ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
КАМБРЕ, НОЯБРЬ 1917

Сражение при Камбре, начавшееся 20 ноября 1917 года, обдумывалось задолго до окончания битвы при Пасшендэле. Первоначально оно задумывалось как «рейд», как случай, при котором представится возможность показать, на что способны танки при стечении обстоятельств — если обеспечены фактор внезапности и сухая почва. Битва при Камбре превзошла все ожидания, и теперь это сражение изучают как один из самых сложных и интересных боев в ходе Первой мировой войны.

Сражение началось замечательно успешно, и вскоре стало казаться, что можно говорить об ошеломляющей победе. Линия Гинденбурга была пробита на участке шириной 10 км и глубиной 6,5 км. Войска свободно преодолевали немецкие траншеи противника, тысячи немцев были взяты в плен, сотни неприятельских орудий откатили к британским рубежам. Казалось, долгожданный прорыв наконец достигнут, и звон колоколов по всей Великобритании 21 ноября возвестил о победе. Но затем дела пошли скверно.

Официально все было на стороне англичан в битве при Камбре. Сражение было тщательно спланировано и безошибочно проведено, были испробованы новые методы, старые уроки учтены, противник был ошеломлен и сокрушен, и все же, как часто случалось и раньше, наступление вскоре провалилось. Сражение закончилось контратакой, предпринятой немцами 30 ноября, в результате которой они не только выбили англичан с только что взятой территории, но также и сумели захватить те участки, которые англичане удерживали годами. Как же так случилось, что то, что так славно начиналось, закончилось столь отвратно?

История с Камбре берет начало в июне 1917, когда подполковник Дж. Фуллер, офицер главного штаба Танкового корпуса, обсудив проблему с командующим корпуса бригадным генералом Хью Эллисом, послал в штаб-квартиру Хейгу записку, в которой он излагал свой взгляд на то, что Камбре и Сен-Кантен были идеальным местом для проведения внезапной и быстрой танковой атаки. Этот участок фронта поддерживался силами 3-й армии под командованием генерал-лейтенанта сэра Джулиана Бинга, в распоряжении которого находилось пять корпусов на линию в 65 км. Сектор Камбре находился к югу от поля Аррасского сражения. Местность не была еще изрыта воронками, холмы и открытые поля перемежались с лесистыми участками и рощами, а почва была сухая и твердая. Сектор удерживался всего лишь силами немецкой 2-й армии, которая стояла сразу за оборонными рубежами линии Гинденбурга. Фуллер полагал, что прорыв может быть обеспечен массированной атакой танков, которые сомнут проволочные заграждения, позволят пехоте расширить брешь, а затем кавалерия, действуя на открытом пространстве на востоке, закрепит успех.

Эта операция не рассматривалась как главное наступление, однако по меньшей мере она бы отвлекла немцев и сократила бы их резервы, сгруппированные вокруг Ипрского выступа, поскольку некоторые пришлось бы отослать на юг для защиты сектора Камбре. Записка Фуллера была рассмотрена в Ставке, но в конце концов генерал Киггел, начальник штаба Хейга, наложил вето, поскольку полагал, что британские войска должны сосредоточиться на предстоящей атаке в Пасшендэле в районе выступа.

Фуллер снова выступил с тем же предложением в августе, когда танки, приданные 5-й армии, уже завязли во фландрской грязи. Теперь и он, и Эллис думали о танковом «рейде» на Камбре, и на сей раз их поддержал генерал Бинг, который считал направление на Камбре главным, а потому не прочь был усилить атаку танками. Это было не совсем то, что предполагали Фуллер и Эллис: они рассчитывали продемонстрировать, что танки могут прорвать оборону немцев, даже такую укрепленную, как линия Гинденбурга, где были прорыты фактически противотанковые окопы шириной 3 м, а проволочные заграждения — шириной 45 м. Два офицера-танкиста рассчитывали всего-навсего стремительно пройти сквозь эти заграждения, посеяв тревогу и панику в ряды противника, и быстро вернуться на базу, так что вся операция должна была занять не более восьми часов.

Свои широкомасштабные планы Бинг собирался приурочить к сентябрю. Киггел вновь пытался вынудить Хейга отклонить предложение на тех же основаниях, что и прежде, а именно — что британским войскам не под силу развернуть два наступления одновременно. К сентябрю, однако, стало очевидно, что наступление во Фландрии задохнулось, и Хейг стал рассматривать возможности прорыва на других участках фронта, чтобы истощить немецкие резервы и поднять боевой дух англичан, и не только среди министров. Идею наступления в секторе Камбре вновь проанализировали, и была признана ее целесообразность. 13 октября Бинг получил полномочия планировать операцию, начало которой было назначено на 20 ноября, при том что концепция операции была пересмотрена: целью полномасштабного наступления был прорыв, но в сжатые сроки.

Бинг со своим штабом с энтузиазмом принялись за дело, но быстро столкнулись с трудностями, главная из которых заключалась в отсутствии достаточного резерва, который можно было бы кинуть в танковый прорыв. Мы уже рассматривали ситуации, которые показывали необходимость наличия адекватного резерва, но те силы, которыми располагали в октябре 1917 года, были нужны во Фландрии. Хейг разрешил Бингу задействовать только те резервные войска, которые были приданы 3-й армии, плюс кавалерийский корпус, с оговоркой, что если за двое суток не будут достигнуты существенные результаты, то наступление придется свернуть.

Наличная кавалерия Бинга была немалой: она состояла из Кавалерийского корпуса (5 дивизий) под командованием генерал-лейтенанта сэра Каванага. Это было очень кстати, поскольку кавалерия была той единственной мобильной силой, которая могла расширить успех. Бинг планировал осуществить первоначальный прорыв силами семи пехотных дивизий и тремя танковыми бригадами, которые должны были действовать в направлении и в районе Камбре на участке фронта шириной 9 км между двумя каналами — Шельды и Северным. Первым объектом наступления были деревня Флескьер и одноименная возвышенность, выходившая на линию Гинденбурга юго-западнее от Камбре. Следующим объектом наступления — к северу, через дорогу Бапум — Камбре — было взятие гребня Бурлон. Наконец, пока Кавалерийский корпус развивал успех на юге и востоке от Камбре, оставшиеся соединения, поддержанные резервным V корпусом, продвигались на север.

Наступление должно было развиваться в три фазы. На первом этапе семь дивизий III и IV корпусов при поддержке танков должны были осуществить прорыв в линии Гинденбурга, заняв места пересечения с каналом — Масниер и Маркуэн. К этому времени подоспеет Кавалерийский корпус, пересечет канал и продвинется к востоку от Камбре, одновременно IV корпус займет Бурлонский гребень и лес на западе от города. Захватив Камбре и прилегающую территорию, англичане выведут из строя немецкие дивизии на севере и востоке города. Начальная фаза наступления ограничивалась Северным каналом, в котором не было воды, и полноводным каналом Шельды. Канал Шельды, хотя и перекрытый мостами, был настоящим препятствием. Мосты следовало стремительно занять, если развернется кавалерийская атака. Прорыв осуществлялся танками, которые продвигались без упреждающего артобстрела, за ними вплотную шли массированные части пехоты, расширяющие брешь для наступления кавалерии.

Использование танков давало Бингу преимущество внезапности, что было редкой удачей для командующего Западным фронтом. В предыдущих сражениях артиллерийский обстрел был необходим для того, чтобы разрушить проволочные заграждения противника и передовые траншей. С этой задачей, как правило, успешно справлялись, однако ведение заградительного огня одновременно предупреждало неприятеля о предстоящем наступлении, а также о направлении атаки. Теперь, согласно Эллису и Фуллеру, отпадала нужда в такой предварительной бомбардировке, так как танки должны были смять проволочные заграждения и сокрушить защитников передовых траншей. В результате артиллерию предполагалось использовать для контрудара по тем немецким орудиям, которые будут угрожать продвигающейся пехоте и кавалерии, но и в этом случае на помощь британским пулеметчикам приходила технология.

Чтобы эффективно использовать орудия, они должны были быть «ранжированы» перед неприятельскими позициями и пристреляны. Дистанция обычно высчитывалась с учетом направления и дальности позиций противника по карте с помощью компаса и транспортира. Одно из орудий в батарее прицеливали в этом диапазоне и производили серию прицельных выстрелов на нужное расстояние по этому азимуту, траектория их отслеживалась и корректировалась затем впереди стоящим наблюдающим офицером. На прочих орудиях батареи ставили тот же прицел, но из них не стреляли, пока пристрелянное орудие не попадало по мишени. Затем производили выстрелы поочередно из прочих орудий, и также вносились поправки по их попаданию, процедура продолжалась, пока все орудия не были пристреляны должным образом. Эта индивидуальная регулировка регистрировалась, по ней настраивали прицелы, учитывая подъем орудия и снос снаряда ветром, в результате все орудия били точно по цели. Затем вся батарея пристреливалась подобным образом к другой мишени, пока все мишени в этом диапазоне не были рассчитаны и данные не были записаны. Система на первый взгляд проста. Таковой, хотя и трудоемкой, она и была, но не всегда срабатывала: она требовала времени, противник узнавал о намерениях батареи, и немцам только и оставалось, как перенести позиции, чтобы вся подготовка пошла насмарку. Более того, процесс регулировки дальности был связан с рядом технических трудностей. Погодные условия, скорость и направление ветра, замена снарядов, износ барабана и откатного механизма, уход в почву хобота лафета под действием отдачи — все это вместе приводило к изменению траектории ядра, так что во время боя приходилось постоянно корректировать положение орудий. Подобная пристрелка выдавала неприятелю позицию, а потому она становилась точной мишенью для контробстрела, который наравне с уничтожением проволочных заграждений становился основной задачей артиллерии в дни, предшествующие наступлению.

Теперь, когда благодаря аэрофотосъемке составлялись более точные карты, начали разрабатывать новый метод определения дальности и дислокации батарей противника. Новая система, включавшая два процесса: «ночную съемку» и «звукометрию», — была основана на том, что скорость света выше скорости звука. Дислокацию орудия противника можно было определить по вспышке, а дальность определялась по точному подсчету разницы между моментом вспышки и моментом звука от разрыва снаряда. Скорость света и скорость звука установлены законами физики. Наблюдатели сначала видели вспышку из дула пушки, а затем до них доходил звук разрыва снаряда: сравнение момента времени позволяло очень точно высчитать дальность цели. Таким образом исключалось или по крайне мере сильно сокращалось время, необходимое при стандартной дальнометрии. Этот процесс стал известен как «бесшумная пристрелка», которая позволяла всей батарее, отрегулировав и наведя свои орудия на цель, не производить никакого шума до того, как она обнаруживала себя с началом огневого вала непосредственно перед часом «X».

Во время наступления на Камбре, хотя основная тяжесть по разрушению проволочных заграждений легла на танки, артиллерия тем не менее должна была использоваться сполна. В распоряжении Бинга находилась тысяча полевых орудий, поддерживающая семь наступавших пехотных дивизий. Кроме того, ему предполагалось дать дополнительно еще две дивизии для прикрытия и три резервных из V корпуса, а также три танковые бригады с 474 танками, которые должны были в полном составе прорвать передовые позиции, а не действовать изолированными группками по два-три танка среди атакующей пехоты, как прежде это происходило при Буллькуре и Флер-Курселете. Эллис и Фуллер не остановились даже перед тем, чтобы привлечь командующих пехотой к обсуждению танковой тактики. Учитывая горький опыт предыдущих операций, где использовались танки, они подчеркивали, что танковые войска и пехота должны действовать вместе для обоюдной поддержки: танки выводят из строя проволочные заграждения, окопы и пулеметы, которые мешают продвижению пехоты, а пехота защищает танки от любых средств, которые немцы могут применить как противотанковые, и от солдат, которые могут приблизиться к танкам, чтобы кинуть в них гранату.

Танки могут занять территорию, но лишь пехота способна ее удержать. Поскольку как идущие на прорыв танки, так и атакующая пехота нуждались в прикрытии, в этот раз некоторое количество танков предназначалось для различных целей, которые начинают действия вместе с «боевыми» танками — разрушают проволоку и траншеи. Предполагалось, что передовые танки будут тащить «фашины», огромные скрученные связки бревен, которые они сбросят в траншеи противника, так чтобы получился мост, по которому смогут проехать машины. 32 танка были снабжены крюками и цепями, с помощью которых они расчищали местность от проволоки, буксируя ее в сторону. Несколько танков снабжения везли топливо, снаряды, воду и продовольствие, были и танки для сигнальных работ с телефонными кабелями и почтовыми голубями. А три танка, оборудованные радиопередатчиками, осуществляли связь со Ставкой и аэропланами прикрытия. К концу 1917 года приемы ведения войны стали вполне изощренными. Брошенные в наступление на Камбре танки были последними моделями — Марк IV, переднюю обшивку которых не могли пробить бронебойные пули. И по части механики эти танки также были более надежными, чем модель Марк I, которая использовалась в сражениях при Флере и Буллькуре.

Кроме того, наступление на Камбре должно было быть поддержано Королевским летным корпусом, который теперь широко участвовал во всех главных операциях на Западном фронте, осуществляя рекогносцировку и разведку боем, бомбардируя и расстреливая пулеметным огнем неприятельские позиции, возвращаясь в Ставку и в штаб корпусов с огромным количеством фотокадров и информации. Являясь армейским формированием, Королевский летный корпус был организован по армейскому принципу, и его 3-й бригаде, в которую входили 14 эскадрилий из 270 аэропланов и 6 разведывательных аэростатов (по одному на каждую штурмовую дивизию), вменялось осуществлять воздушное прикрытие 3-й армии. Считалось, что немцы располагают на фронте Камбре всего 78 аэропланами, из них только 12 были оперативными «Альбатросами»-истребителями, поэтому на первом этапе сражения у Бинга было воздушное преимущество.

Как уже отмечалось выше, по плану Бинга танки, непосредственно за которыми следовала пехота, прорывали фронт и обеспечивали взятие силами 3-й армии двух важных объектов — гребня Флескьер со стоящей в центре деревней и Бурлонского леса и гребня на левом фланге, — расположенных в семи милях за линией Гинденбурга на возвышенностях, смотрящих на Камбре. Когда танки и пехота выполнят эту задачу, через брешь пройдет Кавалерийский корпус и возьмет собственно город в окружение. В конечном счете немцы окажутся в камбрийском «мешке», оцепленные пехотой, танками и кавалерией, и будут вытеснены к северу и востоку к Валлансьену.

«Эксплуатационная» роль кавалерии зависела от того, будут ли взяты флескьерские гребень и деревня. Здесь таилась опасность, поскольку задача захвата высоты была поручена 51 (хайлендерской) дивизии, а дивизионный командир генерал-майор Джордж Харпер, хотя и блестящий военачальник и любимец солдат, опыта взаимодействия с танками на имел. Хейг в особенности настаивал на том, что флескьерские позиции и Бурлонский гребень должны быть взяты в первый день, так как это было решающим моментом для военных действий в последующие за первым штурмом дни.

Фельдмаршала Хейга и его командующих армиями часто обвиняют в том, что они шли «напролом», что они отдавали приказы командующим корпусов и дивизий идти в наступления, которые, как впоследствии оказывалось, были малорезультативными или не имели шанса на успех. На самом деле редко дело обстояло именно так (это подтверждают разобранные выше операции на Сомме или где бы то ни было), обычная практика заключалась в том, что они спускали задачи на самый, по возможности, низший уровень командования, например дивизионный или даже бригадный, где и принимались решения для выполнения той или иной задачи и разрабатывался подходящий план. Хейг и другие армейские командующие могли, и часто так и поступали, критиковать эти планы, но в конце концов, если младший командующий настаивал на выполнении задачи определенным способом, ему, как правило, предоставлялась такая возможность. Примером служит и Камбре — случай с командиром 51-й дивизии Харпером, поскольку, хотя ему и было приказано использовать танки, он разбил их на маленькие группки, которые шли далеко впереди от пехоты. В результате во время битв за самые сильные позиции по всей линии прорыва танки и пехота не обеспечивали друг другу прикрытия, как это происходило на других участках поля сражения.

Другая проблема была связана с командованием «эксплуатационными» силами — пятью дивизиями кавалерийского корпуса, поскольку генерал Каванаг предпочел сделать ставку в Фэне, расположенном в 10 км от фронтовой линии. Три кавалерийских дивизии — 1-я, 2-я и 5-я — прибыли в Фэн к утру сражения к 6 часам 20 минутам, но две других — 3-я и 4-я — остались позади. Командование кавалерией осуществлялось из ставки в Фэне и строго по личным приказам Каванага, что означало, что любое требование в развертывании кавалерии, — а она действовала следом за общим наступлением, — исходящее от дивизионного командующего пехотой с фронта, шло оттуда назад к Каванагу, который только и отдавал приказ ожидающим своей очереди кавалерийским дивизиям. В ретроспективе событий очевидно, что эти три дивизии должны были или быть приданы под прямое командование штурмовых пехотных корпусов, или Каванаг должен был подтянуть свои дивизии к линии фронта и оставаться при них. Для командующего важно было знать, что именно происходило на передовых позициях, это была информация первостепенной важности. Ее всегда было трудно добыть, но когда в конце концов с передовой приходили новости, командующий имел возможность предпринять более оперативные действия, но место ему было вовсе не в Ставке.

Наиболее достоверная информация поступала от Королевского летного корпуса, эскадрильи которого осуществляли разведку боем, поэтому вошло в обыкновение устраивать штаб на приличном расстоянии от линии фронта рядом с авиабазой, где вряд ли разрыв снаряда смог бы оборвать телефонный кабель и откуда генералы, в свою очередь, могли бы поддерживать связь с вышестоящим начальством.

Во время Первой мировой войны для дивизионного командира признавалось более важным быть на связи с армейским начальством или штабом корпуса, чем с командующими бригадами или батальонами. Предпочтение отдавалось коммуникации «вверх», нежели «вниз», что означало, что те, кто должен был владеть информацией о ситуации на передовой и, следовательно, иметь возможность быстро на нее реагировать, были привязаны к штаб-квартирам. Это составляло особую проблему для штурмовых соединений, так как положение на передовой во время наступления стремительно менялось, и любой прорыв требовал удержания, дабы противник не смог закрыть брешь. В сражении при Камбре местоположение штаб-квартиры кавалерийского корпуса было выбрано совершенно ошибочно, оно влекло очевидное и неизбежное промедление — а промедление загубило многие наступления в ходе этой войны, — так что Бингу и Хейгу, конечно, следовало приказать Каванагу переместить штаб ближе к линии фронта, чтобы избежать риска тех заминок, которые столь пагубно сказались в сражении при Лоосе и других битвах. Почему ни тот, ни другой не отдал такой приказ, трудно объяснить.

Оборонные рубежи противника, противостоящие 3-й армии, поддерживались частями германской 2-й армии под командованием генерала Г. фон дер Марвица. Его армия входила в состав армейской группы под началом кронпринца Рупрехта Баварского и состояла из шести пехотных дивизий двух корпусов, или «групп», — Аррас и Кодри. На этом участке фронта у немцев не было преимуществ в ландшафте, как на Сомме или Ипре, поэтому они особенно тщательно укрепляли свои рубежи, которые являлись частью линии Гинденбурга и потому были как изощренными, так и простирающимися на большую глубину. Сначала шла главная линия Гинденбурга, в том числе по склону над Гран-Равином, сухой неглубокой лощиной, за которой проходила передовая линия англичан; впереди линии Гинденбурга, на передних склонах, была прорыта система сильно укрепленных траншей. Отступив милю от передней линии, шла линия прикрытия Гинденбурга, а позади, через 5–6 км, — следующая оборонительная позиция: линия Борвуар — Масниер — Маркуэн. Глубина немецкой обороны перед Камбре составляла в среднем пять миль.

Траншеи в известняке уходили на глубину 5,5 м, а блиндажи были сооружены на 12-метровой глубине: все оборонительные части были обучены новой тактике. Недолго немцы находились в передовых окопах во время обстрела. Когда начали падать снаряды, они ушли вглубь по траншеям, оставив караул на нескольких хорошо защищенных постах, с которых проглядывалась ничейная территория, для того чтобы знать, когда рассеется дым огневого вала. Также имелись долговременные огневые доты из железобетона — «почтовые ящики», никак не пробиваемые, кроме прямого попадания снаряда из сверхтяжелого орудия. Оттуда пулеметы простреливали широкую полосу проволочных заграждений. Немцы считали, что на то, чтобы прорвать этот сектор обороны, уйдут недели и что у них будет достаточно времени, чтобы подтянуть резервы и вернуть занятую в результате прорыва территорию. Оборону поддерживало также некоторое количество дивизий для контратаки, которые в настоящий момент отдыхали и готовились к боевым действиям за линией обороны, но которые готовы были в любой момент стремительно придвинуться к фронту и выдворить атакующего противника. Оборона строилась на трех элементах. Первый и второй заключались в сильных сооружениях и непоколебимых защитниках, так что атакующий противник неизбежно должен был понести значительные потери, а натиск, соответственно, потерять стремительность. Тогда на первый план выходил третий фактор — быстрое развертывание контратакующих дивизий, которые отбрасывали назад наступающую пехоту неприятеля. Англичане же рассчитывали разрушить позицию и расстроить контратаку, уповая на внезапность, и Бинг во что бы то ни стало собирался достичь такого эффекта. Танки шли к фронту по ночам с 15 по 18 ноября, шум их двигателей заглушался пулеметным огнем, их загоняли в лес или накрывали камуфляжем, так чтобы их нельзя было распознать с воздуха. Штаб действовал великолепно, как и должен был, поскольку существовала масса тыловых проблем. Только на одни танки требовалось до 750 000 литров горючего, 350 000 литров масла и жира, 500 000 6-фунтовых снарядов и 5 миллионов патронов калибра.303 для пулеметов — всю эту летучую материальную часть должны были подвезти к фронту и засекретить за несколько дней до начала наступления.

В конце концов к вечеру 19 ноября все, что могло быть сделано, было сделано. Эллис, командующий танками, закончил свои приготовления, издав приказ для своего корпуса. Стоит вспомнить текст приказа, поскольку он опровергает мнение тех историков, которые обвиняют генералов в том, что те отсиживались в убежищах далеко от передовой и не принимали участия в боевых действиях.

Той же ночью приказ был зачитан всем танковым экипажам, и можно догадываться, какой эффект он произвел на людей. На следующий день, 20 ноября, в 6 утра генерал Эллис занял свое место на башне «Хильды», головном танке батальона «Н» Центральной дивизии и выбросил коричнево-красно-зеленый флаг Танкового корпуса, который он специально захватил с собой. Начало наступления было назначено на 6 часов 30 минут утра во вторник 20 ноября, и все танки за час выстроились на исходной линии. Британская пехота, готовая ринуться вперед, засылала солдат проделать проходы в собственных проволочных заграждениях. Эта активность не осталась незамеченной противником, и немцы открыли огонь по британским передовым окопам.

Медленно наступавший рассвет принес пасмурный моросящий дождь, и в 6 часов 20 минут артиллерия начала забрасывать дымовые и фугасные снаряды на позиции за передней линией немецкого фронта. Через десять минут под прикрытием заградительного огня и плотной дымовой завесы выступила вперед британская пехота. Вслед за танками она быстро преодолела нейтральную полосу в 450 м и начала продвижение по проходам, расчищенным от проволоки.

В целом, больше говорят о поражениях, нежели о победах, поэтому описание первого дня сражения при Камбре не займет много места. К 8 часам был взят весь участок основной линии Гинденбурга от Аврикура до канала Шельды. Гран-Равин, который считался серьезным непреодолимым препятствием, оказался всего лишь неглубокой долиной, а явно неприступная линия Гинденбурга превратилась в груду смятой проволоки, за которой британские танки били по восточному сектору пулеметным огнем и снарядами, добивая оставшихся защитников в немецких коммуникационных траншеях, опорных пунктах и блиндажах. Сотни пленных медленно брели в тыл, а танки и пехота двигались по направлению к участку прикрытия линии Гинденбурга. «Хильда», в которой находился генерал Эллис, пока она преодолевала немецкие проволочные заграждения, была пущена под откос; кроме того, его дальнейшее присутствие на передовой теряло смысл. Поэтому он возвратился пешком в командный пункт в Бокаме, вполне довольный действиями своих частей. Казалось бы, все шло хорошо, теперь важно было не потерять темп и силами кавалерии расширить успех, пока немцы не подтянули резерв. Командиры пехотных частей начали задаваться одним и тем же вопросом: «Где же кавалерия?»

Наступление на Камбре застало немцев врасплох. До Марвица, которого обеспокоенные штабные вытряхнули из постели, сразу дошло, что англичане стремительно прорвали линию Гинденбурга в районе Аврикура. Не успел кронпринц Рупрехт оценить этот факт, как увидел, что немцы терпят крах на всем его южном фронте, и обратился с просьбой к Людендорфу о безотлагательном подкреплении. Последний обещал выслать дивизии, как только будет возможно, заметив при этом, что это займет по крайней мере двое суток; тем временем Рупрехт, полагал он, должен удерживать позиции, собрав все силы, какие только сможет, и по возможности начать контратаку.

Контратака казалась совсем нереальной, поскольку англичане продолжали наступление. К 11 часам 30 минутам они заняли обширный участок линии прикрытия, продвинулись на две мили на полосе в шесть миль, уничтожили три немецкие дивизии и захватили некоторое количество пулеметов и около 2000 пленных. Жители Камбре ожидали скорейшего освобождения, наступающая английская пехота, оглядывалась в надежде увидеть кавалерию. Победа, казалось, была уже в руках везде, кроме района Флескьера — хребта и деревни, — где 51-я (хайлендерская) дивизия попала в переделку.

Деревня Флескьер лежала на пике гребня, в центре линии британского наступления. С Флескьера хорошо просматривалась передовая линия, и, заняв деревню, 1-я кавалерийская дивизия могла бы вырваться к Камбре, но сперва следовало взять Флескьер. Эту задачу должна была выполнить 51-я дивизия, и было совершенно очевидно, что осуществить это можно было только под прикрытием танков. Как мы видели, хотя генерал Харпер не одобрял взаимодействие с танками, но тем не менее принял приказ использовать 70 танков, приданных его дивизии, правда, без особого энтузиазма. Танки начали свое наступление в час «X», но пехота Харпера выступила с большим отрывом, а не шла след в след за танками, как это было на всех остальных участках наступления, поэтому суть взаимодействия пехоты и бронемашин, которая заключалась в том, что последние прорывают фронт и разделываются с пулеметами противника, а первые занимают неприятельские позиции и удерживают их, начисто пропала. Харпер и его дивизия еще не освоили того, что танки и инфантерия должны действовать совместно.

Главная линия Гинденбурга была пробита танками и пала гораздо быстрее, чем этого ожидал Харпер. Дивизия должна была срочно включиться в активное наступление, но генерал решил придерживаться своего первоначального плана и отдал приказ выждать час, прежде чем атаковать Флескьер — гребень и деревню — и линию прикрытия. И пока дивизия выжидала, пока солдаты рыскали по неприятельским блиндажам в поисках еды и сигарет, к флескьерским неприятельским позициям подоспело подкрепление — германский 27-й резервный пехотный полк. Немецкая артиллерия, расположенная в мертвом пространстве за хребтом, оказалась нетронутой и открыла огонь по танкам англичан, которые переваливали через вершину гребня, оказываясь при этом без прикрытия пехоты. Одиннадцать машин было выведено из строя до того момента, как начала свои действия пехота.

Хайлендерская дивизия вновь двинулась вперед в 9 часов 30 минут. И опять танки шли далеко впереди пехоты, совершенно не подозревая о том, что в засаде на другом склоне Флескьерского хребта их поджидали пулеметы противника. Как только танки добрались до гребня, обнажив слабо бронированные днища, их встретил пулеметный огонь. Буквально за полчаса 27 танков горели или были брошены на гряде, и несмотря на то что Горные шотландцы вскоре перестреляли пулеметчиков и огонь затих, урон англичанам уже был нанесен; сразу после 10 часов атака на Флескьер остановилась. Как уже отмечалось выше, сущность танкового наступления заключается во взаимодействии танков с пехотой, поскольку по отдельности они уязвимы. Упорное нежелание генерала Харпера принять тактику ведения танкового боя обошлось для его дивизии дорогой ценой и не дало возможности генералу Бингу добиться быстрой победы в первый же день сражения при Камбре.

Позднее эту танковую бойню приписали отваге одного немецкого офицера, который якобы сам не переставал стрелять из пулемета после того, как весь расчет был убит. Сегодня это кажется неправдоподобным, но какова бы ни была точная причина, британское наступление на Флескьер провалилось. Гребень находился под огнем тяжелой артиллерии, открытым из деревни, а танки, которые могли бы пресечь обстрел, были уничтожены. Батальон немецких войск окопался среди разрушенных домов и остатков стен Флескьера и держался целый день, отбивая британскую пехоту и сделав полезное открытие, что связка гранат, брошенная под танк, обычно разрывает гусеницы.

Танки и 51-я дивизия продолжали атаковать Флескьер, однако их атаки были плохо скоординированны. Танки вошли в деревню, но поскольку пехота не пришла на помощь, они отступили. Затем атаковала пехота, но ей недоставало поддержки танков, взводы были выбиты пулеметным огнем. Харпер продолжал атаковать во фронт, а две его фланговые дивизии — 6-я и 62-я (2-я Западного ридинга), — которые могли бы предпринять фланговое наступление на Флескьер при поддержке собственных танков, были слишком заняты выполнением собственных задач. Бой за деревню продолжался целый день, но она так и осталась в руках противника. Батальон упорной немецкой пехоты и несколько орудий смогли остановить целую британскую дивизию и бригаду танков.

В других местах атакующие продвигались лучше. Организовав тесное взаимодействие танков и пехоты, IV корпус неумолимо вклинивался в линию противника, 12-я (Восточная) дивизия вскоре взяла высоты Бонави и канал Шельды на правом фланге наступления. Потери были невелики, и 55 из 76 танков все еще были в строю, когда дивизия перегруппировывалась на линии прикрытия линии Гинденбурга. 6-я дивизия, наступавшая правее Флескьера, встречала слабое сопротивление, и к 11 часам углубилась в основную линию линии Гинденбурга и захватила свой сектор вспомогательной линии. Рубежи, находящиеся позади этой линии, «Девятый лес» и Маркуэна, также были взяты, и вскоре после полудня эскадрон 5-й кавалерийской дивизии галопом отправился в атаку на деревню Нойель.

Во второй половине дня тем самым 3-я армия достигла значительных успехов. Ее передовые позиции теперь шли от Гоннелье на юге на восток до леса Латто и затем на север до Маркуэна, «Девятого леса», Нойеля, Флескьера, Гренкура и далее до Северного канала. Это составляло продвижение на 8 км на фронте в 9,5 км, и основная заслуга в этом принадлежала танкам, пробившим широкий проход в линии Гинденбурга и тем самым исполнившим все, что они обещали. Только во Флескьере все еще держались немцы, однако удерживать эту позицию далее было невозможно, поскольку британские дивизии обнимали ее с флангов. Прорыв был совершен, и задача теперь заключалась в его расширении, а для этого нужна была кавалерия.

В момент начала наступления в это утро в Фэне ожидали три кавалерийские дивизии: 1-ю, 2-ю и 5-ю. Еще две, 3-я и 4-я, находились дальше к западу, в Атье и в Брее, и по плану они должны были подойти к Фэну, когда первые три вступят в бой. Как только генералу Каванагу или генералу Бингу стал бы ясен ход развития событий, они должны были пустить в дело кавалерию. Получив известия, что наступление развивается как нельзя лучше, оба генерала тем не менее отказывались в это поверить.

Их скепсис понятен в свете результатов предыдущих наступлений британцев на Западном фронте, но его следствием стали катастрофические неудачи. Каванаг оказался не готов ввести в бой свои полки, когда получил первые рапорты, а когда из донесений стала ясна действительная картина сражения, потребовалось время на подписание и рассылку приказов. 1-я кавалерийская дивизия получила приказ выступать только в 8 часов 25 минут, и лишь спустя часа два передовые дивизионные отряды стали двигаться по направлению к Флескьеру, превратно полагая, основываясь на рапорте Королевского летного корпуса, что деревня взята хайлендерской дивизией.

Летящие по направлению к передовой кавалеристы являли собой исключительное зрелище для отрядов пехотинцев, с трудом продвигавшихся по открытой низине, однако этот кавалерийский рейд продолжался недолго. Когда до 1-й кавалерийской дивизии дошли слухи о том, что деревня Флескьер все еще удерживается противником, она резко свернула под укрытие Гран-Равина и стала дожидаться приказов о дальнейшем наступлении. Но никакого гонца не случилось, и дивизия продолжала стоять, в то время как следовало закреплять успех на широком пространстве другого склона Флескьерского гребня.

5-я кавалерийская дивизия, выступив из Фэна сразу после полудня, рысью продвигалась к Масниеру и Маркуэну — двум деревням на канале Шельды, в то время как 2-я кавалерийская дивизия, нацеленная на Маркуэн, оставалась в бездействии до 14 часов. Вина за эти гибельные отсрочки целиком лежала на командующем корпусом Каванаге, который по-прежнему находился далеко в тылу от своих передовых дивизий — в Фэне, по-видимому, не имея представления о развитии действий на фронте; он или не мог, или не желал бросить войска в наступление.

Это стало как трагедией, так и горькой ошибкой, поскольку в этом сражении кавалерия была предназначена именно для развития успеха. Теперь, когда разведывательные функции кавалерии принял на себя Королевский летный корпус, развитие успеха — прорыв сквозь брешь в оборонительной линии неприятеля с тем, чтобы посеять страх и смятение в рядах противника и расчистить дорогу для дальнейшего наступления пехоты, — было единственной причиной, для чего кавалерию собирались задействовать в этом наступлении. В этот момент такая возможность существовала, но дивизии Каванага не получили приказа разрабатывать операцию. Как писал Брайан Купер в своих «Покрытых броней: Камбре» («The Ironclads of Cambre», 1967): «На каждом участке фронта, где имелись возможности развития успеха силами кавалерии, она простаивала в ожидании необходимых приказов из штаба кавалерийского корпуса, а когда они отдавались, становилось слишком поздно».

Один из объектов, которые предполагалось взять, была деревня Кантен, которая имела важное значение, находясь непосредственно к западу от Камбре, между каналом Шельды и деревней Фонтен. Кантен была свободна в 13 часов 40 минут, но к тому времени, когда 1-я кавалерийская дивизия подошла к ней в 16 часов, немцы вновь заняли свои позиции и встретили наступающую кавалерию пулеметным огнем и ружейными выстрелами, вынудив передовой полк — 4-й драгунский гвардейский — отступить. Стоял ноябрь, дни были короткими, и лишь с наступлением ночи кавалерия вновь смогла выступить вперед.

Замечательная возможность была потеряна, но худшее было впереди. Лошадям нужны отдых, корм и вода, а в лежащих впереди районах воды не ожидалось. Поэтому Каванаг приказал 2-й и 5-й дивизиям отступить назад к Фэну, что они, соответственно, и сделали, а большая часть 1-й дивизии, которая дотоле грызла удила, находясь в ожидании в Гран-Равине, возвратилась с ними. Отдельные кавалерийские полки, которые сумели продвинуться вперед, вскоре вынуждены были остановиться. Для того чтобы переправиться через канал Шельды, необходимо было пройти по мостам при деревне Масниер, прежде чем немцы успеют их взорвать. Танки, идущие в авангарде войск на Масниер, опоздали: в тот момент, когда танк въехал на единственный уцелевший полуразрушенный мост, он тоже был взорван. Из подоспевших кавалерийских полков лишь одному — эскадрону Форт-Гарри-Хорс из Альберты, части Канадской кавалерийской бригады 5-й кавалерийской дивизии — удалось переправиться через канал по пешеходному мосту и пойти в стремительную атаку, но, понеся потери в две трети состава, он возвратился в Масниер. Обособленные действия эскадрона Форт-Гарри-Хорс в суммарном вкладе кавалерийского корпуса в первый день сражения при Камбре свелись фактически к нулю.

Решение Каванага отозвать всю кавалерию к Фэну перечеркнуло все успехи, достигнутые танковыми войсками и пехотой 30 ноября, но кавалерия была не единственной, кто не оправдал надежд. Деревня Флескьер так и оставалась в руках немцев, не были взяты Бурлонский гребень и лес. Англичане не добились успеха ни на одном участке наступления ни в одном генеральном пункте плана, и было очевидно, что в сражение при Камбре придется вводить резервы. Однако факт остается фактом, что главный прорыв линии Гинденбурга, осуществленный 20 ноября, требовал закрепления силами кавалерии, которая к тому времени находилась в том же месте, что и до начала сражения. То, что последнее стало возможным, бросает тень как на Каванага, командующего корпусом, так и на Бинга, армейского командующего, которому следовало проявить больший интерес к действиям единственного своего резерва в этот критический момент битвы. 20 ноября была одержана замечательная победа, но она оказалась нерезультативной, поскольку успех не был закреплен.

В ночь с 20 на 21 ноября наблюдались активные приготовления с обеих сторон линии. Потери англичан были незначительны, всего немногим более 4000 убитыми, ранеными и пропавшими без вести, но войска нуждались в еде и питье, в снарядах и гранатах, для поддержки предстоящего продвижения на следующий день нужно было подтянуть артиллерию. Танки тоже требовали подмоги. Из 374 «боевых» танков, вышедших утром в наступление, чуть меньше половины — 179 — были выведены из строя: часть уничтожена немцами, часть имела механические неполадки, часть была пущена под откос. Неимоверные усилия были приложены к тому, чтобы вернуть большую их часть в строй, но, чтобы пополнить недостающие, пришлось перебросить в штурмовые батальоны те танки, которые в первый день были заняты проволочными заграждениями. Всем им требовались дозаправка, пополнение боекомплекта и техническое обслуживание. Экипажам некогда было отдыхать, однако осознание того, чего они достигли в этот день, заставило людей усиленно работать всю ночь, готовя успех следующего дня.

Хейг и Бинг торжествовали со своими штабами, хотя последний был озабочен тем, что позиция у Бурлонского леса не была взята, и поставил овладение Бурлоном в качестве приоритетной цели следующего дня. К этому времени, 20 часам 20 ноября, Бинг отдал приказ о следующей фазе наступления; задачи, стоящие перед 3-й армией, были ясны.

Главное, что требовалось, — продолжить натиск, чтобы не дать немцам подтянуть резерв и закрыть брешь. В свете этой задачи IV корпусу было приказано взять Бурлонский лес — по словам Бинга, это было делом «первостепенной важности», — а танкам и эскадрильям Королевского летного корпуса — осуществлять прикрытие корпуса. Тем временем III корпус захватывает линию Масниер — Борвуар — Маркуэн, при этом основным объектом был Масниер, взятие которого обеспечило бы проход кавалерии, которая смогла бы переправиться через канал Шельды. Поскольку это была самая легкая из задач, 3-я танковая бригада, приданная III корпусу, была отряжена IV корпусу. Это перемещение, однако, имело нежелательные последствия, поскольку, пересекая тыловую полосу, танки оборвали большую часть телефонных линий, связывающих штурмовые отряды с их штабами, и в критический момент это выросло в тяжелую проблему.

Немцы этой ночью пытались оправиться от злополучного дня. Три их дивизии понесли серьезные потери, огромное количество орудий было выведено из строя. В какой-то момент вечером уже отдавались приказы приготовиться к уличному бою в Камбре, но поскольку наступление англичан потеряло стремительность и не был развит успех, немцы с присущим им присутствием духа смогли установить надежную линию обороны — линию Кантен — между Муевром, Кантеном и Ривлоном, на которую в спешном порядке были брошены все резервные роты и подоспевшие батальоны. Они должны были удерживать оборону, чтобы выиграть время, поскольку было похоже, что дивизии, отосланные к Камбре, смогут прибыть не ранее 23 ноября. Ночь кончалась, и немецкие позиции становились все сильнее на всей линии: все дивизии и полки, стоящие позади Камбре, были «прочесаны» для пополнения обороны, каждый свободный солдат или орудие были посланы на передовую. Немцы рассчитывали еще на одно обстоятельство, которое могло сыграть им на руку: с наступлением сумерек 20 ноября начался сильный дождь, который продолжался почти всю ночь.

Дождь все шел и на рассвете, и весь следующий день. В результате затруднены были действия авиации и танков, это было самым неприятным, потому что прикрытие со стороны авиации и танков должно было обеспечить успех британцев в главном наступлении на Бурлонский лес. День, однако, начался с хороших известий: выяснилось, что немцы оставили Флескьер. В 6 часов 51-я (хайлендерская) дивизия вошла в деревню и перевалила через гребень по направлению к Кантену, где попала под сильный пулеметный огонь. Сражение на линии Кантен — позиции, которую кавалерия должна была занять 20 ноября, — шло весь день, но вскоре стало очевидно, что мало-мальский успех может быть достигнут, только если вытеснить немцев из Бурлонского леса, доминанты на линии Камбре, где были сосредоточены основные артиллерийские силы противника.

Генерал Харпер не стал ждать, когда будет взят Бурлонский лес. Кавалерия уже подтянулась на его фланг, и под прикрытием «Куинз Бей» (2-го драгунского эскадрона) он выдвинул 154-ю бригаду на Кантен без поддержки танков. Огонь из немецких окопов остановил Горных шотландцев, а пулеметы и артиллерия неприятеля застопорили продвижение кавалерии. Подоспевшие танки — тринадцать машин из В-батальона Танкового корпуса — быстро прорвались в деревню с сопровождавшей их пехотой и спешившейся кавалерией и быстро очистили территорию. К 13 часов Кантен пал, и к тому времени, когда танки отправились на дозаправку, было взято в плен 400 человек. Танки Н-батальона взяли деревню Фонтен, в 6,5 км от предместий Камбре, прорвавшись через линию Кантен и войдя в деревню на полчаса раньше пехоты. Пехота — Сифортские шотландцы, а также Аргайлский и Сатерлендский полк из 51-й дивизии — в должное время заняла Фонтен, но была оставлена без поддержки, поскольку оказалось, что Харпер отдал приказ прекратить наступление на линию Кантен, пока не будет взят Бурлонский лес, о чем не знали танковое командование и по крайней мере часть командиров батальонов. Ни Бинг, ни Харпер не подозревали, что это решение положит конец британскому наступлению в сражении при Камбре. От Фонтена было рукой подать до предместий Камбре, и если бы подоспела кавалерия и пустилась вперед, можно было достичь многого, но харперовский приказ ждать свернул всякое дальнейшее продвижение.

Бурлонский хребет с его лесом и деревней был ключевой позицией в сражении при Камбре. Эта важнейшая высота на поле сражения поглощала все мысли британских главнокомандующих, от Хейга до Харпера. Очистить от неприятеля Бурлонский лес 21 ноября было поручено 62-й дивизии, а в атаку должна была пойти 186-я бригада под началом бригадного генерала Р. Бредфорда, кавалера Креста Виктории, двадцатипятилетнего, самого юного генерала на Западном фронте. Бредфорду придали 18 танков для прикрытия из G-батальона и несколько эскадронов из 1-й кавалерийской бригады. Он никоим образом не возражал против танков и продолжал наступать, пока не подоспели бронемашины и их командующие не получили инструкции ведения операции.

Но даже при этом наступление развивалось плохо. Немецкие позиции, которые можно было легко взять в предыдущие дни, теперь оказывали решительное сопротивление, особенно упорное на линии прикрытия Гинденбурга у Бурлона, хотя этот участок в конце концов в одном месте был прорван. Танки вошли в Бурлонский лес, но пехота была сметена пулеметным и артиллерийским огнем и не смогла оказать им поддержку. Бригада Бедфорда продиралась вперед, но в конце концов вынуждена была окопаться и удерживать те позиции, которые успела занять, при этом основная часть Бурлонской позиции оставалась за немцами. Дальнейшее наступление пришлось отложить на следующий день, а задача становилась все сложнее.

Повсеместное наступление 3-й армии 21 ноября шло по-разному. III корпус сконцентрировал усилия в своем секторе на захвате Масниера как ступеньки к главной атаке всей линии Масниер — Борвуар — Маркуэн, шедшей вдоль русла канала Шельды. Днем шли уличные бои, и в результате к 16 часам деревня оказалась в руках у англичан. Тем временем началось выполнение основной задачи по прорыву участка шириной в одну милю на линии Масниер — Борвуар, между дорогой Камбре и деревней Кревкур, силами двух бригад из 20-й и 29-й дивизий. Наступление начало успешно разворачиваться, но затухло, поскольку неприятель открыл сильный огонь по мостам и пехота не могла перейти канал, а командующие танковых подразделений опасались, что мосты не выдержат вес бронированных машин.

Немцы, совершенно очевидно, оправились от шока танковой атаки первого дня и наловчились незаметно приближаться к танкам, когда те появлялись перед их позициями, обстреливая их плохо защищенные боковые и задние части, где броня была тоньше, бронебойными пулями. В 10 часов 30 минут неприятель предпринял первую контратаку: полк немецкой 107-й дивизии пошел в наступление на деревню Нойель. Деревня удерживалась Королевскими фузилерами Мидлсекского полка и спешившимися кавалеристами 18-го гусарского эскадрона, и после дня уличных боев, квартал за кварталом, неприятель был выбит. Немцы начали предпринимать контратаки по всему британскому фронту, и к ночи стало ясно, что удержать взятую территорию непросто, а продвигаться вперед еще труднее, чем прежде. Еще до начала битвы фельдмаршал Хейг заявил, что он готов свернуть наступление по прошествии двух суток, если наступление замедлится и нельзя будет рассчитывать на дальнейший успех. Такое решение, удерживать ли захваченное или продолжать наступление, предстояло принять, а тем временем, пока командование оценивало создавшееся положение, войскам было приказано окопаться и удерживать объекты.

Для 3-й армии 21 ноября было неудачным днем. Плохая работа штаба, задержки в получении приказов о наступлении из-за разрушенных танками телефонных коммуникаций, упорное нежелание генерала Харпера вести бой современными методами — все это привело к тому, что наступление потеряло стремительность. Пехота быстро привыкла к прикрытию танков — это касалось даже 51-й (хайлендерской) дивизии Харпера — и без него стала действовать весьма неохотно. Что до кавалерии, она очень мало сделала, и пехота считала ее бесполезным украшением, привносящим всего лишь суматоху, по крайней мере пока кавалеристы сражались верхом, хотя и отдавали должное спешившимся конникам. II корпус достиг немногого, а IV корпус и Кавалерийский корпус справились лишь с теми задачами, которые должны были выполнить в предыдущие дни. Сражение при Камбре навевало знакомые образы наступлений на Западном фронте: начальный успех, спад стремительности, тупик.

Мощь немцев неуклонно нарастала. Три свежие дивизии уже прибыли на передовую, а шесть ожидались. Кронпринц Рупрехт вытянул из 4-й армии все свободные орудия и людской состав, и если бы он мог продержаться еще один день, до утра 22 ноября, у него хватило бы артиллерии и солдат, чтобы пойти в контратаку, на короткий момент перехватить инициативу, которая пока была за Хейгом и Бингом. А им теперь предстояло решить, что делать с этим преимуществом.

Было ясно, что практически ничего нельзя предпринять на линии фронта III корпуса, где наступление натолкнулось на преграду в виде канала Шельды с разрушенными или сожженными мостами. С другой стороны, если Бурлонский гребень можно было взять, это бы подорвало линию Гинденбурга на значительном ее участке. Хейгу предстояло принять жесткое решение. Стоит ли поберечь свою армию, возвратиться к идее «рейда», прежде предложенной Фуллером и Эллисом, и отойти назад или же стоит продолжать наступление на Бурлон и попытаться что-либо выиграть там?

Поскольку Хейг отличался упрямым характером, он недолго колебался, перед тем как принять решение продолжать активные действия, но, бесспорно, прочие факторы также повлияли на его выбор. Третье сражение при Ипре закончилось, и пробиться к Пасшендэльскому гребню было трудно. Колокола Британии звонили в ознаменование победы 20 ноября, но если наступление ценой потерь закончилось бы вновь ничем, то это дало бы Ллойд Джорджу новое основание давить на своих главнокомандующих. Взвесив все это, Хейг отправил III корпус оборонять линию канала Шельды, а IV корпусу было приказано приложить все усилия, чтобы захватить Бурлонскую позицию.

Приняв такое решение к 21 часу 21 ноября, Хейг и Бинг должны были определить, как его выполнить. Первое, что требовалось, было пополнение личного состава. В резерве 3-й армии до сих пор находились три дивизии V корпуса; Хейг добился разрешения придержать две из своих штабных резервных дивизий, которые предназначались для отправки на Итальянский фронт. Соответственно, в его распоряжении оказалось пять пехотных дивизий и Кавалерийский корпус, которые смогли бы поддержать наступление IV корпуса на Бурлон. Хорошо спланировав эту операцию, обеспечив танковое и артиллерийское прикрытие, можно было добиться победы за один день.

С географической точки зрения Бурлонский гребень не был чрезвычайным препятствием. Он поднимался с северной стороны дороги Бапум — Камбре, высота нигде не превышала 50 ярдов. На вершине, на участке площадью в несколько сотен акров, гребень порос лесом, а на дальнем его склоне стояла маленькая деревушка — собственно Бурлон. Взятые по отдельности, эти три немецкие позиции — гребень, лес и деревня — не являлись серьезными преградами. Но, обороняемая решительными воинами, Бурлонская позиция в совокупности своих рубежей была поистине неприступной.

Немцы отлично понимали это и делали все, чтобы укрепить Бурлонскую позицию. Их правый сектор находился в ведении «Аррасской группы» 2-й армии под командованием генерала фон Мозера. Подразделения трех из четырех его дивизий, удерживающих правый фланг, — 107-й, 119-й и 214-й — держали оборону в Бурлонском лесу или поблизости от него. Две дивизии спешили на помощь из Фландрии, полк одной из них — 3-й гвардейской дивизии — уже находился в Бурлонском лесу и в деревне. Королевский летный корпус немало способствовал английскому наступлению, и, чтобы пресечь бомбардировки и бреющие полеты, 1-я истребительная эскадра — «Цирк» Рихтгофена — была направлена в Камбре и готова к операциям по всему Фронту, начиная с рассвета 24 ноября.

Противник придумал также новую уловку для отражения танковых атак. Эта тактика основывалась на том, что танки без пехоты легко уязвимы для огня полевой или противотанковой артиллерии и действий вражеской пехоты. Немцы знали, что танки будут возглавлять атаки британцев, и теперь приказали людям укрыться, воздерживаться от огня и дать танкам пройти, а потом встретить наступающую пехоту огнем пулеметов и таким образом отсечь танки от поддерживающей их пехоты. Затем с танками должны были разделаться специальные группы, вооруженные бронебойными боеприпасами и большими запасами гранат. Этот образ действий представлял новый шаг в развитии тактики танкового боя. Танки были предназначены для поддержки пехоты, однако сражение под Камбре, в котором танкам предстояло сыграть главную роль, показало, что сами танки нуждаются в поддержке пехоты. После Камбре британские танки и пехота действовали как взаимно поддерживающие друг друга рода войск.

Бинг предполагал наступать на Бурлон с нескольких направлений, наступление по фронту от Инши до Фонтена, причем главный удар свежей 40-й дивизии сосредоточивался на бурлонском участке. Он дал целый день на подготовку, предполагая начать наступление в 10 часов 30 минут 23 ноября после получасового артобстрела позиций противника под Бурлоном и под прикрытием дымовой завесы. В течение 22 ноября, пока танки сосредоточивались, заправлялись, ремонтировались и выдвигались вперед, а артиллерия молотила позиции под Бурлоном, положение на британском фронте значительно ухудшилось. Передовые дивизии пытались укрепить свои позиции, однако постоянные контратаки свежих немецких дивизий препятствовали им в этом, и во многих местах они были отброшены назад. Наиболее значительной потерей была деревня Фонтен, которую немцы отбили обратно днем 22-го, после того как генерал Харпер отказался прислать ее защитникам подкрепления под тем предлогом, что деревня может быть легко отбита после паления бурлонской позиции. В предстоящем наступлении главной задачей 51-й (хайлендерской) дивизии было вернуть Фонтен.

На рассвете 23 ноября Бинг готовился возобновить сражение под Камбре. Уставшая 62-я дивизия была заменена 40-й, и для поддержки их было собрано 88 танков. Три пехотных батальона 51-й дивизии с 36 танками должны были вновь взять Фонтен, тогда как остальные войска IV корпуса двигались на Бурлон и немецкие позиции выше Северного канала. Все было готово сразу после рассвета, и в 10 часов 30 минут наступление началось.

Важнейшей частью сражения под Камбре был бой за бурлонские высоты, если бы их взяли, можно было бы праздновать победу, и это несколько облегчило бы боль недавней неудачи под Пасшендэлем. Фельдмаршал Хейг также хорошо знал, что в Британии глухой ропот по поводу этого сражения перешел в рев возмущения, от которого панацея — победа. Хейг не стал бы посылать солдат в безнадежный бой только для спасения собственной репутации, но было бы противно человеческому устройству, если бы он не рассчитывал, что его собственное выживание в качестве главнокомандующего зависит от исхода наступления на Бурлон.

22 танка и хайлендеры Гордона из состава 51-й дивизии начали немедленно наступление на Фонтен. Три танка вошли в лес Ла-Фоли, однако танк «вожак» был вскоре подбит, и без поддержки огня его шестифунтового орудия остальные танки и пехота не могли взять замок Ла-Фоли в середине леса. Оставшиеся танки умчались к Фонтен, однако требование генерала Харпера, чтобы пехота держалась значительно позади их, помогло немцам отбить атаку. Танки были встречены шквалом бронебойных пуль и ливнем гранат с немецких позиций вокруг всей деревни; шестнадцать были или подбиты, или вынуждены отойти, прежде чем обороняющиеся обратили оружие против приближающейся пехоты. Наступление на Фонтен захлебнулось, однако другие 15 танков обошли деревню и привели 6-й Сифортский полк к Бурлонскому лесу. Здесь вновь разъединение танков и пехоты привело к неудаче атаки, однако солдаты Харпера весь день продолжали пробиваться к Фонтену — без результата, поскольку помимо достойного сожаления использования танков хайлендерами всюду оказывались в меньшинстве. Каждый раз в атаку направлялись не более двух батальонов, а деревню обороняли около десяти немецких батальонов.

Главное наступление на Бурлонский лес и Бурлон велось силами 40-й дивизии. Атаке предшествовал артобстрел опушки леса, который перешел в перемещающийся огневой вал — 90 метров каждые 5 минут — по мере приближения атакующих. Овладение лесом было задачей 119-й бригады при поддержке 16 танков батальона G, однако они не смогли дозаправиться и не пришли к моменту начала атаки. В последнюю минуту сюда были перемещены четыре танка батальона D из группы в 13 машин, которая должна была помогать 121-й бригаде взять деревню Бурлонь.

Наступление 119-й бригады развивалось успешно. Атаку возглавляли 19-й Королевский Валлийский фузилерный и 12-й Южно-Валлийский пограничный полки, в течение часа они проделали половину пути через Бурлонский лес под прикрытием трех танков, которые устроили полный разгром пулеметных гнезд. Когда пехота остановилась, чтобы перестроиться, в середине леса они получили ободряющее подкрепление — к ним подошли 13 танков батальона G, которые должны были поддерживать их с самого начала. С их помощью валлийские батальоны продолжили наступление и к 12 часам 45 минутам взяли северную опушку леса. Однако южно-валлийские пограничники попали под пулеметный обстрел и не смогли овладеть западной частью леса, хотя одна из рот дошла до окраины деревни Бурлонь.

Деревню и западную оконечность Бурлонского гребня должна была атаковать 121-я бригада, возглавляли атаку 20-й Мидлсекский и 13-й Йоркширский полки («Зеленые Ховарда»), Атака не имела успеха. Танки проложили себе путь в деревню, перейдя через баррикады и разрушив садовые стены, однако пехота не могла последовать за ними из-за яростного сопротивления хорошо окопавшейся и замаскированной немецкой пехоты, которая небольшими группами совершала вылазки и устраивала засады на танки. Атака сорвалась также из-за неудачи наступления 36-й (Ольстерской) дивизии на левом фланге, мидлсекцы и ховардцы вынуждены были отойти от деревни и занять позиции южнее и западнее линии начала атаки. К западу от Северного канала 108-я бригада 36-й дивизии достигла больших успехов, Королевские Ирландские фузилеры и Королевские Ирландские стрелки заняли деревню Мевр. У этих батальонов не было танковой поддержки, но их поддерживали с воздуха, аэропланы атаковали вражеские позиции с бреющего полета.

К середине дня наступление IV корпуса развивалось вполне успешно, образовав глубокий клин во вражеской обороне, была взята значительная часть Бурлонского леса и около половины возвышенности. Однако деревни Бурлон, Фонтен и Мевр на правом и левом флангах наступления не были взяты… и в этот момент около 15 часов немцы предприняли контратаку.

Контратака началась после получасового артобстрела Бурлонского леса, за которым последовала атака нескольких германских гвардейских батальонов. Уэльские батальоны отбили эту атаку ружейным и пулеметным огнем и к сумеркам не только оттеснили противника, но и заняли вершину гребня. Когда войска 51-й (хайлендерской) дивизии появились справа от них, возникла возможность образовать сплошную оборонительную линию от вершины Бурлонской возвышенности до западных окраин деревни Фонтен.

К исходу дня решительных результатов получено не было. Центр действовал хорошо и овладел большей частью Бурлонского леса, но фланги почти не продвинулись. Если бы Бинг и Хейг решили развивать успех и продолжали на следующий день наступление в центре, результатом было бы только углубление клина, который немцы наверняка взяли бы в окружение фланговыми атаками из Фонтена и Мевра. Судьба сражения за Бурлон теперь решалась на флангах.

Были и другие трудности. Появились эскадрильи Ритхофена и выбили почти все британские машины, установив господство в воздухе на этом участке фронта. Танки были в деле уже несколько дней, и их необходимо было отвести в тыл, чтобы провести техническое обслуживание и дать отдых экипажам. Только 12 танков из нескольких сотен, атаковавших с 20-го по 24-е, были в строю. Шел сильный дождь, иногда сменявшийся снегом, и для продолжения наступления следовало изыскать резервы пехоты и артиллерии, по крайней мере чтобы компенсировать убыль танков.

Бинг изучил положение и принял решение. Гвардейская дивизия отправлялась на подмогу 51-й (хайлендерской) дивизии, а спешенные солдаты 1-й и 2-й кавалерийских дивизий поступали в распоряжение Бинга для наступления в центре на деревню Бурлон. Его должна была осуществлять 121-я бригада 40-й дивизии при поддержке 12 танков, время начала атаки было назначено на полдень 24 ноября. Утром 24-го наступление отложили до 15 часов, а затем командир IV корпуса генерал лейтенант Вулкомб отложил атаку до следующего дня — ему было необходимо время, чтобы собрать еще танков. Это распоряжение не дошло, однако, до 121-й бригады, и в 15 часов она пошла в атаку.

Результат получился жалкий. Танки двинулись вперед и, войдя в деревню Бурлон, подавили большинство пулеметных гнезд на окраине, однако хайлендерский легкий пехотный и Суффолкский полки не поспевали за ними. Часть пехоты подтянулась позднее, и часть хайлендерского полка вошла в деревню, однако остальная часть бригады отстала. Еще хуже дела шли в Бурлонском лесу, где немцы предприняли новую контратаку в 8 часов 45 минут утра и затем непрерывно атаковали весь день. Эти контратаки поддерживались мощным артиллерийским огнем, однако немцы понесли большие потери. Британцы смогли закрепиться, и к сумеркам большая часть леса и гряды холмов все еще находились в их руках, но никаких новых успехов не было.

Сражение постепенно оборачивалось в пользу немцев. Они привлекли больше дивизий и были сильнее, тогда как 3-я армия была измотана. Хейг и Бинг, однако, еще не осознавали этого. Вновь мы возвращаемся к одному из величайших заблуждений всех генералов Великой войны по обе стороны линии фронта — уверенности, что еще один нажим может превратить поражение в победу или восстановить равновесие. В данном случае решающим фактором оказалось наличие пяти британских кавалерийских дивизий, около 40 000 сабель, ожидающих в Фэне команды двинуть в прорыв. Первый день сражения под Камбре действительно подавал надежды на возможность прорыва конницы, и Хейг оставался в плену этой эйфории. В результате, посетив штаб Бинга в Альбере и обсудив положение, он приказал возобновить наступление под Бурлоном и велел генералу Каванагу принять на себя общее руководство операциями к северу от Бурлона, когда кавалерия двинется в прорыв. Возможно, этот стимул вдохновил Каванага и придал ему энергии, но прежде следовало овладеть бурлонской позицией.

Попытки сделать это продолжались 25 и 26 ноября, однако безуспешно. Даже удар, произведенный для выручки остатков хайлендеров, все еще удерживавших деревню Бурлон, был отбит. К утру 25-го хайлендеры, оставшись без боеприпасов, были принуждены сдаться; в живых к этому времени их оставалось восемьдесят человек. Причины этих повторяющихся неудач под деревней Бурлон были просты: недостаток танков для подавления пулеметов противника и постепенное усиление германского сопротивления. Применение танков делало успех под Камбре возможным; недостаток танков просто возвращал сражение к status quo ante, к убийственной схватке на износ, и потери возрастали. 40-я дивизия за два дня боев под Бурлоном потеряла более 4000 человек, и остальные дивизии приблизительно столько же.

Хейг не хотел тяжелых потерь, и 25-го вечером он предупредил генерала Бинга, что до тех пор, пока генерал Вулкомб не продвинется с IV корпусом, он несет персональную ответственность за ход сражения под Бурлоном. Он также послал сообщение начальнику Генерального штаба генералу Робертсону, которое читается как попытка снять с себя ответственность:

Эта записка могла предотвратить любые немедленные попытки Ллойд Джорджа и комитета Военного кабинета остановить наступление, однако если сколько-нибудь значительные результаты могли быть достигнуты, они должны были быть достигнуты быстро. Хейг поэтому требовал от Бинга взять Фонтен и Бурлон «не позднее 27-го», прежде чем установится линия фронта вдоль северного гребня Бурлонских высот, позади обеих деревень и Бурлонского леса. Для этого Бинг должен был наступать с 62-й и гвардейскими дивизиями и всеми имеющимися танками, а кавалерийский корпус ожидал в резерве возможности броситься расширять любой прорыв.

Понедельник 26 ноября был потрачен на артобстрел позиций противника. Бинг предлагал направить гвардейские дивизии на Фонтен, тогда как 62-я дивизия должна была атаковать деревню Бурлон и северную часть леса. Их должны были поддерживать тридцать два танка и три спешенных полка 2-й кавалерийской дивизии. Начало наступления было назначено на 6 часов 20 минут утра 27-го. Когда опустилась ночь, танковые экипажи и пехота готовились к новому наступлению на высоты.

Бинг и его командиры знали, что это нелегкая задача, но они не представляли себе, насколько она сложна. На противоположной стороне хребта генерал фон Мозер также готовил контрнаступление, но, в отличие от Бинга с его двумя дивизиями, он готовил главный удар. Теперь у него было семь дивизий на фронте под Бурлоном, объединенные в три группы, и все они усиленно пополнялись свежими людьми и тяжелыми орудиями. К ночи 26-го Мозер и кронпринц Рупрехт подсчитали, что их силы достаточны не только для отражения любой британской атаки, но и для локального наступления. Это должно было стать первым наступлением германской армии против британцев со времени 2-го сражения на Ипре более чем за два с половиной года, но оба генерала не сомневались в успехе. Прежде чем начать наступление, однако, немцам предстояло выдержать еще один день наступления противника под Бурлоном и Фонтеном.

Попытку вновь овладеть Фонтеном предпринимала гвардия, во главе которой шла 2-я гвардейская бригада. Она оказалась под сильным пулеметным огнем немедленно, как только двинулась вслед за огневым валом, однако к 7 часам 15 минутам гвардейские гренадеры были уже в деревне и добивали обороняющихся в погребах и блиндажах. Шотландские гвардейцы, наступавшие вдоль дороги на Кантен, должны были держаться на одном уровне с гренадерами, однако были сильно побиты пулеметным огнем и отстали. Колдстримские гвардейцы вошли в деревню ценой больших потерь, одновременно ирландские гвардейцы, атакуя с большим пылом, взяли северо-восточный край Бурлонского леса в результате штыковой атаки. Эти атаки были поддержаны восемью танками, которые были очень полезны в Бурлонском лесу, однако от них было мало проку на заваленных щебнем улицах деревни Фонтен, где немецкие пулеметчики были хорошо замаскированы и снабжены бронебойными патронами.

Гвардейские дивизии были элитными войсками, и к 8 часам 30 минутам батальоны под Фонтеном миновали деревню, хотя и не уничтожили все очаги обороны. Затем они столкнулись с немедленной контратакой девяти германских батальонов. Начался ужасный уличный бой, гвардия отбила атаки пехоты с фронта и с флангов, когда не уничтоженные немецкие солдаты открыли по ним стрельбу с тыла. Оставшиеся дома вскоре были подожжены, снаряды рвались в развалинах посреди этих сцепившихся и перемешавшихся с немцами рот, взводов и отделений гвардии. Они значительно уступали противнику в численности и к 10 часам получили приказ отходить, они медленно двинулись назад, унося раненых и столько немецких пленных, сколько могли найти. На британскую передовую вернулось менее 500 человек, поскольку 2-я гвардейская бригада потеряла под Фонтеном более 1000 человек.

Тем временем 62-я дивизия атаковала Бурлонский лес двумя бригадами в первой линии при поддержке 19 танков. Продвижение через лес шло успешно, и два батальона полка герцога Веллингтона (Западного Ридинга) вошли в деревню Бурлон и несколько продвинулись по ней при поддержке танков, пока не были остановлены огнем германских батарей, расположенных за деревней. Вспомогательная атака с юга двух батальонов Йоркширского полка, также проникших в деревню, но оказались под прямым огнем немецких полевых орудий, замаскированных в развалинах, а также хорошо укрытых пулеметных гнезд. 10 из 15 танков, вошедших в деревню, вскоре были подбиты, и после двух часов ближнего боя британцы отошли.

К середине дня наступление захлебнулось по всему фронту IV корпуса, и стало понятно, что старшие офицеры уверены, будто сражение под Камбре окончено. Прорыв на открытое оперативное пространство осуществить не удалось, и теперь единственным доступным резервом была кавалерия. Послать ее в наступление значило увеличить потери, и у Хейга, следовательно, не оставалось другого выбора, кроме как объявить сражение законченным, приказать солдатам окопаться там, где они находятся, тогда как прочная оборонительная линия должна быть сооружена вдоль Флескьерских высот, к которым они отойдут позднее. Это была позиция, господствующая над подступами к Камбре, и такая, которую Хейг и Бинг считали возможным легко оборонять. Это им вскоре пришлось проделать, поскольку 30 ноября 2-я германская армия двинулась на британские позиции со всеми силами, какие смогла собрать.

Решение начать контрнаступление в Камбре было принято днем 27 ноября на совещании в Ле Като, созванном кронпринцем Рупрехтом Баварским. На совещании присутствовали генерал фон дер Марвиц и командующие силами, составляющими Аррасскую, Кодрийскую и Бусиньонскую группы. На встрече присутствовал также генерал Людендорф; он не был в восторге от неудач 2-й армии в сражении при Камбре, а принц Рупрехт и Марвин пытались заверить его, что положение в ближайшее время изменится.

Их план контрнаступления предусматривал, что Кодрийская и Бусиньонская группы силами семи дивизий поведут наступление с юго-востока прямо через Флескьер и Арвинкурский лес на Мец. В то же время Аррасская группа тремя дивизиями будет наступать на юг от Бурлона и выйдет на одну линию с остальными группами под Флескьером. Это наступление в случае успеха не только вывело бы из строя значительное число британских дивизий на новом выступе у Камбре, оно помогло бы вернуть большую часть линии Гинденбурга.

На следующий день, 28 ноября, Аррасская группа начала обстрел позиций под Бурлоном газовыми и бризантными снарядами. Этот обстрел вызвал большие потери среди британских войск и прервал замену гвардейской дивизии в Фонтене 59-й дивизией и 62-й дивизиями в Бурлонском лесу, которую должна была сменить 47-я (1/2-я Лондонская) дивизия. С прибытием из Италии 2-й дивизии, одной из резервных дивизий Главного командования, это означало, что фронт IV корпуса держат свежие дивизии при поддержке большей части артиллерии 3-й армии. Однако южнее III корпус был не в столь выгодном положении. Все четыре его дивизии участвовали в наступлении 20-го — с этого времени непрерывно вели тяжелые бои — и все еще держали фронт. На южном фланге 3-й армии стояла 12-я (Восточная) дивизия, а справа от нее — 55-я (Западно-Ланкаширская) дивизия VII корпуса генерала Сноу.

Корпус Сноу не участвовал непосредственно в сражении, однако его командующий наблюдал усиливающуюся активность за линией фронта и был совершенно убежден, что немцы готовят сильное контрнаступление. Он не смог убедить в этом Бинга и Хейга даже после того, как 25-го послал им предостережение, что наступление, по всей видимости, произойдет 29-го или 30-го и будет скорее всего направлено на лощину Банто, лежащую на стыке позиций его собственных VII и III корпусов. Доклады о германских приготовлениях делались также воздушной разведкой и наблюдателями на господствующих высотах. Активность противника — пристрелка орудий, появление наблюдательных воздушных шаров, шум транспортов, движущихся по ночам, усиленная разведка — указывала на близость наступления.

Бинг и его штаб не обращали внимания. В соответствии с рапортами, приходящими от Чартериса в Генеральный штаб, германские войска так же истощены, как и британские, и после потерь под Пасшендэлем и Камбре не способны организовать никакого крупного наступления. В результате, как значится в «Официальной истории», «3-я армия не объявила тревоги, не приказала подтянуть резервы, не предприняла никаких шагов, чтобы войска из тыла могли быстро подойти».

К счастью, некоторые из командиров дивизий 3-й армии были более осторожны. Во второй половине дня 29-го командиры двух дивизий, стоящих у лощины Банто: генерал-майор Джедвайн, командовавший 55-й дивизией (VII корпус), и генерал-майор Скотт, 12-я дивизия (III корпус) — встретились в деревне Виллер-Гислен, где их сектора стыковались, для обсуждения мер обороны. В результате были установлены пулеметные посты, полевые пушки и постоянные патрули для прикрытия лощины Банто и быстрого оповещения о наступлении неприятеля. Два командующих дивизиями, кажется, хорошо понимали, что их ожидает, но не могли внушить этого мнения старшим начальникам. В 6 часов на следующее утро — 30 ноября — все переменилось.

Как и предсказывал генерал Джедвайн, немецкое наступление началось на его участке фронта с предрассветного артобстрела позиций дивизии, который постепенно распространился на фронт всего VII корпуса. Через час обстрела три дивизии Бусиньонской группы генерала фон Катена начали энергично наступать через ущелье Банто, используя штурмовые отряды и огнеметы. Эта атака поддерживалась аэропланом, который опускался вниз и на бреющем полете обстреливал британские окопы. В это же время артиллерия Аррасской и Кодрийской групп начала обстрел позиций II и IV корпусов.

Германская пехота смела позиции 55-й дивизии, и после некоторой задержки дивизия была совершенно разметана, противник вклинился в ее позиции вплоть до самого Виллер-Гислена позади лощины Банто, где, несмотря на большие потери, причиненные наступающим пулеметным огнем, обороняющиеся вынуждены были отойти, оставив противнику тяжелые орудия. К 8 часам весь VII корпус был в опасности флангового обхода слева, и в 9 часов генерал Сноу запросил помощи у штаба 3-й армии. Единственным доступным резервом была кавалерия, и, соответственно, 4-я и 5-я дивизии под командой генерала Каванага двинулись к Виллер-Фокон.

Сноу запросил также помощи гвардейских дивизий, недавно отведенных с фронта, но они уже были отправлены на помощь III корпусу, который также находился в трудном положении. Немцы перешли через лощину Банто и теперь атаковали фланг и тыл III корпуса, тогда как Кодрийская группа наносила удар ему во фронт. Решающее сражение сосредоточилось позади Виллер-Гислена вокруг леса Гош, расположенного южнее деревни по дороге на Перон, и Гузенкура, оказавшегося в руках немцев около 8 часов 30 минут.

Гузенкур находился значительно западнее британской передовой, и известие о его падении и очевидные последствия этого побудили наконец Бинга действовать. Он собрал резервы, произвел ревизию артиллерии и начал контролировать ход сражения. И как раз вовремя, поскольку фронт 3-й армии был прорван в нескольких местах. К счастью, сравнительно легко взяв Гузенкур, немцы заколебались и стали ожидать дальнейших распоряжений, прежде чем наступать далее на запад. Они также ожидали, что подтянутся на их правом фланге дивизии Кодрийской группы, которые атаковали во фронт к северу от лощины Банто, оттесняя 35-ю бригаду 12-й дивизии на запад к лесу Гош.

20-я дивизия подготовила оборонительный рубеж к северу от канала Шельдык и еще не окончила эту работу, когда германские войска появились у нее в тылу, прорвавшись через лощины. Войска 59-й бригады, державшие правый фланг, едва оправились от этой неожиданности, когда Кодрийская группа ударила им во фронт. Бригада сражалась на два фронта, однако германские войска подходили со всех направлений в большом числе, пытаясь ее уничтожить. В этом сражении, часто переходившем в рукопашную схватку, погибли целые роты, исчезли целые батальоны, и дивизия принуждена была отойти назад к склонам гряды Велш, потеряв почти половину своего состава убитыми, ранеными и пленными. Ей удалось найти оборонительную позицию перед Ла-Вакери и на этом рубеже задержать дальнейшее продвижение немцев.

В позднейших донесениях указывалось, что наступление немцев было нетрудно остановить в каждой конкретной точке; проблема заключалась в том, что немецкая пехота после этого появлялась в другом месте и окружала британские позиции. Наступающие немецкие войска использовали новоизобретенную и весьма эффективную тактику «инфильтрации», которая на практике означала, что в тех случаях, когда они встречали стойкое сопротивление, они просто обходили это место веером, находя проходы в других местах. Еще один удар, возможно, выбил бы 20-ю дивизию из Ла-Вакери, однако немцы вместо этого неожиданно повернули на север и атаковали 29-ю дивизию, державшую фронт вдоль канала Шельды и предпринимавшую безнадежные усилия удержать Масниер. Ей это удалось, тем самым был предотвращен разгром III корпуса и выход немцев в тыл IV корпуса, ведущего теперь тяжелые бои под Бурлоном.

Бурлон был атакован в 9 часов Аррасской группой генерала Мозера, наступлению предшествовал часовой артобстрел. Затем началось массированное наступление пехоты, но при условии, что 29-я дивизия защищала им тыл, три дивизии IV корпуса под Бурлоном могли зацепиться одновременно за Кантен и Бурлонский лес, хотя 47-я (1/2 Лондонская) дивизия была сбита с высот. В Мевре, восточнее Бурлонского леса, 56 дивизия, удерживавшая часть линии Гинденбурга, обнаружила неудобство этой позиции, поскольку немецкие штурмовые войска могли прокладывать гранатами себе путь в центр этой позиции по траншеям сообщения.

Немецкое контрнаступление поначалу развивалось очень успешно. Всего лишь через шесть часов они почти окружили британский клин от Авикура до Бурлона и на отдельных участках фронта продвинулись до трех миль. Особенно успешно шло наступление с юга, и только отчаянное сопротивление на севере помешало немцам полностью прорвать британский фронт. Для того чтобы отбить наступающих обороняющимся, срочно требовались подкрепления, контратака и… несколько танков.

Камбре началось как танковое сражение, однако к 30 ноября большинство бронированных машин были выведены из строя, а те, которые могли двигаться, были отведены с линии фронта для ремонта и обслуживания. Но даже при этом, когда звуки сильного боя на востоке достигли слуха танкового командования, майоры и подполковники, командовавшие танковыми ротами и бригадами, собрали оставшиеся машины, заправили и снарядили их и отправили на помощь пехоте, испытывавшей тяжелый натиск.

Поддержка пришла и из кавалерийского корпуса, гвардейской дивизии и 62-й дивизии. Гвардейцы отбили Гузенкур в 14 часов 30 минут, здесь к ним присоединились 23 танка, занявшие позиции вокруг деревни и позволившие создать сплошную оборону. Они все еще занимали эти позиции к ночи, когда Бинг прислал приказ о контрнаступлении на следующий день, целью которого было по крайней мере возвращение прежних позиций, которые британцы занимали 20 ноября к востоку от деревни и которые теперь были в руках немцев.

Со своей стороны, немцы собирались возобновить наступление в западном направлении на Авикур и Мец, чтобы завершить охват британского клина и находящихся на нем семи дивизий. Они не достигли того успеха, на который надеялись, но еще были надежды, и план на 1 декабря предполагал наступление шести дивизий Бусиньонской и Кодрийской групп по фронту от Бокама до Треколя и овладение Гузенкуром, Ла-Вакери и Виллер-Плоиш. Наступление было назначено на 9 часов 30 минут, но британцы начали контратаку на два часа раньше выдвижением 31 танка и ударом кавалерии и пехоты на лес Гош, южнее Гузенкура.

16 танков возглавили наступление гвардейцев на лес Гош, разбрасывая деревья и пни огнем по мере движения, 2-й гренадерский батальон шел сразу за танками, чтобы взять лес в штыковую. Сражение продолжалось все утро, кавалеристы подошли на помощь гвардейцам и ликвидировали последние немецкие пулеметы, к 11 часам 30 минутам лес был в руках британцев. Оставшиеся в строю танки затем двинулись к Виллер-Гислен, однако сильный пулеметный огонь помешал Лакнауской кавалерийской бригаде 4-й кавалерийской дивизии присоединиться к ним, и к ночи они отошли. На других участках фронта британская контратака была менее успешной, однако к концу дня линия фронта была отодвинута к востоку и опасность немецкого прорыва на Мец ликвидирована.

Немцы в этот день продолжили наступление, вновь взяв Масниер на канале Шельды и оттеснив британский фронт за дорогу Камбре — Бапум от линии Гинденбурга, но этим их успехи и ограничились. Как и британское наступление десятью днями ранее, немецкое контрнаступление захлебнулось, хотя сражение все еще продолжалось. Оно продолжалось еще шесть дней и наконец завершилось 7 декабря, когда снег и дождь сделали любые атаки с обеих сторон безрезультатными.

Приобретения под Камбре, как и на Сомме годом ранее, были приблизительно одинаковы. Британцы первыми взяли часть немецкой линии, а немцы отыгрались, захватив почти такой же участок британских позиций. Списки потерь также были почти одинаковы: британские потери были более 44 000, а немецкие по различным подсчетам — от 45 000 до 55 000 человек. Около 10 000 германских солдат были взяты в плен 20 ноября, и более 6000 британцев были взяты в плен во время немецкого наступления 30 ноября.

Наиболее важный урок, полученный под Камбре, касался использования танков. Танковый корпус от начала и до конца действовал великолепно, и хотя дорогой ценой, он доказал, что это средство выиграть войну на Западном фронте. Материальные и людские потери были велики: 1153 офицера и солдата танкового корпуса числились убитыми, ранеными и пропавшими без вести — 25 процентов от участвовавших в сражении. Из 474 танков, вступивших в сражение, менее трети были пригодны для дальнейшего использования, но эти потери были вскоре пополнены новыми танками Марк V, имевшими более прочную броню и более надежные двигатели.

Звучали, разумеется, и взаимные обвинения. Такие сражения, как сражение под Камбре, которые начинаются с крупными целями и с большими надеждами, а завершаются неудачами и значительными потерями, не могли пройти без комментариев, как другие сражения на Западном фронте. Ллойд Джордж рассматривал Камбре как еще один пример армейского головотяпства и как еще одно основание отделаться от фельдмаршала Хейга. 5 декабря Военный кабинет потребовал у Хейга объяснений, настаивая на полном и точном отчете о сражении.

Главный вопрос, которым интересовался Военный кабинет, заключался в том, почему генерал Бинг не объявил тревогу в своих войсках за день до нападения немцев, когда его командующие на передовой докладывали о немецких приготовлениях. Ответ Бинга был вполне резонный, а именно: поскольку командующие на передовой знали о готовящейся атаке противника, не было смысла сообщать им об этом, объявляя тревогу. Сообщать корпусным командирам нечто, что он только что от них узнал, было бы, разумеется, бесполезным занятием, а командиры на передовой отлично знали о готовящемся наступлении. Этот аргумент подкреплялся свидетельством журнала 3-й армии, в котором 29 ноября было записано, что «в этот день сделаны специальные приготовления для противодействия решительной контратаке противника».

В действительности генералы и сами хотели проанализировать, что было сделано неправильно. Проведя собственные расследования, они пришли к заключению, что виноваты во всем младшие офицеры и рядовые, офицеры плохо распоряжались, а у рядовых не было опыта, особенно в обращении с пулеметами. В письме Хейгу от 17 декабря Бинг упоминал поспешность, с которой отходили пулеметные расчеты, и то, что некоторые оборонительные позиции были оставлены раньше действительной необходимости, приписывая эти случаи бегства недостатку дисциплины и подготовки.

В этих упреках могла быть доля истины, однако главная вина лежала не на младших офицерах и солдатах. Если верить американскому генералу Джону Дж. Першингу (о котором подробнее ниже), войска, поступавшие в это время в британскую армию во Франции, проходили только девятинедельную подготовку и после девятидневной подготовки во Франции — одна смена в окопах — поступали на передовую в качестве вполне подготовленных солдат. Война сделалась в последние полтора года гораздо более технической — хотя не менее ужасной, — и такой период обучения был просто недостаточен.

Что касается более опытных солдат, большая часть из них принимали участие по крайней мере в одном крупном наступлении 1917 года, под Аррасом или Пасшендэлем; многие участвовали в обоих. В результате люди не вполне отдохнули или были не в лучшей форме, чтобы участвовать в новом сражении. Как бы ни основательны были резоны Бинга, его обвинение собственных войск в неудаче под Камбре оставляло неприятное впечатление, и его репутация сильно пострадала в результате этой попытки (как многие расценивали его объяснения тогда и сейчас расценивают) опорочить доброе имя своих солдат. И все же это обвинение против него не более основательно, чем его собственные обвинения в адрес солдат, которыми оно был вызвано. Бинг был очень предан своим солдатам и всегда столь же ревностно к ним относился. Он не верил в расследования и взаимные обвинения, и если бы его не спрашивали о причинах неудачи под Камбре, он, наверное, не сказал бы ничего такого. Когда его спросили, он откровенно высказал свое мнение и отказался от дальнейших комментариев или собственной защиты от неизбежно последовавших нападок, после того как он обвинил своих солдат.

Несмотря на неудачи, например, генералов Каванага и Харпера Бинг отказался предъявить им обвинения в своих ответах Военному кабинету. Хейг согласился с ним. Затем Военный кабинет попросил генерала Сматса объехать 3-ю армию и представить отчет о сражении. Сматс честно подтвердил отзыв Бинга, однако добавил, что некоторые бригадные и даже батальонные командиры могут быть частично повинны в неудаче, хотя и согласился, что многие войска и младшие командиры оказались не на высоте. Так дело тянулось до немецкого наступления в марте 1918 года, когда внимание ведущих политиков и командующих переключилось на иные, более настоятельные заботы.

Высшее командование также должно было понести ответственность, и, при всей нелюбви Бинга к раздаче взысканий, головы полетели. Кавалерия действовала не лучшим образом, и, кроме того, Бинг считал, что некоторые из командиров пехотных корпусов не обнаружили достаточного рвения, устали или просто слишком стары. Палтени (III корпус), Сноу (VII корпус) и Вулкомб (IV корпус) отправились домой в следующие три месяца и больше уже никогда не командовали на фронте. В марте 1918 года Хейг сказал генерал-лейтенанту Каванагу, что он будет заменен, однако весеннее наступление немцев помешало этому, и Каванаг продолжал командовать кавалерийским корпусом до конца войны. Покажется удивительным, пожалуй, но командование IV корпусом было поручено генерал-майору Харперу, командиру 51-й дивизии, и это соединение отличилось в сражениях 1918 года.

Действительная причина неудачи под Камбре, по всей видимости, указана генералом Людендорфом в его воспоминаниях: «Английский командующий [Бинг] оказался неспособен развить огромный первоначальный успех, в противном случае мы не смогли бы ограничить размеры прорыва». Причины, по которым Бинг оказался неспособен развить танковый прорыв, мы уже указывали выше. Неспособность к наступлению кавалерийского корпуса объясняется усложненной командной структурой Каванага и большим расстоянием от его штаба до фронта, общий неуспех объяснялся также неспособностью Харпера взаимодействовать с танками под Флескьером, и то и другое Бинг должен был предвидеть.

Весь план был основан на атаке пехоты, поддержанной танками и развитой кавалерией. Как кавалерист он должен был понимать, что каванаговский метод командования корпусом из Фэна, на значительном расстоянии от фронта, исключает всякую возможность быстрого развития. Факты приводят к этим заключениям в гораздо большей степени, чем любые объяснения в журналах боевых действий, дневниках или позднейших исторических трудах. Наступление под Флескьером провалилось, а кавалерия не смогла развить прорыв под Масниером, и Бингу нечем крыть в данном случае.

Сражение под Камбре — великое «может быть» Великой войны. Возможно, главную причину того, что сражение пошло неудачно, сформулировал пионер танкового дела полковник Свинтон, который, услышав о прорыве 20 ноября, заметил: «Бьюсь об заклад, что Генеральный штаб столь же удивлен нашим успехом, как и немцы, и так же не готов развивать успех». Это кажется, верное суждение. Бинг сделал мало ошибок в этом сражении, но те, которые он совершил, были фундаментальны, и их следовало предвидеть. Это же обвинение можно предъявить и фельдмаршалу Хейгу, поскольку ничего нового под Камбре не произошло. Старая проблема с невозможностью подтянуть резервы для расширения прорыва во фронте противника порождала старую же проблему застопоривания. Хейгу и Бингу повезло, что немецкое контрнаступление не достигло большего. Еще больше им повезло, что им удалось сохранить свои должности, когда вся история сражения под Камбре вышла наружу в январе 1918 года.