Глава 16. Вооружен и опасен

Во время стрессовых ситуаций я, Дерек и Майк предпочитали играть в сквош. Он был для нас не спортом, а, скорее, частью образа жизни. Сначала я была робким новичком, но Дерек и Майк с радостью меня обучили. Игра прекрасно помогала отвлечься от тяжелых рабочих забот, и на корте, гоняясь за маленьким мячиком, ты забывал обо всем. Не существовало такого затруднения на работе, на которое сквош не помогал бы взглянуть с новой точки зрения.

Так мы и справлялись, потому что об охране психического здоровья персонала в середине 1970-х еще никто не слышал. Осуждаемое обществом психологическое насилие все же было проблемой пострадавшего, которую он решал самостоятельно. Никто не давал рекомендаций и не предпринимал никаких действий. Тот факт, что травля другого человека возникала на почве заниженной самооценки обидчика, в то время еще до конца не осознавали, поэтому все подобные эпизоды оставались без внимания и без решения.

Много лет мы радовались удивительной атмосфере товарищества, царившей в нашем отделении. Мы были хорошими друзьями и коллегами, и наши отношения были гармоничными как на работе, так и в любой другой обстановке. И вот, когда несколько наших патологов ушли — кто на пенсию, кто переехал из-за повышения (чаще всего в Австралию), дух товарищества и юмор исчезли вместе с ними. Это значительно повлияло на атмосферу в отделении, и со временем стали накапливаться обиды, появилось недоверие и натянутость в личных отношениях. Как это часто бывает, холодность получалось победить с помощью неожиданной демонстрации доброты и участия, однако от практик профессионального вмешательства, которые помогали бы сотрудникам выйти из тупика, нас все еще отделяло несколько десятилетий. Пока мы только подстраивались к негативной атмосфере, а не разрешали связанные с ней проблемы, что я считаю позором и большим упущением.

Еще одна концепция, которая пока не стала частью нашей рабочей среды, — это инструкции по технике безопасности и охране труда. Обеспечение физической безопасности ограничивалось стеклянной будкой для охранника на входе в медицинскую школу, но для выполнения этой обязанности никогда никого не нанимали. У нас не было даже администратора, поэтому сотрудники и посетители были предоставлены сами себе. Как мне самой довелось убедиться в день собеседования, поиск человека, который смог бы подсказать дорогу, обычно занимал много времени.

Мы не видели особых причин вводить новичков в курс их обязанностей, составлять кодекс поведения или писать формальные правила физической безопасности для работы в нашем учреждении. Рискуя сорвать спину, мы наклонялись, чтобы поднять тяжелые предметы, и вообще брались за выполнение задач, не входящих в круг нашей ответственности. Личная безопасность зависела от бдительности и удачи.

Хотя, с другой стороны, без строгих правил, которым нужно было подчиняться, мы были как в раю. Оказалось очень приятно самостоятельно принимать решения, чувствуя себя хозяином положения. Возможно, нас также успокаивала близость отделения скорой и неотложной помощи.

Нам еще повезло, что забота администрации больницы о состоянии здоровья ее сотрудников выражалась в наличии превосходного плавательного бассейна и помещений для занятий спортом. Мы выбирались на крышу больницы позагорать на специальной площадке, и нас нисколько не смущала необходимость вдыхать испарения плавящегося на солнце асфальта. Его запах не слишком портил нам удовольствие, пока мы в обеденные перерывы запекались до темно-коричневого оттенка. На самом деле я была готова терпеть все эти издевательства над легкими, лишь бы выжечь с себя на солнце всю вонь из морга!

Приходя в морг выполнять обязанности личного помощника, я никогда не переодевалась в защитную одежду. Я стояла или сидела на безопасном расстоянии от тела, и до меня не долетали брызги физиологических жидкостей. Но однажды заведующий моргом Питер Биван, который мне очень нравился, с опаской спросил, не хочу ли я надеть бахилы поверх своей обуви. Он не решался поднять на меня глаза, потому что знал, насколько большое значение я придаю своему внешнему виду. В 21 год я ежедневно демонстрировала все актуальные тренды, которые в то время заключались в коротких юбках и высоких каблуках. Мне было важно, чтобы мой гардероб производил впечатление на всех окружающих, ведь в отделении и в морге было полно мужчин. Именно поэтому неожиданное предложение нацепить бахилы на мои прекрасные шпильки лишило меня дара речи и привело в негодование.

Эта идея показалась мне совершенно возмутительной! Он что, всерьез думает, что я добровольно изуродую свой безупречный образ? Ведь я вкладывала в него столько труда и сил. Два раза в день мне приходилось по 40 минут пробираться через весь Лондон на высоких каблуках, рискуя натереть мозоли и вывихнуть лодыжки. Идя по Лондонскому мосту, я старательно избегала неравномерно расположенных стыков между брусчаткой, которые как будто специально находились на ширине шага девушки на шпильках.

Но самую большую опасность для моих ног представляли полуметровые металлические решетки, которые располагались по всей ширине моста. Мои каблуки то и дело в них застревали. Не обращая внимания на тяжесть свинцовой ловушки (все равно я не могла стянуть ее самостоятельно), я мужественно делала еще несколько шагов вперед, шумно волоча ее за собой. Я надеялась, что во время движения она как-нибудь сама отвалится. Но оказалось, что даже если приложить титанические усилия, поднять ногу и махнуть ею вперед, то решетка все равно не слетала с туфли. В этот момент я обычно входила в состояние «это все понарошку», которым воспользовалась во время инцидента с юбкой. Когда наконец невыносимый скрежет металла об асфальт становилось невозможно игнорировать, я останавливалась и замечала вокруг толпу прохожих, от внимания которых не скрылась эта нелепость. Люди наталкивались друг на друга и замирали, глядя на мой спектакль. Оглушительный скрип тяжелой решетки, попытки выдернуть застрявшую ногу и прихрамывающая походка придавали мне удивительное сходство с Горбуном из Нотр-Дама. Скорее всего, публика искала глазами кинокамеры.

К счастью, с полдесятка доблестных мужчин из числа прохожих всегда приходили ко мне на выручку. Слава богу, их не смущала нелепость ситуации. Пока они освобождали мою ногу, я видела усмешки на лицах других женщин. Они с особым, весьма понятным удовольствием наблюдали, как молодая девушка в вызывающе короткой юбке и на высоких каблуках получила по заслугам.

И вот представьте себе, после всех этих страданий он просит меня закрыть бахилами обувь! Я считала личным достижением свою способность быстро и уверенно ходить на шпильках. И с какой стати мне добровольно закрывать их двумя синими полиэтиленовыми пакетами чистого позора?

В глубине души мне симпатизировали попытки Питера деликатно, но настойчиво применить ко мне правила безопасности и охраны труда, к тому же все остальные им неукоснительно следовали. Но полиэтиленовые бахилы не продержатся и нескольких секунд, потому что каблуки их немедленно разорвут… Я постоянно пользовалась этим оправданием, если мне вообще требовалось его искать. Кроме того, я до сих пор считала себя гостем морга, поэтому на меня не распространялись требования надевать что-то, помимо той одежды, в которой я пришла. Мне казалось совершенно безобидным надевать в морг одежду ярких цветов, короткие юбки и высокие каблуки, разве что это немного отвлекало других от работы. В этой хмурой атмосфере красочное пятно и окружавший его ореол естественности были весьма кстати.

Я не нашла в себе сил подчиниться, и, когда Питер снова вернулся к этому вопросу, я заметила, как Иэн одним коротким и уверенным движением головы пресек его дальнейшие попытки.

Но все же один раз произошел случай, заставивший меня задуматься о необходимости надевать защитную одежду. Это произошло в конце утренней смены Стефена Корднера, когда он заканчивал проводить последнее из длинного списка вскрытий. Все остальные уже успели покинуть помещение и переодеться в гражданскую одежду. Стефен работал над последним делом, и ему было необходимо взять образцы на токсикологию для выявления следов алкоголя и наркотиков. Рядом никого не оказалось, и на его призывные крики о помощи никто не пришел. Тогда доктор вызвал меня из моего дальнего уголка, нетерпеливо вручил мне бутылку с узким горлышком и попросил ровно ее подержать.

Не подозревая о том, что произойдет следом, я услужливо взяла бутылку.

Стоя впереди меня, Стефен оценил расстояние между нами и попросил встать чуть-чуть подальше… и еще подальше… пока я не встала вполоборота, вытянув руку в сторону.

Он быстро повернулся ко мне спиной и вскоре протянул мне вместительную металлическую миску. В ней из стороны в сторону подрагивала холодная, серо-розовая масса — результат последнего приема пищи прямо из желудка.

Стефен поднял миску, и тут до меня дошло, что он собирается сделать. Замерев от ужаса, я наблюдала, как он наклоняет ее прямо над моей рукой. Время остановилось, я застыла в крайнем напряжении. Я ждала, что вот-вот по моей руке ручейком (или водопадом) потечет рвота.

Поразительно, но Стефен справился безупречно: он не пролил мимо бутылки ни капли. Если бы у меня не были заняты руки, я бы ему поаплодировала. Когда я снова смогла дышать, я дала себе обещание никогда в жизни больше не «помогать» в морге, не спросив сначала, что точно нужно будет делать.

Доступ в морг был полностью закрыт для посещений, но в медицинскую школу в то время легко попадал любой желающий. По коридорам мог слоняться кто угодно. Постоянно открытые двери лаборатории облегчали персоналу доступ в помещения, но при этом судебно-медицинские лабораторные процессы оказывались у всех на виду. На пути к воровству вместо запертых дверей стояли наша предусмотрительность и удача. Для меня остается загадкой, почему никто из нас не беспокоился об этом. Нам очень нравилось, когда мы утром приходили в офис или возвращались с игры в сквош после обеда и нас встречали гостеприимно распахнутые двери. Долгие годы у нас в отделении продолжалась неконтролируемая политика в буквальном смысле открытых дверей.

Самой опасной стороной такого расслабленного отношения был свободный общественный доступ и регулярно проводившиеся тесты на установление отцовства. Мы не знали, что за люди к нам приходят, за ними не велось строгое наблюдение, и они часто ссорились между собой, как я уже рассказывала ранее. Посетителей раздражала и расстраивала необходимость сдавать кровь из вены, чтобы разрешить правовой спор с сопутствующими финансовыми обязательствами. Коротко говоря, ситуация в любой момент могла выйти из-под контроля, если бывшие супруги сталкивались в коридоре. У нас не было охранников, помощи было ждать неоткуда, и, стоило делу принять серьезный оборот, мы все оказывались в зоне риска.

Весьма иронично, что при этом наше отделение размещало у себя огромный склад оружия. Здесь хранились винтовки и автоматическое оружие, а не какие-нибудь «обычные» пистолеты, хотя их тоже хватало. Все огнестрельное оружие попадало к нам с мест убийства или суицида. Меня это шокировало, ведь у нас содержался такой ассортимент… Еще сильнее меня тревожил тот факт, что оружие к нам доставляли вместе с боеприпасами, которые находили на месте преступления. Добавьте к этому и то обстоятельство, что боеприпасы и оружие хранились в одном шкафу!

Но об этом мало кто задумывался. Впрочем, стоит признать, что шкаф с оружием (обычный высокий серый шифоньер) закрывался на навесной замок, и им редко пользовались. Тем не менее, чтобы познакомить ничего не подозревающего нового сотрудника со впечатляющей коллекцией отделения, оружие периодически вынимали и разглядывали не меньше двух часов.

Когда выяснилось, что я еще не посвящена в тайну этой сокровищницы, я едва поспевала за Дереком и Кевином, которые опрометью неслись по коридору и трепетали от радостного предвкушения выступить перед новой аудиторией. Они с заговорщицким видом закрыли дверь в кабинет, нетерпеливыми движениями открыли шкаф и пустились в подробные профессиональные описания каждого боевого средства. Среди них были две беретты, маузер, люгер и военный служебный револьвер 45-го калибра. Был даже один самодельный револьвер. Из другого класса были магазинная винтовка Lee-Enfield со скользящим затвором калибра 303, обрез и охотничье ружье 22-го калибра. Но самым поразительным экземпляром (во всяком случае, для меня) был военный британский пистолет-пулемет Sten с глушителем и, разумеется, патронами. Первоначально его использовал отряд специального назначения Военно-морских сил Великобритании, десантировавшийся во Францию в конце Второй мировой войны.

Дерек и Кевин, как дети, радовались своим «игрушкам», и я чувствовала, что обязана восхищаться коллекцией ничуть не меньше их. Должна признать, ружья были в прекрасном состоянии. Но мне и в голову не пришло, что в нашем отделении, где господствовали открытость и доверие, хранение оружия немного не соответствовало технике безопасности! Хотя мы понимали, что его нужно хранить в секрете, но закрытой двери в кабинет в момент демонстрации оружия нам казалось вполне достаточно.

Все изменилось в тот момент, когда нашу кладовую продемонстрировали Иэну Уэсту, новому главному патологу и члену стрелкового клуба. Он воскликнул: «Господи Иисусе! Это нельзя здесь хранить!» — и немедленно принял меры для перемещения нашего арсенала в более безопасное место. Уведомив столичную полицию, Иэн блеснул унаследованной им коллекцией оружия перед командой специалистов по баллистике, и все имевшиеся у нас в отделении боевые средства переехали к ним в безопасное хранилище.