Глава 1
Я знаю край, где в тишину ночей
Моторы не врываются в тревоге,
Не ослепляет свет. Босые ноги
Купаются в пыли среди лучей
Луны. И над обилием богов
Пускай турист легко улыбки прячет
(Ведь у него – один, а не иначе!
Но он отвергнуть и его готов!).
Луна сочится янтарем, как мед,
И на стене высокой замирает,
Влюбленному дорогу освещает,
Когда он на свидание идет.
Не ювелир являет чудеса
Сверканья красок, – гордые павлины,
А лебеди свободно и картинно,
Изящно воспаряют в небеса.
Не сказка в краткой повести моей,
Я о Холмах пою. Высок и строен,
Здесь каждый житель – прирожденный воин,
Невесты все достойны королей,
И, говорят, в роду любой раджпут
Имел царей. И выскочек презренье
Всегда лишь вызывает удивленье —
Здесь вовсе не безвестные живут.
Пою я об обмане и вражде,
О том, как к гибели ведут ошибки,
Как жало в женской прячется улыбке,
Как злоба с подлостью ведут к беде,
Но и о женщине, чей долгий век
Ознаменован торжеством улыбок,
Чей взор лучист, а ум остер и гибок,
Она чиста, как первозданный снег.
Но мне к рассказу приступить пора.
Здесь речь о людях, а не о моторах,
Заставлю вас забыть я о которых
По мановенью моего пера.
Пусть быстротечный времени поток
Свободные нам крылья предоставит
И силою фантазии отправит
На понимающий любовь Восток.
«Золото там, где его находишь».
Дик Блейн
Рассвет в холмах в начале жаркого времени года – если не самое прекрасное из всех чудес Индии (ибо ночами нет луны), – это роскошная подготовка к тому, что сейчас произойдет. Первые голоса дня рождаются из молчания, наполненного музыкой; робкие рассветные краски содержат в своих переливах все цвета, какие употребит день; свежесть и чистота воздуха намекают на то, что могло бы быть, если бы сыны человеческие стали достаточно мудрыми; и красота вокруг неправдоподобная.
Счастливы те, кто спит на крышах, на верандах и готовы встретить славный, прохладный ветерок, что движется впереди поднимающегося солнца, – его создает, как говорят, хлопанье крыльев уходящих духов ночи.
И в этом отношении шелудивые шакалы, обезьяны и чандалы (низшая каста людей, неприкасаемые) – те существа, которым можно позавидовать: ведь между ними и благословенным воздухом нет никаких удушающих ширм, нет преград.
Следующие после чандал – или, как настаивают особо праведные люди, стоящие даже ниже чандал, а возможно, и ниже шакалов, – англичане, бесстрашно разглядывающие все, чего желают их глаза, и пробующие из любопытства плод не одного запретного дерева, ничуть не охваченные удивлением. Они правят этой землей – благодаря терпимости к вещам, которые для них чужие; они называют подвластную им страну «удачей». Относительно понимая друг друга, они более безжалостны к тем, кто их оскорбляет, чем брамин к чандале: они вряд ли позволили бы своим оскорбителям остаться в живых. Среди англичан то и дело попадаются американцы, напоминающие чужеродные музыкальные ритмы: они являются в неожиданные места по необычным причинам и остаются там, потому что никто не способен им воспрепятствовать. Англичане-то всюду проникают через официальные двери и никогда не нарушают границ без разрешения властей, но американцы имеют бесцеремонную привычку самим выбирать время и место, обходя чиновников с фланга.
Так что, когда Блейны, муж и жена, прибыли в Сиалпур в Раджпутане, имея лишь одно рекомендательное письмо, никто не задирал перед ними нос. И когда они арендовали единственный свободный дом, никто особо не возражал, тем более что Блейны оказались гостеприимными.
Дом был славным, с прохладной каменной крышей, он располагался в большом саду на склоне холма, обращенным к городу. Его когда-то построил подчиненный отца Ясмини для своей любимой наложницы. Но когда отец Ясмини умер и титул магараджи унаследовал его племянник Гангадхара, он уничтожил список старых должностей и убрал со службы всех людей, их занимавших, чтобы обогатить новых друзей, так что гнездышко на холме опустело. Его владелец отправился в ссылку в соседний штат и умер там. Дом приобрел на аукционе ростовщик, который сдал его Блейнам.
Передняя веранда выходила точно на восток и поднималась над садом на восьмифутовой стене – идеальное место для сна благодаря неизменному утреннему бризу. Каждый вечер там ставили рядышком кровати, а у миссис Блейн – она была десятью годами моложе мужа – образовалась привычка по ночам вставать с постели в ночной рубашке и босиком подходить почти к краю верхней каменной ступеньки, чтобы следить за волшебством наступления утра. Она была неповторимо прекрасна, как и само утро, волосы ее развевались на ветру, а сквозь рубашку просвечивала ее юная фигура: редко когда за ней никто не наблюдал.
Садовая стена из камня достигала высоты двух с половиной человек, поставленных друг на друга, что в этой беспокойной стране означает, что через нее невозможно перескочить; но Блейны, будучи родом из деревни, где соседские собаки и куры бегают повсюду свободно, редко брали на себя труд затворять обитую железом калитку под аркой, через которую бывший владелец проходил и уходил незамеченным.
Когда в Раджпутане дом переходит в другие руки, вместе с ним передаются также крысы, кобры и мангусты-попрошайки, бывшие проклятием прежнего владельца. Обычай, до такой степени основан на древней логике, что англичане, которые ценят консерватизм, даже не пытались его изменить.
Так что, когда чей-то хриплый голос нарушил утреннюю тишину откуда-то из тени садовой стены, Тереза Блейн не обратила на него особого внимания.
– Мемсагиб! Защитница бедняков!
Она продолжала наблюдать за таинственным наступлением рассвета. Заостренные и куполообразные крыши древнего города уже заблистали бледно-золотым, а жемчужный туман заклубился и окутал торговые кварталы. За ним, точно расплавленный сапфир между невидимыми берегами, протекала река, ярдов пятьдесят шириной. По мере того, как таяли бледные звезды, тонкие лучи жидкого серебра касались поверхности озера на западе, виднеющегося сквозь просветы между пурпурными холмами. Оросительные каналы, прорытые от реки к востоку, сверкали зеленью, точно гладкие жемчужины, а к югу одновременно всеми оттенками сияла пустыня.
– Колорадо! – выдохнула женщина. – И Аризона! И Южная Калифорния! И еще что-то, чего я не могу определить!
– А еще грех, отягощенный злом! – проворчал ее муж с дальней кровати. – Вернись, Тесс, накинь на себя что-нибудь.
Она повернула голову и улыбнулась, но не сдвинулась с места. Услышав голос мужчины, из тени захрипели другие голоса, все разом, но не в лад:
– Бхиб манги шахеби! Бхиб манги шахеби! (Подайте милостыню!)
– Вижу диких лебедей, – сообщила Тереза. – Иди погляди – пять, шесть, семь – летят к озеру, ох, как высоко!
– Накинь что-нибудь, Тесс!
– Мне нисколько не холодно.
– Возможно. Но какой-то бродяжка глазеет на тебя из сада. Где твое кимоно?
Однако же рассветный ветерок был великолепен, а ночная рубашка более прилична, чем иные изделия, у которых на ценниках указано, что это платья. Кроме того, Восток привычен к обнаженности и не считает ее злом, что женщины усваивают раньше мужчин.
– Хорошо – еще минутку!
– Бьюсь об заклад, у калитки стоит наблюдатель, – буркнул Дик Блейн, подходя в пижаме и становясь рядом с женой. – Ты права, Тесс: там в самом деле лебеди, да и на этот рассвет стоит поглядеть.
Он обладал глубоким голосом, какой Восток приписывает мужественности, и мускулистым телом, какое никогда не развивается от критических рассуждений в кресле. Жена рядом с ним выглядела ребенком, хотя он вовсе не был великаном.
– Сагиб! – снова вступили голоса. – Сагиб! Защитник бедняков! – Они все еще завывали из темноты, но тень становилась все короче.
– Получше накорми их, Тесс. У человека от голода живот должен прилипнуть к позвоночнику, если он встает в такую рань, чтобы попрошайничать.
– Ерунда. Это три постоянных попрошайки, они следят за нами и охраняют нас. Они, как и мы, наслаждаются утром. Попрошайничество для них только способ здороваться с людьми.
– Им кто-то платит, чтобы они сюда приходили, – проворчал муж, помогая ей затянуть бледно-голубое кимоно.
– Разумеется! – Тесс засмеялась. – Но и мы получаем свою плату. Они отгоняют других бродяг. Я иногда с ними беседую.
– По-английски?
– Не думаю, что они хоть сколько-нибудь знают наш язык.
Настала его очередь рассмеяться:
– Знавал я человека, который на пари выучил цыганское боло. Невозможно стало отогнать этих бродяг от его порога даже с ружьем в руках. Ему это очень понравилось, но порядочные люди начали забывать приглашать его. Осторожней, Тесс! Как бы Сиалпур не вычеркнул нас из списков приглашенных на обеды!
– Да ни за что! Все просто с ума сходят, желая выучиться у меня американскому и послушать твои ковбойские байки. Мы же местные светские львы. Нечего гримасничать, Дик, один неклейменый теленок еще не все стадо.
Он решил переменить тему:
– Как зовут твоих бродяжек?
– Очень смешно: Бимбу, Умра и Пинга. Смотри, теперь они на виду: тень передвинулась. Бимбу – вон тот, без передних зубов, Умра одноглазый, а Пинга постоянно моргает. Пинга улыбается по вертикали, не по горизонтали.
– Вероятно, он с Бимбу подрался и слишком сильно его укусил – вот и изуродовал рот. Кстати, не завести ли нам большого пса посвирепее?
– Нет, нет, Дик, опасности нет. И потом – есть Чаму.
– С этим паразитом бродяги легко расправятся.
– Но я в полной безопасности. Обычно, хотя бы раз в день, заходит Том Трайп, когда тебя нет дома.
– Том хороший человек, но когда-нибудь… Лучше бы сказать Тому об этих бродягах, он их живо отвадит.
– Не надо, Дик! Говорю же я, они других прогоняют. Смотри, вот Чаму идет с чота хазри.
В громадном тюрбане, облаченный в чистый белый хлопок, появился плотный индус в сопровождении своего подмастерья, который нес привычный здесь «маленький завтрак» – плоды, печенье и неизбежный чай, повсюду преследующий всех британцев. Как только помощник расстелил скатерть и расставил чашки и тарелки, Чаму оттеснил его на задний план и стоял, готовый получать похвалы и не делить их ни с кем. Когда покончили с приветствиями, Чаму отступил с надлежащим достоинством, развернулся, погнал помощника впереди себя и начал его колотить в ту же минуту, как они скрылись из виду. Из-за угла слышался звук ударов.
– Большая собака вообще-то лучше, – задумчиво сказала Тесс. – Чаму бьет слуг и берет чаевые даже у нищих.
– А ты откуда знаешь?
– Они мне говорили.
– Хм, Бимбу и Пинге лучше держаться отсюда подальше. Нет необходимости дневать и ночевать здесь.
– Только я думаю, если мы выставим Чаму, магараджа обидится. Он оказал нам такую милость, рекомендовав верного слугу.
– Гангадхара Сингх, возможно, нечестный человек. Меня-то он во всем подозревает. Я выторговал у него хорошие условия, и теперь, если он видит, что я не на работе, он думает, что я замешан в каких-то махинациях. Если мы выставим Чаму, он решит, что я нашел золото и пытаюсь его скрыть. Скажем, если я случайно не найду золота в этих проклятых холмах…
– Ты его найдешь, Дик. Тебе всегда удается преуспеть во всем, во что ты вкладываешь душу. С твоим опытом…
– Опыт не особенно много значит, – муж подул на чай, чтобы его остудить. – Золото не то, что уголь или марганец. Золото там, где его находишь. Тут никаких правил нет.
– Так давай, ищи! Это же твоя профессия!
– Я не об этом волнуюсь. Что меня грызет, так это их страсть мстить. Если их разочаруешь, они могут отравить твою жену. Мне несколько раз приходило в голову, девочка, что надо бы тебе вернуться в Штаты и ждать меня там.
– Как это по-мужски! Иди в дом, Дик, и оденься, не то солнце поднимется высоко, а твоя команда еще не начала работу.
Она взяла его за руку, и они вошли в дом вместе. Двадцать минут спустя он скакал верхом прочь и выглядел, если такое возможно, еще более мускулистым, чем в пижаме, в рубашке с закатанными рукавами и в сапогах со шпорами. Их прощание было чисто американским, тут смешивались товарищеские чувства, привязанность и просто чистая глупость, свидетелями чему стало куда больше удивленных индийских глаз, чем они подозревали.
Внимание Чаму в тот момент было всецело поглощено воронами, чудовищными черными проказницами, которые воспользовались тем, что никто не обращал на них внимания (так как Тесс шла рядом с невысокой лошадью Дика до самых ворот), чтобы утащить остатки завтрака. Одна из них взлетела с ложкой в клюве, а остальным досталось все, что можно было съесть. Чаму швырнул подушкой в птицу, стащившую ложку, и назвал ее «балибук» – это означает поедателя пожертвований храму и является в высшей степени оскорбительным.
– Таков обычай у ворон, – негодующе объяснил он Тесс, когда она вернулась на веранду и, смеясь, подобрала подушку. – Ни стыда, ни совести.
– Вороны воруют меньше, чем иные люди, – со значением произнесла Тесс.
Чаму предпочел игнорировать ее замечание.
– Надо яд добавлять к пище и оставлять ее на видном месте, – предложил он.
– Если ты будешь говорить о ядах, я с позором отправлю тебя назад к Гангадхаре. Немедленно убери остатки завтрака.
– Это обязанность гамала, – с достоинством возразил он. – Магараджа сагиб знает меня как прекрасного дворецкого. Он же дал мне отличную рекомендацию. Позволит ли он другим иметь свое мнение?
Слова «мнение женщины» застряли у него на языке. Его слабые мозги озарила мысль: не слишком ли часто он выказывает презрение к людям с Запада, работающих на властелинов Востока. Он подозревал, хотя и не понимал почему, что оскорбление в адрес самого Блейна может остаться безнаказанным, но к миссис Блейн следует проявлять уважение. Чаму привел младшего слугу, который выполнил свой труд с видом приговоренного к каторге. Тесс улыбнулась слуге, чтобы приободрить его, но Чаму показал столь явную ревность, что она пожалела о своей ошибке.
– А теперь позови нищих и накорми их, – приказала Тесс.
– Накормить? Не станут они есть. Каста запрещает.
– Чушь, нет у них никакой касты. Принеси хлеба и накорми их.
– У нас нет такого хлеба, чтобы им можно было есть.
– Я хорошо понимаю, о чем ты. Если я дам им хлеба, ты ничего не урвешь для себя, но если я дам им денег, ты возьмешь с них чаевые в свою пользу. Так ведь? Поди и принеси хлеб.
Чаму решил, что одержал хотя бы маленькую победу, и отправился на кухню за объедками. Вернувшись на верхние ступени крыльца, он сделал знак бродягам, что они могут приблизиться и получить подачку, изображая, будто она им выделена по его воле. Двое в лохмотьях сейчас же подошли и ждали на нижних ступенях. Чаму с гримасой отвращения бросил им хлеб.
– А где третий? – удивилась Тесс. – Где Пинга?
Они прикинулись, будто не знают. Тесс попросила Чаму пойти и разыскать отсутствующего, он, ворча, удалился вперевалку. Пять минут спустя он вернулся один.
– Там всадник, – доложил он, – он дал денег третьему нищему и теперь ждет за оградой.
– Чего?
– Кто знает? Может, чтобы сторожить.
– Сторожить что?
– Кто знает?
– Так кто там на лошади? Гость? Кто-то пожаловал к завтраку. Тебе лучше поспешить.
В Индии визит во время завтрака – одно из самых приятных частных посещений. Тесс побежала переодеваться. Чаму заковылял вниз по ступеням, чтобы с подобающей торжественностью встретить посетителя, не похожего на британского чиновника. Тот не торопливо слезал с лошади в широких воротах.
Было очевидно, что он – чистокровный раджпут. Гость обладал тонкими запястьями и тонкими лодыжками, был стройным, удивительно красивым аристократической красотой и держался с той самоуверенностью, лишенной надменности, с какой иные люди рождаются. Его тонкие черты оттенял тюрбан светло-розового шелка. Единственным недостатком, ставшим заметным, когда он зашагал по дорожке между кустарниками, казалось то, что сапоги для верховой езды были ему маловаты. Растительность у него на лице отсутствовала. Он, определенно, не достиг еще двадцатилетнего возраста, возможно, ему было семнадцать – или даже меньше. В этой стране возраст трудно определяется.
Тесс вернулась на веранду как раз вовремя, чтобы принять его; она переменила всего лишь туфли и чулки, но повязала волосы другой лентой; немногие вообще заметили бы в ней какую-то перемену, но любой с одобрением отметил бы ее элегантность. Гость не мог оторвать от нее глаз, и игнорировал Чаму. Поднимаясь по ступеням, посетитель дюйм за дюймом оценивал хозяйку, от ее белых туфель и выше, пока не встретились их глаза.
Тесс не могла припомнить, чтобы она когда-нибудь видела подобные глаза. Они обладали таинственным сиянием, это было совсем не то, что обычные сонные зрачки людей Востока, те удивляют только отказом выражать эмоции. Раджпут молча поклонился, Тесс предложила ему стул, который Чаму придвинул более хмуро, чем всегда.
– Вы завтракали? – спросила Тесс, до некоторой степени рискуя. Незнакомцы из чужого народа не всегда бывают приятными гостями, как бы славно они ни выглядели, особенно если ваш муж находится на таком расстоянии, что не сможет услышать, как вы его зовете. Тесс ощущала себя такой же юной, как этот мужчина, но она уже прошла через опыт завязывания дружеских отношений с одним принцем, который полагал, что оказывает ей честь. Привычные к тщательно охраняемым женским покоям, восточные мужчины не тратят много времени на ухаживания. Но Тесс чувствовала непреодолимое любопытство. В конце концов, ведь рядом Чаму.
– Благодарю, я позавтракал еще до рассвета.
Раджпут принял предложенный стул, не замечая существования дворецкого. Тесс протянула гостю серебряный портсигар.
– Тогда позвольте предложить вам выпить.
Гость отказался и от напитка, и от сигареты. Наступило неловкое молчание, и смущение Тесс начало расти. Вдруг мужчина заговорил.
– Я обычно гуляю после завтрака – там, на холме, откуда можно видеть нависшую скалу; и вот вы показались на веранде. Вы тоже наблюдали рассвет. Он прекрасен. И мне захотелось с вами познакомиться. Люди, которые любят одни и те же явления, не совсем чужие, знаете ли.
И Тесс впервые почувствовала радость от присутствия Чаму.
– Если бы мой муж знал, он остался бы, чтобы вас принять.
– О нет! Мне известно, что он уехал на весь день. Все меры были приняты.
На Востоке вещи проясняются для вас одна за другой, постепенно… Как будто в ночной тьме зажигаются звезды. И в конце концов появляется столько световых точек, что люди говорят о «непостижимости Востока». Внезапно перед Тесс забрезжил свет.
– Вы хотите сказать, что эти трое нищих – ваши соглядатаи?
Гость кивнул.
– Вы не должны их бояться. Они будут полезны – часто.
– Каким образом?
– Ваш дворецкий знает английский. Вы знаете русский?
– Ни слова.
– Французский?
– Весьма слабо.
– Если бы мы были одни…
Тесс решила разобраться в непонятной ситуации. Она приехала из свободной страны, и частью ее наследия было встречаться с любым мужчиной лицом к лицу.
– Чаму, ты можешь идти.
Дворецкий заковылял за пределы видимости, гость подождал, пока звук удаляющихся шагов не замер где-то возле кухни. Затем спросил:
– Вы меня боитесь?
– Вовсе нет. С чего бы мне бояться? Почему вы хотите остаться со мной наедине?
– Я хочу, чтобы вы стали мне другом. Разве вам это не приятно?
– Но я ничего о вас не знаю. Может, вы мне расскажете, кто вы и почему используете попрошаек, чтобы следить за моим мужем?
– Те, у кого великие планы, приобретают могущественных врагов и сражаются до последнего. Я делаю своими друзьями всех, кого могу, и использую как инструменты даже своих врагов. Вы должны стать мне другом.
– Вы слишком молоды, чтобы…
Внезапно свет снова вспыхнул перед Тесс, и новое открытие заставило ее зрачки сузиться. Гость заметил это и рассмеялся. Наклонился вперед:
– Как вы поняли, что я женщина? Скажите мне. Я должна знать, чтобы лучше играть роль.
Тесс откинулась назад, полностью расслабившись, глядя в небо, наслаждаясь облегчением и тем, что она взяла реванш:
– О, сначала одно, потом другое. Прежде всего, ваша походка.
– Я достану другие сапоги. Что еще? Руки я держала, как мужчина. Может, у меня голос слишком высокий?
– Нет. У некоторых мужчин бывает такой. Ну, длинная прядь золотистых волос у вас на плече – она может принадлежать кому угодно, но у вас уши проколоты.
– Как и у многих мужчин.
– У вас голубые глаза и длинные светлые ресницы. Я видела голубоглазых раджей, но ваши зубы слишком совершенны для мужчины.
– Есть еще что-то. Скажите!
– Помните, как вы повернулись к дворецкому перед тем, как я его отослала? Вы женщина – и умеете танцевать.
– Значит, это плечи? Я еще поизучаю перед зеркалом. Да, танцевать я умею.
– Но расскажите мне о себе, – настаивала Тесс, снова предлагая сигареты. На этот раз гостья взяла одну.
– Моя мать была русской женой Бубру Сингха, сына у него не было. Я законная магарани Сиалпура, но эти дурни англичане посадили на трон племянника моего отца, утверждая, что женщина не может царствовать. Они отдали Сиалпур Гангадхаре, а он настоящая свинья и льстец. Это вместо того, чтобы посадить на трон женщину, которая стала бы только смеяться над ними! А этот гад еще наплодил кучу поросят, так что, если даже отравить его и его отродье, всегда останется какой-нибудь ублюдок – у него их так много!
– А вы?
– Обещайте, что будете молчать!
– Хорошо.
– Как женщина женщине?
– Положитесь на мое честное слово. Но больше я ничего не обещаю!
– Так говорит человек, чьи обещания искренни! Мы уже друзья. Теперь я расскажу вам, что у меня на сердце.
– Для начала скажите, как вас зовут
Гостья уже собиралась дать ответ, когда к воротам подъехал верховой. Его лошадь беспокоилась, и всадник разразился сильными выражениями.
– Том Трайп! – узнала Тесс. – Что-то он сегодня рано.
Гостья улыбнулась. С подозрительной внезапностью из задней двери появился Чаму и вперевалку направился к воротам. За ним наблюдала пара голубых глаз, которые могли прожечь дыру у него в спине.
