ГЛАВА ПЯТАЯ
ОТ БИТВЫ ПРИ МАРНЕ ДО ПЕРВОГО СРАЖЕНИЯ ПРИ ИПРЕ, СЕНТЯБРЬ-ОКТЯБРЬ 1914
По мере того как день за днем ведение боевых действий в условиях позиционной войны принимало все более изощренные формы, мне становилось все яснее и яснее, что современное оружие предоставляет гораздо большие возможности обороняющейся стороне, чем наступающей… И в силу этого, постепенно и смутно, я начинал осознавать, что может ждать нас в будущем.
Фельдмаршал виконт Френч Ипрский (позднее 1-й граф Ипрский), по поводу битвы при Эне, «1914»
После знакомства с условиями, в которых соединения БЭС отступали из Монса и Ле-Като, необходимо хотя бы вкратце ознакомиться с общим положением дел на Восточном и Западном фронтах, особенно если учесть, что на фоне главных сражений этой все расширяющейся войны британская армия представляла собой лишь небольшую группировку, действующую на одном и ограниченном участке фронта. На Восточном и на Балканском фронтах русские и сербы действовали с такой решительностью, которая приводила в ужас немцев и австрийцев, напавших на них. Германское командование надеялось, что до падения Франции на этих фронтах не будет вестись активных боевых действий. Однако сербы наносили ощутимые потери австрийцам, а русские перешли к активным боевым действиям с такой скоростью, которой никто от них не ожидал. К 20 августа их вооруженные силы продвинулись глубоко на территорию Восточной Пруссии, и две полнокровные армии двигались на Кенигсберг.
Верховное командование незамедлительно сняло с должности генерала фон Притвица, который командовал немецкими войсками на востоке, и назначило на его место генерала Пауля фон Гинденбурга, которого для этой цели пришлось отозвать из отставки. На должность начальника штаба последний взял генерал-майора Эриха Людендорфа, офицера, имя которого стало известно после взятия Льежа. В том случае, если этим двум военачальникам не удастся быстро изменить развитие событий на востоке, Мольтке готов был отправить им на помощь крупные силы с Западного фронта, где план Шлиффена все равно уже распадался на части. Провал главного военного плана немцев все еще не был очевиден для французского командования, которое видело только то, что их План XVII гибнет под дулами немецких пушек и что их собственные армии постоянно отступают, не говоря уж о том чтобы вторгаться в пределы Германии.
Но это отступление, каким бы угнетающим оно ни было для солдат, что, не зная отдыха, шли по дорогам то под лучами палящего солнца, то под потоками внезапных гроз и ливней, оно по крайней мере позволяло французским армиям действовать как единое целое. Бельгийская армия также не понесла практически никаких потерь, и теперь она отошла на запад, в крепости, защищавшие подступы к Антверпену. Здесь ее командиры намеревались отбиваться от наступающих немцев до тех пор, пока не придет помощь от британских и французских союзников. И в целом складывающаяся картина тоже не была лишена ярких пятен. И в Эльзасе, и в Лотарингии французы отступали в упорных боях, заставляя противника сражаться за каждый метр отвоеванного пространства. В это же время генералы Рюфе и Лангль де Кари в центральной части франко-германского фронта перестраивали свои соединения для нанесения контрудара. Армия генерала Ланрезака отступала от рубежей на берегу Мааса. Корпуса БЭС, которые отступали вместе с ее левым флангом, испытывали сильное искушение найти сомнительную защиту на рубеже укреплений Мобежа. Несмотря на то что они постоянно отступали, англо-французские силы по-прежнему оставались реальной вооруженной силой, выступавшей объединенным фронтом против общего противника.
Что же касается германских армий, действовавших на западном фланге, там такого единства не было. Тот «блокирующий удар», который был нанесен Клуку в Ле-Като, спутал последнего, и, полагая, что английские войска в дальнейшем будут отступать в направлении Амьена и далее к берегу моря, тот двинул свои войска в этом направлении. Это привело к тому, что немецкая I-я армия потеряла тактическую связь со 2-й армией Бюлова справа от нее, и на стыке этих армий образовался разрыв. Этот разрыв привлек внимание генерала Хейга, и он, в свою очередь, обратил на него внимание Ланрезака. Несмотря на то что отступление продолжалось, 28 августа Хейг отправил офицера связи в ставку Ланрезака с сообщением, в котором он отмечал, что наступление армии Клука в юго-западном направлении открывает его незащищенный левый фланг, создавая удобные условия для нанесения контрудара. Хейг также обещал, что, если Ланрезак захочет нанести подобный контрудар, его 5-й армии будет оказана поддержка силами I корпуса БЭС. Поскольку Жоффр уже отдал Ланрезаку приказ атаковать Клука, французский генерал охотно согласился на предложение Хейга.
Но тут возникло неожиданное препятствие. Хейг не поставил в известность Френча об этой своей инициативе, и теперь он должен был объяснять Ланрезаку, что участие I корпуса в операции находится в зависимости от решения вышестоящего руководства. Однако Френч не дал «добро» на участие Хейга в предстоящей операции, и Ланрезаку пришлось наносить удар в одиночку. «Я в первый раз почувствовал, что здесь мы не правы, — пишет в своем дневнике лейтенант Спирс, английский офицер связи при французской 5-й армии. — До этого командование БЭС постоянно выражало свое недовольство тем, что Ланрезака невозможно заставить наступать. Теперь, когда он был близок к тому, чтобы сделать это, не нашлось такой силы, которая смогла бы побудить британские войска выступить во взаимодействии с ним».
Неприятный осадок от их первой встречи по-прежнему был жив в памяти фельдмаршала Френча, но на этот раз его решение было мотивировано приказами Китченера, которые требовали от него хорошо подумать, прежде чем принять решение «об участии в любых ударных операциях, которые будут проводиться без массированного участия французских войск и в которых вверенные вам соединения могут оказаться незащищенными перед ответным ударом».
Приятно отметить, что в последующем сражении Ланрезак руководил своей армией с большим искусством и отменной выдержкой. На стыке между его 5-й армией и 4-й армией под командованием Лангль де Кари существовал некоторый разрыв, и как только Ланрезак под Сен-Квентином направил свои полки на армию Клука, германская 2-я армия нанесла удар по правому флангу 5-й армии у города Гиз. Ланрезак бесстрашно развернул свои войска и нанес сокрушительное поражение 2-й армии в сражении, которое позже было названо «битва при Гизе». Действуя на фронте протяженностью 25 миль (40,5 км), Ланрезак смог отбросить противника на три мили (около 5 км) в глубину. Командующий 2-й германской армией генерал фон Бюлов обратился за помощью к Клуку, и тому пришлось ее оказать. Именно эти боевые действия в период 29–30 августа и вынудили генерала фон Клука оказаться от главного положения плана Шлиффена, согласно которому немецкие войска должны были повернуть на восток только тогда, когда они окажутся южнее Парижа. Вместо этого, в силу необходимости оказать помощь своему коллеге Бюлову, он повернул на восток, будучи севернее французской столицы, и таким образом обнажил свой правый фланг для атак французских армий, сконцентрировавшихся теперь к югу от Марны.
Победа при Гизе изрядно приободрила Жоффра, однако время для решающего контрудара еще не пришло. Французские армии на западном участке фронта и соседствующие с ними подразделения БЭС по-прежнему не могли установить позиционного равновесия, и немецкие войска продолжали наступать, хотя теперь и с меньшей скоростью. 29 августа, пока французы сражались под Гизом, британские войска смогли получить передышку, и в этот день Жоффр нашел время нанести визит к фельдмаршалу Френчу в его новой ставке в Компьене. Целью этого визита было убедить фельдмаршала в необходимости более тесного взаимодействия БЭС с левым флангом французских войск. Жоффр покинул ставку без особой надежды на то, что главнокомандующий английской армии разделяет его точку зрения.
К 1 сентября положение англо-французских войск на Западном фронте было критическим. На восточном участке фронта немцы отразили атаки французов по всей линии франко-германской границы. В то же время правое крыло германских армий, пусть и ценой больших потерь, вынудило постоянно отступать левое крыло французских войск и оба корпуса БЭС. Теперь германские армии на этом участке фронта стремительно продвигались в южном и в западном направлениях, и, несмотря на победу, одержанную французами при городе Гиз, казалось, нет такой силы, которая смогла бы остановить их стремительное продвижение к Парижу.
Но в этой тревожной картине были и кое-какие приметы, вселявшие надежду. И французские, и британские солдаты, которые откатывались к рекам Уаза и Сомма, были измотаны. Но точно так же измотаны были и немецкие солдаты, что преследовали их. При этом, несмотря на все неистовство, с которым немецкие инженеры-путейцы пытались восстановить железные дороги в Бельгии и Франции и связать их с железными дорогами Германии, германские армии оказались оторванными от своих служб тыла. Кроме того, потери и неудачи немцев на Восточном фронте вынудили Мольтке отдать приказ о переброске двух корпусов в Восточную Пруссию, что неминуемо привело к ослаблению его сил на Западном фронте. Какое-то количество немецких войск было отвлечено на блокаду Антверпена, а также на осаду крепости Мобеж, которая не сдавалась до 6 сентября. Еще часть войск отвлекалась для охраны и для несения гарнизонной и караульной службы в каждом населенном пункте и на каждой переправе, захваченных немцами к западу от Рейна. И, таким образом, мало-помалу таяла энергия германского удара по Франции.
Удар, нанесенный 29 августа французской 5-й армией под Гизом, явился очень неприятным испытанием для немцев, и он позволил БЭС благополучно отойти и занять позиции вдоль следующего речного рубежа — реки Эны, к которой они вышли 30 августа. В этот день немецкие армии на востоке разбили русских под Танненбергом, это была одна из крупнейших побед германского оружия в той войне, и она принесла славу Гинденбургу. Но на другом участке Восточного фронта австрийцы, которые начали наступление против русских войск в Галиции и в Польше, были отброшены русскими армиями и вынуждены отступить примерно на 200 миль (примерно на 320 км), потеряв при этом 300 000 человек. И 31 августа, в то время как чаша весов на востоке склонялась то вправо, то влево, фельдмаршал Френч взорвал свою бомбу под зданием англо-французского союзничества на западе.
После того как закончилось Пограничное сражение и стали ясны масштабы немецкого вторжения, генерал Жоффр всю прошедшую неделю был занят усилением левого крыла своего фронта, которое, как это теперь стало ясно ему, оказалось наиболее слабым звеном в его стратегии. Крайнее левое положение на этом крыле занимали части БЭС. Непостоянство характера Френча и его непредсказуемое поведение отнюдь не добавляли Жоффру уверенности. Французский главнокомандующий, вполне естественно, хотел, чтобы все войсковые соединения на этом наиболее опасном фланге находились под его прямым командованием. Твердости характера ему было не занимать, и Жоффр начал формировать новую армию, ослабляя при этом правое крыло и перебрасывая оттуда части и соединения на левый фланг фронта. Формирование и командование этой новой — 6-й — армией поручалось генералу Монури, и ей предписывалось занять оборону на левом фланге линии фронта, за позициями БЭС. Формирование 6-й армии происходило севернее Парижа А между тем подразделения БЭС продолжали свое отступление под лучами палящего летнего солнца. Среди отступавших были и солдаты вновь сформированного III корпуса, который был создан на базе измотанных в боях подразделений 4-й дивизии и 19-й пехотной бригады. Командование этим корпусом 30 августа было возложено на генерал-лейтенанта Ю. Палтени.
Но как ни были измотаны солдаты британской армии, они были более чем просто готовы сражаться и дальше. Однако 30 августа Френч, убежденный, что положение на фронтах катастрофическое, поставил в известность Китченера и Жоффра о своем намерении воспользоваться полномочиями командующего отдельной группой войск и отвести БЭС в безопасный район к югу от Парижа и оставаться там до тех пор, пока его части не получат свежее пополнение, а также будут перевооружены и усилены. Только после этого он будет готов вновь ввести их в бой.
«Я не мог забыть, — писал Френч, — что 5-я французская армия начала свое отступление от Самбры как минимум за 24 часа до того, как ко мне поступили хоть какие-нибудь официально подтвержденные сообщения о том, что разработанный Жоффром план наступления больше не действует. От сокрушительного поражения нас тогда спасло только многократное превосходство в выучке нашей кавалерии, а также хорошая боевая подготовка и способность нашей пехоты совершать большие переходы… Трудно переоценить опасность ситуации, сложившейся в то время. Ни в тот день, ни в любой из нескольких последующих дней я не смог получить ни одного человека пополнения, ни лошади, ни пушки, ни пулемета, чтобы хоть как-то компенсировать понесенные потери» («1914», с. 94–95).
Если бы решение отвести части БЭС с линии фронта было выполнено, тогда между позициями французских 5-й и новой 6-й армий образовалась бы гигантская брешь. Объявленное Френчем решение вызвало ужас как в Лондоне, так и в Париже. Из обеих столиц в ставку главнокомандующего БЭС посыпались телеграммы, которые как от имени правительства Великобритании, так и от имени правительства Франции требовали, чтобы он отказался от подобного решения. Можно только гадать, что побудило Френча пойти на этот шаг, но ведь, подобно большинству своих солдат, он тоже был крайне утомлен. В ту пору ему уже было за шестьдесят, и целая неделя сражений и отступлений, а также сон урывками и состояние постоянного напряжения брали свое. Кроме того, его глубоко огорчало состояние возглавляемой им армии, и он отказывался верить любому факту, служившему доказательством, что его солдаты находятся в хорошем состоянии. Когда после сражения у Ле-Като и во время последующего отступления Смит-Дорриен доложил ему об удовлетворительном состоянии войск, Френч, находясь в таком настроении, конечно же, не мог не мог не упрекнуть своего подчиненного «в чрезмерном оптимизме» в присутствии всех офицеров штаба.
И само собой разумеется, Френч позднее попытался переложить вину за решение оставить фронт на Смит-Дорриена («1914»; с. 93). Вспоминая о совещании командиров корпусов в Компьене, которое состоялось 29 августа и на котором обсуждалось состояние БЭС, фельдмаршал пишет: «Орас Смит-Дорриен высказался в том плане, что, по его мнению, единственное, что они могут сделать, это возвратиться на базу, пройти полное переоснащение, а затем снова погрузиться на корабли и высадиться на берег в каком-нибудь подходящем месте. Я не стал даже слушать то, что было не более чем советом отчаявшегося человека». Нет никакого свидетельства того, что Смит-Дорриен говорил что-либо подобное, а в своих мемуарах он пишет, что именно Френч был тем, кто «настаивал на том, что БЭС должны продолжить отступление, поскольку в этом своем состоянии они не способны вести боевые действия». Как видно из документов, 29 августа Френч поставил в известность своего начальника штаба тыла, генерал-майора Ф. С. Робба, о том, что он намерен провести «действительное и длительное отступление в направлении на юг, обойдя Париж с запада или с востока».
В июне 1919 года, после того как книга «1914» увидела свет, Смит-Дорриен обратился с письмом к другим высшим офицерам, которые присутствовали на том совещании в Компьене. В своем письме он спрашивал, помнят ли они, чтобы он предлагал отступать до самого берега моря, и получил следующие ответы (звания отвечавших приведены по состоянию на 1919 год).
«Могу ли я припомнить, чтобы вы тогда в Компьене говорили что-нибудь, что можно было бы отнести к советам отчаявшегося человека, или хотя бы истолковать как таковые? Могу сказать вам честно, что не помню, чтобы вы делали хоть нечто подобное»
фельдмаршал сэр Дуглас Хейг
«Я помню то совещание в Компьене, но не могу припомнить, чтобы вы говорили что-либо в том плане, что единственное, что еще в наших силах, — это вернуться на базу, а затем начать все снова в каком-то другом месте»
генерал сэр Эдмунд Алленби
«У меня нет никаких сомнений в том, что на том совещании 29 августа в Компьене вы не выносили предложения вернуться на базу и провести повторную высадку. Вы имеете все основания утверждать это, так же как и то, что я никогда не встречал вас в подавленном состоянии и всегда наоборот — полным сил и уверенности»
генерал-лейтенант сэр Арчибальд Мюррей, в 1914 году — начальник главного штаба Френча
Нет никакого сомнения, что вся ответственность за данное решение, за доводы, которыми оно было продиктовано, и за беспокойство, которое оно вызвало, целиком и полностью лежит на фельдмаршале Френче. Первым, кто отреагировал на него, был Жоффр. Он тут же стал просить премьер-министра Франции Вивиани выступить с ходатайством и просить Френча «не отступать слишком поспешно или хотя бы сдерживать продвижение противника на фронте британской армии». Правительство Великобритании, ошеломленное в той же степени, что и французское, спешно отправило в Париж фельдмаршала Китченера. Сразу после прибытия в Париж военный министр на 1 сентября вызвал Френча в английское посольство для проведения срочного совещания. Встреча состоялась в присутствии посла Великобритании сэра Френсиса Бэрти, и она вылилась в еще одну перебранку.
Само начало этой встречи уже было плохим. Френч был недоволен тем, что Китченер надел военную форму. Поскольку Китченер был фельдмаршалом более высокого ранга, Френч увидел в этом попытку говорить с ним «с позиции силы». В ходе совещания Китченер уведомил Френча о своем желании посетить части БЭС и ознакомиться с их состоянием. Это его желание тоже было встречено с неудовольствием. Френч указал ему — в резкой манере, — что, являясь главнокомандующим британской армии во Франции, он отказывает Китченеру в посещении войск. Отказ был сделан в форме, настолько близкой к оскорбительной, что Китченер предложил Френчу перейти в другую комнату и продолжить разговор с глазу на глаз.
В изложении Френча, как только они оказались одни, Китченер заявил, что он возмущен его поведением. Тогда Френч «…сказал все, что я думаю…, что мне доверено командование британскими войсками во Франции, и что я один несу ответственность за все, что бы ни случилось, и что здесь, на земле Франции, мне одному должна принадлежать высшая власть во всем, что касается армии Великобритании, по крайней мере до тех пор, пока я не буду смешен в установленном порядке… Далее я отметил, что присутствие Китченера во Франции в качестве военного не даст ничего иного, кроме ослабления моего авторитета, и породит ряд предубеждений в отношении меня… что, как бы я ни ценил его советы, я не допущу никакого вмешательства в свои исполнительские полномочия и власть до тех пор, пока Правительство Его Величества считает возможным, чтобы я оставался на этом своем посту… В конце концов между нами установилось дружественное взаимопонимание».
Учитывая характерное для Френча отношение к точности изложения, к подобному описанию встречи, к последним словам нужно относиться с определенной долей скепсиса. Китченер не оставил никаких воспоминаний об этой встрече, и судить о том, что, вероятнее всего, происходило на самом деле, нам дано лишь по тому, как развивались последующие события. Как только встреча закончилась, Китченер отправил телеграмму в Лондон, сообщая, к большому облегчению кабинета министров, что «теперь войска Френча не оставят линию фронта, и их перемещение будет проводиться в соответствии с передвижением французской армии».
Френч, со своей стороны, в тот же день написал Жоффру, предлагая, чтобы силы БЭС заняли оборону вдоль Марны и удерживали ее «столько, сколько потребует обстановка, при условии, что наши фланги будут прикрыты». Это говорит о том, что, несмотря на все хвастовство Френча, Китченер либо отменил его решение от 30 августа, либо так или иначе убедил не отводить войска с линии фронта. Еще одним свидетельством вздорного характера Френча является тот факт, что спустя шесть дней, как если бы у него не было массы других забот, он пишет письмо Уинстону Черчиллю, в ту пору 1-му лорду Адмиралтейства. В этом письме Френч дал выход чувствам, высказав свою обиду на Китченера за то, что тот приехал к нему в военной форме да еще выразил желание посетить войска. Создается впечатление, что Френч игнорировал тот факт, что Китченер, являясь фельдмаршалом и военным министром, имел полное право и на то и на другое.
В тот же день 1 сентября, когда в Париже происходила эта перебранка, части БЭС снова приняли участие в боевых действиях. В сражении при Нери подразделения кавалерии и конной артиллерии дали небольшой по масштабам, но успешный бой немецкой кавалерийской дивизии, а у Виллер-Коттерье 4-я (гвардейская) бригада была атакована превосходящими силами немцев и в течение беспощадного боя, который длился целый день, потеряла 300 человек. В этот же день наконец соединились оба корпуса БЭС, которые почти целую неделю действовали в отрыве друг от друга.
И наконец, в тот же день 1 сентября Жоффр окончательно принял решение, которому суждено было коренным образом склонить военную удачу на сторону Франции. К окончательному варианту этого решения его подтолкнули документы, которые были найдены у убитого немецкого офицера и благодаря которым стали известны дислокация и задачи, стоящие перед 1-й армией генерала фон Клука. По крайней мере теперь Жоффру стали известны замыслы командования и стало ясно, что окупаются те шаги, которые он предпринял для укрепления своего левого фланга и для поддержки центра. Согласно документам Клук больше не был намерен следовать плану Шлиффена, и, озабоченный все увеличивающимся разрывом между своей 1-й армией и 2-й армией фон Бюлова, он уже начинал поворачивать войска на восток, намереваясь пройти своей армией севернее Парижа. Тем самым Жоффру предоставлялась возможность нанести контрудар по правому флангу сил Клука, что и было сделано между 6 и 9 сентября в сражении по обеим берегам реки Марна.
В процессе подготовки к этому сражению Жоффр пришел к выводу о необходимости сместить генерала Ланрезака. 3 сентября он был снят, а на его место поставлен волевой и решительный генерал Франше д’Эспере. Ланрезак был не первым и не последним французским генералом, освобожденным от занимаемой должности, поскольку в тот отчаянный час любой офицер, который не соответствовал назначению, очень быстро покидал свой пост, и только тем, кто был готов сражаться и побеждать, открывалась дорога на высшие командные посты.
В битве при Марне участвовали французские 3-я, 4-я, 5-я, 6-я и 9-я армии и БЭС, располагавшиеся на фронте между 5-й и 6-й армиями. Всего численность франко-британских сил значительно превышала миллион человек. Эта битва стала великой победой французского оружия, и к концу сражения эти французские армии при определенной помощи со стороны БЭС отбросили немцев почти на 100 км, остановившись у берегов реки Эна. Учитывая количество и численность армий, участвовавших в сражении, вклад в победу, сделанный БЭС, мог быть только небольшим. Однако он сыграл свою роль, и это с благодарностью было отмечено французами.
На 5 сентября БЭС находились южнее реки Гран-Морин, строго к востоку от Парижа. Хотя Френч и держал свое обещание действовать на фронте между 5-й и 6-й армиями, его войска располагались в глубине фронта, отставая от соседей-союзников примерно на 24 км (или на один дневной переход). Для нанесения контрудара Жоффру нужны были все силы, которые он только мог задействовать, и у него были опасения, возможно — небезосновательные, что Френч может не ввести свои войска в бой. Поэтому Жоффр лично приехал в штаб-квартиру главнокомандующего БЭС, которая теперь находилась в Мелуне, и, объяснив подробно свой план боевых действий, обратился непосредственно к фельдмаршалу, от имени Франции призывая англичан поддержать французов в этом бою. Его обращение сделало свое дело, и оно было настолько эмоциональным («Monsieur le marechal, c’est la France qui vous supplie» — «Господин маршал, это Франция умоляет Вас о помощи»), что Френч прослезился. Но когда он сказал своему переводчику: «Черт возьми, мне это не объяснить. Скажите ему, что наши парни не подкачают и сделают все, что в их силах», — Френч говорил от лица всех своих солдат.
После того как 24 августа они оставили Моне, солдаты БЭС прошли с боями около 320 км. Теперь, когда дни отступления были позади, они готовились нанести ответный удар. И в кавалерийских полках, и в артиллерийских батареях, и в пехотных батальонах — везде царило приподнятое настроение, с которым солдаты подгоняли свое обмундирование и готовили к бою оружие. Затем они снова вышли в поход, но не как в прошлые дни — на юг и подальше от неприятеля, а на север и на восток — туда, откуда доносился грохот орудий… Прошло 6 и 7 сентября, а движение вперед продолжалось, и солдаты поняли, что немцы отступают.
Битва на Марне положила конец надежде немцев на быструю победу. Генерал фон Мольтке все еще упорствовал в своих попытках вернуться к плану Шлиффена, не вполне отдавая себе отчет, что все военные действия, что имели место после Пограничного сражения, в конечном итоге сделали его бесполезным. Он также не пытался справиться с неблагоприятной обстановкой, сложившейся для его армий к востоку от Парижа, где немцы отступали под натиском французов. Отступление продолжалось, а Мольтке не выпустил ни одного приказа к своим войскам. Для некоторых из наиболее дальновидных военачальников Германии поражение на Марне послужило признаком поражения во всей войне. По крайней мере это справедливо в отношении Мольтке, так как 9 сентября он написал своей жене: «Обстановка для нас неблагоприятная, и бои к востоку от Парижа завершатся не в нашу пользу. Война, которая была начата с такими надеждами, обернется против нас, и мы будем сокрушены в борьбе на два фронта на востоке и на западе… и нам придется платить за все разрушения, совершенные нами».
Мольтке был прав. Битва на Марне ознаменовала конец плана Шлиффена, который только один мог предоставить Германии возможность вести победоносную войну на два фронта. Мольтке не дожил до того момента, когда стали сбываться его предсказания, — он умер еще в 1916 году. А 14 сентября 1914 года, всего через шесть недель после того, как он отдал приказ своим армиям вторгнуться в Бельгию, его на посту начальника немецкого Генерального штаба сменил генерал Эрих фон Фалькенгайн.
Гельмут фон Мольтке не подходил для командования германскими армиями в таком отчаянно рискованном предприятии, каким был план Шлиффена. У него не хватило твердости духа вложить все свои силы и ресурсы в один смелый удар или же сообразительности, чтобы понять, что в этой игре, чем больше он будет пытаться сохранить положение на всех фронтах, тем вероятнее потеряет все. К чести Мольтке, он знал эти свои недостатки, поскольку был порядочным и восприимчивым к критике человеком, который своей армейской карьерой и высоким военным постом был обязан славе своего дяди, генерал-фельдмаршала графа фон Мольтке, который в войне 1870 года наголову разгромил армию Франции и этим снискал благодарность Гогенцоллернов.
Более молодой преемник Мольтке и военный министр Пруссии генерал Эрих фон Фалькенгайн был требовательным и решительным офицером, он сразу же установил твердый контроль над германскими армиями на Западном фронте и организовал координацию их действий. Что касается Мольтке, то последний, уже будучи освобожденным от должности, получил приказ не покидать Ставку Верховного командования в Кобленце. Это было сделано на тот случай, чтобы не просочились сведения о его отставке, и таким образом они не стали косвенным признанием поражения на Западе. Фалькенгайн приказал всем германским армиям повсеместно перейти в наступление, начать артиллерийский обстрел Антверпена и довести его осаду до победного конца. В то же время генералам, командующим армиями во Франции, вменялось продолжать осуществлять то, что еще оставалось от плана Шлиффена — взять в кольцо левый фланг французских войск. Фалькенгайн также отдал приказ о срочном формировании новой — 9-й армии — и создании 6,5 резервных корпусов. Однако это решение было принято слишком поздно, чтобы предотвратить крупное поражение на Марне и последующее отступление к берегам Эны.
Фалькенгайну было 53 года, когда его поставили во главе германских армий. На фотографиях он выглядит типичным прусским юнкером — коротко подстриженные волосы, густые усы над сурово стиснутым ртом и немигающий взгляд, направленный прямо на фотоаппарат. Существуют различные мнения по поводу того, насколько этот образ соответствовал действительности. Фалькенгайну нельзя было отказать в выдержке, но в тех случаях когда у него было время на размышления, он имел склонность становиться чересчур осторожным. Своей успешной карьерой Фалькенгайн был обязан расположению кайзера: во время Ихэтуаньского восстания в 1900 году Вильгельм II обратил внимание на его военные донесения из Китая. В 1913 году Фалькенгайн стал военным министром Пруссии, и он сыграл важную роль в разработке плана вторжения в Бельгию. В 1916 году ему суждено было стать также и автором плана Верденской операции. Но как военачальник, командующий войсками непосредственно на поле боя, Фалькенгайн чувствовал себя менее уверенно, и начиная с сентября 1914 года и все время сражения под Ипром его руководство войсками привело к тяжелым потерям, понесенным цветом предвоенной армии Германии. Взяв на себя командование немецкими армиями, Фалькенгайн до февраля 1915 года сохранял за собой пост военного министра, и в силу этого обстоятельства он нес двойную ответственность за стратегию Германии (а также и за потери) в сражениях в Шампани и в 1-м сражении под Ипром, которые пришлись на последние месяцы 1914 года.
Во время битвы при Марне войска БЭС действовали к востоку от Парижа в Бри — районе, ограниченном притоками Марны: Урком, Гран-Морином и Пти-Морином. В первый день сражения перед БЭС была поставлена задача выступить в северо-восточном направлении и достичь берегов Гран-Морина или форсировать его, двигаясь далее на Монмираль. Невзирая на большое количество перестрелок, выдвижение войск прошло успешно, и на следующий день части БЭС со II корпусом Смит-Дорриена в авангарде перешли Гран-Морин. К 8 сентября фельдмаршал Френч уже мог дать своим войскам новый приказ о дальнейшем направлении движения через Пти-Морин и далее к Марне.
В те дни для военных действий была характерна высокая мобильность, и Френч разумно определил построение своих войск, посылая пехоту под прикрытием мощного кавалерийского авангарда. Что касается пехотинцев, то они, ободренные тем, что после нескольких недель отступления наконец началось наступление, шли вперед с той скоростью, на которую только были способны, захватывая по пути большое количество пленных и множество пушек. За шесть дней с 6 по 12 сентября немецкие 1-я и 2-я армии были отброшены примерно на 100 км, но это не было беспорядочным бегством. Немецкие солдаты сражались упорно, они покидали поле боя только тогда, когда их вытеснял превосходящий по силе противник, и, отступая, всегда искали такие позиции, где бы им удалось закрепиться, зарыться в землю и остановить наступление союзных сил. В конце концов 12 сентября они смогли найти такую позицию на берегах реки Эна.
1-е сражение на Марне закончилось в ночь на 13 сентября. Этой ночью также закончилось отступление 1-й и 2-й немецких армий, которые форсировали Эну и заняли оборону, готовясь к следующей фазе военных действий — к 1-й битве на реке Эна, которая согласно «Официальной истории» происходила между 12 и 15 сентября. Строго установленные даты какого-то конкретного сражения — не более чем условность, нужная для исторической хронологии. Это ни в коем случае не означает, что в период, предшествующий или следующий за этими датами, вообще не было никаких боев, равно как не означает и то, что перед «сражением» не проводилось никакой предварительной работы, а после него не случалось ничего заслуживающего внимания. Сражения — это просто своеобразные «опорные точки» кампании; они являются следствием всего, что имело место перед ними, и причиной того, что следовало за ними. Однако в общем и целом боевые действия шли постоянно, то затихая, то разгораясь вновь.
В своих воспоминаниях фельдмаршал Френч пишет, что первой неожиданностью для его войск на Эне стало то, что они попали под плотный огонь немецких восьмидюймовых гаубиц, которые были в срочном порядке переброшены сюда от Мобежа (крепости, которая пала за несколько дней до сражения на реке Эна) «для огневой поддержки обороны немцев вдоль Эны; это было наше первое знакомство с артиллерией гораздо большего калибра, чем наша собственная» («1914», с. 145). 12 сентября Френч перенес свою ставку в Фер-ан-Тарденуа и продвинулся до берега Эны в точке к юго-востоку от Суассона, где солдаты 4-й дивизии III корпуса Палтини оказывали поддержку атаке, проводимой французской 6-й армией. Находясь на высоком южном берегу, фельдмаршал мог видеть долину реки на большом протяжении, и он был поражен интенсивностью артиллерийского огня: «Кажется, полыхала вся река — настолько интенсивным был артиллерийский огонь с обеих сторон» («1914», с. 145).
В середине сентября и спустя шесть недель после начала войны на реке Эне изменился характер боевых действий. Как это теперь мог видеть Френч, артиллерия становилась доминирующим фактором на поле боя — она останется таковой до самого конца войны. Начало «позиционной войне» тоже было положено на Эне. Она родилась не как часть какого-то сложного стратегического плана, но в силу обычных тактических причин. На рубеже Эны немцы нашли позицию, пригодную для длительной обороны, такую, где они смогли бы противостоять попыткам выбить их оттуда. Для того чтобы удержать эту позицию, они стали рыть траншеи для пехоты и окопы для орудий. И наконец, когда союзные армии французов и англичан пошли на штурм этих позиций, они попали под артиллерийский огонь обороняющихся и тоже стали рыть траншеи, чтобы укрыться от него. После этого союзники, поднявшись из своих траншей, попробовали нанести фронтальный удар по противнику. Когда эта попытка не удалась, они решили с помощью фланговых атак охватить позиции немцев с севера и с запада, но в результате этого маневра им только удалось убедиться, что противник развил и хорошо укрепил правый фланг своей обороны и что он мог отбить атаки союзных войск и в данных направлениях.
Затем подобные действия стали повторяться изо дня в день, и, таким образом, неудачные попытки фланговых атак в сочетании с последующей командой «окопаться!» привели к тому, что линии траншей с той и с другой стороны стали медленно ползти в направлении на север и к западу. Траншеи могли бы «двигаться» и в направлении на юг и восток — в конце концов так и получилось, и они достигли границ Швейцарии. Но тогда, в 1914 году, обе стороны пытались обойти «открытый», в данном случае западный, фланг своего противника, чтобы, внезапно оказавшись у него в тылу, заставить врага принять последний бой и завершить войну. Однако, как это вскоре отметил фельдмаршал Френч, оборона стала главным элементом боя в ущерб маневренной войне. Так на Западном фронте стала постепенно появляться на свет эта эшелонированная система траншей и окопов — «старая линия фронта». Она родилась не как замысел некоего великого полководца, но как средство, с помощью которого солдаты всех армий могли удерживать свои позиции и укрываться от артиллерийского огня.
Позиционная война оказалась более выигрышной для немцев, нежели для союзников, поскольку им принадлежала инициатива в выборе позиций. Хотя ни одна сторона не предусматривала ведение позиционной войны, германские армии имели достаточные запасы средств для сооружения и оснащения траншей, таких как колючая проволока, шанцевый инструмент и дощатые настилы, а также такого полезного оружия для ведения боевых действий в траншеях, как гранаты и минометы. Ничего или почти ничего подобного не было ни у французских, ни у английских солдат. Поскольку наступление союзников продолжалось, немцы отступали до тех пор, пока не находили позиции, которые создавали определенные преимущества для обороняющихся. Подобные позиции обычно включали в себя господствующие высоты, которые позволяли контролировать действия противника, а на их обратных склонах можно было укрыть артиллерию и линии коммуникации, защитив их от прицельного огня противника. В силу этого обстоятельства войска Франции и Великобритании, которые преследовали отступающего противника, вынуждены были довольствоваться худшими позициями на склонах меньших высот, хорошо просматривающихся с господствующих высот, занятых противником. Поднять солдат в атаку с таких позиций было гораздо сложнее. Созданные таким образом оборонительные линии не были непрерывными, и не всегда они имели вид траншей. Так, высокий уровень грунтовых вод во Фландрии вынуждал обе стороны наращивать траншеи по высоте с помощью мешков с песком. Естественно, что немцы не всегда имели возможность с выгодой для себя использовать рельеф местности, такой была общая схема ведения боевых действий, которая сложилась осенью 1914 года и о которой не следует забывать при последующем анализе.
Участие БЭС в сражении на Эне началось утром 13 сентября, когда Френч отдал приказ своим трем корпусам форсировать реку, а затем, двигаясь от северного берега Эны, подойти к подножию длинного и невысокого хребта, который вставал на их пути примерно в 8 км от берега. По вершине этого хребта проходила мощеная дорога, которая называлась Шеми-де-Дам («Дамская дорога») — она была построена в XVIII в. по приказу короля Людовика XV, чтобы дать придворным дамам возможность подышать свежим воздухом. От этого хребта к реке Эне сбегало множество его различных отрогов, а все пространство между хребтом и рекой, которое представляло собой беспорядочную путаницу полей, лесов и рощ, просматривалось с немецких позиций, что располагались на высотах над Шеми-де-Дам.
К этому времени III корпус Палтини, который перед последними этапами сражения был усилен только что прибывшей 6-й дивизией, уже создал и закрепился на плацдарме на противоположном берегу Эны. Несмотря на то что все мосты были разрушены, оба фланга и центральный фронт БЭС без особых трудностей смогли форсировать реку, воспользовавшись для этой цели самыми разными средствами, начиная от плотов и небольших лодок и вплоть до переправы по уцелевшим фермам мостов. Таким образом, несмотря на артиллерийский огонь противника, который не наносил существенного ущерба, поскольку британские войска передвигались широко по фронту и в сильно растянутом строю (тем называемый контрартиллерийский строй), наступление продолжалось. Таким его увидел немецкий офицер капитан Вальтер Блём, который наблюдал за наступлением I корпуса Хейга в районе Шивре:
«Из кустов, что ограждали берег реки, высыпала вторая цепь атакующих, они шли, держа расстояние между солдатами не менее десяти шагов; вторая цепь приближалась, и тогда показалась третья цепь, ее отделяло от второй две сотни метров, а после нее пошла четвертая цепь. Наша артиллерия стреляла без передышки, но все было напрасно — каждый выстрел поражал не более одного человека. Появилась шестая цепь, за ней седьмая; везде соблюдались необходимые интервалы между цепями и дистанция между атакующими солдатами. Нас переполняло восхищение.
Теперь вся равнина была усыпана фигурками в форме цвета хаки, и они подходили все ближе и ближе. Острие их атаки было направлено на корпус, находящийся у нас на правом фланге. Теперь атакующих встретил огонь нашей пехоты, но цепь за цепью устремлялась вперед и исчезала из поля зрения, скрываясь в лесу».
Но как бы ни было хорошо организовано это наступление, цена его была тоже немалой: потеряв в своем первом же бою на Эне 1500 человек, 6-я дивизия приняла действительно кровавое крещение.
Это наступление на Эне оказалось последним этапом маневренных боевых действий на Западном фронте на протяжении следующих трех с половиной лет. Тем не менее, хотя 1-я и 2-я немецкие армии постоянно отступали на всем расстоянии от Марны до Эны, союзные армии, в том числе и БЭС, недостаточно быстро преследовали отступающих, и их медлительное продвижение создавало определенные преимущества для отступающего противника. Хейг подметил это сразу, как только началось наступление, записав в своем дневнике 7 сентября: «Ввиду того что наш противник постоянно отступает, мне представляется, что сегодня мы действовали слишком медленно. Я сел в автомобиль и, встретившись как с генерал-майором Ломэксом, так и с генерал-майором Монро (командующие соответственно 1-й и 2-й дивизиями корпуса Хейга), потребовал от них быстрых и незамедлительных действий».
Главный секрет поддержания высокого темпа в наступлении заключается в постоянном боевом контакте с противником, в том, чтобы не дать ему ни пространства, ни времени на перестановку сил, на поиски подходящей позиции и на организацию обороны. Нужно буквально сидеть на плечах у отступающего противника и выбивать его из любого пригодного для обороны участка, не давая ему времени на то, чтобы воспользоваться им. Отбрасывая немецкие армии от Марны, войска англичан и французов не смогли справиться с этой задачей, и за это они поплатились на Эне. Немцы получили время закрепиться на этом рубеже, у них сократились пути доставки, на позициях были установлены крупнокалиберные орудия. Продвижение союзников было остановлено, и по мере увеличения длины траншей в северном и западном направлениях противник, выстроив свои позиции вдоль Шеми-де-Дам, получал возможность отражать и все последующие атаки англо-французских войск. Основной причиной того, что наступление захлебнулось, была чрезмерная осторожность командующих союзными армиями.
Френч больше всего на свете беспокоился о том, чтобы защитить свои фланги, и о том, чтобы БЭС не отставали от 6-й и 5-й армий французов. Возможно, это делалось для того, чтобы показать Китченеру, что он, Френч, намерен делать все то, что ему было приказано делать во время той встречи в Париже, но возможно и то, что он и в самом деле боялся фронтальных или фланговых немецких контратак. Точно так же возможно, что в основе его действий лежало откровенное раздражение, вызванное той настойчивостью, с которой Китченер принуждал его воевать в тесном взаимодействии с французами. Но, какова бы ни была причина, следствием ее стало медленное продвижение союзных армий. Дело в том, что французы тоже не особо рвались вперед, и все три армии вели себя подобно участникам состязаний в беге на трех ногах, и каждая не хотела вырываться вперед, если другие армии будут оставаться на месте. Темпы наступления стали необыкновенно замедленными, и в результате германские войска получили возможность выйти из боя, уйти от преследования… и зарыться в землю.
Следствием всего этого стала позиционная война на Эне и гигантские потери сражающихся, поскольку и та, и другая сторона стремилась пробить брешь в обороне противника. Согласно официальному отчету немецкого военного командования (с. 108–114), «бой 26 сентября оказался самым кровопролитным боем за весь период войны. Ни на одном участке фронта ни одна из армий не смогла продвинуться на расстояние, достойное какого-то внимания, не говоря уже о том, чтобы разбить неприятеля. В массе своей германские армии понесли невосполнимую потерю в офицерском составе, и солдаты стали сомневаться в том, что до этого было незыблемым, что не смог расшатать даже наш отход от рубежа Марны, — в несокрушимой мощи атакующих немецких войск».
В сражении при Эне союзники тоже несли тяжелые потери. После нескольких неудачных попыток подняться на удерживаемый немцами хребет по его южным отрогам фельдмаршал Френч приказал своим солдатам окопаться и подготовить оборону для отражения атак германских войск и для защиты от артиллерийского огня, интенсивность которого постоянно возрастала. Затем, с 16 сентября по 1 октября, в течение целых двух недель, во время которых впервые появилась на свет «траншейная», или позиционная, война со всеми сопутствующими ей ужасами, он не отдал ни одного оперативного приказа по своим войскам. К этому времени уже становилось ясно, что с помощью фронтальных атак армии союзников не в силах прорвать оборону противника на Эне, и Жоффр принял решение обойти немецкие армии с фланга — маневр, который получил название «Гонки к морю» и который начался в первых числах октября. К этому времени французы и немцы уже находились лицом к лицу, укрывшись в системе окопов и траншей, которые протянулись более чем на 145 км к северу и западу от Эны к Бетюну и Ля-Бассэ — двум городам между Аррасом и Ипром. Выполняемый маневр не был «гонками», а, как это уже было описано, представлял собой последовательно выполняемые маневры с целью провести атаку с фланга. Это обстоятельство позволяет назвать ложным утвердившееся в общественном сознании мнение, что генералы Первой мировой войны якобы не знали иных способов ведения боя, кроме фронтальных атак. На самом деле система траншей Западного фронта возникла как результат целых недель фланговых атак, каждая из которых была подавлена системой оборонительных сооружений противника.
Это движение рывками на северо-запад заставило Френча пересмотреть взгляды на расположение своей армии. В конце сентября он предложил Жоффру, чтобы БЭС, которые в то время занимали место в центре фронта союзников между двумя французскими армиями, снова заняли свою позицию на левом фланге за Ля-Бассэ и с помощью частей бельгийской армии заполнили промежуток между этим городом и морем, имеющий протяженность примерно 64 км. Тем самым достигалось улучшение материально-технического снабжения, поскольку тогда БЭС оказались бы ближе к портам в Кале и в Булони, через которые к ним шла доставка снаряжения из Англии.
Это предложение совсем не обрадовало Жоффра. Однако 1 октября главнокомандующий британскими силами заявил ему, что он все равно переведет свои силы на северо-западный фланг фронта, независимо от того, даст Жоффр на это согласие или нет. Поскольку у него не было выбора, Жоффр согласился на эту передислокацию, и в ночь на 2 октября части БЭС двинулись на север. Первой в путь отправилась 2-я кавалерийская дивизия, она шла своим ходом. За ней последовал II корпус. 5 октября он выехал по железной дороге из Компьена во Фландрию. Вскоре за ним отправился III корпус Палтини, а еще немного позже — I корпус Хейга. Штаб-квартира БЭС переехала в Аббевилль 8 октября, а 13 октября Френч разместил свою ставку в Сен-Омере. Так как эти британские части развернули свой фронт в северном направлении, на восточном фланге этого фронта сразу же были сосредоточены подразделения немецкой армии, и теперь их линия обороны могла противостоять фланговой атаке англичан.
В результате передислокации английская армия больше не воевала на Эне, но сражение за Шеми-де-Дам шло до самого конца войны, сделав этот бесплодный горный хребет у французских солдат синонимом слова «бойня». Та медлительность, с которой союзные силы приближались к Эне, способствовала возникновению тупиковой ситуации, которая охватила Западный фронт с наступлением зимы, и приговор, который «Официальная история» вынесла действиям БЭС при Эне, выглядит и точным, и справедливым:
«Преследование противника не принесло результата из-за недостатка твердой решимости провести разведку его позиций вдоль реки, а также послать впереди основных частей боевые группы с задачей захватить мосты в период 12–13 сентября. Дивизиям, которые совершали свое довольно осторожное и неторопливое выдвижение, следовало бы напомнить старую поговорку: „Больше пота на марше — меньше крови в бою“. В приказах ставки главнокомандующего не было и намека на необходимость не расходовать время зря».
Затем в описании этого сражения добавлено, что и после того, как стало известно, что немцы зарываются в землю, закрепляясь на этих рубежах, «не была сформулирована новая боевая задача, не было установлено порядка и характера взаимодействия, и дивизии шли в бой вслепую» (т. I, с. 465).
При переброске подразделений БЭС на север, пехотных частей по железной дороге, а кавалерии и артиллерии своим ходом представители всех трех родов войск принимали особые меры предосторожности для того, чтобы скрыть свое передвижение от любопытных глаз немецких летчиков. Воздушная разведка, которая еще два месяца назад была никому не известна, теперь стала играть важную роль по обе стороны от линии фронта, а сведениям, которые доставляли пилоты и наблюдатели, в ближайшие годы и месяцы суждено было приобрести еще большую ценность. БЭС продолжали свое движение на север, и к 20 октября части 1 корпуса прибыли в Ипр, где они соединились с 7-й пехотной и 3-й кавалерийской дивизиями, которые прибыли из Англии и, высадившись в Остенде и в Зеебрюгге, прикрывали отход бельгийской армии из Антверпена на ее новые позиции к северу от Диксмюде.
Дело в том, что Антверпен, город-порт на реке Шельда, к которому бельгийская армия отступала в августе и где она с некоторой помощью Великобритании в виде бригады Королевской морской пехоты выдерживала первые этапы немецкой осады, теперь уже больше не мог служить в качестве аванпоста союзных сил в тылу у немецкой армии. Он расположен в 64 км от моря и выше по течению от устья Шельды. Очень скоро немцы смогли установить свои крупнокалиберные орудия и получили возможность потопить любое судно, пытающееся подняться по реке и доставить припасы осажденному гарнизону. Фалькенгайн доставил под Антверпен насколько крупнокалиберных осадных орудий, оставшихся без дела после падения крепости Мобеж, и четыре с половиной пехотных дивизии приготовились с их поддержкой сокрушить защитников города. Части бельгийской армии, которые действовали южнее, были усилены британскими 7-й пехотной и 3-й кавалерийской дивизиями, а командиром этого соединения был генерал-лейтенант сэр Генри Роулинсон. Эти подразделения, а также дивизион Королевских военно-морских сил прибыли на фронт 7 октября, как раз вовремя, чтобы прикрыть отход Антверпенского гарнизона.
8 октября, пока артиллерия германской армии еще только пристреливалась, а ее пехота еще только проверяла на прочность позиции обороняющихся, бельгийская действующая армия оставила город, двигаясь в направлении к Остенде. Неделю спустя она заняла позиции на побережье, располагаясь внутри самого края бельгийской границы у Ньюпора и далее до города Диксмюде на реке Изер. Антверпен пал 10 октября, но к этому времени войска Роулинсона смогли соединиться с БЭС. Переформированные в IV корпус БЭС, они появились к самому началу Первой битвы при Ипре.
Теперь центром внимания становится фронт армии Великобритании, который к середине октября 1914 года проходил от канала Ля-Бассэ и до города Ипра — текстильной столицы Фландрии. В нем проживало около 20 000 жителей, и он располагался в нескольких милях к югу от Диксмюде. В районе Ипра шла медленная концентрация германских сил, и там встретились три армии — немецкая, объединенная англо-французская и бельгийская — с тем, чтобы провести одно из главнейших сражений той войны. Однако, прежде чем начать рассказ об этой битве, которая длилась целый месяц, нужно дать необходимые пояснения в части расположения сил и характера местности.
Согласно британской «Официальной истории» 1-я битва при Ипре («Первый Ипр») на самом деле включала в себя четыре сражения: сражение при Ля-Бассэ (10 октября — 2 ноября), сражения при Арментьере (13 октября — 2 ноября), при Мессине (12 октября — 2 ноября) и при Ипре (19 октября — 22 ноября), причем после своего начала это последнее сражение распалось на три самостоятельных боя: при Лангемарке (21–24 октября), при Гелувеле (29–31 октября) и, наконец, бой при Нонн-Бошшен 11 ноября. Взгляд на карту покажет, что бои велись по линии, которая начиналась у Бетюн-Ля-Бассэ к югу от Ипра и шла к северу до самого края того выступа, которому вскоре будет суждено приобрести печальную славу «Ипрского выступа», а далее, обогнув невысокие холмы, что формировали восточный край этого выступа, она упиралась в расположенный в неглубокой долине Лангемарк.
Общее название «Первый Ипр» относится ко всей линии, по которой шло сражение, поскольку в этом сражении не было такого, что бой затихал в одном месте только из-за того, что он тут же разгорался в другом. С самого первого дня 1-е сражение при Ипре шло со всевозрастающим ожесточением. Оно вылилось в бойню, отнявшую десятки тысяч жизней англичан и бельгийцев, французов и немцев, в бойню, после которой от полков БЭС первоначального состава практически ничего не осталось. Хотя «Первый Ипр» часто считается «английским» сражением, его нельзя было бы провести, а тем более выиграть без участия французов и бельгийцев. Кроме того, в этом сражении впервые участвовали колониальные войска Британской империи: здесь впервые на земле Франции вступила в бой Лахорская дивизия Индийской армии.
Перед началом сражения была принята следующая расстановка союзных сил, начиная с южного участка: 10-я французская армия под командованием генерала Модюи занимала позиции от юга Арраса до Вермелля, что расположен в 6,5 км от канала Ля-Бассэ. Затем следовали позиции двух французских кавалерийских корпусов, которыми командовали генералы Конно и де Митри, и позиции II корпуса Смит-Дорриена. Затем к востоку от Сен-Омера располагался III корпус Палтини, затем кавалерийская дивизия Алленби, развернутая в самостоятельный корпус. Далее были размещены две дивизии еще только формируемого IV корпуса Роулинсона (7-я пехотная и 3-я кавалерийская дивизии), которые занимали позиции у Ипра, и две дивизии французской Национальной гвардии, действовавшие на стыке с бельгийской армией вдоль реки Изер. Показанную расстановку сил нельзя было назвать уже сложившейся, поскольку обстановка на фронте была все еще нестабильной, и I корпус Хейга прибыл сюда только тогда, когда сражение уже началось. Чтобы управлять столь пестрыми союзными силами, 11 октября генерал Фош был назначен Commandant de la Gruppe des Armees du Nord (GAN), т. е. командующим группой армий «Север». В состав данной группы должны были входить 10-я французская армия и любые военные части Франции к северу от Арраса, а вооруженным силам Великобритании и Бельгии ставилось в обязанность взаимодействовать с группой армий «Север».
В сущности 1-е Ипрское сражение представляло собой драку. И следует постоянно помнить об этом сравнении, поскольку царившая неразбериха не оставляла ни времени, ни возможностей для разработки тактики боя. Генералам союзных войск и их солдатам оставалось только удерживать свои позиции, затыкать бреши в линии обороны, собирать силы для очередной атаки и продолжать сражаться. 1-е сражение при Ипре являлось как бы «встречным боем», в котором англо-французские и бельгийские силы старались продвинуться на восток за Лилль и обойти линию обороны противника, в то время как немецкие армии пытались пробиться на запад, захватить Ипр, сбросить англичан в море, а затем двинуться на юг вдоль побережья Ла-Манша. На то, чтобы разработать какой-либо план, определиться с тактикой действий или хоть как-то сманеврировать, не оставалось ни времени, ни пространства. Натиск немецких войск был настолько сильным и постоянным по величине, что отбивающимся союзникам приходилось перебрасывать полки и бригады туда, где возникала наибольшая угроза обороне на данный момент или где требовалось, говоря жаргоном того времени, «наложить пластырь».
Когда положение становится трудным, тут уже не до корпусных или полковых границ, и во время 1-го Ипрского сражения не раз бывало так, что в бой посылали каждого солдата, способного сражаться и стрелять из винтовки, включая кашеваров, связных и саперов. То же самое относится и к кавалерии, которая оставила своих лошадей и взяла на себя функции пехоты. Если только обстановка позволяла, в течение всех недель битвы под Ипром множество солдат и, возможно, несколько генералов из числа высшего командования вспомнили и поблагодарили того человека, который настоял на том, чтобы британская кавалерия имела на вооружении пехотную винтовку, умела метко стрелять из нее и знала основы тактики пешего боя.
Когда не имеешь представления об особенностях той местности, трудно разобраться в боях, имевших место под Ипром. Чаше всего Фландрию представляют себе как равнинную местность, пересеченную водными путями. Подобное представление нельзя назвать неточным, но и полностью соответствующим действительности его тоже не назовешь. Фландрия испещрена водными протоками, каналами и ирригационными траншеями, а к северу и к югу от Ипра протекают две ее крупные реки — Лис, который течет в юго-западном направлении от Менина, и Изер, а также Изерский канал, который следует на юг от Диксмюде и проходит чуть западнее Ипра. Здесь также имеется цепь небольших, но крутых холмов, начинающаяся на западе холмом, на вершине которого расположен город Кассель.
Далее на восток один за другим следуют холмы Мон-дес-Кат, Мон-Руж и Мон-Нуар, а также отличающийся крутыми склонами холм Мон-Кеммель, который господствует над Ипрской равниной в северо-восточном направлении и с которого можно видеть груды шлака под Лоосом, если смотреть в южном направлении. За холмом Мон-Кеммель происходит понижение местности с образованием гораздо более пологих хребтов у Мессины и Витшэте, и эта возвышенность простирается на восток до Гелувельта и Пасшендэля. Что касается самого Ипра, то чаше всего про него говорят, что он «лежит в центре блюдца», край которого проходит от Мессины на юге до Пасшендэля на северо-востоке, и оттуда он постепенно понижается в направлении восточного берега Изерского канала у Бикшэте. Другие, менее высокие гряды холмов, которые ответвляются от основного хребта, сбегают в направлении Ипра подобно спицам колеса. Так что тем, кто никогда не бывал в этих краях, следует иметь в виду, что, хотя она и представляет собой низменность, местность в районе Ипр — Ля-Бассэ не является просто равниной, и она не лишена характерных черт.
Когда бой идет на относительно ровной и открытой местности, важным фактором становятся даже небольшие возвышенности, и это в особенности справедливо в войне, где артиллерии принадлежит главенствующая роль. Человек, далекий от военной службы, не придаст никакого значения невысоким холмам и низким хребтам Ипрского выступа. Однако для солдат 1914 года, к какой бы воюющей стороне они ни принадлежали, эти высоты обеспечивали удобство наблюдения за противником, преимущество в ведении прицельного огня по целям, расположенным в низине, а также возможность защиты своих траншей, укрытий и артиллерийских позиций, предоставляемую обратными склонами. Если посмотреть на окрестности глазами солдата-пехотинца или офицера-артиллериста, сразу станет очевидной необходимость занимать, а потом удерживать свои позиции на любом, даже незначительном возвышении.
Пройдите в наши дни по Ипрскому выступу, начав маршрут от расположенного в низине Лангемарка, далее к Пасшендэлю, а затем кружным путем в Мессину. Возвышение местности над равниной, простирающейся к Ипру, будет совершенно неощутимым, зато нетрудно будет заметить, насколько улучшается обзор местности. Башни Ипра будут служить постоянным ориентиром, и солдат с полевым биноклем и телефонной связью сможет направить огонь артиллерийской батареи в любую точку Ипрского выступа. Этот пологий хребет, высота которого нигде не превышает 60 м, являлся жизненно важной позицией на ипрском участке фронта, поскольку тот, кто владел ею, мог главенствовать на всем поле боя. Большая часть боев как 1-го сражения при Ипре, так и боев последующих лет войны будет вестись ради обладания этой позицией, и огромное кладбище британских солдат в Тайн-Коте является единственным памятником, свидетельствующим о том, насколько беспощадной была эта борьба.
Что же касается самого Ипра, то и один взгляд на крупномасштабную карту скажет многое о важности этого населенного пункта с военной точки зрения. Этот город был и остался ключевым центром, средоточием водных, безрельсовых и железнодорожных путей, ведущих к Брюгге, к Кале, Дюнкерку и к жизненно важному побережью Ла-Манша. Армия, которая захватывала Ипр, могла считать, что ключ от побережья лежит у нее в кармане. Не менее важным было и политическое значение Ипра. Дело в том, что это был последний крупный бельгийский город, который не смогли оккупировать немцы, и намерение сохранить его свободу рассматривалось как символ непреклонности союзных сил. Два этих фактора — военное и политическое значение Ипра и необходимость удерживать позиции на хребте, окружающем Ипрский выступ, для того чтобы защитить город, — и являются причиной жестоких боев, благодаря которым это место приобрело свою печальную славу. Бои здесь шли совсем не потому, что генералы упорствовали в своем нежелании отступить. В 1914–1917 годах армия Великобритании обороняла город, а армия Германии удерживала рубежи на господствующих высотах хребта над ним. Как сложилось такое положение вещей, станет ясно из рассказа о 1-м Ипрском сражении.
