны, напряженно-выразительны их руки в энергичных жестах. И никому нет дела до того, что женщина – голая. Это не распущенность, это не пресыщенность и не тупость. Это профессионализм...
Мое сердце не имеет права пылать. Оно должно стучать ровно и сильно. И долго. Чтобы я, покуда оно стучит, мог превращать фантомы в реальное зло и карать его. Потому что мое сердце – сердце профессионала – тоже ломает свой ритм и вбивает молотом кровь в виски, когда я говорю чуть слышно:
– Тамара, Женя Корецкий погиб...
Она кивнула, как будто давно уже знала об этом, и закусила до крови нижнюю губу.
Она смотрела мне прямо в переносицу, и я хотел влезть под стол, провалиться сквозь землю, испариться на стене – только бы не чувствовать на себе этот слепой, обращенный внутрь взгляд. А еще мне хотелось подойти к ней, обнять ее за плечи, чтобы она уткнулась мне лицом в грудь, и сказать шепотом:
– Ну, поплачь, маленькая, поплачь. От слез становится легче. Поплачь, я буду рядом и буду ждать. Потому что у меня – это одна ночь. А у тебя их будет много, таких горьких, пустых ночей. От слез становится легче.
Но она не плакала. Сидела на стуле очень прямо, серая, холодная, как давно сгоревшая в печке зола. Так мы и сидели молча. Долго-долго. Я боялся шевельнуться, чтобы она не сломалась, не рассыпалась, не превратилась в пыль.
Потом она вдруг сказала растерянно:
– А он мне говорил, что мы проживем сто лет и умрем в один день...
Я вздрогнул от неожиданности, и она по-прежнему смотрела прямо на меня и видела, как в камере-обскуре, только то, что происходило внутри ее вчера, месяц назад, давно.
– Когда я осталась у него дома, то среди ночи проснулась. Женя не спал, он смотрел мне в лицо. Я погладила его по голове и спросила: «Это очень плохо, что я не плачу?» «А зачем тебе плакать, родная?» – «Говорят, что в эту ночь девушка должна плакать». – «А тебе хочется плакать?» – «Мне хочется петь. Мы ведь проживем сто лет...»
...Я стоял у окна, ухватившись за железную решетку, и смотрел на улицу. По широкому шумному проспекту уходила от меня Тамара, я видел только ее одну, бредущую бессильной походкой, с опущенной головой – без направления, без мыслей, без цели. И может быть, потому, что еще несколько часов назад Леонидов нашел ее весело хохочущей с подругами в коридоре университета, это было особенно страшно. Я отошел от окна.
– Наверное, я никогда не стану профессионалом, – подумал я вслух.
– Что-о? – удивленно переспросила пухленькая розовая девушка-машинистка, сидевшая за маленьким столиком в углу кабинета.
– А-а! Ничего! – Я резко обернулся к ней: – Пишите! Лист дела тридцать шесть!
Машинистка, обиженно поджав губы, начала печатать протокол.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
Тамары Ратановой
...Вопрос. Когда вы виделись с Корецким в последний раз?
Ответ. Мы не виделись с июня, и встреча не предвиделась до октября, разве что я приехала бы в Таллин. Но в двадцатых числах августа я получила телеграмму, в которой Женя сообщил о неожиданном отпуске. Он приехал 21 августа. Перед этим ему прислали из автомагазина открытку на «Волгу», за которой он долго стоял в очереди. На другой день мы поехали в автомагазин и выбрали машину голубого цвета...
Стрекот машинки прекратился – девушка подняла на меня глаза и иронически ухмыльнулась. Я отвернулся со злостью, и машинка застучала снова:
...Потом в ГАИ ему выдали номер на машину. Какой номер – я не помню.
Вскоре из Москвы приехал друг Жени, с которым они вместе служили в армии. Друга зовут Отари, фамилию его я не знаю. Он грузин, живет в Москве...
Девушка опять подняла голову, иронически, понимающе кивнула, явно желая что-то сказать.
– Леночка... – едва сдерживаясь, прошипел я. – Леночка, я вас очень прошу не отвлекаться...
Яростный стрекот машинки:
...работает где-то стоматологом. Видела я его всего два раза. Женя говорил, что он хороший товарищ и у него с ним связаны самые лучшие воспоминания. Останавливался Отари в гостинице «Астория».
Числа 25-го мы втроем – Женя, Отари и я – были в ресторане при этой гостинице, отмечая приезд Отари и покупку машины. А еще через несколько дней – по-моему, это было 30 августа – Женя заехал ко мне домой поздно вечером (у меня нет телефона) и сказал, что уезжает с Отари на несколько дней в Грузию, чтобы обкатать машину. Я с ним поехать не могла, потому что у меня начинались занятия в университете. Больше я его не видела...
Лист дела 37
Тамара вернулась в половине десятого.
– Постарайтесь, – взмолился я. – Напрягите память, это очень важно. Вспомните все, абсолютно все, что касается Отари.
Тамара доверчиво посмотрела на меня:
– Я... мне трудно... Понимаете, он мне сразу не понравился, честно... Легкомысленный какой-то. И потом... Женя-то всего на несколько дней вырвался... Мы столько не виделись! И вдруг этот Отари...
Она опустила голову и надолго задумалась. Потом вдруг зло, с неожиданной ненавистью сказала:
– Деньгами, как миллионер, швырялся. И каждый раз на меня оглядывался: вот, мол, я каков! А потом заманил Женю и... и все... – Тамара закусила губу, устремив сквозь меня невидящий взгляд.
Я неуклюже положил руку на ее ладонь:
– Тамара, я понимаю, что вам сейчас очень тяжело. Но вы должны мне помочь.
Она посмотрела на меня.
– Мне надо поехать с вами в ресторан «Астория» – может быть, вы вспомните официантку, которая вас обслуживала.
– Нас обслуживал официант – молодой парень.
– Вы сможете его вспомнить?
Тамара подумала, потом кивнула:
– Наверное, смогу...
...Ресторанный зал был переполнен. Оглушительно гремел джаз. Крохотный трубач так надувал щеки, что я боялся, как бы он не лопнул, упав на пол комочком посиневшей кожи. Мы стояли у дверей, и Тамара сказала безжизненным голосом:
– Мы сидели вон в том углу...
Сейчас там шумно и весело гуляла большая компания. Я некстати подумал: «Где стол был яств...» И почему-то меня охватило злое, несправедливое и от этого еще более острое чувство по отношению к этим веселым, подвыпившим, ни в чем не повинным людям. Развевая фалды смокинга, иноходью бежал мимо метрдотель...
– Одну минуточку... – остановил я его.
Он мгновенно выдал мне порцию казенной любезности:
– Дорогой мой, ничем не могу быть полезен – сегодня много гостей...
– Это я решу сам, можете ли вы быть мне полезным, – грубо сказал я. – У вас есть официант – маленького роста, блондинчик? Молодой?
– Как же! Поленин Валерий. А что случилось?
– Ничего. Посадите нас к нему за отдельный стол.
Он посмотрел на меня внимательно, и лицо его озарилось догадкой.
– Ах, вы – оттуда? – Он махнул большим пальцем куда-то себе за плечо.
– Нет, отсюда. – И я показал пальцем за свое плечо.
– Сейчас, сейчас накроем!
Поленин принес графинчик вина и кофе почти мгновенно. Когда он отошел, я спросил Тамару:
– Вы уверены, что это тот?
– Да.
Через некоторое время Поленин подошел к нашему столу снова:
– Что-нибудь желаете еще?
– Да. Присядьте.
– Простите, по служебной инструкции не полагается.
– Инструкции создают для того, чтобы их нарушали. Садитесь, мне надо поговорить с вами.
Он присел, лицо его выражало крайнее удивление. Спиной он загораживал от меня зал. Я протянул ему мое удостоверение.
– Понятно, – кивнул Поленин.
– Вы не помните эту девушку? – показал я глазами на Тамару.
– Да, помню, конечно. Я просто не подал виду, потому что у нас своя этика.
– Вы помните ее спутников?
– Да, естественно.
– Почему естественно?
– Ну, во-первых, они были в ресторане всего недели две назад, а во-вторых, у меня профессиональная память на лица.
Снова о профессиональном! Видно, никуда мне не уйти сегодня от этого. Я повернулся к Тамаре боком – так, чтобы она не видела, – и показал официанту фотографию убитого Корецкого. Он сильно побледнел и механически кивнул.
– Опишите внешность второго мужчины.
– Высокий, такого же роста, как он, – Поленин указал на фотографию, – и как тот, что был во второй раз, – по выговору кавказец, хотя сам светлый...
Я насторожился:
– В какой второй раз?
– Ну, через день-два после того, как они были с этой девушкой.
– Так, так...
– Они были втроем. Третий парень такой же высокий, как они, только, видать, гораздо здоровее.
– Постарайтесь припомнить что-нибудь приметное в его внешности.
– Приметное? – задумался официант. – Черт его знает! Обычный человек вроде бы, только здоровенный больно. Да, вот глаза у него интересные – сам он черный, а глаза очень голубые, думаю, что днем у него зрачки совсем бесцветные. И черные точки посредине.
– Вы это хорошо помните?
– Да, конечно. Он расплачивался со мной еще до того, как они собирались уходить. Когда я ушел за кофе, он догнал меня в буфете и попросил дать счет. Я быстро посчитал, и тут он вдруг взял меня очень сильно за руку повыше локтя и сказал, не то шутя, не то всерьез: «Ну, математик, намного обжал?» При этом он смотрел на меня в упор, и я запомнил его глаза. Я хотел обидеться и ответить ему как следует, но он вдруг засмеялся и сказал: «Живи, нам такие люди тоже нужны», – протянул мне полсотни и вернулся за стол.
– А какой был счет?
– На сорок три рубля шестьдесят копеек. Если нужно, я могу вам показать копию. – Поленин вынул из кармана толстый блокнот, быстро перелистал и протянул его мне. Да, счет был именно на сорок три шестьдесят, и наверху стояла дата – тридцатое августа.
Я взял у Поленина счет и спросил:
– Вы не слышали, случайно, что-нибудь из их разговора?
Поленин развел руками:
– Да нет, мне как-то ни к чему было. Вот только в самом конце они заказали шампанское, и я открывал бутылку возле стола. Разлил по фужерам, и этот – третий – поднял тост: «За счастливое плавание!..»
Ресторан «Астория»
30 августа
СЧЕТ
Салат «Астория» 3 2-40
Осетрина залив. 3 2-70
Мясное ассорти 2 2-40
Лимон 0-60
Бифштекс 2 2-20
Шашлык 1 1-40
Коньяк арм. 3* 16-15
Киндзмараули 1 13-95
Коньяк груз. 4* 16-90
Кофе 3 0-45
Мороженое 3 0-90
Шампанское 1 3-55
43-60
...Да, их было, несомненно, трое – три салата, три осетрины, три горячих, три кофе, три мороженых.
Это было для меня полной неожиданностью. Почему-то я все время был уверен, что в автомобиле ехали только два человека. И вдруг выплыл третий. Да, это удар по всем моим версиям. Если об одном хоть что-то известно – имя, служба в армии вместе с Корецким, то второй появился вообще как черт из машины. Хорошо, начнем с Отари. Я позвонил в гостиницу, попросил поднять списки проживающих и найти паспортные данные всех людей по имени Отари, которые были прописаны в гостинице в последнюю декаду августа. Паспортистка попросила номер моего телефона, чтобы перезвонить позже – необходимо было посмотреть архив.
Через полчаса позвонила какая-то женщина и представилась густым басом:
– Старший администратор гостиницы «Астория» Каджан говорит!
– Слушаю.
– Вы просили навести справку...
– Да-да-да!
– Так вот. С двадцатого по тридцатое августа в гостинице лицо по имени Отари не проживало.
Лист дела 38
Меня охватило некоторое остервенение. Такого фокуса я не ожидал. Ощущение унизительного бессилия давило меня не потому, что преступники аккуратно зачищали за собой следы. Было бы глупо ожидать, что они специально для меня раскидают свои визитные карточки с указанием часов приема. Бесило, что я никак не могу понять механизма, внутренней динамики, логики этого преступления. Завладеть чужой «Волгой»? Но для этого не надо убивать хозяина. В конечном счете проще угнать...
Оперативник Леонидов получил в госавтоинспекции справку, что 21 августа Корецкий зарегистрировал автомашину «Волга» голубого цвета, получив номерной знак «ЛЕВ 78-Ю».
Но Корецкий убит и больше никогда ничего не скажет. Преступники не оставили никаких концов. Почти не оставили. Но ведь «Волга» не могла исчезнуть! Она же должна где-то ездить сейчас!
Я связался с Москвой и попросил объявить пропавший автомобиль во всесоюзный розыск...
Управление уголовного розыска
Министерства внутренних дел СССР
21 сентября № 89
ВСЕМ ГОРОДСКИМ И РАЙОННЫМ ОРГАНАМ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ
В ночь с 3-го на 4 сентября сего года в районе поселка Солнечный Гай Крымской обл. неизвестным преступником убит Корецкий Е. К.
С места преступления угнана принадлежавшая Корецкому автомашина «Волга» голубого цвета, государственный номерной знак «ЛЕВ 78-Ю», кузов 1134834, шасси 3789612, двигатель 0187362.
Примите все необходимые меры к срочному розыску автомашины и установлению преступника.
Лист дела 39
Теперь, бесспорно, фигурой номер один стал Отари. И если он только не подался в бега, то разыщем мы его довольно скоро. Тамара говорит, что он служил вместе с Корецким в армии, что живет он в Москве и работает там стоматологом. А если он служил с Корецким в армии так же, как проживал в «Астории»? А?
* * *
...Гвардии полковник, как все люди, нечасто встречающиеся с такими делами, был явно заинтересован.
– Выяснилось, что в августе ни один человек с именем Отари в «Астории» прописан не был, – продолжал я свой рассказ. – Теперь у меня лишь две микроскопические зацепки: то, что Отари служил в армии вместе с Корецким и что сейчас он, вероятно, живет в Москве...
– А если он служил в армии так же, как проживал в «Астории»? – словно угадал мои мысли полковник.
– Нет, – твердо сказал я, – об этом Тамаре говорил сам Корецкий, так что скорее всего это правда.
– А по имени его трудно найти? Ведь имя-то довольно редкое.
Я усмехнулся:
– В Москве, не считая детей, прописано больше пяти миллионов человек. Половина – женщины. Значит, года за три я бы проверил остальные два с половиной миллиона... А мне Отари нужен скорее. Лучше всего... завтра.
Зазвонил телефон. Полковник снял трубку:
– Райвоенком полковник Ковалев слушает. Да. Да-да, я в курсе... Но поймите же, у нас райвоенкомат, а не собес. Нет. Нет, никак не могу... В приемные часы, пожалуйста... – Положил трубку, повернулся ко мне: – Да-а, сложненькая задачка.
– Простые я сам решаю, – невесело улыбнулся я.
– Но чем же я-то могу вам помочь? – озадаченно спросил военком.
– Полагаю, что можете. Я тут вот какую штуку надумал. Вы можете связаться с Министерством обороны и выяснить по их спискам, кого звали Отари в части, где служил Корецкий.
– Слушайте, а ведь это идея! – радостно возгласил военком.
– Я же говорил, что две головы лучше, – заметил я.
– Конечно, – спокойно, с лукавым прищуром неожиданно молодых, весело-искристых глаз согласился полковник. – Вы оставьте мне официальную бумагу. А сами зайдите завтра.
– Нет, завтра я уже буду в Москве, – покачал я головой. – Вы уж, пожалуйста, телеграфируйте мне туда: Москва, Петровка, тридцать восемь, МУР...
Я вернулся к себе, написал два запроса – военкому и в Московский уголовный розыск – и злорадно усмехнулся: «Ничего, возьмем в клещи!» МУР я просил срочно предпринять розыск проживающего в Москве и работающего стоматологом человека по имени Отари. «...Возраст 28—30 лет, высокого роста, широкоплечий, русоволосый, глаза карие, лицо белое, привлекательное...» Не помешает на всякий случай...
В ПЕТРОГРАДСКИЙ РАЙВОЕНКОМАТ
гор. ЛЕНИНГРАДА
В связи с расследованием уголовного дела об убийстве Корецкого Евгения Константиновича, призывавшегося на действительную службу в Советскую Армию вашим военкоматом, прошу оказать содействие в срочном установлении и розыске сослуживца Корецкого по армии, имя которого ОТАР или ОТАРИ.
О результатах прошу сообщить в Московский уголовный розыск: Москва, К-6, Петровка, 38.
...И в ту же ночь я выехал в Москву...
