Клэр

– Даниэлла, передай, пожалуйста, мистеру Куку, что я ушла в тренажерный зал, – бросаю я, входя в небольшой кабинет, расположенный рядом с нашей гостиной.

Помощница поднимает глаза от компьютера и на секунду задерживает взгляд на моей шее – там, где сквозь слой тонального крема просвечивает свежий синяк. Я машинально поправляю шарф, хотя и знаю, что Даниэлла ничего не скажет. Как обычно.

– На четыре запланирована встреча в Центре по распространению грамотности, – напоминает она. – Вы снова опоздаете.

Даниэлла следит за моим графиком. Как и за любыми отступлениями от него. Она первая доносит моему мужу Рори, когда я не успеваю прибыть вовремя или вовсе отменяю «важные» встречи.

«Если я баллотируюсь в сенат, Клэр, мы должны быть безупречными».

– Спасибо, Даниэлла, я знаю расписание не хуже вас. Будьте добры, загрузите мои записи и ждите меня на месте.

Выходя, я слышу, как она поднимает телефонную трубку, и невольно замираю на миг в тревоге, хотя и понимаю, что мне сейчас нельзя привлекать внимания.

Меня нередко спрашивают, каково это – стать частью такой могущественной семьи, одной из самых влиятельных политических династий Америки, уступающей разве что клану Кеннеди. Обычно я перевожу тему на наш фонд, финансирующий распространение грамотности и сбережение водных ресурсов в странах третьего мира, городские образовательные программы и онкологические исследования. Меня вышколили не распускать слухи.

Поэтому я молчу и не жалуюсь на то, что нигде, даже в собственном доме, не могу укрыться от посторонних глаз. Мне приходится по крупицам отвоевывать личное пространство. Ассистенты, кухарки, уборщицы, водители – люди Рори, преданные слуги семьи Кук всюду следят за мной. Даже после десяти лет брака я не чувствую себя здесь своей. Для них я самозванка, с которой нельзя спускать бдительных глаз.

Надо сказать, я научилась отлично играть свою роль и не давать им лишних поводов.

Тренажерный зал – одно из немногих мест, куда Даниэлла не таскается за мной со своими графиками и списками. Там я встречаюсь с Петрой, моей единственной подругой из прошлого, с которой Рори не запретил мне общаться.

Просто потому, что он не знает о ее существовании.

Когда я приезжаю в зал, Петра уже там. Я переодеваюсь и иду к беговым дорожкам. Мы встречаемся у стойки с чистыми полотенцами. Она мельком оглядывает меня и тут же отводит глаза.

– Нервничаешь?

– Ужасно, – шепчу я в ответ одними губами и тут же отхожу.

Через час, ровно в половине третьего, пробежав положенную норму, я, завернувшись в полотенце, вхожу в сауну. Мышцы гудят от напряжения, но я улыбаюсь. Петра, распаренная, сидит в одиночестве на верхней полке.

– Помнишь миссис Моррис? – спрашивает она, пока я усаживаюсь рядом.

Еще бы! Эта учительница едва не завалила Петру в выпускном классе. Как же я скучаю по тем временам, когда все было просто и ясно.

– Целый месяц каждый день после уроков ты помогала мне, – продолжает она. – Другие обходили нас с братом за километр из-за отца.

– Прекрати, вас с Нико не считали изгоями. У вас были друзья.

– Когда к тебе не лезут, потому что твой папа – русский Аль Капоне, это не дружба.

Мы учились вместе в престижной школе в Пенсильвании, куда отправляют своих отпрысков самые богатые и влиятельные кланы Америки. Те общались с Петрой и ее братом Нико из любопытства, но по-настоящему никогда в свой круг не пускали. Я вообще училась на стипендию и в кампусе не жила.

Так мы и сблизились – трое чужаков. Брат с сестрой следили, чтобы никто не дразнил меня за подержанную форму и дребезжащую, обшарпанную «Хонду», на которой мать приезжала в школу навестить меня. Всегда подсаживались ко мне за обедом, чтобы я не торчала одна, и приглашали на вечеринки – ведь иначе меня бы туда никто не позвал. Защищали от высокомерных наследников больших капиталов, от их издевок и травли… Кроме Петры и Нико, у меня не было друзей.

Два года назад я вошла в клуб и увидела Петру – не иначе судьба нас свела. Словно призрак из прошлого… С тех пор столько всего изменилось, что рассказывать и объяснять пришлось бы слишком долго, и я просто отвернулась, сделав вид, что не узнала ее, и больше старалась не встречаться с ней взглядом.

После тренировки я поторопилась в сауну, надеясь дождаться ее ухода, однако Петра все-таки подкараулила меня.

– Клэр Тейлор!

Я невольно улыбнулась, услышав свою девичью фамилию и ее знакомый, еле уловимый русский акцент. Нахлынули воспоминания, и на миг я вновь почувствовала себя беззаботной девчонкой, а не блестящей и добродетельной женой мистера Кука, за непроницаемой улыбкой которой хранятся мрачные секреты.

Постепенно светская болтовня превратилась в задушевный разговор. Оказалось, Петра так и не вышла замуж, а жила в свое удовольствие под покровительством брата, унаследовавшего семейный бизнес.

– А ты? – поинтересовалась она, глядя на кольцо у меня на пальце. – Замужем?

Неужели она и правда ничего не знает?

– Да, за Рори Куком.

– Ого… Впечатляет.

Я отвернулась, ожидая, что она, как и другие, начнет расспрашивать о моей предшественнице, Мэгги Моретти, имя которой облетело все заголовки после трагической гибели его обладательницы. Однако Петра лишь заметила:

– Я видела его интервью у Кейт Лейн на Си-эн-эн. Фонд делает важную работу.

– Да, Рори очень неравнодушный. Просто неистовый.

Знала бы она, сколько в этих словах горькой правды…

– Как дела у мамы и сестры? Вайолет уже, наверное, окончила колледж?

Я вздрогнула. Даже спустя столько лет их утрата отзывалась во мне острой болью.

– Они погибли в автокатастрофе четырнадцать лет назад. Вайолет только исполнилось одиннадцать.

Что тут еще скажешь… Был проливной дождь. Вечер пятницы. Пьяный водитель вылетел на красный. Лобовое столкновение, и мгновенная смерть.

– Черт, Клэр…

Она не бормочет банальные соболезнования и не выспрашивает подробности. Просто молча садится рядом, понимая, что нет таких слов, которые могли бы облегчить горе и унять боль.

Теперь мы каждый день встречаемся в сауне после тренировок. На людях общаться с Петрой я не могу, и она прекрасно это понимает. С самого начала, еще до плана, мы проявляли крайнюю осторожность и созванивались очень редко, а электронной почтой не пользовались вовсе. Так, шаг за шагом, в своем крохотном тайном мире мы воскресили былую доверительную дружбу, которая помогла нам обеим выжить в прошлом и помогает мне теперь.

Петра быстро поняла, что я скрываю.

– Уходи от него, – сказала она через пару месяцев после нашего воссоединения, глядя на синяк на левом предплечье, оставшийся от последней ссоры с мужем. – Это ведь не первый.

На людях я всегда старательно прятала улики супружеской ярости (правда, не очень-то успешно), и на сей раз прикрыла кровоподтек полотенцем.

– Уже пробовала. Пять лет назад.

Тогда я еще верила, что от Рори можно уйти. Конечно, не тешила себя надеждой на полюбовное расставание. Было ясно: предстоит битва, тяжелая, изматывающая, разорительная. Я планировала рассказать в суде о его побоях. «Дай мне то, что я прошу, и никто ничего не узнает».

– Я ушла из дома и скрывалась у одной женщины, но оказалось, что ее супруг – старый приятель Рори еще по университетскому братству. И когда муж явился за мной, тот, естественно, открыл ему дверь. Рори наврал им, будто я страдаю от тяжелой депрессии и наблюдаюсь у психиатра, а потом добавил, что, видимо, наблюдение придется усилить.

– Намекал на психушку?

– Просто давал понять, что все может быть гораздо хуже.

О том, чем закончилась эта история, рассказывать Петре я не стала: о том, как, вернувшись домой, муж сломал мне два ребра, швырнув на мраморную столешницу в кухне. «Твой эгоизм поражает меня. Из-за обычных ссор ты хочешь разрушить все, что моя мать и я с таким трудом построили. Но ты пойми, Клэр, разногласия есть во всех семьях». Он обвел рукой шикарную квартиру. «Посмотри вокруг. Что тебе еще надо? Твои бредни ни в ком не вызовут сочувствия. Тебе никто не поверит».

Он был прав. Кто я такая по сравнению с ним, обаятельным филантропом, щедрым меценатом, единственным ребенком всенародно любимой Марджори Кук, столько сделавшей для страны на посту сенатора? Любые мои жалобы и обвинения будут похоронены под всеобщим восхищением его семьей. Их просто не услышат. Даже слушать не захотят.

– Никто не встанет на мою сторону.

– Да ты что?

– Думаешь, если бы Кэролин Биссет обвинила Джона Кеннеди-младшего в рукоприкладстве, общество бросилось бы защищать ее?

Петра нахмурилась.

– Шутишь? Сейчас эпоха MeToo. Это стало бы сенсацией. В «Фокс-ньюс» и Си-эн-эн дрались бы за твою историю – даже сериал бы сняли или новое ток-шоу запустили, чтобы посмаковать подробности.

– Ну да… По справедливости, стоило бы подать на него в суд. Но я не могу, понимаешь… Я не готова к такой битве. Это затянется на годы, вывернет всю жизнь наизнанку, оставит клеймо. Не хочу. Мне нужна лишь свобода… от него.

Публично обвинить Рори – все равно что шагнуть в пропасть с надеждой на благосклонность и справедливость общества, которое могло бы подставить руки, чтобы не дать мне упасть. Однако надежда слишком зыбкая: за все время нашего с Рори брака никто ни разу не протянул мне руки помощи. Окружающие с ледяным равнодушием наблюдали за моим падением, коль скоро это сулило им расположение Рори. Власть и деньги надежно обеспечивают неприкосновенность.

Я сделала глубокий вдох, ощущая, как пар проникает в легкие.

– Если уходить, то только так, чтобы он никогда меня больше не нашел. Не хочется повторять судьбу Мэгги Моретти…

Глаза Петры блеснули.

– Думаешь, это он?

– Не знаю. Я уже ни в чем не уверена.

За год мы с Петрой разработали план, сложный, но изящный, как балетная постановка. Продумали все до мелочей, расписали по минутам. Оставалось лишь воплотить его в жизнь…

Клубы пара скрывают очертания предметов, я вглядываюсь в лицо подруги.

– Уже все отправили?

– Да. Курьером. На твое имя. С пометкой «Лично в руки». Доставят в отель рано утром.

Хранить у себя я не рискнула: дома могла найти горничная или, что гораздо хуже, Даниэлла, поэтому все оставалось у Петры: сорок тысяч долларов, по крупицам собранных из денег, что давал мне Рори, и новые документы, подделанные Нико.

– Правительство ужесточило контроль, так что пришлось потрудиться, – сказал он, протягивая пухлый конверт.

Мы сидели за обеденным столом в его огромном доме на Лонг-Айленде. За те долгие годы, что мы не виделись, Нико превратился в привлекательного, солидного мужчину и обзавелся красавицей-женой, тремя детьми… и целым штатом телохранителей: двоих я заметила на въезде и еще двоих – у парадной двери. Мне вдруг пришло в голову, что он очень похож на Рори – единственный сын, наследник, на чьи плечи легла судьба семьи в новом столетии. Продолжатель династии, от которого ждут, что он превзойдет своих предков или хотя бы не пустит состояние по ветру.

Я открыла конверт и достала свеженькие водительские права штата Мичиган и паспорт с моей фотографией на имя Аманды Бернс. Там же были карта социального обеспечения, свидетельство о рождении и кредитка.

– Можешь начинать новую жизнь, – торжественно объявил Нико, подцепил права и наклонил их так, чтобы я лучше разглядела голограмму. – Голосуй, плати налоги, бери кредиты. Никто не подкопается. Делал профессионал, таких на всю Америку двое – один на меня работает, другой в Майами.

Он вручил мне кредитку Ситибанка.

– Петра открыла счет на прошлой неделе. Все уведомления будут приходить на ее адрес. Когда освоишься, поменяешь. Или другую оформишь. Главное, не забудь свое новое имя.

Он рассмеялся, на секунду снова превратившись в того самого мальчишку, который сидел рядом со мной и Петрой за обедом, уплетал сэндвич и делал домашку. Уже тогда он начинал понимать, какой груз ответственности ляжет на его плечи.

– Спасибо, Нико, – поблагодарила я и в свою очередь передала ему конверт (увы, не такой пухлый). Там лежали десять тысяч баксов – все, что мне удалось сэкономить за последние шесть месяцев: сотню тут, пару там, кешбэки, скидки. Я хранила их в шкафчике Петры в тренажерном зале.

– Но имей в виду, – продолжил он, посерьезнев, – если что-то пойдет не так, я не смогу тебе помочь. И Петра не сможет. У твоего мужа слишком серьезные связи.

– Конечно. Я и так очень вам благодарна.

– Будь осторожна. Останется хоть одна зацепка, все пойдет прахом, – предупредил он и добавил, глядя мне прямо в глаза: – Пути назад не будет. Прошлое должно исчезнуть. Навсегда.

– Рори запланировал вылет на десять, – сообщаю я Петре. – Ты не забыла вложить мое прощальное письмо? Не хочется впопыхах переписывать его на гостиничном бланке.

Она кивает.

– Все уже запечатано и готово к отправке в Детройт. Что ты ему написала?

Я вздохнула. Сколько часов я потратила, сколько черновиков уничтожила, пытаясь составить такое послание, которое бы окончательно закрыло дверь в прошлое и вынудило Рори отказаться от поисков.

– Написала, что ухожу от него, что искать меня бесполезно и возвращать бессмысленно. Пусть официально объявляет о нашем расставании. Может даже сказать, что оно было полюбовным. Никаких публичных заявлений я делать не буду и интервью раздавать не стану.

– И это за неделю до его официального объявления о баллотировании в сенат?

– А надо было подождать, пока начнутся выборы? – интересуюсь я с усмешкой.

Я слишком долго ждала подходящего момента – поездки по делам фонда, так, чтобы меня никто не сопровождал и чтобы город находился неподалеку от границы с Канадой или Мексикой. И тут подвернулся Детройт. Там у меня запланирована встреча с членами организации «Граждане мира», посещение независимой школы социальной справедливости, финансируемой Фондом семьи Кук, а вечером – ужин со спонсорами.

Я откинулась на скамью – потолок терялся в клубах пара – и еще раз проговорила наш план:

– Мы прилетаем около полудня. В школе меня ждут к двум. У меня должно остаться время, чтобы заехать в отель, забрать пакет с документами и спрятать его.

– В пункте проката вечером тебя будет ожидать автомобиль. На имя мисс Аманды Бернс. Ты сможешь взять такси?

– Да, там отель «Хилтон» через дорогу. Машин всегда полно.

– А вдруг кто-то увидит, как ты выходишь из номера посреди ночи с чемоданом, и проследит за тобой. Или позвонит Рори.

– Я купила рюкзак, возьму только смену одежды и деньги. Больше мне ничего не надо. Сумку, кошелек – все оставлю.

Петра одобрительно кивнула.

– Я на всякий случай забронировала номер в отеле «Дабл Ю» в Торонто на твою кредитку. Тебя будут ждать.

Я закрываю глаза, меня немного мутит от духоты. Или от напряжения. Сейчас главное – не совершить ошибку.

Время летит минута за минутой, стремительно приближая момент, когда придется сделать первый шаг – шаг в пропасть, после которого уже не будет возврата. Я и хочу, и боюсь этого. Может, взять и все отменить: съездить в Детройт, поприсутствовать на ужине и вернуться домой – к Петре и нашим задушевным разговорам в сауне? Нет… Как только Рори баллотируется в сенат, я потеряю последнюю отдушину. Это – мой шанс вырваться.

– Пора, – говорит Петра.

Я открываю глаза.

– Как мне тебя отблагодарить?

– В школе ты была моей единственной подругой. Тебе незачем меня благодарить. Это я возвращаю тебе долг. Просто будь счастлива.

Я ловлю ее улыбку. Неужели мы больше не увидимся? Не поговорим? Не посидим вот так в крохотной полутемной сауне – нашем убежище, где мы шепотом планировали мой побег. Кто будет сидеть здесь с ней завтра? С кем она будет делиться мыслями?

Развязка приближается. Как все пройдет? Найду ли я наконец счастье? Скоро, совсем скоро Клэр Кук исчезнет, растворится, прекратит существовать. Блестящий фасад рухнет. Что окажется за ним? Я не знаю.