Как правило, человек погружается в сон постепенно, он начинает острее реагировать на звуки, потихоньку утрачивая связь с реальностью, мир настоящий и мир видений сливаются для него в одно целое. Впрочем, случается и так, что человек падает в сон как в омут, окунаясь в черноту нереальности. Со мной такое в последний раз происходило, когда Розалия Наумовна после своего отпуска решила нас проучить за безделье, которому мы блаженно предавались все две недели, что она отсутствовала, и устроила учет. Учет в архиве! Думаю, что кто — то там, в аду, наверняка внес данное изобретение в список инновационных пыток. Не может быть, чтобы подобную придумку не оценили.

Кстати, мы потом долго пытались выяснить, кто нас Розалии сдал, явно же без крысы не обошлось. Так и не докопались до истины, хотя было понятно, что она находится где — то рядом. В смысле — рядом с нами.

Так вот — есть ряд чуть более или чуть менее приятных способов перехода от бодрствования ко сну. Но мне сегодня достался такой, что ни в сказке сказать, ни пером описать. С эффектом полного погружения, если таковым можно назвать полуабсурдный кошмар, который накрыл меня сразу же после того, как я закрыл глаза.

Ну а как мне еще расценивать то, что я увидел, а именно рот, полный полусгнивших зубов, и летящую в разные стороны слюну. Почему слюну? Потому что обладатель рта смеялся, и до того жутко, что у меня даже во сне мороз по коже прошел.

Смех закончился, и передо мной заметались шесть горящих фигур, полыхающие как факелы и невероятно страшно при этом кричащие. Их предсмертные вопли сливались воедино с откровенно безумным хохотом, а я силился проснуться — и не мог.

А после — снова смех, правда, теперь он сопровождал другую картину, немногим уступающую предыдущей. Казнь. Если точнее — гильотинирование. Один за другим мужчины и женщины вставали на колени, их шеи фиксировала раздвижная доска, и косое лезвие сверкающим на солнце росчерком подытоживало их жизни. Фонтаны крови, радостный вой горожан, пришедших поглядеть на казнь, головы, летящие то в корзины, стоящие у помоста, а то и в толпу, на радость последней.

И человек, стоявший недалеко от эшафота, маленький, безликий, смеющийся над происходящим.

Картины сменяли друг друга, но едино было одно — хохот, безумный, истеричный, жуткий хохот.

А потом я увидел его. Перстень. На этот раз он не прятался за пеленой, я наконец — то разглядел его в деталях. Прямоугольный рубин в основании, который поддерживали десять миниатюрных зубчиков, по пять с каждой стороны. Они были словно десять маленьких пальцев, эта ассоциация сразу появилась у меня в голове. Приметил я и рисунок под камнем, на одной из двух сторон перстня — всадник с занесенным над головой мечом.

Что с другой — не увидел. Не успел. Перстень крутанулся, и я словно нырнул в красноту рубина, она захватила меня как болото, накрыв с головой. Мне не хватало воздуха, я не мог дышать, сон совсем уж перестал быть похожим на таковой, и вот тут, на этот раз очень кстати, в это мерзкое густое марево ворвался посторонний звук.

Смартфон. Он выдернул меня из инферно обратно в реальность. Хвала прогрессу и гаджетам!

Весь мокрый, как мышь, и, скорее всего, с выпученными глазами, я нажал на зеленый кругляш с дергающейся трубкой и просипел:

— А?

— Хрен на, — крайне некорректно и очень недовольно отозвался Михеев. — А лучше проси два, мы тебя барабанщиком сделаем. Дрыхнешь?

— Можно и так сказать, — вытер пот со лба я.

— А ничего, что мы здесь за тебя переживаем, прикидываем, как будем гнездо ведьм выжигать каленым железом в отместку за твою героическую гибель, думаем, покупать тебе от отдела венок на похороны или нет? С одной стороны, ты вроде как нормально с нами контактировал, с другой — не настолько хорошо мы тебя и знаем, чтобы подотчетные деньги тратить. Теперь, кстати, точно покупать не будем. Ты слово не держишь, а в наших кругах подобное не приветствуется.

— Какое слово? — чуть ошалело уточнил я.

— Ты обещал позвонить и устроить мне театр у телефона, — напомнил мне оперативник. — Но этого не сделал. Три ночи на часах, если ты не в курсе, и мне остается только гадать — зажарили тебя в печи, тихонько удавили пояском или просто и банально отравили.

— Мне стыдно, — совершенно не кривя душой признался я. — Забыл. Закрутился с разной ерундой и забыл.

— Забыл, — проворчал Михеев. — Спать лечь не забыл, а меня набрать забыл. Валера, так дела не делаются. На первый раз — ладно, проехали. Но после второго такого же больше можешь мне не звонить, трубку не сниму.

Нехорошо получилось. Некрасиво. Впрочем, кто его знает, может, он сам только что обо мне вспомнил, вот и набрал. Хотя это и неважно, так и так я теперь ему обязан. Пусть долг невелик, но он есть, и придется его отдавать. Люди вроде него могут забыть про деньги, но про услуги — никогда, я это наверняка знаю, у меня родитель точно таких же взглядов, как Михеев, придерживается.

Впрочем — черт с ними с обоими. Меня больше напрягает то, что случилось во сне.

Сдается мне, кому — то надоело, что я сижу без дела, отговариваясь тем, что намеки туманны, и не желая по этой причине искать предмет, после чего этот кто — то показал мне все и сразу. Но при этом в качестве платы меня неплохо попугали, причем, надо заметить, весьма успешно. Было правда страшно. Причем природа страха мне была не вполне понятна, а потому вызывала обоснованные подозрения. Что, собственно, я такого увидел? Ну — люди горят. Ну — головы им рубят. Оно, конечно, неприятно, но при этом не слишком ново. В иных сериалах вещи помасштабней можно увидеть, а если смотреть еще и на большом экране, то все подлинные ужасы Французской революции на данном фоне могут показаться несуразной поделкой начинающих клипмейкеров. Кошмары реального прошлого ничто перед бюджетами топовых киностудий. Будущее наступило, ничего не поделаешь, и теперь мастера спецэффектов и массовых сцен решают, как на самом деле выглядела история человечества.

А самое забавное, что я готов сразу платить такую цену. Лучше один раз побояться, но зато на этом неделю сэкономить. Сейчас время еще есть, но совсем скоро я буду готов платить за лишний день золотом. Чую, так и случится.

Я подошел к небольшому столику, который имелся в гостевом домике, зажег лампу, залез в ящик, где предсказуемо обнаружились бумага и письменные принадлежности. Дядя Сережа рационален до мозга костей, потому приготовил здесь все, что может понадобиться его гостям, среди которых встречаются и такие, что до сих пор предпочитают ноутбуку бумагу и ручку.

Все же хорошо, что мама научила меня рисовать. Без этого мне сейчас жилось бы куда сложней, пришлось бы либо художника где — то искать, который изобразит все, что я ему скажу, либо высылать моим новым партнерам каляки — маляки, которые здорово затруднят поиски предмета.

Ну и здорово, что тут писчие принадлежности есть. Зарисовывать надо сразу, пока перстень перед глазами стоит, уже через час начнут теряться мелкие детали, а к утру возникнут сомнения почти по каждому пункту. Есть везунчики, у которых память работает по принципу «раз увидел, на всю жизнь запомнил», но я не из них.

Минут через десять я закончил рисунок и остался очень доволен полученным результатом. Нет, правда получилось здорово, подобную работу даже маме можно показать. Не халтура однозначно!

Сложив лист с рисунком, я убрал его в карман джинсов, а после покинул гостевой домик, выйдя на улицу. Собственно, если снова в сон не тянет, то не заняться ли делом? В конце концов, темнота теперь мое время, если верить новым приятелям.

Лето достигло своего апогея, потому ночи потихоньку начинали становиться длиннее, закончился тот период, когда зори целуются. Впрочем, луна нынче была достаточно яркая, потому никаких сложностей в том, чтобы достать лопату из домика с инвентарем, у меня не возникло. По поводу охраны я не беспокоился совершенно, даже если она и заметит мои передвижения по прилегающей к дому территории, то мешать точно не станет. Мало ли какие причуды могут возникнуть у гостей? Может, я принципиально большую нужду только на свежем воздухе справляю? Опять же, не исключен тот факт, что я снова решил посетить комнату хозяйской дочери. В такие вопросы они сроду не полезут, потому что их дело обеспечение безопасности, а не контроль за нравственной чистотой Юлии Сергеевны.

Клад учуял меня издалека, он снова заныл и запричитал. Как видно, здорово надоело ему лежать под дубом, забытым теми, кто его туда определил. Вообще — интересно все это. В том смысле — у каждой захоронки свой характер, своя суть, своя судьба. Можно сказать, что клады почти как люди. Какие — то из них властные и злые, какие — то глупые и трусливые, некоторые и вовсе не знают, зачем существуют, потому стремятся побыстрее раствориться в небытии. И формируются эти характеры, как и у нас, под воздействием разных обстоятельств. Первые кирпичики в них закладывают те, кто делают клад кладом. Возьмем ту же призрачную лошадь. Злато — серебро, что она стерегла, было добыто разбоем, в землю его определил грабитель с большой дороги, да еще и на смерть заклял. Само собой, ничего доброго ожидать не стоило, очень уж все густо на крови было замешано. Ну и время внесло свою лепту, злоба золота с его течением только крепчала.

А вот если вспомнить банку с копейками, что я взял в кустах смородины — там совсем другое дело. Зарыто шутки ради, да еще и детьми безвинными. Откуда тут ненависти взяться? Впрочем, у того клада и души, по сути, не имелось. Так, иллюзия.

Ну а под корнями дуба обитает какая — то плакса. Если честно — теряюсь в догадках, кто и что там мог спрятать. Склоняюсь к мысли, что речь идет о чьей — то старой заначке, вроде той, что мне досталась в заброшенной деревне. Нет, там мужичок тоже с кистенем походил по темным дорогам, но крови на тех деньгах, похоже, не было, и кладу просто хотелось наконец увидеть свет.

Густая лиственная крона дерева скрыла от меня мертвенный блеск Луны, но клад, учуявший меня, сам обеспечил подсветку в виде легкого сияния в том месте, где он лежал. Было в этом что — то компьютерно — мультипликационное, но я был рад подобному обстоятельству просто потому, что не надо ломать голову, где именно копать. Все же чужая земля, не стоит сбрасывать со счетов этот факт. Пять — шесть ям запросто не спрячешь, особенно если учесть, что траву здесь регулярно подстригают. Гадать, кто их выкопал, тоже особо не придется, вряд ли тетя Жанна или Юлька станут так развлекаться. И начнутся ненужные вопросы — зачем я землю рыл, с какой целью? А где вопросы, там и выводы. Дядя Сережа ко мне, конечно, относится хорошо, но…

Я очень аккуратно подрубил дерн, так, чтобы потом вернуть его на то же место, теперь бы еще землей вокруг не сильно насвинячить. Понятно, что все следы не скроешь, но я постараюсь.

— Рядом! — ныл клад на одной ноте. — Рядом я, Хранитель, еще чуть — чуть!

И он не соврал, не так глубоко он был припрятан. Скорее — надежно. Тот, кто когда — то прятал здесь свое добро, подошел к данному вопросу достаточно обстоятельно, он засунул не слишком большую и продолговатую коробку под два сплетенных корня дуба. Если бы дерево выкорчевывали, нашли бы закладку непременно, но во всех остальных случаях — вряд ли.

Впрочем — не удивлен. Тот человек, который когда — то копал землю на том месте, где сейчас стоял я, не был похож на простака. Шинель со споротыми погонами, хромовые сапоги, усталое, но при этом недоброе лицо. Даже, пожалуй, ожесточенное. Офицер времен октябрьского переворота, к гадалке не ходи. Не иначе как уносил ноги от революционно настроенных масс куда — нибудь в район Дона, к Краснову или Саблину, а перед этим припрятал семейные реликвии. И копает ночью, вроде как я.

Короткая история спрятанного под дубом сокровища мелькнула и исчезла перед глазами.

— Отпусти! — взвизгнул клад, коробка дернулась в руках, внутри нее что — то громыхнуло. — Добро — тебе, а мне — свободу!

— Да вали, — покладисто согласился я, стряхивая с крышки коробки землю. — Не держу. Свободен.

Клад радостно хихикнул, стал кучкой искр и яркой свечой усвистал в ночное небо. Вот ведь. Надо было его заставить мне немного подсветить, пока я привожу тут все в порядок. А почему нет? Вправду мог бы еще на пару минут задержаться, оказать услугу.

Впрочем, я и так неплохо справился. Без суеты и спешки переместил землю обратно в небольшую ямку, закрыл ее дерном, после чего осмотрел место работ при помощи фонарика, встроенного в смартфон, и остался доволен результатом. Специально тут рыскать никто не станет, а случайный человек, скорее всего, ничего не заметит. Нет, земля, конечно же, осталась, не без того, но, если не ошибаюсь, вон там поливная система стоит, которую утром включают, полагаю, что она более — менее следы моих работ смоет уже через несколько часов.

Мне очень хотелось поскорее вскрыть найденную коробку, но я все же довел дело до конца, то есть тщательно обтер лопату от земли и вернул ее на место. Палятся всегда на мелочах, что — что, а это я наверняка знаю.

Но внутри, что скрывать, все зудело от любопытства. Нет, мне правда интересно было, что громыхает в коробке, причем двигала мной далеко не алчность. Странно, но размышления о некоей выгоде, которую я могу извлечь из данной находки, вообще практически отсутствовали. Зато материальность ушедшего времени, которую я ощущал в своей руке, прямо — таки кружила голову. Предметов внутри несколько, это точно, по звукам определить можно. Но что это? Разумнее всего предположить, что там ценности, которые буржуазия утаила от пролетариата. Если этот офицер намылился к Каледину или Деникину, то ему предстояло пересечь чуть ли не пол — России, объятой революционным пламенем на пару с сыпным тифом, и тащить фамильное добро с собой было глупостью несусветной. Тем более что помимо солдатиков и морячков, выступавших за красную власть, тряхнуть бывший правящий класс были не против разномастные батьки, атаманы, и просто бандиты, не относящиеся к каким — либо политическим цветам и течениям. А еще в ту пору чудили развеселые анархисты, которые не признавали любую власть, но не отрицали пользу золота. Я читал, что они офицеров очень сильно не любили, потому пускали их в «расход» с особым удовольствием.

Коробка, кстати, тоже оказалась любопытная, я даже решил ее оставить себе. Никогда ничего подобного в руках не держал. Когда — то в ней находилась соломка. Нет, не та, которую любят кушать лошадки, а кондитерское изделие. Никогда бы не подумал, что ее делали и до революции, однако же вот тому прямое подтверждение — жестяная коробка, на которой так и написано — «Соломка». И выпускала ее «Паровая фабрика товарiщества А. И. Абрикосова и сыновей», находящаяся «въ г. Москвѣ». Причем сдается мне, что данная коробка стоит не так уж и дешево сама по себе как отдельный предмет. А почему нет? Даже после века, проведенного в земле, выглядела она вполне презентабельно, на ней до сих пор можно различить красивый узор а — ля шкатулка и картинку с двуглавым орлом. Мало того — замочки, скрепляющие крышку с основной емкостью, даже толком не проржавели. Нет, положительно раньше такие вещи делать умели! А в Москве каких только чудаков нет, и они чего только не коллекционируют.

Правда, открываться вот так сходу она не пожелала, края все же схватились накрепко, пришлось немного поорудовать ножом, постучать, поковырять. Но, с другой стороны, в этом тоже имелась своя прелесть. Отсрочка момента некоего открытия иногда бывает приятнее, чем само открытие.

Первое, что я увидел, откинув крышку, была тряпка, покрытая темными пятнами, в нее было замотано что — то массивное. Что именно, я догадался еще до того, как снял с предмета тряпицу, тут не надо иметь семи пядей во лбу.

И — да, это оказался пистолет. Вернее — револьвер системы «наган». Ничего удивительного в этом нет, на тот момент истории, к которому относится данная захоронка, более популярной модели короткоствола на территории России не было. Кольты массово появились чуть позже, лепаржи давным — давно отошли в прошлое, браунинги числились дамским оружием, а маузеры были наперечет, потому выдавались только чекистам в комплекте с холодной головой, чистыми руками и горячим сердцем. Ну и комиссарам, на пару с кожаной курткой и такой же кепкой.

Я с наганами до сегодняшнего дня не сталкивался, как — то не сложилось. Положительно приятная на ощупь штука, удобно лежащая в руке. И, что примечательно, неплохо сохранившаяся. Темные пятна на тряпке — несомненно остатки смазки, она давным — давно высохла, но все же защитила оружие от времени. Курок, который я взвел, щелкнул, говоря о том, что механизм исправен. Сдается мне, что если его почистить и смазать, то он будет работать как новенький.

Я аккуратно вернул курок в предыдущее состояние, откинул боковую защелку и достал из барабана один патрон. Латунь гильзы от времени потемнела, но головка пули поблескивала весьма многообещающе.

Интересно, а можно добыть сейчас где — нибудь патроны для нагана? Какой у них калибр, любопытно?

Нет, положительно, это приобретение приятней любых перстней и браслетов. Вещь! Кстати — тут и клеймо есть, вот оно рядом с накладной «щечкой» рукояти. «Тульскiй импер. Петра Велик. оруж. завод 1913».

Хоть пой, хоть пляши, но усматривается в этом некая рука судьбы. И это я с самим собой не юлю, так оно и есть на самом деле. Подобные вещи так просто с неба не валятся, особенно с учетом того, что вокруг меня последнее время творится. Само собой, выкидывать я это творение тульских оружейников не стану и сдавать куда следует тоже не буду. Но бумажку о том, что данный ствол мной найден на улице и в настоящий момент я несу его в компетентные органы, напишу сразу после того как гляну, что там, в коробке, на втором слое, еще есть.

Про второй слой — это не для красного словца сказано. Тряпка с наганом располагалась на тонкой жестяной подложке, то ли изначально встроенной в коробку, то ли положенной давно умершим офицером для того, чтобы смазка не испачкала прочее содержимое. Под подложкой обнаружились пачка писем, перевязанных кокетливой розовой ленточкой, и два небольших продолговатых свертка, обернутые в плотную желтую вощеную бумагу. Более всего к ним подходило уютное и аппетитное слово «колбаски».

Не угадал я. Вернее — угадал, но отчасти. Если и были у этого человека какие фамильные ценности, так он их с собой унес. Или как раз обменял на то, что находится в бумаге.

Я развернул одну из «колбасок» и убедился в том, что прав. Золото. Если точнее — золотые «николаевские» червонцы, о которых я столько слышал от Сивого в те недавние тихие и спокойные времена, когда мы обследовали заброшенную деревню.

Штука в том, что золото поисковикам попадается не так часто, как им того хотелось бы, это редкий гость в «хабаре». Нет, иногда удача улыбается упорным, и презренный метал становится добычей, но ключевое слово тут «иногда». К тому же почти всегда это золото не сильно высокой пробы — дешевые сережки, колечки, цепочки, да еще и, как правило, не сильно старинные.

Ну а если говорить о золотых монетах, то они почти всегда существуют только в байках из серии: «Он копнул, а там — червонцы!». Откуда им взяться, червонцам, в заброшенных деревнях и на распаханных полях? Проще говоря — в тех местах, где всегда главными деньгами являлась медь?

Но чудеса случаются. Сивому, например, один раз удача все же улыбнулась, взял он с «копа» золотого «николашку». Монета была неказистой, с засечками, с парой вмятин, но зато — подлинная. И это стало предметом его особой гордости.

Ох, сколько он мне всего про эти «десятки» рассказал! И про «импералы», которые котируются куда выше, чем их преемники, и про то, какой год сколько стоит, и про поздние подделки, которые, оказывается, тоже имеют свою ценовую градацию, и про финское «золото», которое даже рублем не называлось, а носило имя «марккаа». Последнее, кстати, до Николая Второго начали чеканить, еще при его папаше.

А красивые монетки, хоть и не такие большие, как мне о них думалось. Скорее, даже маленькие. И все, что примечательно, одного года — 1903. Убей не вспомню, он дорогой или нет? Да и какая разница? Я их продавать не планирую. Определю в банковскую ячейку, пусть пока там полежат.

Ну и последнее — письма. Вообще чужую переписку читать неправильно и нехорошо, но, с другой стороны, — интересно ведь? Да и обижаться некому, поскольку и тот, кто писал, и тот, кому писали, давным — давно мертвы.

Вернее — та. Та, которая писала. Получателем был офицер, а автором писем — его невеста, которая, возможно, так и не успела стать женой.

«Милый Володичка, когда вы уехали, мне показалось, что небо стало другим. До того я видела в нем синеву, а теперь оно закрыто грозовыми тучами даже тогда, когда светит солнце».

«Милый Володичка, я получила ваше письмо, вы просите меня не ходить в госпиталь с остальными. Я знаю, вы жалеете меня, вы не желаете, чтобы я видела кровь и боль. Но они часть нашего времени, а его надо принимать таким, какое оно есть».

«Володичка, вы не пишете мне уже три месяца. Я не нахожу себе места, не знаю, как перестать думать о том, что вы, быть может, ранены, или того хуже… Нет, нет, я фантастически глупа, как частенько говорит моя сестра. И думаю глупости, и пишу их».

Значит, его звали Владимир. А как звали ее — понятия не имею, она не подписала ни одного письма. Везде только «навек ваша А». Анна? Александра? Анастасия? Вариантов масса, и какой из них верный, теперь не узнаешь.

И письма только ее, ни одного ответа, из чего можно сделать вывод, что конкретно здесь таинственная «А» не обитала. Возможно, в этих местах жили родители Владимира, и он приезжал к ним? Потом события приняли не самый лучший для него поворот, и пришлось бывшему офицеру спешно уносить ноги из стремительно покрасневшей от флагов и лозунгов Москвы, оставив все ценное здесь.

Жалко все же, что фамилий нет. Хотя даже зная их, вероятность узнать о том, что же произошло с этой парой, минимальна. Ну а если уйти в область предположений, то, вероятнее всего, ничего хорошего их не ждало. Если даже Володичка и добрался до мест, где набирало силу белое движение, то с огромной долей вероятности он мог сложить голову в сумасшедших по жестокости сражениях Гражданской войны. Я видел его лицо, этот человек был не трус, такой не побежит. Может, он сложил голову где — то под Каховкой, на Перекопе или вовсе в Сибири. Тогда воевали по всей России, так что выбор мест, где данный господин мог найти свою погибель, крайне велик. Нет, имеется мизерный шанс на то, что он успел взойти на борт одного из пароходов, которые вывозили из Крыма остатки белой гвардии, но они невелики, один к десяти. Скорее, поверю в то, что он там, в Крыму, и остался, скошенный пулеметной очередью на одном из приморских обрывов, в компании с себе подобными. Красным не нужна была потенциальная угроза в виде большого количества людей, которые умеют воевать и очень не любят новую власть, потому судьба попавших в их руки офицеров была предрешена заранее. Опять же — пленных надо кормить, что напрасная трата провианта, которого и так тогда не хватало. Надо отметить, что большевики вообще подобные вопросы решали быстро, практично, не боясь испачкать руки, потому, скорее всего, тогда и победили. В гражданской войне верх одерживает не тот, кто лучше владеет стратегией и тактикой, а тот, кто меньше крови боится, причем как чужой, так и своей собственной. Красные убивали и умирали с одинаковым энтузиазмом, потому и взяли верх.

В любом случае, в Москву и ее окрестности Володичка не возвращался, это точно.

Да и у его любимой А. судьба тоже вряд ли сложилась счастливо. Если она уцелела в голоде, холоде и разгуле преступности в первые годы советской власти, то почти наверняка ее «прибрали» в середине — конце тридцатых, она наверняка ведь была из дворян. Ну а после закрутила ее судьба по пересылкам, которых на северах было видимо — невидимо, упокоив в результате в безвестной могиле где — нибудь в Дальлаге. Впрочем, есть и другое развитие сюжета, более простое и менее романтичное, то, которое ведет в Коммунарку или в Бутово. Там таких, как она, немало лежит. И я не берусь судить, какой из данных вариантов хуже, какой лучше.

Короче — в какой — то момент я понял, что не стоит дальше читать письма давно умершей девушки к мертвому жениху. Ни к чему это. Это только их история любви, и моему любопытству в ней не место. Я не самая высокодуховная личность и не моралист, но есть границы, которые не стоит переступать.

Более того — я убрал письма обратно в коробку, тяжело вздохнул и отправился по новой за лопатой. Золото и наган оставлю себе, а остальное пусть лежит, где лежало. Так оно правильнее будет.

Ночные раскопки наложились на усталость, потому я снова провалился в сон, как в омут, на этот раз, правда, кошмары меня уже не донимали. Больше скажу — спалось настолько сладко и крепко, что Юльке пришлось меня несколько минут трясти, прежде чем я соизволил открыть глаза.

— У тебя совесть есть? — осведомилась она у меня, убедившись в том, что я ее слышу. — Или нет?

— Нет, — промычал я, потирая глаза. — С пятого класса. Мы тогда с Сивым махнулись, я ему совесть отдал, а он мне флешку в виде символа Альянса из «Варкрафта». Козырная штука, коллекционная.

— Чего? — вытаращила глаза Юлька.

— Альянс рулит, — зевнув, потянулся я. — Или ты против? Тебе Орда милее?

— Вот хочется какую — то гадость тебе сказать, а в голову ничего не идет, — пожаловалась мне девушка. — Просто очень трудно переплюнуть тот бред, который ты сейчас несешь. Лучше скажи мне — ты чего тут спал? Я тебя полночи ждала, скотину такую.

— Не поверишь, занимался тем же самым, — рассмеялся я. — Пока не заснул. Подумал, что ты непременно поддашься романтическим позывам своей души, неслышной тенью выскользнешь в сад из — под родительского крова, дабы, презрев условности и возможное непонимание близких, слиться со мной…

— А — а — а — а — а, заткнись уже, Швецов! — Юлька приложила ладони к вискам. — От твоего феерического бреда у меня сейчас мозги через уши вытекут! Лучше умывайся и ступай завтракать, отец через полчаса отбывает на работу, ты можешь упасть ему на хвост. До дома он тебя, понятное дело не повезет, но до Таганской площади подбросит.

— Как трогательно, — смахнул я несуществующую слезинку с глаз. — В моих планах значился вызов такси, но раз так все повернулось — почему бы и нет?

— Кто из нас двоих бюджетник? — чуть иронично осведомилась у меня Певцова. — У кого каждая копейка на счету? Сам же жаловался.

Не припоминаю ничего такого, но и ладно. Тем более что Таганская площадь меня вполне устраивает, оттуда пешком можно добраться до дома. В метро мне соваться никак нельзя, там рамки металлоискателей, которые мои новые приобретения мигом срисуют.

Что хорошо — Юлька вскоре покинула гостевой домик, сочтя свою миссию выполненной, и мне не пришлось думать, как бы засунуть наган за пояс так, чтобы она не увидела. Кстати — врут фильмы, очень его неудобно подобным образом носить, барабан в спину упирается просто бесчеловечно. При ходьбе еще туда — сюда, но если ты присядешь, или, не дай бог, откинешься на спинку стула, то невероятно приятные ощущения тебе гарантированы. И это еще не все. Все время кажется, что он вот — вот упадет на пол.

Чего я рюкзак с собой не взял? Надо было.

Короче — когда я наконец оказался дома, и выложил свое новое приобретение на обеденный стол, то вздохнул с невероятным облегчением. Впрочем, этот вздох относился и к тому, что дядя Сережа против моих ожиданий не стал по новой заводить вчерашнюю пластинку. Он вообще всю дорогу какие — то бумаги изучал, чем меня крайне порадовал. Сказать мне ему было нечего, а расстраивать не хотелось.

Юлька славная. Да, шебутная, временами безбашенная, иногда вредная, даже неврастеничная, но очень хорошая. Потому я и не желаю ничего менять, пусть все идет, как идет. Меня нынешнее положение вещей вполне устраивает. И потом — осень близко, а там как Полоз управит. Может получиться так, что я из леса в останний змеиный день вовсе не вернусь, и мои кости растащат по норам кроты.

Я на всякий случай глянул в сети информацию по сборке — разборке нагана, отыскал в чулане немного ветоши да масленку и было собрался заняться техническим обслуживанием попавшего в мою собственность револьвера, как зазвонил смартфон.

Снова, выходит, я кому — то понадобился. Востребованность — это приятно, конечно, есть повод не считать себя лишним человеком. Но так утомительно….