В ста верстах от Тифлиса, на крутых отрогах Холодных гор, являющихся ответвлением Главного Кавказского хребта, на манер орлиного гнезда, расположился небольшой кахетинский городок, где жила моя семья. В то время Закавказье пересекала лишь одна железнодорожная магистраль от Батума до Баку, и Кахетия была связана с Тифлисом шоссейной дорогой, по которой ездили либо «на перекладных», либо «на долгих», либо в почтовых дилижансах. Последним способом чаще всего пользовался мой отец, когда ему приходилось ездить в нашу «град столицу» по службе или затем, чтобы отвезти нас, детей, в учебные заведения, в которых мы проходили курс. В одну из таких поездок на промежуточной станции свободное место в нашем отделении занял священник-грузин. Как водится в дороге, вскоре завязалась беседа, и отец мой осведомился, зачем он едет в Тифлис.

«Да вот, еду повидать батюшку о. Иоанна Кронштадтского. Услышал о его путешествии по Кавказу и узнал, что он пробудет с неделю, а то и более, в Тифлисе. Не могу упустить такого случая вновь повидать моего благодетеля», – отвечал священник.

Признаться, в те годы я, хотя и слышал, быть может, дома имя о. Иоанна, но, по своему малолетству, не обращал особого внимания на разговоры старших и теперь, в дороге, впервые с интересом выслушал бесхитростный рассказ, поразивший и взволновавший мое детское воображение настолько, что я до сих пор не могу забыть его.

«Несколько лет тому назад, – рассказывал отцу наш случайный попутчик, – привелось мне поехать в Санкт-Петербург. Сын мой окончил в Тифлисе семинарию одним из первых, но в Духовную Академию идти не пожелал, а решил держать конкурсный экзамен в Технологический Институт. Захотелось и мне хоть раз в жизни побывать в столице: вот и поехали мы, старый да малый, из нашего медвежьего угла в современный Вавилон. Сначала все было ладно: экзамен сын выдержал, в конкурс попал и был принят в Институт. Я осмотрел все достопримечательности и со спокойным сердцем собирался восвояси; оставалось только внести за обучение сына и снабдить его соответствующей суммой на обзаведение и прожитие, пока не смогу ему выслать из дому новое подкрепление.

Так вот тут-то и начались мои мучения. Жили мы с сыном в скромной комнатке студенческих меблирашек в районе Забалканского проспекта. Деньги я держал на дне чемодана, старого, но солидного, с надежным замком. А денег на всю эту историю, включая и мое возвращение к родным пенатам, надо было рублей около пятисот, и берег я их, как зеницу ока. Можете себе представить мои удивление, испуг и горечь, когда, открыв чемодан дней за пять до моего предполагаемого отъезда, денег этих я не нашел. Пропали, из запертого чемодана пропали… Хозяин меблированных комнат в ужас пришел, сам в полицию заявил, прислугу допрашивал, обыски делали… Все напрасно. Не иначе, как “специалисты” дело это сработали.

А положение мое было отчаянное. В Петербурге знакомых ни души. Доехать до дому не на что, да и сына оставить без гроша в чужом городе тоже нельзя. Бегал в Консисторию, в Святейший Синод, нигде сочувствия не встретил. Да, может быть, и не верили мне… Совсем я пал духом.

Пошел в Казанский собор. Помолился Владычице. Поплакал. Наведался еще раз в Синод. А там чиновник один, дай Бог ему здоровья, и говорит: “Вы, батюшка, напрасно к нам ходите. Ничего вы тут не получите. Вашему делу, если кто поможет, так это только один протоиерей Иоанн Сергиев”.– “Какой такой?” – спрашиваю. “Ах, да, вы ведь не здешний, не слыхали еще о нем, – отвечает. – Это настоятель Андреевского собора в Кронштадте. Поезжайте к нему, он, наверное, не откажет вам в помощи”.

Ухватился я за этот совет, как утопающий за соломинку. В тот же вечер поехал в Кронштадт, пошел в собор к ранней обедне. Собор огромный. Народу видимо-невидимо. Стал в уголочке, на сердце кошки скребут. Вышел о. Иоанн на амвон такой благостный, светлый. И в соборе сразу точно светлее стало. Ушел он за Царские врата, смотрю, служка идет и прямо ко мне: “Пожалуйте, батюшка, в алтарь. Отец настоятель вас просит”. Меня даже в жар бросило. Пришел я в алтарь, о. Иоанн меня встретил, ласково так, и после обычного приветствия просит меня сослужить ему: “Сослужи мне, – говорит, – отец Ражден”. Понимаете, так и говорит, отец Ражден, прямо по имени, а ведь имя-то такое… грузинское… в русских-то святцах его не всегда найдешь, а он сразу, внятно так: “отец Ражден” (Ражден – святой Грузинской Церкви, память его 3-го августа). Я чуть сознания не лишился, так это меня поразило. Но, однако, спросить его не решился. Вижу, святой он… Ну, пошел в ризницу, облачился и служил с ним, и ничего не думал, и о деле своем забыл…

Только потом, уже после обедни, когда повел меня батюшка показывать свой странноприимный дом, где он обходил больных, благословлял, ободрял, молился над некоторыми, оделял кое-кого деньгами, – мелькнула у меня мысль: “Как же я скажу ему о своем горе?”, – и не решался я да и некогда было, по правде сказать, батюшку-то рвали прямо на части.

Наконец, кончил он обход: собрались мы уходить оттуда, а в передней навстречу нам какой-то грузный мужчина, купец, должно быть, увидел батюшку, и навстречу нам, бух ему в ноги: “Спасибо, – кричит, – отец родной, выздоровела-то дочь моя, выздоровела, все профессора диву дались…” Отец Иоанн его поднимает, а он ему конверт сует: “Вот вам, батюшка, на добрые дела…”

И что же вы думаете? Батюшка взял, повернулся ко мне, улыбнулся, да и говорит: “Отец Ражден, а это я думаю, вам сейчас нужнее, чем мне”, – и передает мне тот конверт. А мужчина-то как закричит: “Батюшка, что вы делаете, ведь там пятьсот рублей, я ж на добрые дела…” Отец Иоанн строго посмотрел на него и твердо так говорит: “Ну да, на добрые дела. А почему ж ты думаешь, что они даны не на доброе дело?” Мужчина смешался, а я свое состояние и передать вам не могу, совсем в забвение чувств пришел… Только и очнулся от батюшкиных слов: “Ну, пойдемте ко мне, отец Ражден, чаю напьемся”.

Нет, он – святой, – убежденно закончил рассказчик, – провидец. И по имени назвал… и ни о чем не спрашивал… и сумма ровно та, что нужна была… Как же мне было усидеть теперь в деревне и не повидать его еще раз, не поблагодарить? Ведь сын-то мой давно инженер, в Юзовке служит…»