Книга: Тайная война
Назад: Глава 5. Засада
Дальше: Глава 7.Фугас

Глава 6. Дома

– …Захвачен командир алая сипахов со знаменем и двумя сотенными бунчуками. Вместе с ним нами взято в плен три десятка воинов и около восьми десятков коней. Убита при попытке захвата кареты дюжина нападавших, а в засаде на лесном хуторе более семи десятков. Собрано трофеев: длинноствольных ружей более сотни, с ними же большое количество пистолей, сабель, пик и всевозможной амуниции. Взят также один русский штуцер тульского производства. При захвате убит своим подельником, чтобы замести следы, писарь главного квартирмейстерства армии младший сержант Уткин. Захвачен в плен начальник армейской канцелярии капитан Светильников. У нас потеряно два егеря. Пали смертью храбрых рядовые Иван Брызгин и Анкудин Писклов. Ранены трое рядовых и один капрал. Все ранения не опасные, думаю, что через две недели все они вернутся в строй. Доложил командир отдельной особой команды подпоручик Егоров, – и Лёшка застыл в строевой стойке перед бригадиром Денисовым.
Главный квартирмейстер Первой дунайской армии, выслушав доклад молодого офицера, молча прошёлся по комнате. Сбоку от стола застыли обер-офицеры штаба: фон Оффенберг, Баранов и заместитель начальника штаба армии подполковник Соболев.
Наконец Денисов остановился возле старшего картографа, а по своей сути главного разведчика и представителя генерального штаба военной коллегии империи на всём этом дунайском направлении.
– Полагаю, что егерская команда свою задачу выполнила отменно, Генрих Фридрихович. Главный шпион, стоивший нам столько крови, взят. Вся его сеть, раскинутая в Валахии, раскрыта нами и обезврежена. Отряд османской конницы, идущий для вывоза шпионов и важных бумаг, уничтожен с самыми малыми потерями с нашей стороны. Но, конечно же, встаёт вопрос – как так, человек, прослуживший столько лет родной стране и русскому самодержавию, допущенный к таким важным государственным тайнам, оказался предателем и как минимум два года передавал особо секретные сведенья врагу. Где были всё это время мы, и что нам теперь докладывать в главную Военную коллегию?!
Разнервничавшийся бригадир опять зашагал из угла в угол. Его усталое лицо ещё более осунулось от долгого недосыпа. Всю эту неделю, пока шла операция и проходили самые первые допросы пленных, он спал от силы два, может быть, три часа в сутках. Дело было особой важности и в нём было много, скажем так, весьма острых углов. И как всё теперь повернётся, когда до начальника генерального штаба и вице-президента Военной коллегии графа Чернышёва Захария Григорьевича дойдут все обстоятельства этого сложного дела, было сейчас совершенно неясно. Но в любом случае османские агенты были разоблачены, враг, спешивший им на выручку из-за Дуная, повержен, и теперь нужно было попытаться представить всё это в победном свете. Авось и минует кара «всевидящего ока» из такой далёкой и холодной столицы. Нужно будет только уладить все эти «острые» вопросы здесь и заранее с её представителем, с этим хитрым и весьма осведомлённым во всех внутренних делах немцем. Давыдов искоса взглянул на барона и перехватил его лёгкую, ироничную улыбку.
Двое этих опытных, умудрённых в интригах старших офицеров прекрасно друг друга понимали и готовились к своей тонкой игре.
– …Но что касается егерей, они своё дело сделали отменно, проявив высокую доблесть и самоотверженность. Вы и ваши люди, Егоров, будут отмечены в приказе по армии. Прошение о награждении уйдёт в столицу фельдъегерской почтой в самое ближайшее время, – бригадир величественно кивнул и милостиво улыбнулся егерю. – Можете быть свободны, подпоручик. Отдыхайте и набирайтесь сил, вы это заслужили.

 

Лёшка шлёпал к себе домой по раскисшей дороге и ёжился, конец ноября в Валахии был временем ненастным. Сырой и порывистый ветер, казалось, находил каждую щёлочку что в верхней одежде людей, что в их домах. Местные жители и солдаты, стоявшие у них на постое, старались без крайней нужды из мест своего квартирования не выходить, натапливая внутри очаги и печи. Исключением были лишь неизбежные построения на утреннюю и вечернюю поверку, отбиваемые штатными барабанщиками такими сигналами, как «утренняя» и «вечерняя заря». Лишь в редких подразделениях в такую непогоду проводились войсковые учения или же служивых гоняли муштрой. Выборгский полк как раз и был тем самым исключением. Проходя мимо одной из городских площадей, Лёшка видел, как вымокшие его солдатики, держа равнение в шеренгах, маршируют по лужам, выбивая брызги грязи на свои мундиры.
«Бедолаги, – подумал Егоров. – Ладно бы в виде воспитания, скажем, по делу, так, чтобы дурь у зарвавшихся подчинённых унять. Нет, у Думашева это практиковалось бесконечно. Постоянная порка и муштра сопровождали этот полк вот уже семь лет, как только его принял нынешний командир». И Алексей в очередной раз поблагодарил про себя Господа Бога и Сенцова Серёгу, определившего его полтора года назад к апшеронцам.
Полтора года. Как быстро летит время. Кто же он больше? Человек из 21-го века, заброшенный волей провидения в век 18-й? Или всё же современник Суворова и Екатерины Великой, в котором только горит искра знаний из века грядущего? Алексей и сам во всём этом запутался. Такое чувство, что жизнь среди людей будущего с их машинами, телевизором, интернетом и всем этим колоссальным техническим прогрессом была вовсе даже не с ним, и только лишь приснилась ему в каком-то странном и ярком сне. Сам же он человек из плоти и крови этого времени и вот этого мира, живущий, воюющий бок о бок с такими же, как и он, людьми, любящий их или ненавидящий, разделяющий пищу в походах или идущий с ними в атаку. Совершенно ясно было одно – он офицер Российской императорской армии, присягнувший на верность матушке самодержице Екатерине Алексеевне и отстаивавший право своей страны быть великой. Вот это и есть то главное, а не какое-то там досужее сюсюканье или же сопливые рассуждения о смысле жизни и о том, кто я, для чего я, как же я сюда угодил и как же мне теперь такому бедному дальше тут жить. Коли уж так случилось и ничего уже не вернуть назад, так значит, так тому и быть. А у него уже есть смысл в этой жизни и есть люди, которые за ним идут в огонь и в воду.
– В сторону! – мысли Лёшки прервала группа всадников, проскакавшая мимо. Он прижался к ограде, а пятёрка на породистых лошадях обдала его брызгами грязи из луж.
Думашев с господами штаб-офицерами изволил отъехать на обед. Деньги у полковника водились, и он мог позволить себе столоваться в лучшем из соответствующих заведений города, в новомодной ресторации “Bouillon” француза Жозе Гастара. Там для высоких господ подавались тонкие вина из Франции и Испании, звучала красивая музыка, а вышколенные официанты разносили по столам европейские кушанья.
«Ничего, сейчас к себе приду. Артельные сварили кашу с мясом. Общие деньги на приварок у них в команде пока что водятся. Так что каша эта будет вкусная, жирная и очень сытная. Как раз то, что нужно служивому человеку».
У Алексея от этих мыслей забурчало в животе, его рот наполнился слюной, и он, прибавив шагу, поспешил в своё расположение. До общего сигнала «сбор к столу» на приём пищи оставалось совсем немного времени.
Егоров питался общим котлом со своими солдатами, отдавая свой офицерский порцион в общую артель. Довольствие у егерей было значительно лучше, чем в матушке пехоте, ведь их не объедали и не обсчитывали полковые интенданты и начальство. Да и нормы отпуска провианта в отдельных егерских подразделениях были значительно выше, чем в тех же мушкетёрских ротах, а уж про особую егерскую команду «волкодавов» и говорить было нечего. Но всё это им давалось не зря, за всё приходилось платить кровью на дальних выходах и в бою. Да ещё и сдабривалось всё обильно политым солёным потом в постоянных изнурительных тренировках и на учениях.
Но егеря не жаловались, в их команде сложилась своя особая атмосфера, где люди жили словно бы одной большой семьёй ну или общиной близких по духу людей. Были в ней, конечно, безусловные авторитеты и уважаемые люди, но даже самого молодого солдатика, только что прибывшего из полковых мушкетёров, никто здесь не обижал, не унижал и не затюкивал. Напротив, таковых старались опекать и научить всем премудростям, уже известным старослужащим. Ведь от каждого тут зависело, вернёшься ли ты живым из дальнего, опасного выхода, и если таковой случится и тебя ранят, то вынесут ли тебя окровавленного за сто вёрст, с чужой стороны. Была среди егерей особо развитая в простых русских людях общинность, широта души, сострадание и стремление к справедливости. Высокомерие, заносчивость и лицемерие не допускалось на самом простом, бытовом уровне общения. Командиром подразделения это специально не культивировалось, всё складывалось само собой и лишь изредка требовало небольшой корректировки. Очень многое зависело здесь от умудрённых жизненным опытом, поживших и повидавших всякое старослужащих, из которых многие, да пожалуй, что уже и все, были в должностях капралов или унтер-офицеров.

 

– Ляксей Петрович, вашбродь, скоро уж поди к обеду дробь отобьют. У меня вон в утробе урчит. Брюхо, оно словно господские часы, своё время хорошо знает, – встретил у калитки дома командира Карпыч. – Что-то вы долго нонче в энтих штабах задержались, ничего там по нашу душу пока нет? – и пожилой егерь пытливо посмотрел на Егорова.
– Да нет, Иван Карпыч, пока всё спокойно. Главный квартирмейстер армии похвалил нас, говорит, что отменно егеря особой команды на этом выходе сработали. В приказ по армии нас включил и в реляции в военную коллегию тоже прописал. По трофеям Генрих Фридрихович моё прошение продвинул. Всё холодное оружие, пистоли, те несколько кавалерийских карабинов, что нам у хутора приглянулись, оставляют за нами, а самое главное это вот, штуцер Светильникова вернули, – и Лёшка кивнул на своё плечо, где висела на ремне короткая винтовка. – Так что завтра поутру возьмёте с Гусевым подводу и заедете в главное интендантство. Там у Якова Семёновича всё наше и заберёте, он ещё ящик гренад вам с собой отдаст, селитряного шнура и пороха с ними в довесок, ну, может, и ещё на чего-нибудь сподобится. Серёжка наш вроде как нашёл к нему подход. Этот секунд-майор хорошее красное вино любит, да закусочку под него, – и подпоручик лукаво улыбнулся.
Где то в отдалении протрубил горн, и до егерей донеслась барабанная дробь. Через короткое время сигнал от главного штаба армии подхватили барабанщики пехотных и кавалерийских полков, батарей, рот и команд.
– Ну вот и время обеда подоспело, – вздохнул унтер. – Так я скажу Гусеву, чтобы он «сбор к столу» пробил?
– Да, Карпыч, давайте, – кивнул Алексей. – Я сейчас к себе на минуту зайду, а потом уже и к вам в дом на кашу подойду, начинайте пока без меня трапезу.

 

Четвёртая артель команды харчевалась в большом доме зажиточного суконщика Ионы. У того была небольшая мануфактура ближе к рынку и ещё пара торговых лавок. За солдатский постой русское командование платило исправно, и он с удовольствием предоставил под него пару комнат в своём доме с отдельным входом и с небольшой, но жаркой печкой внутри.
За струганым, грубо сколоченным столом уже сидели дядьки унтера Карпыч с Макарычем и Федька Цыган. Остальные егеря расположились, где кому было удобно, на скамьях, сундуках и настилах, служащих им в качестве кроватей.
– Ну сказал же, чтобы без меня еду начинали, – буркнул Лёшка, подходя к своему месту во главе стола.
При появлении командира вся артель, кроме раненого Василия, встала в ожидании молитвы. На Руси, В России-матушке издревле без молитвы к трапезе не приступали! Недаром была распространена пословица: «С молитвой и еда слаще!»
– Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго, – молились истово служивые.
– Кушайте, братцы! – Задвигались лавки и стулья, солдаты рассаживались по своим местам. Дежурный кашевар Никита снял с печи большой артельный котёл и выставил его на стол. Сюда же поставил и чугунную сковороду с крышкой, от которой шёл ароматный мясной дух.
– Хорошо живем, однако! – усмехнулся Лёшка. – Откуда же такие щедроты сегодня?
– Да на один карабин затрофееный Ёлкин у своего человека, что в интендантах служит, мясца с фунтов пятнадцать выменял. Хорошее мясцо-то, вашбродь, говяжья мякоть свеженькая, да и мослов-то в ём совсем нет, – пряча в смущении глаза, протянул Карпыч.
– Хм, – хмыкнул Лёшка. – Ну-ну. То-та я гляжу, что господину Филлипову уж больно мало карабинов после боя на хуторе свезли. Думал, можа, плуты ахтырцы их себе припрятали.
– Да не-ет, вашбродь, – подключился к беседе Цыган. – У них ведь, чай, и свой трофей тоже есть, после боя в лесу, это там, где они сипахов от нас переняли. Как на Смоленщине говорят – на чужой-то каравай свой роток не разевай!
Егоров нахмурился, налицо было нарушение служебной дисциплины. Команда припрятала часть добытых трофеев и не сдала их, как положено, в главное интендантство. Но добыты они были в честном бою, как в старину говорили, что с бою взято, то и твоё свято? Сейчас это уже, конечно, не работало, всё должно быть взято под учёт, пронумеровано и заглощено бездонной казной. А то, что эта казна не сполна обеспечивала своих защитников – ну-у, значит, такая планида у служивых на самом низу этой длинной казённой лестницы.
Все егеря примолкли и в напряжении замерли, ожидая, чем же закончится эта весьма «скользкая» тема.
– Мало что-то за карабин-то, а, Карпыч, тебе самому это не кажется? Всего-то пятнадцать фунтов мяса за французский, ведь даже не турецкий, образец карабина. Я ещё понимаю пуд, – проворчал Егоров и зачерпнул первую ложку наваристой каши из своей миски.
Все в доме выдохнули, зашевелились и заулыбались.
– Так вообще-то на пуд-то мы и сговорились, Ляксей Петрович, – протянул в смущении Карпыч. – Но у Потапкиного человечка можности просто таковой сейчас нет, дабы его весь нам сразу отдать. Человек-то он разумный шибко. Да вы его зна-аете, это он нам на первый давний плов опосля Кагула жир от курдючной овцы, хлеб да овощи давал. Осторожность он блюдёт и службу свою хорошо знает. Оттого-то и в чинах вырос и сейчас вот мясным складом заведует.
– Да вы не волнуйтесь, вашбродь, мы ведь аккуратно, уж не подведём вас, – поддержал своего друга Макарыч.
– Ладно, только не зарывайтесь, братцы, и этому вон воли не давайте, – Лешка, нахмурившись для порядка, кивнул на Федьку. – Сами с Карпычем за всем лично приглядывайте!
– Да не-е, ну что вы, вашбродь, мы Цыгана на пушечный выстрел к трофеям и к интендантам теперяча не подпустим, – заверил подпоручика пожилой егерь. – Да он опосля своего последнего конфуза у нас совсем уже смирный стал. Никуда ведь более не лезет, вашбродь.
– Ешьте давайте, защитнички, а не то у вас каша остынет, – усмехнулся Егоров и поглядел на Федьку. Тот в это время чинно и смиренно вкушал свою пищу, всем своим видом показывая, как же далеко заблуждается их благородие, подозревая его в чём-то нехорошем.
Цыган всё же не выдержал и скосил своё тёмное око на подпоручика. На него смотрели всё понимающие и такие ироничные глаза командира. Федька поперхнулся и закашлялся. Со всех сторон нёсся смех егерей, наблюдавших за этой немой сценкой. Смуглое лицо Лужина ещё сильнее потемнело, и он умоляюще поглядел на Алексея.
– Ладно, ладно, хватит заливаться, человеку вон спокойно поесть не даёте, – и, привстав со стула, Егоров постукал Цыгана по спине. – Кушай, Федя, кушай, не отвлекайся ты на них. Такой смирный, тихий солдат, и мухи ведь не обидит, и чего это они только над тобою смеются? – В ответ ему разнёсся ещё больший раскатистый хохот.

 

– Приказом по главному квартирмейстерству армии, переводом в отдельную команду егерей сим днём зачисляются из Архангелогородского пехотного полка Савва Ильин, из Ингермаландского пехотного Зосима Галкин. Новые солдаты входят в десятки капралов Милорадовича и Андреянова, вместо погибших смертию храбрых на поле брани Анкудина Писклова и Ивана Брызгина, нашего Вани Кнопки.
– Помянем братьев-егерей, ребята. Картузы долой! Смирно!
Три с половиной десятка солдат разом сняли свои головные уборы, зажав их в левой руке, согнутой в локте. Правая в это время держала ружья в положении «на ремень». Строй замер под ритм барабанной дроби.
– Вольно! Встаньте в строй, егеря особой команды! – И двое новеньких заняли свои места в шеренгах.
Егоров прошёлся вдоль первой линии, которую занимал десяток Милорадовича. Все егеря были одеты единообразно, в серых шинелях, подпоясанных ремнями с нацепленными на них пистолетными кобурами, саблями или тесаками, ножами, кортиками-штыками и поясным подсумком под 40 патронов. На правом боку виднелась большая патронная сумка на перевязи, удерживаемая на левом плече жёлтым витым погоном. На левом боку дополнительный подсумок под две гренады. Штаны прямого покроя, заправленные в укороченные кожаные сапожки. На голове чёрно-зелёные картузы в зимней опушке. У всех, кроме двух новеньких, с левого бока головного убора свисали волчьи хвосты, знак принадлежности к особой команде «волкодавов». За плечами основное оружие – укороченная егерская фузея или нарезной штуцер. В этой шеренге Живана было аж целых четыре винтовки. Плюс пятую огромную винтовальную «дуру» вместе со своей фузеей держит здоровяк Ваня Кудряш. Ему можно ещё пару таких вот повесить, бывший кузнец попрёт и их, и глазом даже не моргнёт – силён, однако, солдат!
– Ну что, братцы, как я и обещал, неделю после прихода с последнего дела вас ни я, ни высокое начальство не трогали. Отоспались, отъелись и отдохнули все от души. Начинается декабрь, и совсем уже скоро в Валахии запуржит да занесёт всё снегом. Грязь эта пройдёт, а значит, у нас начнётся зимнее полигонное учение. До апреля месяца, пока не просохнут дороги, нас вряд ли куда-нибудь определят, поэтому ввести в строй молодых и самим подшлифовать навыки время будет. А пока подладьте амуницию, перевязь, мундиры и всё своё оружие. На это даю вам неделю. Вот уже и под ногами твердеть начало, – и Лёшка ковырнул носком сапога землю. – И последнее, два штуцера из того трофейного и оставшегося от Вани закрепляем за наиболее искусными стрелками, барабанщиком, капралом Гусевым Сергеем и за тобой, Василий. Рано, конечно, ты в строй встал, тебе бы ещё недельку отлежаться с твоей просечённой спиной, но разве ж тебя удержишь?
– Да у Рыжего спина привычная, вашбродь, она поркою так у него задубела, что теперяча об ей можно даже клинки тупить, – пошутил Фёдор, и егеря заулыбались.
– Разговорчики в строю, Лужин. Я пока ещё никому слово не давал, – проворчал Алексей.
– Ладно, коли уже невмочь в избе отлёживаться, то можешь в строй вставать, Василий. Однако кажный вечер, перед «вечерней зарёй», чтобы мне спину показывал, а ты, Потап, за рядовым Афанасьевым проследи, чтобы у твоего солдата рана была бы в чистоте и всегда в полном порядке. Коли у тебя бязи мало, так вон у Гусева возьми и повязку на ней почаще меняйте. Это, кстати, всех десятков касается, у кого опосля нашего последнего выхода таковые есть.
– Есть, вашбродь, прослежу за ранетым, не сумневайтесь. Самого, чай, уже не раз вылечивали. А под Журжей так и вообще из-за грязи чуть было на культе не оказался. Долечим Ваську, не сумневайтесь.
– Так точно, проследим за всем, – протянули вслед за Ёлкиным из строя все капралы, командиры десятков.
– Ну ладно, – кивнул подпоручик. – Итого по людям команда наша сформирована полностью. У нас в ней теперь пятнадцать штуцеров, не считая ещё дурынды Кудряша. Такого ещё ни в одной полковой команде и даже в целом егерском батальоне всей нашей империи нет, включая и столичную гвардию. Чай, не зря нас в Первой дунайской армии подчас штуцерной командой кличут. Здесь главное – умело использовать эдакое преимущество, но и помнить при этом ещё нужно, что скорость боя у нас с винтовальными стволами очень сильно падает, а это не всегда прицельным огнём перекрывается. Ну да ладно, о сим мы будем ещё дальше думать. Покамест же приводите себя в порядок и готовьтесь к долгим полигонным учениям. А теперь становись.
– Особая команда егерей – Равняйсь! Сми-ирно-о! Вольно, разойдись! – и строй солдат разом рассыпался на небольшие группки.
Назад: Глава 5. Засада
Дальше: Глава 7.Фугас