В крепости Журжи прошла первая встреча уполномоченных от турецкой и от русской стороны, где было согласовано о прекращении всех боевых действий, разделении противоборствующих сторон по Дунаю с определением места и времени для начала переговоров.

Мирный конгресс должен был проходить в местечке Фокшаны, недалеко от Измаила. Из Санкт-Петербурга на него выехали Григорий Орлов и освобождённый из заточения у османов русский посол Обрезков. Начало его затянулось до июля из-за задержки турецких представителей Османа-эфенди и Яссина-заде-эфенди, вместе с которыми прибыли из Стамбула ещё австрийский и прусские послы как посредники процесса.

Проходили переговоры очень трудно, ни одна из сторон не желала поступаться в них своими интересами. Решить же противоречия между Россией и Турцией никак не получалось из-за постоянного вмешательства в их ход других заинтересованных сторон.

Вот для примера, что писал Обрезков Панину – «…Берлинский посланник поступает во всём, как мне кажется, чистосердечно и поддерживает наши настроения относительно начального пункта, т. е. независимости татарской. Венский же, напротив, оказывается в этом пункте не только холоден, но едва ли до сих пор и не поощряет турок к податливости. Может быть, он делает это в ожидании разрешения польских дел. Но, как бы то ни было, переводчик его ежедневно, а иногда и сам он бывает у турецких министров и долго у них сидит; нам ничего он не сообщает, а если он, что и говорит, то больше в подкреплении турецкого упрямства в татарском деле. Дело это до сих пор нисколько не продвинулось вперёд; мы не можем его отменить и даже сколько-нибудь смягчить, а турки по обыкновению связывают его с магометанским законом, утверждая, что один султан не может его решать. Нет той тонкости, по их мнению, а по нашему – подлости и гнусности, которую бы не употребили в действие, но мы все на это смотрим с презрением и держимся предписанного…».

У Егорова и у его солдат выпали нелёгкие месяцы по охране турецкого посольства.

– Это почётная охрана из наших самых лучших солдат, а это их командир, – объяснял Осману-эффенди приставленный к ним от русской стороны заместитель главного квартирмейстера русской армии, сведущий турецкий язык, подполковник Соболев.

– Они не допустят, чтобы со столь уважаемыми послами случилось хоть что-нибудь опасного. Помимо них к вам же будет ещё приставлен целый эскадрон из гусарского полка, который также будет вас неотрывно охранять.

Османский вельможа недовольно посмотрел на молоденького русского офицера в зелёном мундире и на гарцующих поодаль гусар. – У меня уже есть своя личная охрана из верных и надёжных воинов самой султанской стражи! Зачем мне ещё ваши? Или это конвой, и я стеснён в своих правах как посланник от Блистательной Порты?

Навстречу Егорову выехал всадник в чёрном кафтане и в меховой шапке-малахае из меха волка. Он пристально вглядывался в лицо Лёшки, словно пытаясь в нём кого-то узнать.

«Беслы, вот мы и встретились с ними опять», – думал поручик, не отступая в сторону перед наезжающим на него всадником.

– Вы неправильно нас поняли, эфенди, – как мог, пытался разрядить обстановку Соболев. – Здесь, на земле Валахии, где столько лет уже идёт война, сейчас весьма неспокойно, а у местного населения на руках очень много оружия. И они, да простит мне мои слова господин посол, далеко не все любят своих бывших властителей. И я опять повторюсь, русской стороне очень бы не хотелось, чтобы с людьми из османского посольства что-нибудь бы случилось на территории занимаемой её армией. От того то и такая охрана для вас, которая больше похожа на почётный караул. Полагаю, что было бы полезно для общего дела, если бы ваши и наши командиры здесь поладили, – и он кивнул на двух уставившихся глаза в глаза воинов.

Эфенди немного подумал и крикнул в сторону командира беслы:

– Фарханг, сейчас не то место и не то время, чтобы резать неверных. Обещаю, ты ещё сойдёшься с ними со своей сотней в открытом бою. Ваше общее дело с этим молодым русским – это пока обеспечение охраны посольства султана. Вот ты и постарайся здесь с ним поладить, и спрячь для начала свой волчий оскал.

Беслы сощурил глаза и с тихой грацией развернулся на месте:

– Я понял вас, господин, просто это мой кровник, и я узнал его. С этими зелёными шайтанами мы уже встречались раньше. Они взяли много нашей крови. Но я услышал тебя, эфенди, услышал и повинуюсь! – И он отъехал чуть в сторону, не спуская своих прищуренных, словно в прицеле, глаз с Лёшки.

Турецкие посланники начали о чём-то в очередной раз спорить с русским представителем, а сотник, глядя пристально на Егорова, демонстративно потрогал свой кинжал и, вытянув шею, почесал с усмешкой пятернёй кадык.

«Ну-ну! – подумал поручик. – Спужался уже!» Затем, так же как и Фарханг, с лёгкой презрительной улыбкой он погладил на поясе рукоятку гольбейна, стукнул указательным пальцем по виднеющемуся из-за плеча дулу штуцера, а потом щёлкнул по свисающему с картуза волчьему хвосту.

Беслы всё понял правильно, он нахмурился и отвернулся в сторону.

Ну что же, обмен «любезностями» между ними состоялся.

Две недели потом они несли свою службу молча, словно бы не замечая друг друга. Лешка, как и Фарханг, разделил свою команду поровну. Одна её половина свои сутки отдыхала, а в это время другая несла неусыпно караульную и дозорную службу. На время сопровождения обе эти половинки соединялись и «вели» посольство в двух кольцах. Ближнее шло непосредственно возле кортежа, а дальнее следовало на расстоянии трёх-четырёх сотен шагов вокруг. Это была наиболее эффективная и безопасная дистанция для стрельбы из нарезного оружия.

Городом Фокшаны было назвать сложно, скорее это было большое село с деревянными или саманными постройками и несколькими кирпичными зданиями в самом его центре. В единственном в этом местечке двухэтажном каменном доме, стоявшем возле базарной площади, как раз и проходили долгие тяжёлые переговоры высоких вельмож и людей из их свиты.

Квартировались стороны уже в окрестностях местечка. Турецкая выбрала себе небольшое село Винатори верстах в шести от Фокшан. Рядом с этим селом на берегу небольшой речушки, впадающей в Сирест, егеря разбили свой лагерь. Отсюда уходили команды для суточного дежурства и для сопровождения посольства, выскальзывали в лесную чащу сторожевые дозоры и патрули. Перемирие перемирием, но чувство здорового самосохранения те, кто хотели жить дальше, не теряли.

Стоял жаркий июль, сановники из дипломатических миссий, как видно, пережарились в душных залах, устали от мутных интриг и переговоров с их пустой словесностью и, наконец, решили взять небольшую паузу.

Лёшка шёл по лесной дорожке в сторону своего лагеря. Он только что проверил караулы и секреты возле турецкого расположения и теперь спешил к себе в расположение. Ребята прикупили вчера у местных пару баранов, а сейчас уже, отделив мякоть от костей, доваривают, наверное, в больших котлах шулюм, наваристый суп с зеленью, специями и овощами. Ну а вечером будут жарить мякоть на шпажках, ну или шашлык, как кому нравится называть это блюдо.

Беслы появились бесшумно. Вот было в них что-то от волков! Егоров только что вышел из-за поворота, и вот они стоят уже на его пути. Десяток на чёрных конях в своих чёрных стеганых халатах с неизменными волчьими малахаями на головах. Впереди десятка стол сам Фарханг. Как видно, место это было выбрано не зря, хотя кто знает, может, всё уж так совпало. Егоров был один, до своего лагеря около версты, а вокруг сплошной лес.

Заметив замешательство русского офицера, сотник презрительно усмехнулся. Этот командир зелёных шайтанов их боится, ему не нужно пока его убивать, ведь он обещал подождать эфенди, но вот в удовольствии попугать ненавистного врага он себе отказать не мог. А можно и попробовать его унизить, пусть этот мальчишка знает своё место и со страхом ждёт их следующей встречи.

Фарханг двинул вперёд коня и, подъехав, навис над русским. За ним, по бокам, плотной шеренгой ехали его нукеры. Сейчас они сдвинут этого пехотинца с места, заставят его отступить, сбежать с дороги, а если он не захочет убраться сам, то его собьют и затопчут. Нет, не насмерть, конечно, а так хорошенько помяв или покалечив. А что такое, он сам бросился под копыта их скакунов, а ведь каждый знает, что пешему нужно успеть убираться с дороги конного. Кто же мог знать, что у русских такие глупые и медлительные командиры!

Лёшка всё это «прочитал». Да, ему нужно было бы отойти, сбежать, уступить дорогу турецкому конному отряду, но это же беслы, беслы, с. ка! А вот хрен вам! Выкусите! Глупость? Ну и ладно, посмотрим ещё, кто кого!

Этот русский не был трусом. «Хороший враг!» – с тайным уважением подумал Фарханг и приготовился тронуть коня. Отступать он уже не мог, нужно было давить этого упрямца!

Всё получилось на каком-то «автомате». Егоров даже не задумался, что он сейчас делает.

Конь вдыхал запах чужого человека, он уже встречался с ним ранее. Каждый человек пахнет по-особому, от этого сейчас шёл запах свежее испечённого хлеба, мяты и ещё каких-то трав. У него с собой был и сушёный хлеб, там, в дальнем кармане лежал этот вкусный сухарь, и он его уже такой когда-то ел. Его хозяин забирал их у убитых им лично людей и кормил своего четвероногого друга.

Пальцы сковырнули верх патрона в поясном патронташе, и порох сыпанул в расширенные ноздри коня. Вдох – и его крупицы влетели в верхние дыхательные пути, резко их раздражая!

Лошадь сотника шарахнулась назад и встала на дыбы, расталкивая соседние. Нет, Фарханг не вылетел из седла, он был прекрасным наездником и, успокаивая своего коня, чувствуя его боль и страх, он взялся за рукоятки сабли.

В руках у Лёшки тут же оказался штуцер, щелкнувший курком боевого взвода. Похоже, всё, сейчас его тут вот на этом самом месте и посекут, ну ладно, одну жизнь он всё-таки успеет с собой забрать, и это будет сотник! Лёшка был уже готов сделать этот последний выстрел.

– Отделение! То-овсь! – двенадцать ружейных стволов разобрали себе близкие цели, выглядывая в упор из лесных зарослей.

Как они вдруг здесь появились, беслы так и не поняли, отвлечённые устроенным их сотником представлением. И теперь весь их десяток за это расплачивался, чувствуя каждой клеточкой своего тела ту черту, которая отделяет саму жизнь от смерти.

Сотник что-то резко крикнул на своём диалекте и, медленно убрав ладонь с рукояти сабли, поднял её растопыренной вверх.

– Hala hayattayken dışarı çık! (Пошли вон, пока вы ещё живы! – тур.) – Лёшка качнул стволом своего штуцера.

Тихо и неспешно, обтекая его по бокам, одиннадцать всадников в чёрном прошли на конях мимо русского офицера, стоящего, словно остров посредине реки. Перед самым поворотом Фарханг придержал свою лошадь и, обернувшись, посмотрел долгим взглядом на развернувшего к нему русского командира.

Он ничего не сказал, за него красноречиво говорили его горящие ненавистью глаза. Опять ему пришлось оставить место схватки, пусть даже и бескровной, за этими воинами в зелёном. Хороший враг, сильный, умный и смелый. Ничего, мы ещё с ним встретимся, – и сотник беслы, словно волк, бесшумно скользнул за поворот.

– Вашбродь, ну что вы серчаете-то на энтих? Всё-ё, ушли уже они, спужались, чай, не вернутся более. Там уже и обед в лагере сготовили, только вот одних вас все сидим вот и ждём, – ворчал Карпыч, опуская курок своего штуцера с боевого взвода на предохранительный. – Скоро ведь шулюм остынет, ох и скусный же он, зараза, а какой наваристый у Ермолайки получился!

– Иду, иду я, Иван Карпыч, – усмехнулся поручик. – Вы-то тут каким боком так вовремя оказались?

– Дэк это, Лёнька-то нонче был в дальнем дозоре за старшего. Возвращался с братьями сербами, уже значится к обеду, а тут вот энти, волки, по лесу тихонько так едуть, словно бы крадутся куды-то. – Ух, чтоб им пусто было! – и старый унтер в сердцах сплюнул. – Ну вот, он подбежал к нам и крикнул, доложился, стало быть, про них. Дежурное-то отделение, значится, сразу – «в ружьё!», и побегло к вам навстречу, ну и я, само собой, тоже с ними. Кто ж их знает, энтих волков, от них ведь всякой скверны можно ожидать. Вот и мы на всякий случай решили маненько оберечься.

– Спасибо, Карпыч, оберегли, – улыбнулся Лёшка. – Пошли уже, и правда, что ли, в лагерь. Есть пора, шулюм вон стынет!