Сенлин понятия не имел, каким образом Финн Голл превратился из богатого импортера в нищего хода, но предполагал, что его катастрофический уход из порта бывшего нанимателя сыграл свою роль в падении этого человека.

И похоже, нечто большее, чем простое невезение, вернуло Сенлина на орбиту Финна Голла. Нет, Голл был не из тех, кто полагается на совпадения. Он был человеком, который предпочитал перестраховываться, предусматривать пути отступления и создавать хитроумные западни. Из всех людей, с которыми Сенлин пересекался в Башне, именно Голл казался наиболее склонным к мелочным обидам и терпеливым в своей мести. Сенлин не сомневался: если бывший властелин порта сочтет, что ему причитается какой-то долг, он потребует его вернуть. Хотя предпочтет ли Финн получить компенсацию золотом или кровью, еще предстояло разобраться.

Но сразу стало ясно, что преступления капитана Мадда хорошо известны в лагере фанатиков. Мадд и его команда вторглись в основной лагерь движения, захватили бочонок с порохом и прикончили одиннадцать ходов, ранив вдвое больше во время побега.

Сенлин ненадолго задумался, не попытаться ли подредактировать эту историческую хронику. Дело в том, что он отправился в Золотой зоопарк в надежде на честную и открытую сделку, а вместо этого стал жертвой фальшивого гостеприимства Марата. Именно Марат послал своих людей разграбить «Каменное облако» и обглодать его до самых ребер. Сенлин и его команда пошли на преступления, обороняясь. В остальном они были невиновны. Пусть Волета и совершила набег на кладовую…

Но Сенлин был не так глуп, чтобы надеяться урезонить разъяренную толпу. Не видя лучшего выхода, он продолжал настаивать на том, что изменился. Он совершенно другой человек. Теперь он ход. Да, в прошлом он принимал немало презренных обличий, вел множество жизней под разными псевдонимами, но все эти личности мертвы. И разве недавними деяниями в Пелфии он не доказал подлинность своего преображения?

Видя, что большая часть толпы все еще колеблется, Сенлин заявил о желании выучить новый язык. И, изо всех сил стараясь не вздрогнуть от лжи, крикнул напирающим массам:

– Написанное слово лишь делает праздные умы более ленивыми, а продажные – более опасными!

– Ты действительно в это веришь? – спросил Содик, теперь уже скептически относясь ко всему, что говорил Сенлин. – Скажи мне, капитан Мадд, что, по-твоему, стирание привносит в наш мир?

Мысли Сенлина неслись как безумные. Как ответил бы фанатик? Конечно, обвинил бы знание, а не тех, кто его применяет, как азартный игрок винит во всем карты, а не собственную игру.

– Представьте себе, что наша раса потеряла бы хотя бы формулу пороха! – выпалил он. – Разве это не было бы потрясающе? Представьте себе, что мы могли бы забыть процесс захвата водорода, его хранения и использования. Мы истекаем кровью из-за собственного ума, не так ли? Мы околдованы книгами!

Вопли толпы несколько притихли, хотя охлаждение одних страстей, казалось, раздувало пламя других. Несколько ходов потребовали снова надеть на него клобук, и Сенлин содрогнулся, когда кто-то предложил засыпать в эту штуку многоножек, прежде чем закрепить на голове.

Но чем сильнее кричала толпа, тем спокойнее выглядел Содик. Сенлин видел, что он больше озадачен, чем разгневан. Похоже, ему было трудно примириться с тем фактом, что его спас капитан Мадд, убийца ходов.

Внезапно Содик рявкнул разъяренным товарищам, чтобы они возвращались к своим делам. Кто-то ведь должен ухаживать за грибными грядками, опорожнять ловушки для жуков и нянчить младенцев? Фанатики разошлись сразу и безропотно, все, кроме Финна Голла, который сел на каменную скамью перед журчащим фонтаном. Бывший властелин порта пошевелил задом, устраиваясь поудобнее и давая понять, что никуда не денется.

– Чего ты хочешь, ходдер Финн? – Усталость в голосе Содика намекала на сложные отношения.

Голл выглядел изможденным и постаревшим больше, чем на те полгода, что прошли с их последней встречи. Хотя, конечно, отчасти перемены в облике были связаны с наголо выбритой головой и отсутствием сшитого на заказ одеяния. Теперь он был бледен, как репа, и одевался в лохмотья. В его щетине было больше серебра, чем черного. Однако выражение лица и жесты оставались такими же молодыми и энергичными, и Сенлин увидел призрак человека, который однажды беседовал с ним на пивной карусели.

– Чего я хочу? – переспросил Голл, прижимая короткие пальцы к надутой груди в неубедительной пантомиме невинности. – Я лишь хочу помочь товарищам-ходам. И конечно, я хочу увидеть Башню стертой до пенька не выше, чем табурет. Я хочу закинуть больные ноги на эту старую колонну и…

– Ну говори уже, Финн, – сказал Содик, взмахнув рукой.

– Ну предположим, я хочу награду за обнаружение этого преступника.

– Эй, погоди-ка, – вмешался Тарру. До этой минуты Джон молчал и только выражал общее потрясение, предположительно во благо лагеря. Его поведение было достаточно убедительным, чтобы Сенлин засомневался, остался ли друг-громила на его стороне. – Ты никого не обнаружил! Я притащил этого негодяя сюда. Если кто и заслуживает награды, так это я!

– Ты? Да ты даже не знал, кого ведешь! – Голлу пришлось до смешного запрокинуть голову, чтобы посмотреть на Джона сверху вниз, хоть ему это и удалось.

– Я знал, что это кто-то особенный. Клобуки не надевают на кого попало.

– Вот что я тебе скажу: ведро оставь себе, а я возьму человека, – заявил карлик.

Содик поднял руку. Раньше этот жест делал его похожим на сдержанного ученика, но теперь Сенлин подумал, что он больше напоминает старика в кафе, устало пытающегося привлечь внимание официанта.

– Ходдер Джон, ходдер Финн, я не уверен, что у вас есть равные права на этого человека, но нахожу ваше рвение поживиться одинаково отвратительным. Награда предназначалась для того, чтобы привлечь помощь посторонних. А вовсе не для того, чтобы последователи опустошили нашу казну. И поверьте, ста мин недостаточно, чтобы выкупить любого из вас. Вы – ходы. Вы всегда будете ходами. Если хотите сбежать с Черной тропы, единственный способ – уничтожить ее. – Грудина старого хода выпирала, словно кираса. – Но почему я трачу воздух на вас двоих? Жадность сделала вас забывчивыми. Никто из вас еще не передал этого человека ходдеру Люку, а ведь таковы условия вознаграждения.

– Тогда я закончу то, что начал, – заявил Тарру, схватив Сенлина за руку.

Финн Голл вскочил на скамью и схватил «ходдера Тома» за другую руку.

– Закончишь то, что ты начал? Я нашел этого негодяя, когда у него еще грязь на ботинках не высохла.

– Ну что ж, если хочешь разломать его, как кость-вилочку, я с радостью помогу, – прорычал Тарру. – Ты тяни за ту руку, я потяну за эту, и у кого останется кусок побольше, тот и победил!

– Прекратите, оба! – рявкнул Содик командным голосом, и ходы – и боец с арены, и карлик – отпустили Сенлина. – Вы вместе доставите его к ходдеру Люку в Мола-Амбит и разделите позор своей награды. И только для того, чтобы ни у кого из вас не возникло дурных мыслей: если вы не прибудете туда вдвоем, то независимо от причины выжившего обвинят в убийстве товарища-хода и повесят.

Это заявление окончательно охладило пыл Джона и Финна. Содик улыбнулся при виде их упавшего духа и добавил:

– О, не беспокойтесь: вы сможете унести награду на виселицу. Толика лишней тяжести еще не испортила ни одно повешение.

Как пленник, Сенлин должен был играть роль мула для всей группы. Вьюк, который ему выдали, состоял из мешковины, бечевки и жесткой сыромятной кожи, которая мгновенно стерла обнаженные плечи до крови. Во вьюке лежали свежие бинты и травы для припарки ходдера Джона, три грубых одеяла, шесть фунтов «жучиных лепешек», которые, как с разочарованием обнаружил Сенлин, так называли неспроста, два бурдюка с водой и сотня футов пеньковой веревки, разорванной на две части. Он понял, что, как бы скромно ни выглядели припасы, они были великой жертвой для лагеря.

Для самозащиты Тарру вручили нож. Клинок был с зазубринами и покрыт ржавчиной, но достаточно острый. Финну Голлу, который провел несколько месяцев среди фанатиков, доверили короткоствольный мушкетон. Раструб древнего ружья был помятым, а приклад не развалился лишь благодаря кожаному ремешку. Но Содик заверил, что оружие выстрелит, когда придется, хотя пороха хватало только на один выстрел. Остальные запасы черного пороха в лагере недавно отправили куда-то ради другой цели.

Каждому дали по фонарю в клетке: внутри сферы из пузырчатого стекла лежал пучок сумерина. Ходдеру Финну вручили карту, замысловатую как отпечаток пальца, и уклономер, некоторые называли его «компасом для склонов». Маленький человечек с жучиными бровями быстро становился лидером группы, к большому неудовольствию Сенлина.

Их пункт назначения, Мола-Амбит, был отмечен на карте маленькой черной буквой «х». Мола-Амбит лежал в стене рядом с пятнадцатым кольцевым уделом – Ниневией. Они должны были подняться туда через сеть вентиляционных шахт, через которые поступал свежий воздух на Черную тропу и во многие кольцевые уделы Башни. По вентиляционным шахтам, как правило, не путешествовали, потому что они были пустынными, труднопроходимыми и сбивающими с толку. Без карт, которые были чрезвычайно редкими и часто устаревшими, вход в вентиляционный лабиринт считался просто окольным путем самоубийства. В темноте легко было заблудиться. А еще следовало помнить о котах-трубочистах, как быстро заметили Финн и Джон.

– Конечно, это опасно. Как думаете, почему я вооружил вас? – ответил Содик.

Тарру поднял старый кинжал, который ему дали:

– Это не оружие. Это столовый прибор.

Содик проигнорировал Джона и обратился к Сенлину:

– Я понимаю, что, несмотря на все опасности, которые ждут тебя впереди, ты все еще захочешь сбежать. Я бы точно захотел. – Содик улыбнулся ему, как заблудшему сыну. Сенлин не мог не задаться вопросом, кем же был Содик до того, как Черная тропа расколола его, а Марат снова собрал по частям. – Но ведь ты и раньше убегал, ходдер Том, не так ли? У тебя затравленный вид человека, который бежал во всех направлениях и сражался со всеми противниками, но врагов у него почему-то так и не убавилось; человека, который так интриговал, что утратил имя, друзей и едва не лишился жизни. Ты уже знаешь, что происходит, когда убегаешь. Ты знаешь, что паника не приведет к свободе, а беспокойство не поможет вернуться домой. Ты должен встретиться лицом к лицу со своими страхами. Единственный выход – это путь внутрь.

– О да, я согласен, – сказал Сенлин и, желая в последний раз воззвать к чувствам этого человека, добавил чуть эмоциональнее: – Я полагаю, что уже столкнулся лицом к лицу со своими страхами. Разве я не противостоял этим хулиганам в переулке вместе с тобой? Мне только жаль, что я не смог вернуть твою книгу.

– Она бесполезна. Я взял ее из чисто сентиментальных соображений. Хотел уничтожить сам, смаковать ее стирание, как сигару… Да, когда-то я вкушал такие удовольствия. Этот том содержал такое ужасное, прекрасное знание. Возможно, будущие поколения будут достаточно развиты в нравственном отношении, чтобы им доверили столь полное и ясное понимание природы, космоса и времени. Когда мы уйдем и все книги, которые мы написали, будут уничтожены благодаря усилиям или безразличию, эти окаменевшие существа продолжат скрываться под землей, ожидая, когда их найдут. Утешительная мысль, не так ли? – На лице Содика, чьи щеки ввалились из-за выпавших зубов, появилась задумчивая улыбка.

Сенлин с некоторым удивлением понял, что не все последователи Марата поверили бы в его логику, хотя и согласились бы с выводом: человек слишком умен, и Башня должна пасть.

Начальник лагеря вновь заговорил официальным тоном:

– Я сообщил ходдеру Люку о твоих добрых делах. Честно говоря, я рад, что не мне решать, насколько искренне твое обращение. Вот что я скажу: вопреки тому, что ты можешь думать, ты не идешь навстречу неизбежной гибели. Если бы ходдер Люк хотел твоей смерти, он бы не тратил столько сил на прощание. Он хочет поговорить с тобой, а значит, есть надежда. Или, по крайней мере, ответ.

– Я все еще не понимаю, почему мы не можем просто пойти по Тропе, – вмешался Финн Голл, который, казалось, уже несколько минут обдумывал эту жалобу. – Да, она извилистая и медленная, но безопаснее.

Содик покачал головой:

– В ту минуту, когда станет известно, что великан и карлик ведут капитана Мадда, чтобы получить награду, вы станете мишенью для каждого жестокого преступника на Тропе. Нет, вы слишком очевидная компания, чтобы идти открыто. Вы пойдете по вентиляционным шахтам, потому что это самый безопасный путь для вас троих.

Ближайший вход в сеть вентиляционных шахт открывался сразу за лагерем, на вершине искореженной лестницы, которая отделялась от главной Тропы и закручивалась спиралью, как свиной хвост. Прежде чем трое мужчин начали подниматься, Содик дал им на прощание несколько советов, по тону напоминающих речи усталого отца, не слишком надеющегося на детей.

– Послушайте меня: вы либо выживете вместе, либо будете страдать поодиночке. Будьте добры друг к другу. Мы все здесь ходы.

Пока трое мужчин поднимались по извилистой и неровной лестнице – Голл шел первым, – Тарру чуть наклонился назад и, шевеля лишь краем рта, обратился к Сенлину:

– Не волнуйся, Том, я вовсе не предал тебя. Все это было притворством. Неплохо, а? Я надеялся, что смогу убедить их позволить мне забрать тебя самостоятельно. Ну и ладно. Мы что-нибудь придумаем. Этот подлый коротышка рано или поздно заснет. И тогда мы заберем мушкетон. Посмотрим, будет ли он по-прежнему чувствовать себя командиром.

Наверху лестницы была узкая площадка. Суматоха Тропы, похоже, осталась далеко позади. Вход в вентиляционную шахту находился так же низко над землей, как сток ливневой канализации. Отверстие было не больше ширины плеч и около двух футов высотой. Дувший оттуда ветер был слабым и теплым. Воздух не казался особенно свежим; он пах скорее трупом в пустыне, чем открытым окном. Внутри темнота казалась бесконечной и монолитной.

Синий свет моховых ламп был далек от сияния, но его хватало, чтобы рассеять мрак. Тарру, который все еще выглядел изможденным от потери крови, вызвался идти первым. Он зажал нож в зубах, лег на живот и, как младенец, пополз по желобу на локтях, толкая перед собой лампу.

Когда ступни Тарру исчезли, Сенлин повернулся к Финну Голлу:

– После вас, сэр.

Карлик навел мушкетон на грудь Сенлина:

– Я рад слышать, что вы так быстро подружились. Хотя, очевидно, он идиот, который не знает, как хорошо здесь разносятся звуки. Не буду врать: заполучить сто мин было бы неплохо. Это капля в море. Большая капля. И все же… – Скрюченный палец Голла крепче сжал спусковой крючок. Его вздернутый подбородок задрожал от едва сдерживаемой ярости. – Ты разрушил мою жизнь, Том. Ты испортил все, что я сделал для моей семьи. Я знаю, что в конечном счете ты стоишь для меня больше живым, чем мертвым. Но, ох, чтобы склонить чашу весов, нужно весьма немногое. – Финн Голл ткнул мушкетоном в вентиляционное отверстие. – А теперь захлопни пасть и полезай в дыру.

Похоже, сейчас было не время испытывать терпение Голла. Толкая перед собой тяжелый вьюк, Сенлин пробрался в шахту. Камень под ним был грубым и теплым. Склон оказался достаточно крутым, и пришлось упираться руками в стенки шахты, чтобы не соскользнуть назад. Он сразу же вспотел, причем обильно.

Сенлин на мгновение ощутил сильнейшее физическое отвращение к самому себе. Ему предоставили так много возможностей. Снова и снова злой рок губил женщину впереди него или уничтожал мужчину позади него, а он проскальзывал невредимым. И что же он сделал со своей удачей? Ничего. Он каким-то образом умудрился бросить вызов закону Башни, гласившему: «потерянное однажды потеряно навсегда», только чтобы испортить чудо, когда оно пришло. Он завел друзей только для того, чтобы потерять их. Он заслужил то, что получил. Он заслуживал худшего, и Марат, вероятно, это обеспечит. Что ж, хорошо. Сенлин будет умолять своих палачей не торопиться.

О, ненависть к себе была так соблазнительна, так свята, так неприступна! Циник в нем кричал: «Возьмите мою надежду! Заберите мою жизнь! Да какая разница?» Как будто капитуляция могла компенсировать его неудачи или помочь людям, которых он любил. Какая же это ложь – думать, что он страданиями искупит вину. Какая отвратительная ложь!

Внезапный поток холодного воздуха окутал Сенлина. Он холодил пот на спине и щекотал ноздри ароматом неба. Он вспомнил, что по этому небу плывут его друзья. И это было то же самое небо, которое простиралось над пустыней, горами и пологими склонами холмов и тянулось до самого его коттеджа у моря.

Мысль о доме вызвала в памяти старую матросскую песню о скудном улове и плохой погоде, которую любила Мария и которую они вместе пели в «Синей татуировке» – она заливалась соловьем, а он каркал, словно ворона. Теперь он напевал ее про себя, вдыхая и смакуя медовый воздух. Он не мог одновременно ненавидеть себя и любить ее. Он должен выбрать любовь. И не один раз, а снова и снова на всю оставшуюся жизнь.

Финн Голл сзади велел перестать петь, пока ему не прострелили нижний мозг.

Сенлин прервал песню ровно настолько, чтобы сказать ему «нет».

Самыми крутыми склонами, по которым Сенлин когда-либо взбирался, были покрытые травой горы за пределами Исо. Местные жители называли их «горами», хотя на самом деле это были холмы – факт, которым Сенлин когда-то любил делиться так же, как все не любили его слышать. Самым высоким пикам давали причудливые прозвища вроде Маковое копье, Гора-Гусыня и Два Пикника – в последнем случае подъем был достаточно высоким, чтобы упаковка провизии для второго привала сделалась целесообразной. Сенлин много раз туда забирался. Он любил ходить пешком с тростью; ему нравилось ощущать жжение в легких и тепло в бедрах от напряженного подъема. По правде говоря, он считал, что холмы превосходят горы во всех отношениях. Холмы не требовали ползти на четвереньках, не испытывали веру в крепость веревок и не царапали руки неумолимыми выступами. Былой директор школы, который пытался покорить только те вершины, которые удавалось одолеть за один день, воображал себя начинающим альпинистом.

Вентиляционные шахты, змеившиеся сквозь стены Башни, быстро развеяли все удовольствие, которое Сенлин когда-либо получал от восхождения, и все иллюзии, которые он питал относительно своих способностей. Каждый дюйм его тела болел. Мозоли на руках образовывались недостаточно быстро, чтобы облегчить продвижение по склонам, напоминающим наждачную бумагу. От необходимости постоянно смотреть вверх у него защемило нерв в шее и спине, и после первого же дня ноги стали не более упругими, чем печные трубы.

Система вентиляции напоминала лабиринт, расположенный под острым углом. Наклон каждой шахты варьировал от неприятно крутого до почти вертикального, а по ширине они могли походить как на речной брод, так и на садовый ручеек. Некоторые участки пути были настолько тесными, что приходилось ползти на животе, обдирая локти и колени. Другие проходы были настолько просторными, что на них не хватало мощности сумериновых ламп, и путникам приходилось подниматься зигзагами, прыгая взад и вперед, как горные козлы.

Прежде всего Сенлин удивился – хотя, вероятно, не должен был, поскольку ему описали базовую функцию системы, – что ветер в туннелях настолько порывистый. Порой потоки холодного воздуха накатывали с такой силой, что у него стучали зубы, и приходилось цепляться за щели в кладке непослушными, пульсирующими пальцами. В другие моменты горячее дыхание пустыни, что струилось снизу вверх, толкая в спину, становилось настолько жестоким, что Сенлину казалось, его вот-вот унесет, словно упавший лист. Нередко ветра яростно схлестывались там, где соединялись шахты. Образовывались миниатюрные торнадо, которые были достаточно сильны, чтобы отполировать камень до стеклянного блеска.

Силы ветра хватало, чтобы остановить рост сумерина, а это означало, что только лампы стояли между ними и безумием полной темноты. Если лишайник увлажняли, он мог прожить несколько недель, прежде чем возникнет нужда в удобрении или замене. Опаснее всего было бы случайно стукнуть лампу обо что-то. Если стеклянные пластины, защищающие лишайник, разобьются, ветер унесет последний свет, который им суждено увидеть.

Помимо ламп, самыми ценными активами компании были карта и уклономер. За карту отвечал Сенлин. Ее сложность ошеломляла, а детали зачастую выглядели туманными. Строители вентиляционной системы не обозначили перекрестки, которых здесь были тысячи. Единственное, что отличало одну артерию от другой на карте, – крошечные цифры, фиксирующие угол наклона каждого склона. Прибор, по большому счету, представлял собой нивелир, измеряющий подъем или спуск, благодаря чему они могли отличить один путь от другого.

Поскольку Содик дал им пункт назначения, но не маршрут, пришлось самим – точнее, Сенлину, как носителю карты, – выбирать стезю. Но всякий раз, когда Сенлин придумывал дорогу к Мола-Амбиту, Тарру возвращался из какой-нибудь трубы и говорил, что ему не нравится, как там пахнет. Иногда воздух был затхлым и разреженным, а время от времени Джон чуял неповторимую вонь котов-трубочистов. Что бы ни преградило им путь, Сенлину приходилось искать альтернативу. Новый маршрут часто требовал возвращения назад, но все понимали, что наказанием за торопливость станет неприятная смерть. И поэтому никто не жаловался, когда после многочасового восхождения приходилось идти обратно.

На пятый день пути они наткнулись на колонию летучих мышей, устроившихся на ночлег под сводом перекрестка. Вонь аммиака сделалась такой нестерпимой, что трое мужчин ничего не видели из-за слез в глазах и не могли говорить из-за рвотных позывов. Встреча с колонией летучих мышей особенно разочаровывала, потому что они отправились к этому перекрестку в надежде разбить лагерь. Как оказалось, редчайшей ценностью в лабиринте воздушных путей была ровная поверхность. Плоский пол, обозначенный на карте нулем, означал возможность настоящего отдыха и полноценной трапезы. Тот факт, что колония летучих мышей заняла самую большую плоскость из всех, что им попадались, только для того, чтобы превратить ее в туалет, мягко говоря, удручал.

Но им нужно было отдохнуть. Они не могли позволить себе ту неуклюжесть, которая приходит с усталостью. После нескольких минут изучения карты Сенлин нашел еще одно ровное место, до которого надо было ковылять примерно полчаса. За нулем, отмечавшим площадку на карте, следовала звездочка, которая всех заинтриговала. Они сгрудились над картой, щурясь на пятнышко, а оно, казалось, извивалось в подводном свете ламп.

– Это может быть чернильная клякса, – сказал Сенлин, пристально вглядываясь до тех пор, пока тоненькие линии и крошечные цифры не закружились вокруг миниатюрной отметки. – Или там есть что-то необычное.

– Например, кровать? – сказал Голл.

– Или кафе, – предположил Тарру.

Был только один способ выяснить. Подойдя к краю отвесной шахты, которая вела к ровной площадке, они изумились ее ширине. Свет фонарей не достигал другой стороны отверстия, и они даже не могли разглядеть дна. Холодный ветер струился сверху вниз. Сенлин бросил в пропасть камешек и досчитал до четырех, прежде чем услышал отдаленный и гулкий щелчок.

В первый раз за все время у них не осталось другого выбора, кроме как использовать веревки, которые дал Содик. У них было два куска, по пятьдесят футов каждый, оба обтрепанные на концах и истертые посередине. Джутовые волокна посерели от старости и скрипели, когда их натягивали. Но если бы Содик намеревался убить их, он бы придумал более быстрый и надежный способ, чем путешествие с небезопасными веревками.

Теоретически.

После недолгих споров они решили привязать фонарь к веревке и опустить его первым. Если его свет не обнаружит желанного убежища в скале, они разобьют лагерь там, где оказались. Пузырь голубого света опустился на тридцать футов, прежде чем путники увидели то, что, по общему мнению, было краем длинного выступа. Хотя с того места, где они стояли, невозможно было разглядеть, насколько он глубок.

Сенлин вызвался идти впереди, и Голл согласился только после того, как вынудил Сенлина отдать карту и вьюк в качестве гарантии, что он не попытается сбежать. Вместо того чтобы снова поднять лампу, Сенлин скользнул вниз вслед за ней, заполучив по пути несколько ссадин от трения.

Когда он спустился на выступ, то с удивлением обнаружил, что поверхность мокрая и скользкая от какой-то разновидности нефритово-зеленых водорослей. Убедившись, что твердо стоит на скользком полу, Сенлин отвязал лампу, крикнул «все чисто» и начал осматривать ровную землю.

Площадка не соединялась с другими вентиляционными шахтами. У задней стены, которая тянулась примерно на пятьдесят шагов, возвышалось корыто глубиной с ванну. К своей радости, Сенлин увидел, что в этой длинной «поилке» есть вода, скопившаяся благодаря журчащему роднику. Журчание текущей воды звучало, словно музыка. Зеленая слизь, покрывавшая бассейн, со временем засорила сток, и вода разлилась по всей площадке. Корыто было домом для крошечных светящихся креветок, которые напоминали молочную галактику, когда двигались ленивой стайкой.

Три забрызганные затиркой каменные емкости, точно огромные купальни для птиц, стояли на самом краю оазиса. По обе стороны площадки под стеллажами с древними деревянными инструментами лежали груды песка и засохшей извести. Немного поразмыслив, Сенлин понял, что это за место: давным-давно здесь готовили строительный раствор.

Голл и Тарру благополучно спустились вниз, и ни один даже не попытался скрыть разочарования по поводу заболоченного пола, нехватки матрасов и полнейшего отсутствия официантов. Их немного успокоила свежая вода, которая казалась пригодной для питья. И хотя площадку покрывала вязкая слизь, на которой спать было бы не очень приятно, нашлись, по крайней мере, деревянные ведра – годная замена табуретов.

Сенлину потребовалось несколько дней, прежде чем кризис голода пересилил отвращение к их пайкам. Лепешки из жуков были гротескными по текстуре и отвратительными по вкусу, но удивительно сытными. Измученные дневным подъемом, они расставили ведра по кругу и передали друг другу мешок с галетами.

– Знаешь, – сказал Тарру, – даже если не позволять себе думать о том, что ты ешь, пока ты это ешь, они все равно малосъедобны. – Он демонстративно изучил лилово-серую «шайбу» со специфической текстурой. – Это как паштет из потрохов с изюмом, да? Нет, не изюм. Как думаешь, что это такое? Головы?

– Джон, пожалуйста. Я хочу удержать съеденное внутри, – сказал Сенлин между глотками из бурдюка с водой.

Они сидели вокруг сумериновой лампы, словно у холодного костра. Остальные фонари стояли в резервуарах для приготовления раствора, по одному на каждом конце площадки.

Голл держал мушкетон на коленях, пока ел лепешку из насекомых, и переводил взгляд с Сенлина на Тарру, неизменно настороженный и подозрительный. Прежде чем они сели, Голл вновь забрал у Сенлин вьюк с припасами и теперь сам таскал его на спине, чтобы никто из спутников не сбежал. Сенлин задумался, куда именно они могли бы убежать. Каким бы умным он ни был, летать все равно не умел. В своем теперешнем изнеможении он даже не был уверен, что сможет подняться обратно по веревке, по которой они спустились. Но паранойя Голла оказалась сильнее здравого смысла.

За пять дней, прошедших с начала восхождения, у них не было возможности поговорить. Они лишь обменялись парой слов, чтобы Тарру понял, что Голл прекрасно осведомлен о его попытке заговора. Голл не скрывал своего желания застрелить Тарру. Поскольку не было никаких причин продолжать притворяться вежливым, Джон принялся подкалывать Голла, и между ними быстро возникла взаимная неприязнь, которую могло успокоить только молчание.

Площадка для смешивания раствора оказалась первой ровной поверхностью, располагающей к беседам, с тех пор, как лагерь фанатиков остался позади. Сенлин гадал, сколько времени потребуется этим двоим, чтобы начать осыпать друг друга колкостями. Ответ пришел довольно скоро.

– Итак, расскажите нам, мистер Голл О’Вастый, как именно вы связались с фанатиками? – спросил Джон. – Попались в крысиную ловушку? Или они приняли вас за уродливого сироту и усыновили?

– Я убегал от стаи громил-переростков вроде тебя, которые ошибочно полагали, что я должен им деньги. – Обритая голова Голла и его заметная худоба лишь подчеркивали его большие и подвижные брови. Голл выглядел, подумал Сенлин, как карикатура на себя прежнего. – Я знал, что фанатики защищают новообращенных. И я не против маленькой лжи, если она спасет от побоев.

– Да что ты? Предпочитаешь лежать лицом вниз или вверх?

– Наверное, я следую примеру твоей матери, ходдер: позволяю джентльмену решать самому.

Тарру хлопнул ладонью по воздуху:

– Перестань нести эту чушь про ходдера! Ты самый худший актер, которого я когда-либо видел, а я побывал в тысячах пьяных «театров и ужинов».

– Или, как говорят твои друзья, «чаепитиях с Джоном».

– Содик видел тебя насквозь. Мне было неловко смотреть, как ты ухмыляешься и пожимаешь плечами, как будто кого-то дурачишь. Ты, кажется, ошибочно решил, что сарказм – законный драматический прием.

– И все же почему-то не в меня стреляли дважды за неделю, – сказал Голл.

– В меня стреляли всего один раз.

– А ты еще поговори! – Голл погрозил ему мушкетоном, который не очень-то устрашающе задребезжал.

– Что же с тобой случилось, если ты такой угрюмый? – спросил Тарру.

– Что со мной случилось? – Финн Голл швырнул кусок жучиной лепешки через плечо в зияющий овраг за спиной. – Со мной случился Томас Сенлин! Я знаю, что он не выглядит грозным. О, это меня и одурачило! Но за один вечер он убил моего управляющего, сбежал с моей восходящей звездой сцены, уничтожил мой порт и похитил мою личную телохранительницу. – Голл отмечал каждую жалобу, загибая палец. – Моим врагам потребовалась всего неделя, чтобы распотрошить остатки моего имущества, и еще неделя, чтобы обратить к взысканию все мои долги. – Он сжал руки в кулаки и затряс ими, как безутешный младенец. – У меня жена и шестеро детей! Шестеро! Ты хоть представляешь, где они сейчас? Они живут с родственниками, которые их ненавидят, стирают грязное белье в Купальнях. Младшей четыре года. Четырехлетняя девочка по двенадцать часов в день отжимает ссаные простыни. И ждет, когда отец выкарабкается из этого неизбежного ада и спасет ее! – Голл покрутил обтянутый кожей приклад своего оружия и впился взглядом в Сенлина. – Я дал тебе работу. Я дал тебе жалованье. И ты погубил меня за это!

Сенлин отряхнул руки и содрогнулся, проглотив остатки жалкой трапезы.

– Мне жаль, что так получилось с твоей семьей. Они мне действительно понравились, и мне не доставляет удовольствия слышать о страданиях любого ребенка. Но не притворяйся, что я воспользовался тобой или что я когда-либо был добровольным сотрудником. «Паровая труба» была человеческой мельницей, которая превращала женщин в шекели для твоего кошелька. А Родион был всего лишь театральным насильником, который охотился на своих подопечных. Ты не был бизнесменом. Ты был работорговцем, сутенером и вором. Та роль, которую я без малейшей охоты сыграл в твоем презренном ремесле, является источником бесконечного стыда. Если бы я мог вернуться и сжечь твой порт во второй раз, я бы это сделал.

Голл направил черное дуло мушкетона в грудь Сенлина. В уголках его рта пузырилась слюна. Даже не скрываясь, Тарру вытащил потускневший нож из саронга и положил на колено.

– Мне приятно видеть, как хорошо послужила тебе твоя порядочность, святой Томас, – сказал Голл, сплюнув. – Честное слово, приятно. Я принимал трудные решения, чтобы прокормить семью. Как поживает твоя жена?

– Не так хорошо, как мне бы хотелось, – сказал Сенлин, похлопывая себя по бедрам и тихо смеясь над недосказанностью, которую спутники не поняли. – Я уже несколько раз разочаровывал ее, но по-прежнему полон решимости ответить за неудачи. И твое отвращение ко мне не меняет того факта, что Джон прав. Ты не очень убедительный фанатик, ходдер Финн.

Перемена темы разговора приглушила гнев Голла. Оружие вернулось к нему на колени.

– Ну и что с того? Да какая разница? Я занимаюсь этим не ради их великой цели. – Он многозначительно потер пальцами.

– Ты же понимаешь, что в ту же секунду, когда ты примешь награду, Марат прикажет казнить тебя, – сказал Сенлин. – Это всего лишь проверка. Если ты возьмешь деньги, он убьет тебя.

– Ты этого не знаешь. – Финн Голл говорил с уверенностью, которая никак не отражалась на его лице.

– Содик сказал это прямым текстом. Кроме того, я уже встречался с Маратом. Я был в его лагере. Я сидел за его столом и слушал, как он философствует. – Сенлин покачал головой, вспоминая позолоченную тюрьму. – Он без всяких угрызений совести убивает ходов. Я даже сомневаюсь, что у него есть деньги, а если и есть, уверен, он не собирается отдавать их тебе.

– Думаешь, он не повесит капитана Мадда, убийцу ходов? – спросил Голл.

– Я, конечно, попытаюсь его от этого отговорить. – Неподвижный свет фонаря привлек облако маленьких бесцветных мотыльков. Они стучали по стеклянному шару, как дождь по окну.

– Держу пари, что, когда тебе отрубят голову, ты еще две недели будешь только подлизываться и пустозвонить. – Голл с приукрашенным раздражением потер лицо. – Посмотри правде в глаза, Том! Ты исчерпал свою удачу! У тебя все здорово складывалось. Ты выбрался из нескольких тяжелых передряг, но все кончено.

– Возможно. Но у меня все еще есть план.

– Неужели? – Голл изобразил смесь восторга и удивления. – Пожалуйста, расскажи нам, как ты планируешь сбежать с Черной тропы, с долгом на шее и с наградой за твою голову.

– Я скажу Марату все, что он захочет услышать, – сказал Сенлин.

– Ну конечно, это должно сработать! – хохотнул Голл.

– У нас есть общий старый друг. Я думаю, он, по крайней мере, захочет услышать последние новости о том, как у нее дела. – Сенлин отмахнулся от мотылька, который закружил у него над головой. Он на мгновение отогнал букашку, но она так же быстро вернулась. – И я приду к нему в сопровождении двух истинных новообращенных.

Тарру, который слушал его, скептически прищурившись, указал туда-сюда между собой и Финном Голлом:

– Ты имеешь в виду нас?

– Да.

Тарру покрутил головой, словно от этой мысли она закружилась:

– Том, я общался с фанатиками и могу сказать, что они очень искренни. А еще они отлично распознают самозванцев. Я могу быть достаточно убедительным, но сомневаюсь, что у нас есть время обучить этого крысеныша актерскому мастерству.

– Хватит обзываться, Джон, – быстро сказал Сенлин, удивив обоих мужчин. – Я знаю, что это поднимает тебе настроение, но мы больше не можем позволить себе ссориться.

Финн Голл вмешался, прежде чем Тарру успел защититься.

– Вообще-то, я не против препирательств. А вот сотрудничество мне не очень нравится, Томми. Ты принимаешь меня за друга.

– Нет, я принимаю тебя за человека со схожими интересами. Мы все хотим сойти с Тропы. Кроме того, мы не собираемся просто разыгрывать спектакль для Марата. Мы также собираемся предоставить доказательства вашего обращения. Вы оба откажетесь от награды.

Финн Голл фыркнул:

– Еще чего.

– Да, именно так. Вы будете на этом настаивать. Как бы сильно Марат на вас ни давил, вы не возьмете из награды ни гроша. – Финн Голл открыл рот, чтобы продолжить спор, но Сенлин не дал ему заговорить. – У фанатиков есть способы проникать в кольцевые уделы и ускользать оттуда незамеченными. Я думаю, Содик воспользовался одной такой задней дверью, чтобы избежать ответственности за убийства в Пелфии. Если мы убедим фанатиков, что мы на их стороне, то, возможно, нам удастся войти в какой-нибудь удел. Тогда у нас будут варианты. Если мы найдем местного блюстителя, я смогу связаться с друзьями.

– А что это за друзья? – спросил Голл.

– Такие, у которых есть воздушный корабль и куча денег.

– Ты забываешь о клейме, Том, – сказал Тарру и заложил палец за правое ухо.

Сенлин растерянно взглянул на друга, и Тарру повернул голову, демонстрируя шрам размером с пуговицу позади мочки уха.

– Ходам ставят клеймо, прежде чем выпустить на Черную тропу, чтобы отбить охоту именно к таким уловкам, что ты предлагаешь. Любой охранник в кольцевом уделе, увидев подобное, попросит документы. Если ты не предъявишь бумаги, подтверждающие, что ты эмансипированный ход, который выплатил долг, они расстреляют тебя на месте.

Сенлин потер незапятнанную кожу за собственным ухом. Он не заметил клейма на тех ходах, с которыми столкнулся, но его наличие имело смысл. Должно быть, герцогу так не терпелось надеть ему на голову ведро, что он забыл про клеймо. По той же причине у Сенлина все еще были длинные волосы, которые теперь свисали на глаза и на уши.

– Полагаю, нам придется придумать маскировку, если мы зайдем так далеко. Возможно, просто выдадим себя за тех, кто мы есть. Жители уделов, похоже, охотно не обращают внимания на ходов.

– Мне очень жаль, директор, но это не похоже на хороший план, – сказал Тарру. – Умиротворить фанатиков в надежде, что мы сможем использовать предоставленную свободу для последующего побега? Кажется немного маловероятным, не так ли?

– Ты абсолютно прав. Но, как я вижу, наша альтернатива – найти шахту, которая приведет нас обратно к Тропе, и тогда каждый пойдет своей дорогой. Содик прав: мы не можем путешествовать в открытую вместе. Так что мое предложение абсолютно рискованно. Но у Марата есть влияние, власть, ресурсы, и мы могли бы ими воспользоваться. Возможно, мы даже могли бы добровольно отправиться на задание. Я знаю, что он уже много лет проникает в уделы. Или, если хотите, можно найти ближайший торговый пост, забрать груз и начать избавляться от долгов.

– Я просто думаю, вряд ли Марат поверит, что ты действительно новообращенный, – сказал Джон.

– Возможно. Но малая вероятность все-таки лучше, чем чудо. И это то, что нужно, чтобы сойти с Черной тропы законным путем, не так ли?

Финн Голл, который некоторое время молчал, принял решение:

– Это очень плохо. Мне бы очень хотелось посмотреть, как ты качаешься на виселице, Том. Но я думаю, что ты, вероятно, прав. Это ловушка. Итак, мы возвращаемся на Тропу. Там каждый сам за себя… как это было всегда.

Сенлин покачал головой и втянул воздух сквозь зубы:

– Я думаю, ты совершаешь ошибку, Финн. Другой такой возможности может и не представиться.

– Жизнь никогда не исчерпывает своих возможностей; человек просто исчерпывает свою жизнь. И это вовсе не дебаты. Ты можешь идти со мной или остаться здесь, но я возвращаюсь на Тропу. И боже мой, джентльмены, если вы собираетесь осквернить воздух жучиными лепешками, то самое меньшее, что вы можете сделать, – это отойти на несколько шагов, перед тем как…

Финн Голл рывком поднялся. Мушкетон свалился с его колен и с грохотом упал на скользкий камень. Он привстал на цыпочки, а затем поднимался, пока не задрыгал ногами в воздухе. Он болтался на ремнях вьюка, на его лице с разинутым ртом застыло выражение растерянного ужаса.

Огромный фиолетово-черный кот-трубочист тихонько вылез из ямы и сомкнул челюсти на рюкзаке Голла и теперь яростно тряс башкой.

Мешок с жучиными лепешками вылетел из рюкзака в пропасть вместе с двумя одеялами и вторым бурдюком с водой. Голл чуть было сам не последовал за припасами. Когда кот-трубочист мотнул головой в другую сторону, Голл попытался выскользнуть из плечевых ремней, но рука запуталась в петле, и, не успев освободиться, карлик опять оказался над пропастью. Когда ремень оторвался от плеча ранца, Голл вскрикнул и вцепился в кожаную полоску – его жизнь зависела от силы одной руки. Демон мотнул башкой в сторону площадки как раз в тот миг, когда хватка Голла ослабла. Он взмыл по дуге и плюхнулся в корыто среди слизи. Косяк криля метнулся на другой конец резервуара гневной белой вспышкой.

Еще до того, как шлейф воды плеснулся на пол, кот-трубочист уронил сдувшийся вьюк и сосредоточился на Сенлине, который замер и скорчился в тени зверя.

Он напоминал горностая только грубыми пропорциями. Во всем остальном он выглядел чудовищем родом из ночного кошмара. Черные шерстинки были жесткими, как иглы. Щетинистые усы, казалось, увеличивали пасть, полную сияющих зубов. Извилистые бугры мышц вздувались под колючим мехом. Джон говорил, что эти звери могут вырастать до пятнадцати футов. Этот экземпляр был из рекордсменов. Он встал на задние лапы, словно изучая Сенлина, подобно тому, как любой посетитель ресторана мог бы на миг залюбоваться поданным блюдом. Приклад мушкетона Голла торчал из-под его лапы. Его изогнутые когти напоминали мясницкие крюки. Но именно немигающий взгляд существа больше всего привлек внимание Сенлина. Его выпуклые, темные глаза покрывала призрачно светящаяся пленка. Ее кружащийся перламутровый блеск напоминал поверхность раковины морского ушка. Каждый раз, когда казалось, что многоцветье исчезнет под натиском зрачков, похожих на бездонные колодцы, радуга оживала и красивое кружение начиналось заново.

Смутная и далекая мысль пришла в голову Сенлину: зверь загипнотизировал его. Он чувствовал себя ненормально спокойным для человека, которого вот-вот съедят.

Деревянный черпак ударил кота-трубочиста по морде. Быстро, как гадюка, зверь прыгнул на него. Нет, не на него, а мимо него, хотя Сенлин не очень-то пытался избежать столкновения. Дьявол задел его плечом. Ощущение было такое, словно кто-то ударил его кактусом. Но боли хватило, чтобы выйти из транса.

Упав на колени, Сенлин поспешно уполз прочь. Его единственной мыслью было спрятаться от чудища за какой-нибудь крепкой преградой. Широкая ножка каменной чаши для смешивания раствора оказалась ближайшим укрытием. Ожидая, что в любой момент на него набросятся и сожрут, он даже удивился, когда добрался до пьедестала. Основание было достаточно широким, чтобы скрыть Сенлина, хотя ему совсем не хотелось играть в беготню вокруг Майского дерева с голодным котом-трубочистом. Только тогда он задумался над тем, что же позволило ему удрать. Зверь обратил внимание на Тарру, который швырнул в него старую мерную чашу.

Джон нырнул в узкое пространство под резервуаром для воды, и кот-трубочист попытался нырнуть вслед за ним. Но ничего не вышло – отчасти благодаря столбам, на которые опиралось длинное корыто, отчасти из-за поспешности Джона. Он пополз на локтях сквозь густую паутину, а кот-трубочист, склонив башку набок, погнался за ним по пятам. Он щелкал челюстями, пытаясь схватить добычу за руки, за ноги, но каждый раз промахивался на волосок.

Осознавал он это или нет, но Тарру вел зверя прямо к Голлу, все еще ошеломленному и мокнущему в ванне, в которую его швырнули. Сенлин увидел, что через считаные секунды кот-трубочист набросится на карлика, как на клецку в миске.

Сенлин кинулся к мушкетону, но в спешке потерял равновесие на скользком выступе. Поскользнувшись, он налетел на оружие и пинком отправил его на другую сторону площадки. Финн Голл испуганно вскрикнул. Кот-трубочист его заметил и уперся жилистыми лапами по обе стороны резервуара, прижимая жертву. Как будто наслаждаясь уловом, дьявол подвигал башкой взад и вперед, забрызгав сидящего в воде Голла слюной.

Времени на то, чтобы достать оружие, не было, поэтому Сенлин схватил единственное, что было под рукой, и швырнул его изо всех сил. Сумериновая лампа лопнула, ударив зверя по затылку. Драгоценный мох улетучился, как пух одуванчика. Пустая клетка со звоном упала на пол.

Кот-трубочист опустился на четвереньки и по-змеиному бросился на Сенлина. Он двигался поразительно быстро. Сенлин повернулся и побежал вдоль края выступа. Он решил добраться до стены, где над мушкетоном на колышках висело старое снаряжение. Он задумался, выстрелит ли ружье после такого обращения, или ему лучше вооружиться черпаком для размешивания раствора. Вряд ли они помогут отбиться от жесткошерстного дьявола, но даже палка предпочтительнее битве со зверем на кулаках, если ружье не выстрелит.

Но когда Сенлин увидел веревку, по которой они спускались, свисавшую с края недалеко от него, он передумал. Звук когтей, стучащих по полу, был теперь так близко, что он сомневался, что вообще когда-нибудь доберется до стены. Он сосредоточился только на болтающемся канате, когда сделал несколько шагов вглубь площадки, прежде чем снова выбежать на край со всей энергией, на которую был способен. Он прыгнул на веревку и поймал ее с такой силой, что отлетел далеко в темноту. Он ожидал, что врежется в стену, но на пределе его полета не было ничего, кроме секундного замешательства, мгновения абсолютной неподвижности. Затем он устремился назад тем же путем, каким пришел.

Он повернулся лицом к судьбе и обнаружил, что зверь встал на дыбы в ожидании. Сенлину пришло в голову, что он превратил себя в кошачью игрушку. Он понял, что если ничего не предпримет, то полетит прямо в поджидающую пасть кота-трубочиста, и потому сделал единственное, что мог: разжал руки.

Инерция все еще несла его на зверя, но траектория опустилась достаточно, чтобы уйти прочь от клыков. Сенлин ударил кота ногами вперед в шею с достаточной силой, чтобы тот едва не упал на хвост.

Сенлин рухнул на спину и уперся локтями в край утеса, у него перехватило дыхание от боли. Но у него не было времени даже поморщиться. Он откатился в сторону, и в тот же миг зверь атаковал место, где он только что был. Сенлин попятился, сидя на заду и отталкиваясь пятками, но вышло очень, очень медленно. Кот-трубочист навис над ним. Сенлин отвернулся. Он не хотел смотреть на кровавое приближение смерти.

Весь мокрый от воды и покрытый слизью, Финн Голл навел мушкетон поверх головы Сенлина.

Раздался грохот выстрела. В кромешной темноте дульная вспышка была почти вулканической, и на долю секунды Сенлин подумал, что этого хватит, чтобы убить дьявола или, по крайней мере, отогнать его прочь.

Затем свинцовые гранулы запрыгали по голове и плечам Сенлина, как горсть гравия, брошенная хилым ребенком. Финн Голл обозвал Содика «грязной ластовицей» и швырнул бесполезное оружие на землю.

Но осечка хотя бы напугала зверя и, возможно, немного ослепила его. Он метался, хлеща длинным телом. Середина хвоста ударила в подставку для смешивания раствора, сдвинув ее с древнего места и сбросив чашу. Та раскололась о пол с громовым треском, который потряс и без того встревоженное животное. Сумериновая лампа, покоившаяся в чаше, разбилась вдребезги, выплеснув содержимое, чей свет немедленно погас.

Пока зверь кружился вокруг своей оси, ища хоть какое-то облегчение от шума и света, Сенлин поднялся на ноги. Найдя вторую веревку в куче возле рюкзака, он схватил ее и начал завязывать широкую петлю на одном конце. Работая, он увидел, что Тарру вооружился черпаком и бежит на ослепленного зверя с пугающей неторопливостью. Джон зарычал, рубанув ребром черпака по лапе кота-трубочиста. Зверь скорее взвыл, чем закричал; его голос походил на туманный горн.

Кот резко развернулся и рванулся в сторону Джона, но здоровяк уже отскочил. Сенлин воспользовался моментом, когда зверь опустил голову, и накинул на нее лассо.

– Отвлеки его, Джон! Отвлеки! – крикнул Сенлин, отбегая назад вместе с другим концом веревки.

– Сюда, котик! – крикнул Тарру и хлопнул зверя по уху.

Придя в себя, кот-трубочист набросился на Джона во второй раз и ловко поймал зубами его мешалку. Старая древесина раскололась, и здоровяк остался лишь с короткой палкой в руках, которую он бросил в зверя. К тому времени, как сломанная ручка отскочила от черепа монстра, Джон уже бросился наутек, хотя раненая нога позволяла ему лишь ковылять, а не мчаться.

Сенлин поспешил обернуть другой конец веревки вокруг обезглавленной колонны и завязать узлом. Он едва успел это сделать, прежде чем веревка туго натянулась, и колонна упала с постамента на бок. На другом конце привязи кот-трубочист взбрыкнул, удивленный тем, что его оттащили от головы Джона, которую он пытался сорвать с плеч.

– Голл, помоги мне! – крикнул Сенлин, навалившись на каменную бочку. – Толкай ее! Толкай!

Вдвоем они уперлись плечами в приземистую колонну и раскачивали ее, пока она не покатилась к зияющей пропасти. Отступать было некуда, и Джону пришлось забрасывать зверя всем, что попадалось под руку, – лопатой, мешалкой, ковшом и совком, но все это лишь задерживало зверя, вызывая всплески кратковременного раздражения.

Когда каменный барабан свалился с уступа и исчез во мраке, Сенлин задумался, хватит ли веса, выдержит ли веревка. Если он просчитался, то единственной неопределенностью оставался порядок, в котором их съедят.

Но веревка выдержала, и вес оказался достаточным, чтобы перевернуть кота-трубочиста на спину. Он проехался по скользкому от слизи камню, когтя воздух. В попытке снова встать на лапы и восстановить равновесие он перевернулся на бок. Еще секунда, и он мог бы зацепиться за пол и спастись от падения, но поверхность закончилась прежде, чем зверю удалось окончательно перевернуться, и он со страшным ревом соскользнул с края.

Они прислушались и через мгновение услышали подобный удару молота звук, с которым пьедестал ударился о далекое дно пропасти. А спустя долю секунды раздался более мягкий грохот падения туши.

От пронзительного предсмертного вопля кота-трубочиста Сенлином овладело тревожное чувство, что он не столько убил дракона, сколько уничтожил редкое существо, которое всего лишь повиновалось инстинкту. Не было ни прилива гордости, ни торжества, только неуемное облегчение от того, что все еще жив.

Они подсчитали потери. Жучиные лепешки сочли наименее тяжкой утратой. Они обсудили возможность съесть крошечных светящихся креветок из корыта. Но после некоторых раздумий и отсутствия добровольца, который первым попробовал бы призрачных моллюсков, отказались от этой идеи. Лучше голодать, чем отравиться. Все согласились, что смогут продержаться несколько дней без еды, и этого хватит, чтобы добраться до Мола-Амбита. У них все еще была веревка, по которой они спустились, одеяло, бурдюк с водой и, что самое важное, лампа. Карта, которая так и осталась лежать в рюкзаке, не пострадала, но уклономер разбился вдребезги.

Пока Финн Голл оплакивал сокрушительную потерю, Сенлин начал подбирать замену. У него не было ресурсов, чтобы соорудить ватерпас, но он мог смастерить отвес, который служил бы аналогичной цели. Он использовал полую ручку черпака вместо грузила, сломанный конец мешалки – в качестве измерительной доски, нитки, выдернутые из саронга, – вместо шнурка, а из куска известкового раствора соорудил «свинцовый» утяжелитель. Он связал куски проволокой от разбитых фонарей и ножом Тарру сделал зарубки на доске – грубое подобие шкалы. Он объяснил, что им не нужно знать истинный угол любой шахты, только относительные углы на перекрестках. Так что не имело значения, составлял ли уклон на самом деле тридцать два градуса или пятьдесят один градус. До той поры, пока они знали свое местонахождение на карте, можно было использовать его самодельный уклономер, чтобы определить, какой склон самый крутой, а какой – самый плавный, и сравнить эти общие показания с картой.

Но даже после всех объяснений Сенлина Голл не был уверен, что такое сработает. Сенлин мог лишь попросить карлика поверить, что бывший директор школы хочет заблудиться в этом лабиринте не больше, чем он сам.

Тарру, который лучше понимал, что предлагает Сенлин, заметил:

– Но если мы сделаем неверный поворот, то, вероятно, не поймем этого, пока не станет слишком поздно.

– Верно. Однако это лучше, чем выбирать курс вслепую, – сказал Сенлин, проверяя соединительные детали на своем инструменте.

Убедившись, что тот не сломается при первом же использовании, он уже заворачивал уклономер в оставшееся одеяло, когда Тарру заметил его рану. Грудь Сенлина была исполосована багровыми следами, похожими на удары хлыста, там, где кот-трубочист задел его, отшвырнув в сторону. Из самых глубоких ссадин сочились ручейки подсохшей крови. Джон спросил, не следует ли промыть раны и перевязать одеялом, но Сенлин настаивал, что уклономер более ценен.

– Полагаю, теперь, когда мы спасли друг другу жизнь, ты рассчитываешь на мою благодарность и на то, что я последую твоему как попало состряпанному плану, – сказал Голл, пытаясь соскрести слой слизи с голых ног.

– Вовсе нет, – ответил Сенлин. – Мы пойдем к Тропе, и любой, кто захочет сойти, сможет это сделать. Я сам доберусь до Мола-Амбита. – Он наполнил бурдюк водой из родника. – Дело не в том, что мне не пригодился бы добровольный союзник, Голл. Мне не нужен враждебный компаньон.

– Ты ведешь себя так, словно я должен благодарить тебя за возможность умереть с тобой в лагере Марата. Союзникам обычно есть что предложить друг другу, Том. – Финн вымыл руки в корыте.

– Это точно, – сказал Сенлин с безразличием.

– Ну ладно! Ладно! Я клюнул на твою приманку. Расскажи мне побольше о своих друзьях. Говоришь, у них есть корабль и деньги. А как насчет имен?

– Помнишь женщину с движителем вместо руки, которая была в твоем порту в ту ночь, когда его уничтожили? – Сенлин сунул свернутый в узел уклономер в рюкзак.

– Кажется, что-то на «Э»? Эвелин? Эрмин? Эстер? Она ведь была первой помощницей Билли Ли, не так ли? – Финн Голл прищурился, вспоминая. – Насколько я помню, он называл ее «подмастерьем блюстителя», что бы это ни значило. Боже, этот болван любил поговорить, когда пил.

– Она была моим первым помощником на борту «Каменного облака», которое я позаимствовал у Ли. С тех пор ее повысили в должности. Теперь она капитан «Авангарда».

– Ты имеешь в виду флагманский корабль Сфинкса? – сказал Тарру, удивленно потирая подбородок. – Даже в общежитиях Колизея на прошлой неделе только об этом и говорили.

Пока Голл переваривал услышанное, Тарру передал новость о том, что давно спящий Сфинкс снова решил размять мышцы, начав, по-видимому, с запуска самого великолепного и внушительного боевого корабля.

– Том, ты хочешь сказать, что знаешь капитана «Авангарда»?

– И весьма хорошо, – подтвердил Сенлин.

– А Сфинкс? Ты ведь не встречался со Сфинксом, не так ли? – настаивал Джон, улыбаясь с недоверием.

– Я познакомился с ним.

Голл и Тарру посмотрели друг на друга со смесью изумления и недоверия.

– Нет, Том. Это уже слишком. – Тарру помахал рукой в воздухе, словно пытаясь разогнать облако дыма.

– Вполне возможно. Я буду рад оставить на Тропе и тебя.

– А как ты можешь это доказать? – спросил Голл, уперев кулаки в бока. – У тебя есть какие-нибудь свидетельства?

– Нет. Я не могу ничего доказать. Но я могу поговорить с Маратом. Когда-то он был блюстителем, и я думаю, ему будет очень интересно узнать, как дела у Сфинкса в настоящее время.

– Если это правда, ты ввязался в очень крупную игру, Том, – сказал Джон. – Уверен, что не вляпался по уши?

– Думаю, вам обоим следует спросить себя вот о чем: хотите ли вы связать свою судьбу с человеком, который готов драться бок о бок с котами-трубочистами, или вы хотите выйти на Черную тропу в одиночку?

– А Сфинкс откроет кошелек для полезного человека в нужде? – спросил Голл.

– Сдается мне, можно с уверенностью сказать, что Сфинкс вознаграждает своих друзей.

Голл рассмеялся:

– Уж не хочешь ли ты предложить себя в качестве доказательства этого?

Коварный вопрос карлика внезапно принес Сенлину облегчение сразу в нескольких смыслах, причем столь сильное, что он как будто прозрел.

Сенлин ясно увидел, что Сфинкс нарочно поставила его в невыносимое положение. Она не верила, что он выполнит приказы в Пелфии. Нет, она отправила его в город, где была заточена его жена, потому что знала: он не сделает того, что ему скажут. Он слишком упрям для этого. Он из тех людей, которые взбираются на неизмеримые башни и добираются до самого дна бездонных библиотек. И все же, несмотря на свое упрямство, Сенлин снова и снова доказывал, что способен приспосабливаться и быть находчивым так, как это удавалось лишь немногим.

Похожий на пилюлю паук, которого Сфинкс заставила его проглотить, – вещь, которая, как она утверждала, поможет найти его, если он потеряется, – был чем-то вроде привязи или рыболовной лески. И это делало его наживкой. Она забросила его в Пелфию, не зная точно, что поймает, но веря, что он будет метаться, как приманка, – и в итоге так и случилось. Сенлин сомневался, что Сфинкс удивится, узнав, что его бросили на Черную тропу. В прошлом он доказал, что может довольно легко менять обличье: директор школы, вор, бухгалтер, пират и шпион. А почему не ход? А почему не фанатик? Теперь он способен привести ее в новый лагерь Марата, и она наверняка хотела бы заполучить сведения оттуда.

Это подсказывало, что есть вероятность – хотя и небольшая, – что все не так безнадежно, как кажется. Возможно, он не так уж потерян.

Сенлин усмехнулся собственному оптимизму:

– Ты знаешь, странно такое говорить, но думаю, что нахожусь именно там, где я Сфинксу нужнее всего.