Эпизод № 1: На маршруте душегубцев
Тюрьма Сан-Квентин находится в восьми часах езды к югу от леса Сискию. В этой дикой глуши между городами Вайрика и Юрика ходит всего один рейсовый автобус. Местные называют его «Маршрут душегубцев». И недавно освобожденные, и беглые заключенные, и бродяги садятся в этот автобус и растворяются в лесной чаще.
Одним ясным солнечным днем четыре девочки-подростка в топиках и коротких джинсовых шортах сели на автобус, отправлявшийся на север из Хеппи-Кэмпа в 11:30. Одну из девочек больше никогда не видели.
Дорога к ранчо твоих родителей вьется от Юрики, портового городка в Северной Калифорнии. Ты предупреждала меня, что путь извилист, но я не ожидала настолько резких изгибов и крутых поворотов: словно кто-то растягивает мехи аккордеона, а вокруг открываются пустынные и одинокие виды. Поворот. И еще один. Кругом горы, заросшие лесами, внизу извивается река, попадаются упавшие на петляющую дорогу камни. Мои мысли петляют следом: туда-сюда, туда-сюда. А затем новый поворот.
За мной собирается вереница грузовиков, и я начинаю судорожно высматривать «карман», чтобы остановиться. На краю обрыва над рекой вырисовываются бледные очертания зоны отдыха. Я бросаю беглый взгляд в зеркало заднего вида, на скопившиеся за мной машины, резко выкручиваю руль и съезжаю с трассы, оттормаживаясь и трясясь по грунтовке. Мои ладони мокрые от пота, а сердце готово выскочить из груди.
Я останавливаю машину и дергаю переключатель передач. Вздрагиваю, представив, что тормоза отказывают и я неминуемо падаю в реку, бегущую внизу. Хоть я и стою на твердой земле, но не могу отделаться от мысли, что она вот-вот уйдет у меня из-под ног и я полечу вниз головой в пучину. О реке Кламат я знаю из нескольких твоих эпизодов. Из эпизода № 15: «грязно-коричневого цвета», из № 43: «течение такое сильное, что утопленников несет до самого океана». Мое тело выбросит на берег в сотнях миль отсюда.
Я жду, пока мое сердце перестанет бешено колотиться, но оно и не думает успокаиваться, поэтому я еще раз проверяю стояночный тормоз.
Кладу в рот и зажимаю между зубами одну таблетку белой, похожей на мел, драмины. В эпизоде № 13 ты говорила, что принимала по две такие таблетки в день, чтобы только доехать по этой крутой дороге в школу и назад. Но у тебя все равно начиналось головокружение, тебя все равно тошнило. «В конце концов, – подытожила ты, – я поняла, что выезжать с ранчо было, в принципе, незачем».
Гостевое ранчо «Фаунтен-Крик» – место, где ты выросла. Там отличная рыбалка, прогулки верхом, захватывающие виды, но самое главное – там вас ждет уединение. Ты выросла в таком месте, где вокруг не было ни души.
Эпизод № 18: Я слышала собственные мысли, а это не всегда так уж хорошо.
Эпизод № 34: Я никогда не узнаю, каково это – наслаждаться обществом одной себя.
Ты жила в идиллии, пока одна из местных девочек – таких же, как и ты, – не исчезла.
Эпизод № 1: Когда трагедия происходит в маленьком городке… Не хочу сказать, что здесь она ощущается острее, не хочу умалять чьи-то переживания. Но во всей моей школе было двадцать три ученика. А потом их осталось двадцать два.
Со мной не случалось ничего по-настоящему ужасного, и я завидую тебе по одной простой причине: моя жизнь изменилась с тех пор, все пошло наперекосяк с тех пор. Меня прошибает пот; я считаю, что сама во всем виновата.
Ты была поражена. Вначале ее исчезновением, а потом и исчезновениями остальных: местного масштаба, государственного, мирового. Ты начала тщательные поиски, стала частью сообщества любителей жанра «настоящее преступление», а затем начала вести свой подкаст. Ты хотела что-то изменить, хотела спасти кого-нибудь. Ты хотела спасти всех.
Эпизод № 14: Когда я думаю о том, что кто-нибудь где-то там услышит меня… что кто угодно и где угодно будет иметь доступ… Конечно, моя аудитория не сравнится с количеством зрителей «Дэйтлайн» или даже слушателей «Моего любимого убийства», но преимущество подкаста в том, что его можно слушать где угодно. И, быть может, именно вы сумеете найти пропавшего без вести. Быть может, именно вы обладаете ключевым доказательством, которое поможет раскрыть убийство. Быть может, благодаря мне кому-нибудь удастся спастись.
Ты вела подкаст из своего дома, который стоит на участке твоих родителей, из желтого дома с красной крышей, из дома настолько идеального, что он вполне мог бы находиться в Диснейленде.
Я нашла сайт ранчо в интернете. На сайте было горделиво указано, что это «семейный бизнес». Там же была твоя фотография. Я впервые увидела тебя, и ты выглядела именно так, как я себе и представляла: ты выглядела похожей на меня.
Внизу подо мной бежит бурая река Кламат. Надо мной горы, которых почти не видно за деревьями. Из эпизода № 1 я знаю, что там растут ели, сосны, дубы, клены, Земляничники Менциса, ели и манзаниты. Этот мир знаком мне по твоим фотографиям, и тем не менее меня поражает его величественная и захватывающая красота, его монументальность, его схожесть с пейзажами фильма «Дикая» с Риз Уизерспун, его не поддающаяся даже инстаграму прелесть. Я никогда не была в подобных местах. И если бы не ты, я бы никогда не узнала об их существовании.
Как ни странно, но я представляю себе, в каком бы ты была восторге, если бы сейчас вместе со мной погружалась в расследование собственного исчезновения. Я делаю глубокий вдох, беру телефон и нажимаю кнопку «play». Твой голос заполняет машину, хрипловатый, бархатный, вкрадчиво нашептывающий тайны.
Я снимаюсь с тормоза, завожу мотор и выруливаю обратно на трассу. Проезжаю участок дороги, посвященный «Милостивой государыне», и вспоминаю, что в эпизоде № 19 ты рассказывала мне ее историю. Милостивая государыня была восьмидесятилетней женщиной, которая в 1950-е переехала в простую хижину на реке Кламат, занималась садоводством, пряталась от пум и писала книгу. Она решила, что жизнь ее еще не кончена, но, чтобы это стало правдой, ей нужно было покинуть мир, который твердил ей об обратном. Ей нужно было приехать сюда.
Воодушевленная, я плавно еду дальше, как вдруг дорога дает резкий поворот, я не успеваю вовремя притормозить, и машину несет, а внутри меня все переворачивается. И внезапно я отчетливо понимаю, что ошиблась во всем.
Ты не пропала – ты просто решила пожить без интернета. Сейчас я приеду к твоему желтому домику, и ты будешь там. Я скажу: «Привет, я просто проезжала мимо. Я давно слушаю ваш подкаст». А ты в испуге отшатнешься. И потом, когда выйдет следующий эпизод, ты скажешь:
Эпизод № 85:
Сегодня утром моя сумасшедшая поклонница заявилась ко мне домой под предлогом того, что была неподалеку. Я думаю, она хочет меня убить. Если со мной что-нибудь случится, знайте: ее зовут Сера Флис.
Она типичная неудачница, не интересующаяся ничем. Вы знаете таких людей. Она считает, что если пометить крестиком определенные пункты жизни, достигнуть правильных целей, то жизнь сама пойдет по накатанной, а она сможет довольно расслабиться и спокойно почивать на лаврах. Но вместо этого жизнь не перестает требовать от нее действий, управления, постоянно треща по швам, ломаясь, разрушаясь. Она бросила колледж, после того как вышла замуж. Потом она ждала ребенка, а потом не ждала. Муж бросил ее, и ей пришлось снова начинать все сначала, поэтому она нашла работу, но там недостаточно платили. Она нашла другого парня, но он недостаточно ее любил. Так что она нашла другую работу, на которой платили еще меньше, и квартиру, за которую нужно было платить больше. Она нашла парня, который любил ее еще меньше, а следующий – еще и т. д. Каждый год всего было меньше и меньше, поэтому ее все меньше что-либо волновало.
Пока однажды ей не стало абсолютно все равно. Тогда-то она и отправилась искать меня.
Мои руки трясутся, пока я снова съезжаю с трассы. Ощущение такое, будто ты, где бы ты ни была, можешь слышать, о чем я думаю. Будто ты наблюдаешь за мной. В просвете между горами я вижу кружащих стервятников. Интересно, они за тобой или за мной? Интересно, как бы ты рассказала мою историю, если бы я исчезла?
Я заехала слишком далеко: где-то между бесконечным серпантином дороги и обступающими со всех сторон деревьями я пропустила поворот на ранчо. Я знаю, что мне нужна отметка «63 мили», но она явно осталась где-то далеко позади, а на телефоне крутится, не переставая, как штурвал попавшего в бурю корабля, значок поиска сигнала.
В эпизоде № 7 ты предупреждала меня о качестве связи: от Юрики до Вайрики мобильный не ловит, совсем. Лишь в одном месте, на большом кольце над рекой, южнее Хеппи-Кэмпа, изредка можно поймать сигнал единственного оператора «Веризон». В любой день там, на отвесной скале, стоит по крайней мере одна машина. Под открытым небом и в поле невидимого где-то в вышине сигнала страждущий воздевает руку с телефоном к небесам.
Я подготовилась, сделала скриншоты маршрута с гугл-карт, записала номер дорожной отметки – и все равно пропустила ранчо твоих родителей. Я понимаю это, когда доезжаю до Хеппи-Кэмпа: в широком бассейне реки тут и там разбросаны низенькие строения, видно заправку самообслуживания, а Медведь Смоки с бигборда напоминает мне об опасности пожара. На знаке написано «Добро пожаловать в Хеппи-Кэмп, родину семейного отдыха на природе!», внизу нарисована серебристая форель размером с акулу.
Я заезжаю на безлюдную парковку, чтобы обдумать, как поступить дальше. Я могу вернуться назад, получше сосредоточиться и отыскать дорожные отметки в бесконечных изгибах трассы – или я могу спросить дорогу.
Мне нужно в туалет, так что я выхожу из машины.
Голова у меня все еще кружится. Ноги затекли, колени трясутся, пока я иду в сторону центра города, который находится на следующем перекрестке. Я иду по Мэйн-стрит (ты называла ее «кроличьей клетушкой», потому что все местные наркоши собирались здесь на фургончиках и сновали туда-сюда ночи напролет и скреблись, как звери в клетках). Прохожу мимо полицейского участка (который, согласно эпизоду № 7, работает всего четыре часа в день), мимо культурного центра, на котором висит сбивающий с толку плакат: «Не входить, это жилой дом!»
Мельница и серебряный рудник закрылись в 80-е. Тогда же Хеппи-Кэмп лишился второго продуктового магазина, а также хозяйственного, и магазина видеодисков, и ресторана с меню на двадцать страниц в придачу.
Вскоре я нахожу единственную кофейню и направляюсь туда. Внутри тесно, помещение чем-то напоминает группу в детском саду или школьный класс, но с чрезмерным количеством любительских картин. Вдоль стены тянутся книжные полки, в углу стоит вешалка с футболками на продажу. В другом углу шестеро мужчин в разных стадиях Хэнка Уильямса сидят на раскладных стульях и болтают о бревнах и пиломатериалах. Я прохожу в дальний конец помещения, в туалет.
Моя руки, я стараюсь не смотреть на свое отражение в зеркале над раковиной. Когда я не накрашена, мне в принципе кажется, что я не заслуживаю того, чтобы существовать. Я решаю, что не буду спрашивать дорогу. Какой ориентир мне вообще могут дать: двенадцатое дерево или пятый изгиб трассы?
Я ретируюсь из туалета и торопливо направляюсь к выходу, слыша, как мужчины обсуждают древесных вредителей. Путь мне преграждает женщина с грязными чашками в руках, длинные тонкие дреды свисают за ее спиной до самой поясницы.
– Все в порядке, – говорит она ровным голосом. Я сворачиваю к книжным полкам.
– Я только хотела посмотреть ваши книги, – вру я, потому что чувствую себя виноватой за пользование туалетом без спроса. Я хочу, чтобы она поверила, что я – посетительница и мой поход в туалет был непредвиденным. Хочу, чтобы она видела во мне серьезную покупательницу в поисках хорошей книги.
– У нас можно меняться книгами, а так цена на обложке.
Я смотрю на корешки и удивляюсь подборке книг и отсутствию религиозной литературы, которой обычно много на подобных полках. Но здесь стоит изрядно потрепанное издание «Оно» Стивена Кинга по цене три доллара, «Комната с видом» и «Рассказ служанки» по доллару с половиной. Я почти готова их купить просто от удивления.
Женщина стоит надо мной и наблюдает, не говоря ни слова.
Я знаю, что мне стоит спросить у нее дорогу, но в голове звенит «Будь осторожна». Кто угодно может быть подозреваемым, у кого угодно могут быть улики, поэтому мне нужно держать ухо востро. Мне нельзя выдать своих намерений, пока я не выясню, действительно ли ты пропала. Я думаю о тебе и о том, как бы ты поступила, как бы ты, преисполненная праведностью, держалась отчужденно, безобидно и при этом была бы уверена в своей правоте.
– Вы хорошо знаете эти места?
– Я здесь выросла. – Она придерживает дребезжащую чашку. – Что привело вас в Хеппи-Кэмп?
Я уверена: она знает, что я здесь одна, – и осуждает меня за это. У себя в голове в этот момент я отчетливо понимаю: она знает обо мне все и от этого ведет себя самодовольно и высокомерно.
– Я еду к подруге, – отвечаю я набычась и сразу же раскаиваюсь.
– Как ее зовут?
– Вы, скорее всего, ее не знаете. – Я обвожу глазами кафе.
– Скорее всего, знаю.
Компания мужчин замолкает и поворачивается в нашу сторону. Это дело касается всех. Население сократилось – и теперь любой новый человек интересен здесь каждому.
– Милостивая государыня, – говорю я, и это звучит, как ответ сумасшедшей. На полке стоят три тонкие желтые книжечки о ней, на стене висит плакат.
Женщина, теперь убежденная, что я психопатка, отступает на пару шагов назад.
– Не хочу вас обидеть, но я уверена, что она умерла.
– Я писательница, – выпрямляюсь я, произнося заготовленную легенду. Я действительно пишу время от времени. В основном, в дневник. О том, что я слишком подавлена, чтобы писать. Но мне нравится эта идея – путешествующая писательница в постоянном поиске историй. – Как была и она.
– Что вы пишете?
– Детективы, – вот что я пишу.
– Правда? Вы будете писать об этом месте?
Всякий раз, когда ты говоришь людям, что ты писательница, они непременно полагают, что ты напишешь о них. Неважно, что ты планировала написать, в каком жанре или стиле, тебе не останется ничего другого, кроме как подстроиться под них, потрясающе увлекательных.
– Если удастся найти хорошую историю, – отвечаю я. Она деловито кивает, берет чашки и собирается уходить. – Вообще-то я ищу, где бы переночевать. – Она останавливается. – Есть ли поблизости гостевые ранчо?
Она называет гостиницу и ранчо, о которых я читала в интернете, и ни слова не говорит о доме твоих родителей, хотя я знаю, что оно в радиусе десяти миль отсюда.
– А ближе что-нибудь есть? – «Фаунтен-Крик» вертится у меня на языке. Просто скажи «Фаунтен-Крик». Просто скажи.
– Не-а, к сожалению, это все. Городок маленький. В Юрике у вас будет гораздо больше вариантов. – Я приехала из Юрики. Нас разделяют три часа езды и пара десятков гостиниц по дороге. Создается впечатление, что она хочет отправить меня как можно дальше.
– Я надеялась найти такое место, где держали бы лошадей. – Я знаю, что только у твоих родителей есть лошади.
– Нет, здесь никто не предлагает конные прогулки. Наверное, вы могли бы попытать счастья в Вайрике.
– По-моему, я слышала что-то о гостевом ранчо, которое предлагает прогулки и рыбалку или что-то в таком роде.
Ее взгляд становится жестким, глаза темнеют. Группа в углу снова замолкает, мужчины сидят и напряженно глядят в свои чашки с остывшим кофе. В Коррале О-Кей полдень, и я жду, что в любой момент в двери войдет ковбой и пристрелит меня.
– Я не знаю того места, о котором вы говорите, – отвечает она, глядя на меня невидящим взглядом, будто я сумасшедшая. Я! Как же это бесит. Ничто меня так не раздражает и не пугает, как то, что кто-то может принять меня за сумасшедшую. Название ранчо почти срывается у меня с языка, лишь бы она замолчала.
Ранчо «Фаунтен-Крик»! Это название готово сорваться с моих уст, бежит мурашками по коже, расходится волнами по телу.
– Не знаете? Должно быть, я ошиблась.
– Наверное. – Она начинает осторожно отходить, словно я обделалась и она хочет вежливо уйти от источника вони.
Я обвожу взглядом помещение, но мужчины сидят, по-прежнему уткнувшись взглядом в свои чашки и рассматривая свои мозолистые руки.
Я хочу остаться. Хочу силой вынудить кого-то сказать мне правду. Я только-только взялась за это дело и уже ощущаю себя неудачницей, а ведь я приехала, чтобы сбежать от этого чувства.
Я хочу выкрикнуть твое имя. Хочу изо всех сил орать «Рэйчел Бард!», пока они не начнут дрожать и трепетать из-за чувства вины, из-за своей лжи. Я хочу, чтобы они знали, что я твоя подруга, а ты моя, что я приехала сюда, чтобы спасти тебя. И спасу. Потому что с тобой что-то случилось и все об этом знают, но никто ничего не делает. Однако я сдерживаюсь, обхватываю себя руками и направляюсь к двери.
Я не успеваю до нее дойти, как вдруг в дверь влетает мужчина, не обращая на меня ни малейшего внимания, будто меня и нет вовсе. Кожа на его шее сзади выглядит, как куриная кожица из супа, а глаза странно мутные.
– Где ты был? – восклицает женщина, и вдруг у моих ног разбивается чашка, и я не знаю, бросила ли она ее или та просто выскользнула у нее из рук. Обернувшись, я вижу, что они слились в плотном объятии, как танцоры на паркете.
В противоположном углу шестеро мужчин делают вид, что ничего не происходит. Никто не говорит ни слова, будто это нормально – бросать все, как только в дверь заходит твой мужчина.
Меня уволили с самой низкооплачиваемой работы за то, что я позволила пожилой женщине вынести товар, не заплатив. Я видела, как она, древняя, никем не замечаемая, бродит по магазину. Она положила в сумочку маникюрные ножницы, меня это позабавило, и я улыбнулась. Затем она взяла шелковый шарфик и флакончик духов. Я представляла, как она сидит дома в одиночестве, вокруг ее шеи обмотан шарфик, на кофейном столике стоит бокал вина, она брызгается духами и подстригает ногти на ногах. Я мысленно видела, как она расставляет свои маленькие трофеи на полке, словно улики, отходит немного назад и любуется ими, пересчитывает их, этих свидетелей ее постепенного исчезновения.
Мой менеджер увидел, как я за ней наблюдаю, но я не знаю, видел ли он, что она делала. Он увидел меня, наблюдавшую за женщиной, и услышал визг сигнализации, когда она прошла сквозь рамку. Самое забавное, что он не погнался за ней. Он позволил ей идти крадучись по торговому центру так, словно был ей чем-то обязан, так, словно она не стоила того, что взяла. Но он уволил меня.
Сейчас, обходя Хеппи-Кэмп по кругу, я чувствую себя невидимой. Словно моргая, я проваливаюсь в небытие, пока иду мимо и разглядываю заброшенные витрины и спрятанные в кустах за хилыми заборами трейлеры. Какой-то мужчина в одиночестве устроился на раскладном пляжном стуле около входа в Культурный центр и сидит там как изваяние. Кожа так плотно обтягивает его череп, что кажется, будто глаза вываливаются из глазниц. Если бы мне нужно было выбирать убийцу, я бы показала именно на него. Он наблюдает за мной, пока я прохожу мимо, и от одного только этого взгляда у меня сводит живот. Что я вообще здесь делаю? Я пытаюсь спасти тебя или стремлюсь быть убитой?
К стулу подходит бездомный кот, запрыгивает на него и проходит по мужчине, словно тот тоже мебель. Я боюсь смотреть на него – и боюсь не смотреть. Что хуже: смотреть или не смотреть? Однако мы встречаемся взглядами. Перед мужчиной лежит шляпа, и я кладу туда пять долларов. Пытаюсь улыбнуться, но улыбка выходит натянутой, слабой, и быстро исчезает. Но это неважно, он не улыбается в ответ.
– Заблудились? – кричит он, когда я ухожу так далеко, что заводить разговор уже нелепо.
У меня по спине пробегает холодок, я оборачиваюсь. Кот свернулся калачиком у него на коленях. Одним рывком мужчина наклоняется вперед.
– Я говорю, вы заблудились?
Я возвращаюсь к нему, думая, что он меня не осудит, как женщина в кофейне или как обычные люди, живущие обычной жизнью.
– Да.
– Вы явно ищете «Фаунтен-Крик». – Я резко останавливаюсь. – Вид у вас такой. – Он рисует в воздухе полукруг, который может означать как улыбку на моем лице, так и удавку у меня на шее. – Вы, видимо, приехали на лето, поработать, я прав?
– Да, – вру я.
– Это хорошо. Что ж, поработайте.
– Вы знаете, где находится «Фаунтен-Крик»? Я не увидела указателя на дороге.
– Просто ищите знак «Проезд запрещен». – Он расхохотался, и звук был похож на автомобильный выхлоп. Кот взвился, как ужаленный, и спрыгнул у него с коленей. – Ищите знак «Проезд запрещен»! И не забудьте сходить в туалет на дорожку! – шутит он сам с собой, хлопает себя по коленке и заходится кашлем от смеха.
Я в спешке ухожу от него к машине.
– Спасибо.
– Мы здесь делаем ставки! – кричит он мне в спину, когда я уже снова ушла далеко. – И спорим, как долго вы там продержитесь!
Оказавшись снова на трассе, я чувствую себя тревожно, будто городок взял и встряхнул меня, как котенка. При этом я понимаю, что все это зряшное, что мне нужно собраться, нужно взять себя в руки, особенно если я хочу найти тебя. Мне нужно держать себя в руках. Нужно сохранять спокойствие. Нужно быть как все, только лучше. Мне нужно быть как ты.
Под колеса попадает гравий, и я подпрыгиваю на сиденье, твой голос нервирует, поэтому я выключаю тебя. Я помню, что мельком видела знаки «Проезд запрещен» где-то чуть дальше. Помню, что меня удивило их количество. «Тот, кто там живет, явно хочет, чтобы его оставили в покое». Что за странный способ отмечать местонахождение гостевого ранчо.
Сидя за рулем, я составляю план, его мне подсказал мужчина из Хеппи-Кэмпа. Я представлюсь путешественницей, которая ищет работу. Выясню, где находишься ты. Если ты дома, в безопасности, тогда я уеду (если только ты не захочешь, чтобы я осталась). Если тебя нет, ты пропала или убита, я сделаю все возможное, чтобы попасть на ранчо твоих родителей. Я использую все, чему ты меня научила, чтобы стать незаменимой. К счастью, я умею управляться с лошадьми. В детстве я занималась верховой ездой, была культурной наездницей. Конечно, это немного отличается от того природного, ковбойского стиля, который признают твои родители, и все же.
Мои руки становятся липкими от пота. В груди щемит с самого утра. Я начинаю подумывать об угрозе сердечного приступа. Я проезжаю духовные тропы индейцев карук «Фата-Ван-Нун» и Иши-Пиши-роуд. Сглотнув, я притормаживаю.
В этот раз я не собрала за собой вереницу грузовиков. Дорога, словно по чьему-то тайному сговору, опустела, и я вошла в последний поворот. Сбоку от меня в гору поднимается заезд, ощетинившийся знаками «Проезд запрещен», словно это стоят озлобленные крестьяне с вилами. Наклонившись к рулю, я смотрю на бескрайнее небо и вижу тех же кружащих в вышине стервятников. Все это время они были здесь, указывая на мое место назначения. Кружат ли они в этом районе из-за меня или из-за тебя?
Я борюсь с соблазном смыться, проехать мимо, ехать до самой Юрики, как и советовала женщина в кофейне. Крепко сжав руль, я на мгновение позволяю себе насладиться чувством свободы уезжающего вдаль человека. А потом я вспоминаю эпизод № 7 под названием «Последний танец». Мисси Шуберт исчезла в семейном лагере в горах. Ее родные сообщили персоналу об исчезновении, когда Мисси не вернулась в домик к вечеру. Но персонал отказался делать объявление, отказался спрашивать других гостей, видели ли они пропавшую и могут ли помочь с поисками. В лицо родственникам пропавшей без вести девушки сотрудники сказали: «Люди приезжают сюда отдохнуть. Мы не хотим испортить чей-нибудь отдых». Ты на это сказала: «Вон они какие, обычные люди. Они не хотят, чтобы их беспокоили, не хотят ни о чем волноваться. Они предпочтут, чтобы пара-тройка других людей исчезла, пара-тройка семей никогда не оправилась от горя, чем портить чей-то отдых».
Перехватив руль, я резко выворачиваю его влево как раз в тот момент, когда на встречной полосе появляется пикап. Я чудом избегаю столкновения и, проскребя днищем, оказываюсь на дороге, ведущей к твоему дому. Пока я на всех парусах несусь вперед, со всех сторон на меня напирают знаки:
«Проезд запрещен»
«Частная собственность»
«Общественного туалета нет»
«Осторожно, злая собака».
Отступать поздно.
