Походив ещё немного вокруг склада, Акуцу решил поехать к родителям.

На чисто убранном кафельном полу прихожей не было ничего, кроме сандалий и подставки для зонтиков. Запах родного дома подействовал успокаивающе.

— Я дома.

Акуцу поставил сумку на обновлённый два года назад пол гостиной. На его глухой голос из кухни откликнулась Кэйко — его мама.

— Я же приготовила тебе тапочки.

«Да, маму прежде всего волнует, что у меня на ногах», — усмехнувшись, подумал Акуцу и опустился на приятный на ощупь плюшевый диван. На стоящем рядом столике лежало несколько журналов «Кукольные дома в японском стиле». Вот уже несколько лет это было страстным увлечением отца.

— Он ведь давно к этому пристрастился? — Акуцу с участием в голосе показал на журналы.

Сощурившись — так, что морщинки в уголках глаз стали более заметными, — мама кивнула. Складки и морщины у носа и губ напомнили Акуцу о её возрасте.

На кухне, где стоял сильный запах лука, мама быстро резала продукты. Акуцу предложил свою помощь, но в ответ услышал: «Ещё не дай бог палец порежешь, так что сиди уж». На обеденном столе стояла газовая горелка, на которой располагался чёрный железный котёл набэ. Мама, узнав, что придёт Акуцу, решила приготовить его любимое блюдо сукияки.

— А, ты уже пришёл…

Держа в руках карманный электрический фонарь, вошёл отец — Масаси. Худощавый, он вечно сутулился и, как обычно, был одет во фланелевую рубашку, заправленную в брюки.

— Мать, у нас пальчиковые батарейки есть?

— По-моему, закончились. — Мама отвела взгляд от разделочной доски. — Отец, переложи, пожалуйста, в тарелку вермишель конняку.

Тот, кивнув, пошёл на кухню.

Глядя на родителей, молча занимавшихся подготовкой ингредиентов для сукияки, Акуцу подумал, какими спокойными они выглядят. Как только начинаешь работать, кажется, что ход времени ускоряется, а ведь родителям уже по 65…

Отец, работавший в аптеке рядом с многопрофильной больницей в двадцати минутах езды на машине от дома, за исключением дней, когда ему приходилось задерживаться на работе, или вечеринок накануне Нового года, ужинал дома. Он любил бывать один: неподвижно сидел перед доской для игры в го или внимательно смотрел по телевизору передачи про рыболовство. Акуцу считал, что отец никогда не говорил дома о работе потому, что на рабочем месте сдерживал себя. Он тщательно выполнял свои обязанности, но сверх этого ничем не интересовался. Абсолютно в духе отца было, например, активно участвовать в обучающих семинарах и при этом иметь очень скудные знания об имеющихся на рынке лекарствах. В этом смысле изготовление японских кукольных домиков по определённому шаблону было для него самым подходящим хобби. Когда ему исполнилось 60 лет, он стал работать по контракту, а в прошлом году, достигнув 65, ушёл со службы. Раньше мама время от времени работала на полставки, а теперь, занимаясь домашними делами, одновременно рассматривала не предназначенные для жизни дома, созданные мужем.

— Как ты съездил в Англию? — промывая откинутую в дуршлаг лапшу конняку, спросил отец. — Спасибо за чай. Вкусный.

Речь шла о чае, привезённом в подарок. Акуцу вспомнил выражение лица Тории, тыкавшего кончиком ручки в картонную коробку, и тут же ощутил терпкий вкус чая.

— Все неприветливые, будто сговорились. Даже в ресторанах многие выглядят угрюмо.

— Почему же? Ведь, улыбаясь, они привлекут больше посетителей.

Резавшая грибы-вёшенки, мама удивлённо улыбнулась.

— Эйдзи, достань пиво, — попросил отец.

Встав с дивана, Акуцу направился к холодильнику, достал две банки пива, стеклянный чайник с пшеничным чаем для мамы и поставил их на стол. Куски говядины с мраморными прослойками выглядели потрясающе и были такими яркими, что хотелось их сфотографировать.

— Какое хорошее мясо…

— Не говори. Как увидел, влюбился с первого взгляда, — гордо произнёс отец. Ради сына, который не так часто радовал родителей своими визитами, он специально ездил за мясом в Санномию. Акуцу поблагодарил отца и налил ему пива.

— Ну что, начнём?

По команде отца началось приготовление сукияки. Мама налила в набэ масло и опустила туда большие куски говядины. Посыпанное сахаром и залитое соевым соусом, мясо аппетитно зашипело, и Акуцу буквально заурчал от удовольствия. Мама положила первый кусок в его пиалу, где было разбито сырое яйцо, и он тут же отправил его в рот. Ощущение мягкости и сладости в сочетании с вязкостью сырого яйца было настолько изумительно, что он застонал от восторга.

— О, как же вкусно…

Глядя на довольного сына, родители в один голос повторяли: «Ешь, ешь побольше». И хотя ему уже исполнилось 36 лет, Акуцу было приятно, что с ним обращаются как с ребёнком.

Говорили в основном о сезонных блюдах и о детях родственников. Но особенно оживился разговор, когда заговорили о Го, сыне старшей сестры Акуцу. Двухлетний племянник, хоть ещё и плохо, но уже начал соединять слова и выражать свои желания.

— Всё-таки девочки развиваются быстрее… Го-кун только повторяет: «Сэнбэй, дедушкин сэнбэй», — с улыбкой рассказывала мама о своём внуке.

— Надо бы съездить к сестре, давно не был…

— Съезди, поиграй с Го-куном. Аой тоже иногда надо отдыхать от сына, а то она постоянно в напряжении.

Сестра четыре года назад вышла замуж за служащего из Осаки и ушла из компании, занимающейся организацией международных конференций и научных симпозиумов. Хотя жила она не очень далеко от Акуцу, но из-за занятости они не виделись уже больше полугода.

Родители всегда были далеки от политики, культуры, искусства и интересовались лишь повседневной жизнью. Акуцу помнил, что в подростковом возрасте ему было довольно скучно с сестрой, старше его на три года. Однако когда у неё появился ребёнок, а сам он начал работать в отделе культуры, куда всегда мечтал попасть, ему стала понятна ценность спокойной жизни.

Будучи студентом, Акуцу ошибочно считал, что звание журналиста газеты «Дайнити» само по себе уже является брендом. Он верил, что если только ему удастся попасть туда, все будут ему завидовать. Однако на его первом месте службы, в редакции в Химэдзи, он был репортёром в полиции и окружном суде, из-за ночных и утренних дежурств постоянно недосыпал, отказы влекли за собой недовольство начальства, а попытки войти в кабинеты следователей, куда вход был запрещён, заканчивались возмущёнными криками. Но Акуцу, когда над ним насмехались адвокаты, в офис которых ему случалось заходить, чтобы забрать жалобы, или когда его гоняли информаторы, бывшие якудза, научился в ответ глупо улыбаться. Сейчас ему казалось, что в том, что он жил, задавив себя, он, наверное, ничем не отличался от своего отца.

Через три года Акуцу, перейдя работать в филиал в Киото, сначала опять носился по различным подведомственным полицейским службам, после этого ненадолго вернулся к спокойной жизни, занимаясь написанием статей про университеты и про путешествия, и в конечном итоге снова попал в первый и третий отделы расследования главного управления префектурной полиции Киото. Тогда он всерьёз задумался о том, чтобы уволиться вчистую. По счастливой случайности, через полгода произошла ротация, и Акуцу в течение трёх лет проработал в отделе городских новостей осакского филиала. Девушка, с которой он начал встречаться, когда работал в Киото, ушла из-за его занятости и отсутствия перспектив семейной жизни. В общем, будущее выглядело довольно мрачно.

Когда пять лет назад Акуцу попал в отдел городских новостей, ему был всего 31 год, но он уже чувствовал себя утомлённым. Однако с тех пор самым большим несчастьем, которое ему пришлось испытать, были два неудачных романа. Акуцу считал, что даже если ему придётся продолжать прозябать в отделе культуры, по крайней мере, это возможность беззаботно проводить время в провинциальной редакции. Иногда в барах ему задавали вопросы: «Почему ты стал журналистом?», «Что ты хочешь сказать миру?», но он научился умело уходить от ответа. И хотя родительский дом не был моделью его идеального дома, он, как примерный сын Акуцу Масаси, сейчас получал удовольствие от тающего во рту мяса.

Ему отнюдь не претила идея жить так же, как отец. Район Китаку в Кобэ… Хотя он находился в черте города, но готовый дом площадью 50 цубо стоял неподалёку от горы Рокко, в очень живописном месте. Конечно, время накладывало на него свой отпечаток, однако если один раз в несколько лет проводить частичный ремонт, то жаловаться будет не на что.

— Эй-тян, ты же завтра едешь в командировку в Токио? Когда тебя уже освободят от этого дела? — Кэйко, как и все матери, больше всего беспокоилась о здоровье сына.

Акуцу, глотнув пива, покачал головой.

— Проект должен завершиться в конце года, поэтому нужно будет поднапрячься, и тогда освобожусь. Мне действительно не повезло…

— Кстати, мы же переехали в этот дом как раз в год, когда произошло всё это с «Гинга-Мандо».

Отец произнёс эти слова без всякого умысла. Мама, словно что-то припомнив, кивнула в знак согласия с мужем.

— Рядом с общественным центром тогда была дешёвая кондитерская. Сейчас-то её уже нет… Ты часто покупал там сладости «Мандо». Помню, как я испугалась, когда всё это случилось…

— Я вот совсем не помню. А что-то ещё у вас в памяти осталось?

Родители задумались.

— Знакомый друга подрабатывал на заводе «Мандо»; так его уволили за то, что отравленные сладости раскладывал, — с сочувствием в голосе сказала мама.

— Да, это была неплохая задумка — писать письма на кансайском диалекте, — с удовольствием добавил отец.

Акуцу упомянул, что угрозы получали шесть компаний. Родители, словно пытаясь вспомнить, чуть слышно говорили: «Да, наверное».

Хотя всё это произошло в Кансае, вероятно, для обычных людей те события уже покрылись пылью времени. С другой стороны, Акуцу представил немого свидетеля тех событий — стоящий на берегу реки Кагава склад с инвентарём для борьбы с наводнениями — и в который раз подумал, что дело «Гин-Ман» — совершенно реальное преступление. Что же в нём так зацепило его? Акуцу не находил объяснения тому состоянию возбуждения, в котором находился.

Он одним махом выпил полстакана пива, и в нём снова проснулся журналист. «Ну что ж, завтра в Токио… Удастся ли что-нибудь раздобыть?»