7

Наутро Кел просыпается со все тем же нехорошим нутряным чувством. Последние пару лет на службе он с ним просыпался ежедневно – с этой плотной, скрученной в узлы уверенностью, что на него прет что-то скверное, что-то неотвратимое и неумолимое, как ураган или массовое убийство. Кел от этого делался дерганым, как салага, окружающие замечали и говнились на него за это. Когда ушла Донна, он решил, что вот она, бомба, которую он ожидал. Да вот только чувство у него в потрохах никуда не девалось – громоздкое и хмурое, как и прежде. И тогда он решил, что дело, должно быть, в его среднем возрасте и в опасностях службы, что наконец догнали его с неким новым осознанием смертности человеческой, но, даже подав заявление и уволившись, он с этим чувством не расстался. Оно лишь начало ослаблять хватку, когда он подписал бумаги на это место, и окончательно отпустило, когда прошел по некошеной траве к облупленной входной двери. И вот опять оно, словно чувству этому понадобилось некоторое время, чтобы вынюхать Кела за много миль и настигнуть.

Он справляется с этим так же, как и прежде на службе, – пытается уморить себя работой. После завтрака берется красить гостиную – ожесточенно и быстро, изо всех сил, охота ему или нет. Помогает оно как и прежде, то есть не очень-то, но он хотя бы попутно нафигачил чего-то дельного. К ужину на загрунтованные стены почти везде нанесен первый слой краски. Кел по-прежнему пуглив, как дикий конь. День ветрен, а это значит, что и внутри, и снаружи, и в печной трубе уйма звуков, и Кел дергается при каждом, хотя понимает, что это всего лишь листья и оконные рамы. А может, и малой. Кел жалеет, что мамаша малого не решила отправить его в военную школу сразу же, как только тот начал от учебы отлынивать.

Дни укорачиваются. Когда Кел шабашит, уже стемнело – это беспокойная, шквалистая тьма, из-за нее замысел выгулять остатки того чувства кажется гораздо менее привлекательным. Кел ест гамбургер и пытается укрепить в себе решимость, и тут в его входную дверь ударяется нечто. На этот раз не ветер – что-то твердое.

Кел откладывает гамбургер, тихонько выбирается через заднюю дверь и крадется вдоль стены дома. В небе лишь стружка луны, тени густы и способны скрыть даже мужика его габаритов. Откуда-то из владений Марта сюда плывет невозмутимый клич совы.

Передняя лужайка пуста, ветер мотает траву туда-сюда. Кел ждет. Через минуту что-то мелкое вылетает из изгороди и влепляется в стену. На этот раз слышны смачный хруст и плюх о камень – и тут до Кела доходит. Чертов малой закидывает его дом яйцами.

Кел возвращается в дом и замирает посреди гостиной, оценивая положение и усиленно прислушиваясь. К яйцам применим тот же вывод, что и к покрышкам: пару камней раздобыть проще, и ущерба от них больше. Малой не нападает на Кела – он его требует.

Еще одно яйцо плюхает во входную дверь. Не успев осознать это, Кел сдается. Ему по силам выстоять против этого пацана и по силам выстоять против собственных неисповедимых непокоев, но не против того и другого разом.

Кел отправляется к мойке, наполняет водой пластиковый таз для посуды и отыскивает старое кухонное полотенце. Затем выносит все это к двери и распахивает ее.

– Малой! – орет он в изгородь громко и от души. – Вылазь!

Тишина. Затем прилетает яйцо и вляпывается в стену в нескольких дюймах от Кела.

– Малой! Я передумал. Кончай с этой херней, пока я не передумал еще раз.

Вновь тишина, дольше предыдущей. И вот Трей – упаковка из-под яиц в одной руке, яйцо в другой – выступает из-за изгороди и стоит, выжидая, готовый сорваться с места или метнуть. Клин света от двери вытягивает его тень позади, удлиняет и сужает Трея – темную фигуру, сгустившуюся в снопе света на безлюдной дороге.

– Позанимаюсь я твоим братом, – говорит Кел. – Ничего не обещаю, но гляну, что можно сделать.

Трей вперяется в него с беспримесным животным подозрением.

– Чего это? – спрашивает он.

– Я же сказал. Передумал.

– Чего это?

– Не твоя забота, – отвечает Кел. – Но не потому что ты тут херней маешься, скажем так. Тебе это еще нужно или как?

Трей кивает.

– Лады, – говорит Кел. – Только ты сперва давай отмой-ка это говно. Как закончишь, заходи в дом, потолкуем. – Оставляет полотенце и лоханку с водой у порога, возвращается в дом, шваркает дверью.

Доедает остатки котлеты, слышит, как дверь открывается, внутрь рвется ветер, ищет, за что бы схватиться. В дверях стоит Трей.

– Ты всё? – спрашивает Кел.

Тот кивает.

Келу незачем проверять, качественно ли Трей прибрался.

– Лады, – говорит. – Садись.

Трей не двигается. До Кела доходит: малой боится, что его заманивают внутрь, чтобы поколотить.

– Господи, малой, – говорит Кел, – да не буду я тебя бить. Если все чисто, мы квиты.

Трей смотрит на бюро в углу.

– Ага, – говорит Кел. – Его ты испоганил прилично. Почти всё я отмыл, но кое-что в щелях осталось. Зубной щеткой пройдешься как-нибудь.

Малой все еще опаслив.

– Я б сказал, пусть дверь стоит открытой – на случай, если захочешь удрать, – говорит Кел, – но там слишком ветрено. Решай сам.

Через минуту Трей решает. Входит в комнату, закрыв за собой дверь, и сует Келу упаковку из-под яиц. Внутри осталось одно.

– Ну спасибо, – говорит Кел. – Сунь в холодильник.

Трей подчиняется. Затем усаживается за стол напротив Кела, стул отодвигает подальше, ступни напряженные – мало ли что. На Трее грязная парка армейской зеленой раскраски, что для Кела облегчение: он гадал, есть ли вообще у малого зимняя одежда.

– Есть хочешь? Пить?

Трей качает головой.

– Лады, – говорит Кел. Отодвигает стул – Трей вздрагивает, – относит тарелку в мойку, уходит к себе в комнату и возвращается с блокнотом и ручкой.

– Для начала, – говорит он, пододвигая стул к столу, – скорее всего, я ничего не найду. А если найду, выяснится то, что твоя мама сказала сразу, – твой брат сбежал. Ты к такому готов?

– Он не сбегал.

– Может, и нет. Я говорю, что все может оказаться не таким, как у тебя на уме, и надо быть к этому готовым. Ты готов?

– Угу.

Кел знает, что это враки, даже если этого не знает сам малой.

– Уж пожалуйста, – говорит. – Второе: херню ты мне не впариваешь. Я задаю вопрос – ты даешь мне полный ответ, какой у тебя есть. Даже если он тебе не нравится. Попрет херня – я выхожу из игры. Ясно?

Трей отзывается:

– Вы тоже. Все, что найдете, сообщаете мне.

– По рукам, – говорит Кел. Перекидывает обложку блокнота. – Так. Полное имя твоего брата?

Малой выпрямляет спину, укладывает руки на колени, будто это у них устный экзамен, где надо не ударить в грязь лицом.

– Брендан Джон Редди.

Кел записывает.

– Дата рождения?

– Двенадцатое февраля.

– Где он проживал до того, как пропал?

– Дома. С нами.

– С нами – это с кем?

– С мамкой. С сестрами. С другим моим братом.

– Имена, возраст.

– Мамка – Шила Редди, ей сорок четыре. Мэв девять. Лиаму четыре. Аланне три.

– Ты сказал, что сестер у тебя три, – говорит Кел, записывая. – Где еще одна?

– Эмер. В Дублин уехала два года назад. Ей двадцать один.

– Есть вероятность, что Брендан остановился у нее? – Трей мотает головой. – Почему нет?

– Они не ладят.

– Как так?

Жмет плечами.

– Брендан говорит, она тупая.

– Чем занимается?

– Работает в “Магазинах Даннз”. Товар раскладывает.

– А Брендан что? Работал? Учился в школе? В колледже?

– Не.

– Почему?

Жмет плечами.

– Когда он бросил школу?

– В прошлом году. У него выпускной свид, он не бросал.

– Хотел ли он что-то делать? В колледжи какие-нибудь подавался, на работы устраивался?

– Хотел электротехником быть. Или химиком. Баллов не хватило.

– А чего? Бестолочь?

– Нет!

– Так почему тогда?

– Школу терпеть не мог. И учителей.

Малой пуляет ответы, будто участвует в викторине на время. Кел глядит на него и видит, что Трею от этого хорошо. Вот к чему – они вдвоем сидят напротив друг друга за столом, с блокнотом и ручкой, – стремился малой все это время.

– Выкладывай, что там еще есть про него, – говорит Кел. – Какой он?

Брови у Трея сползаются, такое ему явно не приходилось формулировать.

– Ржачно с ним, – наконец отвечает. – Много треплется.

– Ты уверен, что вы с ним родня?

Трей наставляет на Кела непонимающий взгляд.

– Неважно, – говорит Кел. – Чисто подколоть тебя. Давай дальше.

Малой выдает растерянную гримасу “чего-ты-еще-от-меня-хочешь”, но Кел ждет.

– Шебутной он, – отвечает Трей. – Мамка ему за это вваливает. И в школе влетало – и еще за то, что хулиганит. – Кел ждет. – Мотоциклы любит. И мастерить что-нибудь. Типа в моем детстве он мне наделал машинок, которые ездили, и эксперименты показывал на выгоне – взрывал всякое. И он не тупой. У него много чего на уме. Он в школе кучу денег зашиб – покупал в городе сласти и продавал их на обеде, пока учителя не застукали. – Поглядывает на Кела, проверяет, хватит ли всего этого.

Кел считает, что Брендан, похоже, уродился в папашу куда крепче Трея, – и гляньте, куда папашу понесло.

– Хорош, – говорит. – Это мне, чтоб понимать, кого ищу, прикинуть, в какую сторону двигаться. По здоровью ограничения у твоего брата есть? Психические расстройства?

– Нет!

– Это не оскорбление, малой, – говорит Кел. – Мне надо знать.

Пацан все равно негодует.

– Шик у него все.

– К врачу никогда ни за чем не обращался?

– Руку сломал раз. Упал с мотоцикла. Но он тогда в больницу поехал, а не к врачу.

– Подавленным он тебе казался когда-нибудь? Встревоженным?

Очевидно, что этим понятиям Трей уделял не очень много внимания.

– Его будь здоров уело, когда не поступил в колледж, – поразмыслив, предполагает он.

– Уело как именно? Типа просидел весь день у себя в комнате? Отказался от еды? Перестал разговаривать? Как?

Трей бросает на Кела взгляд “ну ты и истеричка”.

– Не. Типа уело. Типа матерился страшно, в тот вечер уехал гудеть и всю неделю зажигал. А потом сказал, да пошел он, этот колледж, все будет шик-блеск.

– Лады, – говорит Кел. На склонность к депрессии не похоже, но родственники – не всегда самые наблюдательные. – С кем тусовался?

– С Юджином Мойниханом. С Фергалом О’Коннором. С Падди Фаллоном. С Аланом Герагти. И с другими парнями тоже, но в основном с этими.

Кел записывает названных.

– С которым ближе всего?

– У него нет, типа, лучшего друга. С кем придется.

– Подруга есть?

– Не. Последнее время нету.

– Бывшие?

– Он пару лет гулял с Каролайн Хоран, еще в школе.

– Хорошие отношения?

Трей пожимает плечами. На этот раз преувеличенно: “Мне-то с какого фига знать?”

– Когда закончились?

– Сколько-то уже. До Рождества.

– Из-за чего?

Опять жмет плечами.

– Она его бросила.

– Разборки были? Она его в чем-нибудь обвиняла? Что он ее бьет или изменяет ей?

Жмет плечами.

Кел подчеркивает имя Каролайн.

– Где искать Каролайн? Работает где-нибудь тут?

– В городе. Ну или работала, по-любому, когда Брен с ней гулял. Лавка со всяким гамном для турья. Иногда она еще подсобляет Норин, они с ее матерью двоюродные. Кажись, в колледж поступила, вот что, но я не знаю тогда.

– С кем другим у него проблем не возникало?

– Не. Ссорился с парнями, бывало. Ничего серьезного, в общем.

– Ссорился типа как? Спорили? Орали? На кулаках? На ножах?

Трей вновь одаряет Кела взглядом “истеричка”.

– Не на ножах. Все остальное – это да. Ничего не значило.

– Просто пацаны как пацаны, – говорит Кел, кивая. Все это вполне может быть правдой, но лучше проверить. – А оттягивается как? Увлечения?

– Играет в хёрлинг. Тусуется.

– Пьет?

– Иногда. Не каждый вечер, типа.

– Где? В “Шоне Оге”?

Этот вопрос удостаивается возведенных горе очей.

– “Шон” для старперов. Брендан ездит в город. Или в гости к кому.

– Какой он, когда пьяный?

– По-плохому не напивается, ничего такого. Хулиганит, типа они с ребятами наворовали указателей дорожных в городе и повтыкали их людям в газоны. А один раз родители Фергала уехали, и он устроил вечеринку и уснул пьяный, ну и остальные ему в уборную овцу притащили.

– Брендан бывает задиристый? – спрашивает Кел. – Драки сам затевает?

Трей исторгает пренебрежительное “пффт”.

– Не. Лезет в драку иногда, типа как парни из Бойла полезли к ним в городе. Но сам не нарывается.

– А с наркотой как? Употребляет?

Вот тут Трей впервые умолкает. Посматривает на Кела опасливо. Кел взгляд не отводит. Он не обязан ни подталкивать, ни уговаривать – не тот случай. Если Трей решит, что не хочет в итоге ввязываться, Кел не в обиде.

– Иногда, – наконец выдает Трей.

– Какие?

– Гаш. Экстази. Чуток спидов.

– Где берет?

– Есть тут парни в округе, у них всегда найдется. Все знают, что за этим – к ним. Ну или в городе покупал иногда.

– Сам толкал?

– Не.

– Откуда знаешь?

– Он мне всякое рассказывал. Я не настучу. Он это знал.

В глазах Трея промелькивает пылкий огонек гордости. Кел улавливает этот дух. Малой был у Брендана в любимцах, и всё в их связи было особенным.

– С полицией проблемы?

Уголок рта у Трея пренебрежительно дергается.

– За то, что пинал уроки. Этот жирный приезжает из города и мозги засирает.

– Он вам одолжение делает, ребята, – говорит Кел. – Мог заложить вас органам опеки, и вы и мама ваша огребли бы канители. А он вместо этого тратит время, приезжает и беседы с вами проводит. В следующий раз увидишь его – спасибо скажи, вежливо. Еще как-то Брендан на полицию нарывался?

– Пару раз ловили за превышение. Гонялся, типа, с дружбанами. Чуть права не отняли.

– Еще что-то?

Трей качает головой.

– А за что его не ловили?

Они смотрят друг на друга. Кел предупреждает:

– Я тебе сказал. Любая херня – и отбой.

Трей говорит:

– Иногда ворует у Норин.

– И?

– И еще кое-где по городу. Ничего такого крупного. Чисто поржать.

– Еще что-то?

– Не. Норин доло́жите?

– Да она знает уже, малой, – ехидно отвечает Кел. – Но не волнуйся, не скажу я ей ничего. Как у Брендана с вашим папкой?

Трей не дергается, просто смаргивает.

– Плохо.

– Типа?

– Ссорились.

– Спорили? Или физически?

Трей свирепо зыркает: какого черта Кел сует в это свой нос. Кел сидит, наблюдает, не мешает молчанию длиться, пока чуйка пацана тягает его в разные стороны.

– Ну, – в конце концов отвечает Трей. Лицо у него напрягается.

– Часто?

– Сколько-то.

– Насчет чего?

– Отец сказал, что Брендан паразит, захребетник. Брен ему: “На себя посмотри”. И иногда… – Подбородок у Трея дергается, но он продолжает. Свою часть сделки блюдет. – Чтоб отец не трогал мамку или нас кого-то. Когда отец бесился.

– Так, – говорит Кел, оставляя эту тему, – маловероятно, что Брендан подался к отцу.

Трей исторгает резкий, взрывной звук, напоминающий смех.

– Ни в жисть.

– Номер отцова телефона у тебя есть? Или электронный адрес? На всякий случай.

– Не.

– А Брендана?

– Номер знаю.

Кел открывает чистый листок в блокноте, передает Трею. Тот пишет старательно, крепко нажимая на ручку. Ветер снаружи все еще гуляет, громыхает дверью и протискивается в щели, студит им лодыжки.

– Смартфон у него? – спрашивает Кел.

– Ага.

Часок с этим номером в руках – и его технари на работе знали бы всё, что у Брендана на уме. У Кела никаких таких умений нету, ничего из их программного обеспечения и, разумеется, никакого права на это.

Трей возвращает блокнот.

– Пытался звонить? – спрашивает Кел.

За это огребает взгляд “во недоумок-то”.

– Каэшн. С городского, каждый раз, как мамки нету рядом.

– И?

Впервые за весь день у Трея на лице возникает эта жуткая, напряженная горестность. Держится из последних сил.

– Автоответчик.

– Так, – бережно отзывается Кел, – прямиком на автоответчик? Или все же звонит какое-то время?

– В первый день звонил. А потом сразу автоответчик.

Это, конечно, могло означать, что Брендана держат в заложниках злые мужики, не оставившие ему в застенке зарядку для мобильного. А еще это могло означать, что он, добравшись туда, куда хотел, завел себе новый номер. А еще это могло означать, что он повесился на дереве где-нибудь в горах и телефон продержался чуть дольше хозяина.

– Так, – повторяет Кел. – Пока вводных мне хватит, чтоб начать. Молодец.

Трей выдыхает.

– Не, – говорит Кел, – мы еще не закончили. Мне надо знать про то, как у вас все было, когда вы последний раз виделись.

Через секунду Трей вдыхает еще раз и собирается с духом заново. На этот раз требуется усилие. Вид у малого внезапно делается утомленный, под глазами круги – слишком он юн для всего этого, – но Келу довелось побеседовать со множеством детей, слишком юных для подобного, и ни один не оказывался в таких беседах по собственному желанию. Кел говорит:

– Двадцать первое марта, с твоих слов.

– Угу.

– Какой был день недели?

– Вторник.

– Отмотай на несколько дней назад. Происходит ли что-нибудь необычное? Брендан ссорится с мамой? С кем-то из приятелей? С мужиками в городе?

– Мамка не ссорится. Она не такая.

– Лады. С кем-нибудь еще?

Трей жмет плечами.

– Нинаю. Не говорил.

– Его не взяли на работу? Заикался о новой девушке? Домой пришел позже обычного? Ищем хоть что-то не похожее на привычный распорядок.

Малой задумывается.

– Он был немножко сам не свой в ту неделю, наверное. Типа злой. В тот день, когда ушел, ему было мировецки, вот что. Мамка сказала: “Ты шибко довольный”, а он ей: “А чего киснуть-то, по-любому у меня на это времени нет”. И все.

– Хм, – выдает Кел. План побега парня бы взбодрил, это точно. – Давай-ка теперь про двадцать первое. Начни с начала. Ты просыпаешься.

– Брена не вижу. Еще спит. Ухожу в школу. Возвращаюсь домой, он смотрит телик. Сажусь с ним. Чуть погодя он уходит.

– Во сколько?

– Где-то в пять. Птушта мамка позвала к чаю, а он сказал не, ему надо по делам, и ушел.

– На чем поехал? Машина, мотоцикл, велосипед?

– Ни на чем. У мамки есть машина, но он ее не брал. Мотоцикла у него нет. Пешком пошел.

– Сказал тебе куда?

– Не. По прикидкам, пошел к ребятам. На часы поглядывал, будто ему надо где-то быть.

Или успеть на автобус. Автобусы в Дублин и Слайго ездят по главной дороге, всего в паре миль отсюда, и хотя официальной остановки у них нет, Норин заверила Кела, что почти все шоферы – люди добрые, подбирают. Кел записывает: “Расписание автобусов 4–8 вечера, вт.”.

– Болтали о чем-нибудь, пока телик смотрели?

– О моем дне рожденья. Брен обещал купить мне годный велик, у меня только старый, гамно сраное, цепь заедает все время. Ну и про передачу по телику. Какое-то шоу с пением, не помню какое.

– Какой он был? В настроении? Не в настроении?

– Кабутта неймется ему. Все время болтает, хает, как люди поют. То на один край дивана сядет, то на другой. И тыркает меня, если не отвечаю.

– Для него это нормально?

Трей дергает плечом.

– Да вроде. Он вечно прыг да скок, как у скрипача локоток, мамка говорила. Но не прям так чтоб.

– А в тот день что было по-другому?

Малой теребит потрепанное место на коленке джинсов, прочесывает мысли в поисках подходящих слов. Кел заглушает порыв предложить Трею бросить это дело.

– Брен, – выжимает из себя Трей, – он баламут, в основном-то. Всегда ржачно с ним. Всем ржачно ваще-та… у нас с ним были шутки типа. Только наши с ним. Ему нравилось ржаку мне устраивать.

Кел понемножку понимает, что́ исчезновение Брендана значит для Трея. Малой, похоже, с тех пор ни разу не смеялся.

– Но в тот день он ржаку не устраивал, – говорит Кел.

– Угу. Ни разу. Такой же дерганый был, как на экзаменах. – Трей внезапно и резко хмурится. – Это не значит, что он собирался…

– Сосредоточься, – говорит Кел. – Во что он был одет? Будто в город собрался? Или как?

Трей задумывается.

– Да обычно. Джинсы, худи. Не как в город – не в парадной рубашке, ничего такого.

– Куртку брал?

– Бомбер только. Дождя не было.

– Сказал что-нибудь, когда собирается вернуться? “Поесть оставьте что-нибудь” или “Не ждите к ужину” – что-то в этом духе?

– Нинаю. – Лицо у Трея вновь напрягается. – Не помню. Хоть и стараюсь.

Кел продолжает:

– И он не вернулся.

– Ну. – Малой под паркой хохлится, будто ему холодно. – Ни в тот вечер, ни когда у меня школа назавтра кончилась.

– А раньше такое бывало с ним?

– Ну. Оставался у кого-то из дружбанов.

– То есть ты решил, что и в тот раз так.

– Сперва. Угу. – Вид у Трея осунувшийся, свернутый в себя – как у бездомных детей, на кого выливается гораздо больше жизни, чем они в силах впитать. – Мне и беспокойно не было.

– А когда стало?

– Через день после. Началось беспокойство. Мамка позвонила ему, да только трубку никто не снял. Еще через день обзвонила людей, не у них ли он. Да никто ж не видел. Даже в тот вечер, когда он ушел. Так говорили, по крайней мере.

– И в полицию она не звонила?

– Да толку-то говорить ей. – Вспышка чистой ярости в глазах у Трея застает Кела врасплох. – Сказала, он просто ушел, как мой па. Легавые с этим ничего не смогут сделать.

– Лады, – говорит Кел. Пишет цифру “1” возле имени Шилы Редди, обводит ее.

– Ищешь его, ищешь, – вдруг говорит Трей, – по всем дорогам, везде в горках. Дни напролет. Вдруг у него в яме нога застряла и он ее сломал, ну или как-то.

На миг Кел видит это – как малой, сгибаясь под ветром, пробирается по обширным склонам, заросшим вереском и болотной травой, среди валунов, покрытых мхом и лишайником.

– Есть причины, с чего б ему оказаться в горах?

– Он туда хаживал иногда. Чисто побыть одному.

Тут, конечно, не Скалистые, но Кел знает, что они достаточно большие и недобрые, чтоб забрать человека, если он оплошает.

– Вещи его осматривал?

– Ну.

– Нашел что-нибудь неожиданное? – Трей качает головой. – Что-нибудь пропало?

– Нинаю. Ни к чему было высматривать такое.

Взгляд малого резко соскакивает вниз, и Кел понимает, что́ Трей искал. Записку со своим именем на ней. “Вот куда я подался”, или “Я вернусь”, или хоть что-нибудь.

– Деньги нашел какие-то? – спрашивает.

От этого вопроса Трей опять срывается, горячий от гнева.

– Руки б не взяли.

– Я знаю, – говорит Кел. – Но нашел?

– Не.

– А ожидал? Брендан держит наличку в доме?

– Угу. Конверт, на самом дне его ящика со свитерами. Иногда выдавал мне пятерку оттуда, если срубал где-то. Видите? Знал, что я у него не сворую.

– И конверт был пустой.

– Ну.

– Когда ты там наличку видел последний раз?

– За пару дней до того, как Брен ушел. Я захожу, а он считает сидит на кровати. Сколько-то сотен, может.

И в тот же день, когда Брендан исчез, исчезли и его сбережения. Трей не дурачок. Никак не мог он упустить, на что это указывает.

Кел говорит:

– И ты думаешь, кто-то его похитил.

Трей закусывает губу. Кивает.

– Лады, – говорит Кел. – Есть ли кто у тебя на уме, на такое способный? Кто-то в округе опасен, кто уже, может, что-то мутное устраивал?

Трей таращится на Кела, будто на этот вопрос не существует ответа. Наконец пожимает плечами.

– Я не про всякое сраное фуфло типа магазинных воришек или самогонщиков. Кто-то кого-то тут похищал когда-нибудь? Ранил по-серьезному?

Еще одно пожатие плечами – на этот раз преувеличенное: “Мне-то откуда знать?”

– Кто-то, от кого мама велит тебе держаться подальше?

– Нытик Барри Молони. Старается уговорить пойти с ним – за конфеты, а если говоришь нет, то хнычет.

– С тобой он так пытался?

Трей презрительно выдувает воздух уголком рта.

– В детстве.

– А ты что?

– Деру дашь, да и всё.

– А Брендан – у него с этим мужиком были неприятности в детстве? Или у остальных твоих братьев и сестер?

– Не. Нытик Барри не… – Губы кривятся от отвращения. – Он убогий. Люди в него кидают всякое.

– Еще о ком-нибудь тебя предупреждали?

– Не.

Кел кладет ручку, откидывается на стуле, разминает шею, пострадавшую от сна на матрасе.

– Давай, малой, выкладывай начистоту, – говорит. – Откуда ты взял, что твоего брата похитили? Утверждаешь, что никто с ним разборок не устраивал, ни в какие нехорошие дела он не лез, обычный парень. С чего ты так уверен, что он не просто сбежал?

Трей произносит с несокрушимой уверенностью:

– Он бы так не стал делать.

Кел давным-давно достиг точки, в какой эти слова сообщали ему усталость от всего человечества. Все невинные говорят так – и верят в это до победного, вплоть до того мига, когда дальше уже никак. Мой муж ни за что не поступил бы так с нашими детьми; мой ребенок не вор. Келу кажется, что надо бы встать где-нибудь на углу и выдавать всем предупреждения на листках бумаги, где было бы написано: “Кто угодно способен на что угодно”.

– Лады, – говорит он. Закрывает блокнот и собирается по привычке сунуть его в нагрудный карман, но осознает, что нагрудного кармана у него нет. – Посмотрим, куда нас это заведет. Как ты добираешься отсюда к себе?

От этого вопроса Трей опасливо мотает головой.

– Мимо Марта Лавина где-то с милю, а потом дорога поворачивает вон туда, в горку. Мы живем там в паре миль. А что?

– Мама твоя знает, что ты сюда ходишь?

Трей качает головой, что неудивительно.

– Никто, – говорит.

Кел не настолько в этом уверен, если учесть обзор, открывающийся Марту на Келов двор, но решает об этом даже не заикаться.

– Пока что, – говорит, – пусть так и остается. Поэтому, если я объявлюсь у твоего дома и навещу твою маму, мы с тобой не знакомы. Можешь так?

Трей совершенно не в восторге от мысли, что Кел заявится к ним на порог.

– Ты хочешь, чтобы я этим занялся, или нет? – спрашивает Кел.

– Угу.

– Значит, делай, как велено. Я знаю, что и как. А ты нет.

Трей признает это и кивает. Выглядит он выжатым и ослабшим, будто ему только что удалили зуб без обезболивания. Говорит:

– Вот так вы это делали, когда легавым были?

– Примерно.

Трей наблюдает за ним и прокручивает происходящее в голове, там, за серыми глазами.

– Как вышло, что вы легавым стали?

– Тогда казалось, что это надежная постоянная служба. Мне как раз такое требовалось. – Алисса уже была на подходе, а в пожарной части вакансий не нашлось.

– У вас отец легавый?

– Не, – отвечает Кел. – Отец у меня постоянством не отличался.

– Чё делал?

– То-сё понемножку. В основном разъезжал везде, торговал всяким. Некоторое время пылесосами. Одно время продавал туалетную бумагу и моющие средства – фирмам. Говорю ж, непостоянно у него все было.

– Но в легавые вас взяли.

– Конечно. Им-то что, да хоть козлом залетным он у меня будь, лишь бы я службу свою исполнял.

– Здорово там было?

– Иногда, – говорит Кел. Его отношение к службе, поначалу чистосердечное и пылкое, постепенно стало до того запутанным, что он предпочитает о ней не думать. – Похоже, Брендан хорошо сечет в электричестве. Он какую-нибудь халтуру на стороне брал – срубить чуток бабла?

Трей, кажется, сбит с толку.

– Ага. Бывало. Починить что-нибудь типа.

– Он бы мог проводку в этом доме переделать, если бы мне понадобилось?

Трей смотрит на него так, словно Кел утратил рассудок.

– Тут не то что в те деньки, когда у меня бляха имелась, – поясняет Кел, – и можно было лезть к людям с любыми вопросами. Если предстоит ошиваться по округе и заговаривать о твоем брате, мне нужен повод.

Трей осмысляет.

– Он чинил проводку у нас в гостиной. Его ж нету, ну. Люди знают.

– Ага, но я-то могу и не знать, – говорит Кел. – Я пришлый, еще не сообразил, кто тут кто. Вот услышал я, что упомянули парня, который электричеством занимается, – откуда мне знать, где он есть и где его нету?

Впервые за весь день на лице Трея возникает улыбочка.

– Будете тупого из себя ломать, – догадывается он.

– Как считаешь, получится?

Улыбка делается шире.

– У вас – запросто.

– Умник тоже мне, – говорит Кел, но радуется, что удалось согнать с лица у малого хмарь. – А теперь вали давай. Пока мама твоя не заинтересовалась, куда ты делся.

– Она не.

– Значит, пока я не передумал.

Малой проворно слетает со стула, но попутно лыбится Келу, чтобы показать, что ему хоть бы хны. Принимает как должное, что Кел не отступится, раз дал слово. Келу это кажется одновременно и более трогательным, и более пугающим, чем он допускал.

– Можно я завтра приду? Узнаю, что выяснили.

– Есусе, малой, – говорит Кел. – Дай мне время. Давай ты не будешь ничего ожидать по крайней мере неделю или две. А может, и вообще.

– Ага, – говорит Трей. – Можно я все равно приду?

– Ага, валяй. У тебя свидание с бюро и зубной щеткой.

Трей кивает – одиночный решительный дёрг, дает понять, что отношение к этому серьезное.

– Приходи после обеда, – говорит Кел. – Мне утром надо по делам.

У малого ушки на макушке.

– Куда пойдете?

– Меньше знаешь – крепче спишь.

– Я хочу делать что-нибудь.

Он весь на взводе и искрит энергией, чуть ли не подпрыгивает на месте. Келу он таким нравится, но в то же время его от этой живости коробит. Уже почти не сомневается в том, что́ обнаружит. С Бренданом тут хрестоматийный побег, соответствует по всем пунктам: скучающий, не находящий себе места, не преуспевающий пацан с говенной домашней жизнью, без работы, без девушки или близких друзей, какие могли бы его укоренить, никаких карьерных планов, в краю, где не предлагается ни перспектив, ни развлечений. На другой же чаше весов вроде бы ничего: никакой серьезной уголовщины, никаких серьезных уголовников в друзьях, никаких психических расстройств – ничего. Кел допускает пятипроцентную вероятность несчастного случая, пятипроцентную – самоубийства, девяносто процентов – собрался и свалил. Ну, может, восемьдесят девять процентов, что собрался и свалил, а один процент – что-то другое.

– Лады, – говорит он. – Ты проверь, не пропало ли что из вещей брата. Вы в одной комнате с ним?

– Не. Он с Лиамом.

– А кто с кем еще?

– Я с Мэв. Аланна с мамкой.

И Шила ее не отселила. Оставила место Брендана за ним – даже полгода спустя. Это подсказывает Келу, что она сказала Трею правду: считает, что Брендан удрал и вернется. Вопрос лишь в том, просто ли это надежда или у Шилы есть причины так думать.

– Хм. Лиаму четыре, верно? – спрашивает Кел. – Он заметит, если ты полезешь разнюхивать. Подожди, пока не уйдет на улицу играть или еще как-то. Если не улучишь подходящее время, оставь до следующего дня.

Трей одаряет Кела взглядом “ну естественно”. Застегивает парку. Резкий ветер все еще гремит входной дверью, пытается ворваться, не сдается.

– Поищи всякое типа зарядки от Бренданова телефона, – говорит Кел, – или его бритвы. Такое, что можно рассовать по карманам, – что он бы хотел забрать с собой, если б собирался куда-то на пару дней. Если у него был ранец или рюкзак – проверь, на месте ли. То же касается одежды – если знаешь, какая у него водилась.

Трей вскидывает взгляд, бросив возиться с молнией на куртке, мгновенно настораживается.

– Вы думаете? Что он куда-то зачем-то собрался, а его там взяли?

– Я ничего не думаю, – отвечает Кел. – Покамест. – Внезапно на него накатывает это ощущение, которое случается вновь и вновь с тех пор, когда Трей был еще неизвестной величиной и Кел решал, как с ним поступить, – глубокое осознание просторов глухомани вокруг дома, чувство, что тебя окружает бескрайняя незримая паутина, где одно неловкое движение способно встряхнуть нечто столь удаленное, что Кел его еще даже не углядел. – Ты уверен во всем этом, малой. Так? Потому что если не уверен, сейчас самое время сообщить мне об этом.

Трей закатывает глаза так, будто Кел только что велел ему доедать брокколи.

– До завтрева, – говорит малой, набрасывает капюшон и уходит во тьму.