В то холодное утро граф и графиня де Бюрей опаздывали на королевский утренний прием. Это было седьмое февраля. Графу страшно не хотелось вылезать из постели, и теперь он возмущался, что надо куда-то спешить в такой холод.

— Нам не удастся увидеть, как он выходит с заспанным лицом, а волосы у него будут торчать, как щетина у кабана! Мы пропустим такое удивительное зрелище!

Снег покрывал виноградники, со всех сторон окружавшие аббатство. Много снега нападало ночью, и ветви деревьев опустились под его тяжестью. Высокие башни превратились в сверкающие белые колонны на фоне мрачного серого неба. Когда кто-то видел эти башни в первый раз, невольно поражался их красоте. Башни были такими высокими и прекрасными… Они символизировали веру, тянувшуюся от грубой и грешной земли к небесному благословению. Граф и графиня де Бюрей видели эти башни часто и не обращали на них внимания. Им было не до красот. Их интересовало совсем другое.

— Именно по этой дороге коварный волк каждую неделю возил белье из аббатства, — сказал граф.

— Какую чушь вы говорите!

— Это совсем не чушь, моя очаровательная женушка. Я имею в виду любимую легенду аббатства о том, как волк убил старого мула, возившего поклажу аббатства, и его запугала строгая монашенка из ближнего монастыря, куда возили стирать белье монахов. Она его заставила выполнять работу мула. Мое сердечко, это высокоморальная легенда, хотя мне не хватает набожности, чтобы полностью принять ее. — Граф покачал головой. — Как грустно все обернулось для волка! Он больше не мог никого убивать, не мог гнаться за добычей при лунном свете или шутить с молоденькой веселой волчицей! Вместо этого он проводит годы, развозя засаленные рясы жирных священников и грязные подштанники монахов. — Граф искоса взглянул на жену. Изабо не повернула головы. — Неужели вам не хочется узнать мораль этой легенды?

Они прошли через арку церкви Нотр-Дам и отправились дальше. Башмаки хрустели по замерзшему снегу. Навстречу им шел молодой монах. Он опустил глаза, когда увидел Изабо, и поспешил побыстрее пройти мимо. Со стороны церкви Святого Петра доносились голоса монахов, громко читавших молитвы.

В это утро опоздали только они. Приемная большого гостевого дома была пуста, и королевский сенешаль стоял у дверей. Он поднял руку в полосатом зелено-желтом рукаве и сделал жест, подобно святому Петру, запрещавшему заблудшим душам входить в рай.

— Вам известно правило, граф и графиня, — с довольным видом произнес сенешаль, — эта дверь останется закрытой до конца утреннего приема.

Они уселись на скамью. Приемная была темной и холодной. Де Бюреям не хотелось оставаться там долго. Изабо зарылась лицом в складки меховой горжетки и недовольно заявила:

— У меня уже замерзли ноги, теперь я обязательно простужусь.

Но ожидание принесло свои плоды. Они сидели не более десяти минут. Внешняя дверь открылась, и появилась странная процессия: во главе шествовал высокий человек с круглым и безмятежным лицом. Человек шагал с удивительным достоинством, он нес жезл с белым шелковым бантом. При каждом шаге он резко стучал жезлом по полу. За ним следовал слуга, несший на вытянутых руках большую бархатную подушку с деревянной колыбелькой. Третьей была крупная женщина. Она несла всевозможные вещи, которые могли понадобиться ребенку, включая куклу с румяными щеками и агатами вместо глаз. Замыкала шествие молодая леди в плаще на меховой подкладке. Она остановилась и гордо осмотрелась.

— Жанна де Вандом! — воскликнула Изабо. — Я не знала, что вы здесь!

Молодая дама откинула капюшон. У нее были рыжие растрепанные волосы, нос с довольно большой горбинкой и весьма агрессивное выражение серо-зеленых глаз. Она поклонилась де Бюреям.

— Графиня, я здесь уже неделю. Но это мой первый визит в аббатство.

Изабо внимательно посмотрела на слуг, потом на колыбельку, откуда слышался слабый и жалобный плач.

— Вы замужем, милая Жанна? — спросила графиня. Жанна де Вандом кивнула и захохотала. Смех у нее был неприятный. Она имела привычку смеяться в самые неожиданные моменты, особенно когда что-то рассказывала.

— У меня есть муж, но ребенок не мой. Конечно нет! Я не могу задерживаться, но если мадам пойдет со мной, я ей все объясню.

Изабо последовала за процессией через зал с высокими окнами, в самую дальнюю комнату. Жанна де Вандом распорядилась, чтобы колыбельку поставили поближе к огню, а затем обратилась к графине.

— Это дитя Агнес Сорель, — шепнула она. — Меня назначили ухаживать за ней.

— Вам повезло — получить такую хорошую должность! Молодая женщина покачала головой:

— Я надеялась не на это и хотела быть рядом с королевой. Но, — она захохотала, — это лучше, чем остаться дома с матерью моего мужа. Там к тому же живут трое поросят, его братья.

— Вы, наверное, не видите королеву, — заметила Изабо, но часто видите короля.

Жанна де Вандам отрицательно покачала головой.

— Вы хотите сказать, если госпожа Агнес будет жить. Но у нее мало шансов. Мы остановились в доме, принадлежащем аббатству, и до сих пор его королевское величество еще ни разу не навестил нас.

Жанна отдала плащ служанке и уселась у огня, вскоре она отпустила слуг:

— Быстро убирайтесь отсюда и займитесь делами. Блан-шетт, малютку нужно накрыть еще одним одеялом!

Когда слуги ушли, она тряхнула головой и радостно рассмеялась.

— Дома моя свекровь позволяла слугам грубить мне. Но здесь все по-другому. Они повинуются мне с единого слова и взгляда! — Жанна заговорила потише. — Сегодня утром король желает видеть малышку в первый раз. Для него этот визит означает открытое признание своего отцовства. Конечно, он не мог прийти в наш дом, и поэтому нам пришлось идти сюда в такой холод. Ему не терпится увидеть дитя. Дорогая графиня, предполагается, что никому не известно, что мы здесь. Я вас прошу покинуть нас побыстрее. Мы вернемся обратно, пока будет проходить обед. — Жанна де Вандам снова захохотала. — Мне объяснили, что мы должны быть очень осторожны. Какая чушь!

Изабо взглянула на маленькое бледное личико в колыбельке.

— Мне она не кажется здоровым ребенком.

— Что можно было ожидать? Мать была очень слаба до родов. Вообще удивительно, что они обе выжили.

Жанна де Вандам подошла к колыбельке. Ребенок был настолько туго завернут в свивальник и так крепко привязан к доске, что казалось чудом, как это крохотное создание вообще может дышать.

— Я делаю все, чтобы она жила, — заметила молодая женщина. — Если она умрет, в моих услугах не будут нуждаться. Графиня, девочка слишком слаба.

— Если бы она не была такой худенькой, была бы хорошенькой. Как ее мать?

— Она долго не протянет. Поймите меня, графиня, я пользуюсь слухами. Я нахожусь в доме неделю, но все еще не видела этой женщины. Говорят, что она плохо себя чувствует и ее посещают только врач и служанка. Но мне ясно, зачем вся эта секретность и темные комнаты. Графиня, это все тщеславие! Она не желает, чтобы ее видели в подобном состоянии.

— Я могу ее понять, — заметила Изабо. — Когда я больна, я не позволяю, чтобы в мою комнату заходил кто-то, кроме врача.

Жанна согласно кивнула, как бы желая сказать: «Вы думаете, я вас не понимаю? Я ведь сама не красавица». Она помолчала, а потом с мрачным видом сказала:

— Даже трудно поверить, что только не придумывает бедная госпожа Сорель. Она вообще не позволяет, чтобы в комнате был свет. Ставни все время закрыты, и, когда приходит врач, он с ней разговаривает в темноте. Она ничего не ест и только время от времени выпивает глоток вина.

— Долго она так не выдержит.

В этом Жанна де Вандом была полностью согласна с графиней.

— Говорят, что она напоминает восьмилетнюю девочку. Наверное, именно поэтому она никого к себе не допускает. У нее уменьшилась даже голова. Ее руки теперь меньше, чем у меня запястья.

Она откинула рукав и продемонстрировала толстые запястья с рыжими волосами и заявила:

— Графиня, она скоро умрет!

Изабо внимательно посмотрела на собеседницу. Глаза ее были настолько широко расставлены, что лицо казалось каким-то странным. Изабо поняла, что Жанна де Вандом весьма хитра. Графиня решила, что ей не стоит доверять, но она может пригодиться.

Жанна опять резко захохотала.

— Однажды, когда дверь открылась, чтобы впустить кого-то в комнату, я слышала, как леди Агнес сказала: «Боже, прости меня за ту жизнь, которую я вела!» Она теперь делает вид, что стала очень верующей и набожной. Это сейчас, когда приближается конец. Она приказала священнику говорить нам каждый раз при встрече: «Будьте добры, будьте праведны и будьте набожны!». Нам приказали не обсуждать дитя ни с кем. Какая чушь!

Малышка тихо захныкала. Изабо взглянула на маленькое личико с восхищением и страхом. У нее никогда не было собственных детей, и она не познала радость материнства. Она не решалась ближе подойти к колыбельке, боясь сделать что-то не так. Она сама не ухаживала за детьми, возможно, поэтому подумала: может, не стоит так туго привязывать малышку к доске и кутать в разные покрывала.

Жанна прервала ее размышления:

— Вам известно, что нашли еще одну записку, прикрепленную к подушке короля?

Графиня с изумлением взглянула на нее.

— Я ничего не знаю. Как странно, что вам все известно, но никто об этом не говорит при дворе. Полное молчание.

Молодая женщина довольно кивнула.

— Мы находимся далеко, но до нас доносятся слухи. Это случилось три ночи назад. Один из камердинеров откинул занавеси балдахина — и там была записка! Она была написана стихами и весьма забавно. В ней предупреждали короля, что Жак Лисица хочет съесть всю Францию и когда-нибудь он проглотит короля, подобно тем индейкам, которых он привез с Востока.

— Как на это реагировал король?

— Сначала он был очень зол и ничего не сказал. Потом захохотал и промолвил: «В любом случае он — щедрая Лисица, потому что он вернул мне Нормандию!»

Графиня засыпала Жанну вопросами, чтобы узнать все подробности. Она особенно желала узнать, что говорил и делал король.

Жанна де Вандом не собиралась ничего скрывать от Изабо.

— Я слышала, — шепнула она, — что позже, когда король лег в постель и пил перед сном свой лечебный напиток, он задумался и сказал: «Чтобы стать богатым, как Жак Кер, нужно быть очень умным». Тогда кто-то ему подсказал: «Или очень неразборчивым в средствах, ваше величество». Король промолчал и отставил напиток в сторону, как будто он больше не доставлял ему удовольствия. Как странно, не правда ли?

Изабо тоже промолчала, но подумала: «Ничего странного. Я понимаю, о чем подумал король».

Жанна де Вандом была счастлива беседовать с одной из знатных придворных дам. Она ниже наклонила голову и начала рассказывать еще об одном случае:

— Вам известно, что письмо, адресованное господину Керу, доставили сюда? Оно было скреплено печатью дофина и прибыло из места, где тот проводит изгнание. Мне сказали, что послание передали королю, который приказал его вскрыть. Дофин просил, чтобы Кер помог ему занять отцовское место на троне. Когда король передал письмо господину Керу, тот начал смеяться и привел несколько причин, по которым это письмо было сфабриковано. Он сказал, что это весьма слабая подделка. Когда король его слушал, лицо его было белым как мел. Он не промолвил ни слова. Враги Кера были очень довольны результатом.

— Моя дорогая Жанна, — сказала графиня, — давайте кое о чем договоримся. Если вы мне станете сообщать важную информацию, я вас хорошо отблагодарю.

— Дорогая графиня, — ответила ей молодая женщина, — мне очень нужны деньги.

Когда Изабо возвратилась, в приемной находился только ее муж. Граф воспользовался ее отсутствием. Ему принесли бокал вина, и он с удовольствием потягивал его. Когда появилась супруга, граф изумленно уставился на нее.

Графиня разозлилась.

— Надеюсь, что вы не настолько пьяны, чтобы понять то, что я собираюсь вам сообщить. Это весьма важно.

Граф отставил бокал и аккуратно вытер губы.

— Конечно, условия неидеальны, милейшая женушка, потому что я слегка расслабился. Я даже не стану от вас скрывать, что нахожусь в небольшом подпитии. Но если вы мне все четко и коротко изложите, я попытаюсь вас понять.

Изабо нахмурилась.

— Внимательно слушайте. Здесь произошли некоторые неприятные вещи. Противодействие Керу растет с каждым днем. Его противники становятся все настойчивее. Рено, нам нужно действовать. Вы меня слышите? Начать действовать как можно быстрее!

Граф поставил бокал на пол рядом с собой. Он ухватил пальцами кончики усов и безуспешно пытался подкрутить их.

— Моя женушка-красавица, я все устрою!